Из предыдущего абзаца не так трудно понять, что относится к категории
точных рифм: конечно, те, в которых совпадает ударный гласный, а далее
все звуки следуют в том же порядке, что и в первом вынесенном в рифму.
Проще всего искать примеры точной рифмы в поэзии
XIX века, особенно пушкинского времени, которое канонизировало именно
точную рифму, установка на максимальное совпадение звуков оказалась
господствующей. Например, в первой строфе «Евгения Онегина» рифмуются:
«правил — заставил», «занемог — не мог», «наука — скука», «ночь —
прочь», «коварство — лекарство», «забавлять — поправлять», «себя —
тебя». Абсюлютно во всех случаях звуки, начиная от последнего ударного
гласного в стихе, совпадают полностью и в том же самом порядке.
Но вспомним слова Пушкина о том, что «рифм в русском языке слишком
мало». Он, конечно, имел в виду те рифмы, которыми преимущественно
пользовался сам, то есть точные. Действительно, репертуар их существенно
ограничен и довольно скоро может быть исчерпан. С XVIII века на помощь
поэтам, стремящимся в своей рифмовке прежде всего к точности, приходили
рифмы, наименованные В.М. Жирмунским «ПРИБЛИЗИТЕЛЬНЫМИ».
Основное в них то, что они по своему заданию направлены на точность. Но
в силу каких-то условностей и поэтической традиции в них есть некоторые
отклонения от буквальных совпадений в звучании. Эти отклонения,
неточности или не осознаются самим поэтом и его читателями, и они
искренне считают, что имеют дело с точной рифмой, или же — второй
вариант — разрешены поэтической традицией, освящены именами больших
поэтов прошлого. То есть речь здесь опять-таки идет о функциональном
задании данной рифмы — быть точной.
К приблизительным рифмам относятся:
1) те, в которых под ударением находятся «и» и «ы» («жизни — отчизны»).
По всей видимости, это объясняется тем, что разные по звучанию гласные
являются позиционными вариантами одной фонемы «и».
2) рифмы с отсечением в женском и дактилическом (не мужском!) окончании
конечного «j», на письме выражаемого буквой «й» («гений — тени», «узнице
— кузницей»),
что объясняется природой этого звука, оглушающегося
в конце слова почти до неслышимости. В мужской рифме <j> не только
слышнее, но и фактически превращает ее из открытой в закрытую («зной —
окно»), а мужские рифмы в закрытых и открытых слогах, как будет
рассказано далее, подчиняются разным законам;
3) не различаются конечные звуки «г» и «х»: «дух — друг» (очевидно, под
влиянием церковнославянского произношения «г» не смычного, как в
современном русском языке, а фрикативного, как говорят украинцы и
уроженцы Юга России; оглушаясь, фрикативное «г» превращается не в «к»,
как смычное, а в «х»);
4) свободно рифмуются «н» и «нн» («сонной — иконой»).
Эти рифмы употреблялись как замена точных самыми
пуристически настроенными поэтами XIX века.
Постепенно в поэтической традиции становится обыкновенным неразличение
гласных в заударной части слова, независимо от степени их
редуцированности. Осознанно по-дошел к этому А.К. Толстой, писавший
своему другу Б.М. Маркевичу: «Гласные, которые оканчивают рифму — когда
на них нет ударенья,— по-моему, совершенно безразличны, никакого
значения не имеют. Одне согласные считаются и составляют рифму.
Безмолвно и волны рифмует, по-моему, гораздо лучше, чем шалость и
младость, чем грузно и дружно — где гласные совершенно соблюдены. Мне
кажется, что только малоопытное ухо может требовать гласную — и оно
требует этого только потому, что делает уступки зрению. Я могу
ошибаться, но это у меня интимное чувство — последствие моей
эвфонической организации, и вы знаете, насколько у меня требовательно
ухо...».
Примеры Толстого говорят здесь не совсем о том, что он имеет в виду: в
рифмах «шалость — младость» и «грузно
— дружно» — рифма совсем иного типа, чем «безмолвно
— волны» (хотя и те и другие — неточные): в первых двух парах согласные
меняются — л/д, з/ж, а в последней — один из них усекается, да еще в
группе из двух согласных подряд. Несовпадение согласных звуков в первых
парах намного слышнее, очевиднее, чем в последней. Несмотря на
неточность Толстого, смысл его рассуждений не меняется: по законам
русского языка после ударения безударные гласные в слове подвергаются
сильной редукции: мы,
конечно, слышим разницу в произношении заударного
«а» или «и», «у» или «ы», но она безмерно слабее, чем у тех же гласных
под ударением. И постепенно рифмы с совпадением заударных согласных, но
с различающимися заударными гласньти стали восприниматься как точные
или, точнее, как приблизительные. Тщательно исследовавший проблему М.Л.
Гаспаров уверенно утверждает о рифмах такого типа: «В XVIII в., даже у
Державина их меньше 1%, в стихах 1800—1830 гг. — около 2%, в стихах
1830—1845 гг. — около 6%, а у таких младших поэтов, как Ростопчина,
К.Пав-лова или Огарев,— даже свыше 10%»62. Он же подсчитал, что у А.К.
Толстого в женской рифме такие приблизительные встречаются более чем в
четверти случаев.
В настоящее время неразличение заударных гласных в рифме стало
общепринятым.