Кибернетика — наука во многих отношениях парадоксальная; она почти столь
же часто ставит ученых в тупик, как и выводит их из целого ряда тупиков
нашего познания окружающего мира. Парадоксы сопровождали кибернетику уже
при ее рождении и на первых порах ее становления как самостоятельной
науки. В самом деле, едва кибернетика появилась на свет, как оказалось,
что в книге, изданной болев 100 лет назад, было не только придумано
название для новой отрасли знания, но также определено ее место в
системе наук и дано описание объекта исследования.
Это определение, принадлежащее выдающемуся французскому математику Андре
Мари Амперу, заслуживает того, чтобы воспроизвести его здесь полностью:
«Кибернетика. Отношения народа к народу, изучаемые двумя предшествующими
науками,— лишь небольшая часть объектов, о которых должно печься
правительство; его внимания также непрерывно требуют поддержание
общественного порядка, исполнение законов, справедливое распределение
налогов, отбор людей, которых оно должно назначать на должности, и все,
способствующее улучшению общественного состояния. Оно постоянно должно
выбирать между различными мерами, наиболее пригодными для достижения
цели; и лишь благодаря глубокому изучению и сравнению разных элементов,
предоставляемых ему для этого выбора знанием всего, что имеет отношение
к нации, оно способно управлять в соответствии со своим характером,
обычаями, средствами существования и процветания, организацией и
законами, которые могут служить общими правилами поведения и которыми
оно руководствуется в каждом особом случае. Итак, только после всех
наук, занимающихся этими различными объектами, надо поставить эту, о
которой сейчас идет речь и которую я называю кибернетикой от слова
xopspvrjTixr]; это слово, принятое вначале в узком
смысле для обозначения искусства кораблевождения,
получило употребление у самих греков в несравненно более широком
значении искусства управления вообще».
После возникновения кибернетики само упоминание Ампером этого термина, а
тем более данное им определение его многими воспринималось не иначе как
просто еще один курьез в истории науки. Начав свое триумфальное шествие,
кибернетика, как тогда казалось, была чем угодно — отраслью математики,
теорией автоматических устройств, прикладной наукой о конструировании
электронных вычислительных машин, техникой электронного моделирования и
т. п., но только не общественной наукой, не политической дисциплиной,
как считал в свое время Ампер, поместив ее в своей классификации наук
между дипломатией и теорией власти. Больше того, первые попытки
вторжения кибернетики в область социологии — столь же претенциозные,
сколь и поверхностные — вообще заставляли усомниться в перспективах ее
плодотворного применения в общественных науках. Выражение «социальная
кибернетика» с известным основанием надолго стало нарицательным для
обозначения идеологических спекуляций, сопровождавших замечательные
успехи этой науки в области естествознания и техники, и отпугивало
социологов от кибернетики, а кибернетиков от социологии. И лишь немногие
серьезные ученые были убеждены в том, что в науке об обществе
кибернетике принадлежит будущее ничуть не меньше, чем в естествознании и
технике. В их числе был и основоположник этой новой отрасли знания
Норберт Винер, который в своей автобиографии впоследствии писал: «Для
меня стало ясно почти в самом начале, что новые концепции об информации
и контроле влекут за собой новую интерпретацию человека, человеческих
знаний о мире и обществе».