Рукоятчик приподнял щеколду, толкнул железные створки двери и отступил в
сторону, завершая знакомый всем шахтерам ритуал приглашения в клеть.
Торопливо, слегка подталкивая Друг друга, они стали быстро заходить
внутрь. Первые занимали места вдоль стенок, а последующие - уплотнялись
в середине. Рукоятчик поднял руку - ’’Довольно”. Закрыл дверцы,
продвинул тяжелую решетчатую перегородку у уиъя ствола и ’’отбил” четыре
сигнала - ’’Люди!”
Клеть чуть приподнялась и на секунду-две зависла, как бы раздумывая
перед броском, а затем резко полетела вниз в огромную круглую черную
брешь. Еще миг, и /шшь слегка дрожащий канат напоминал о том, что где-то
в глубине Земли скользит по проводникам огромная металлическая коробка с
притихшими шахтерами.
Для тех, кто в клети, ствол - словно убегающая полоса шоссе то в сухую,
а то и в дождливую погоду. Лишь в немногих стволах это однообразие может
на мгновение смениться огнями руддвора промежуточного горизонта:
мелькнут чем-то занятые люди, контуры крепления, вагонетки - и ... опять
темно-серая лента.
Правда, когда почему-то клеть остановится в стволе, можно осветить и
рассмотреть вблизи его шершавые бетонные стены, балки расстрелов,
припорошенные углем и породой, вытянутые в струну кабели, черные,
поблескивающие бока труб.
Знать ствол, помнить, чем отличается каждый метр его ар-мировки, где
крепление гладкое, где в трещинах, а где вывалился целый кусок - дано
немногим. Из тысяч шахтеров лишь единицам позволено медленно ехать по
стволу не в клети, а на ее крыше, а то и примостившись сверху скипа,
останавливаться в любом месте, сходить на расстрелы и работать над
бездной.
От слесарей подъема, которым дано право на высоту и глубину, эта работа
требует бесстрашия и хладнокровия высотников - под ними многосотметровая
пропасть с еле-еле мерцающим внизу отсветом рудничного двора - и
поразительного умения шахтера делать свое нелегкое дело в самых
невероятных условиях: в темноте, в ограниченном пространстве бетонной
трубы, где всегда, даже в летний зной,
пронизывающий ветер, под постоянным капежом, а то и нестихающим ливнем,
на шатком полке, перекинутом по балкам армировки. Потому-то у слесарей
подъема пояс высотника и аккумуляторная лампа горняка.
Шахтные стволы уходят от поверхности в глубь планеты на многие сотни
метров, а в Донбассе некоторые из них пересекают даже тысячную отметку.
Можно ли зрительно представить и физически ощутить такую пробоину в теле
Земли?
Тысяча метров на поверхности - это улица средней длины, а тысяча метров
ствола - это две Останкинские телебашни, поставленные одна на другую, и
неимоверным, непостижимым усилием ’’продавленные” сквозь толщи горных
пород, крепчайшие граниты и студенистые, находящиеся в непрерывном
движении плывуны, сквозь твердые песчаники и водоносные слои, мягкие
осадочные породы и черные угольные пласты.
Нужны многие месяцы, чтобы пробить ствол и из балок-расстрелов
смонтировать его стальной каркас, навесить проводники и пустить по ним
скипы и клети.
Проходчик стволов, особенно глубоких и сверхглубоких, -это специальная
профессия шахтостроителей, которая по плечу не каждому. И хотя их труд
сейчас весьма механизирован, по-прежнему им нужна хорошая физическая
сила и особая профессиональная интуиция, которые приходят только с
большим опытом. Интересно было бы ’’поговорить” о проходчиках стволов,
но наш рассказ не о строительстве, а о шахте.
Клети. Это многотонные стальные махины, способные вместить на каждом
этаже (есть двух- и трехэтажные клети) три десятка шахтеров с полной
выкладкой, точно легкие коробки непрерывно пролетают в стволе навстречу
друг другу, слегка покачиваясь и вибрируя от неровностей проводников.
Клети чем-то сродни современным привычным лифтам. Но реальность такова,
что они, несмотря на кажущуюся общность, отличаются друг от друга -
клеть способна поднять десятки тонн груза.
Чем глубже ствол, тем стремительнее полет клети: неглубокий ствол - 5
м/с, ближе к 500 м - 10 м/с, а по стволам, достигающим тысячной отметки,
клети несутся со скоростью курьерского поезда.
Этому техническому чуду не перестаешь удивляться, даже проработав на
шахте не один год, хотя знаешь, что в подъемную машину ’’запряжены”
двигатели, энергии которых может хватить осветить целый город.
Еще выше скорость скипов, величина которых совсем не чувствуется в
огромном стволе. И только когда их вытаскивают на поверхность для замены
или ремонта, С удивлением замечаешь, что прямоугольный остов скипа выше
двухэтажного здания комбината. Два-три подъема такого короба - и целый
железнодорожный вагон угля в бункере.
Ствол, его армировка, все узлы подъемной машины
сделаны с многократным запасом прочности, ведь им нужно исправно служить
людям не один десяток лет. Когда заходишь в просторное светлое здание
подъемной машины и видишь пятиметровые барабаны, с которых сбегает
круглый стальной канат, свитый из толстых прядей, внушительных размеров
вал, напоминающий ствол поверженного столетнего дуба, огромные
двигатели, зримо ощущаешь, насколько все здесь долговечно и надежно.
Когда при этом узнаешь, что канат, на котором висит клеть, имеет
девятикратный запас прочности и весь этот запас множится на совесть и
мастерство слесарей подъема, ежесменно все проверяющих, и, если что-то
не так, все тут же исправляющих, понимаешь, почему аварии на шахтных
подъемах крайне редки, а уж обрыв каната по вероятности близок к
столкновению нашей планеты с какой-нибудь кометой.
Но даже относительно небольшая поломка - лопнул проводник или во время
хода открылся скип - происходит не где-либо, а в стволе - там, где даже
небольшое повреждение может обернуться непоправимой бедой. Точно так же,
как неисправность какого-либо одинакового по назначению узла в самолете
и автобусе - совсем разные по значимости и возможным последствиям
неполадки. На шахтном подъеме, как и в авиации, многие, даже
незначительные поломки в первую очередь опасны тем, что происходят там,
где нельзя опереться на спасительные плечи Земли.
Не случайно на клетях есть ’’чисто” авиационное приспособление -
парашют. Правда, у него нет знакомого цветастого, легкого шелкового
купола и длинных строп, но его мощные зажимы надежно затормаживают клеть
в случае обрыва каната и предотвращают ее падение.
Шахтному подъему нужно было пройти долгий путь сомнений и даже
катастроф, чтобы научить безопасному ’’полету” неуклюжие, угловатые
клети и скипы. И все же ствол по-прежнему остается местом работы тех,
для кого риск - часть профессии. Чтобы работать в стволе, нужна не
только личная смелость, нужная взаимная страховка и постоянная дружеская
выручка. Порой можно услышать: ’’Чему удивляться? Для них это обычный,
повседневный труд, и они вовсе не думают об опасности”. В некоторой
степени это так, но для того, чтобы не думать об опасности и избежать
ее, работая порой на грани между возможным и невозможным, нужно было не
раз, а десятки, может быть, сотни раз, преодолевая страх, ’’шагнуть” в
ствол.
Работу слесарей подъема нельзя наблюдать снаружи - в ствол не заглянешь.
Чтобы понять, чего стоит их бесстрашие, надо не раз побывать рядом с
ними внутри ствола и испытать щемящее чувство увлекающей вниз глубины.
Надо перейти с прочной безопасной крыши клети на временный полок,
перекинутый через расстрелы, закрепить свой предохранительный пояс и
хотя бы чем-то им помочь.
За многие годы работы у каждого накопилось немало
того, о чем можно вспомнить и рассказать. Может быть, на этих рассказах,
приправленных крепким словом, обнаженных до сути и правдивых до
покаяния, постепенно твердеет их дух и растет вера в свой выбор и свое
дело. Повествуют ведь только о том, что должно удивить умудренных,
побывавших в разных переделках слесарей.
На какое-то мгновение нас чуть плотнее прижало к днищу, отчего
показалось, что клеть вопреки всему пошла вверх. Значит, близко руддвор,
и далеко на поверхности, в здании подъемной машины машинист включил
тормоз. Последние метры ствола. Ход клети резко замедлился, и сквозь
потоки воды стали различимы умытые, поблескивающие балки расстрелов и
темно-серые бетонные стены. По крыше и железной обшивке гулко застучали
тяжелые струи вечного ливня, обдавая брызгами тех, кто в клети.
Показались гирлянды люминесцентных светильников, подвешенных к высокому
бетонному своду.
Еще секунда, и наша клеть, слегка стукнув днищем о посадочные брусья,
замерла. Стволовой - шахтер, управляющий подъемом с руддвора,- в момент
отвел дверь, закрывающую проход в ствол (как бы кто случайно не упал в
зумф, когда нет клети), и тут же открылись дверцы в самой клети. Путь к
пассажирскому поезду открылся, и все стали дружно покидать клеть. Надо
быстро освободить стальной сосуд для тех, кто отработал смену и
уставший, мокрый ждет своей очереди подняться на-гора. Особенно
нетерпеливы заядлые курильщики. Семь-восемь часов без курева им
выдержать трудновато, но можно!
Входить в клеть и выходить из нее надо организованно и только по команде
стволового или рукоятчика, который каждый раз считает, сколько человек
вошло. Если кто-то и захочет проскочить, когда в клети уже норма,
стволовой не пустит. А его слово здесь - закон. Нельзя и кому-либо,
кроме стволового, ’’отбивать” команды машинисту подъема. Шахтеры обычно
проявляют завидное терпение. Но если что-то лишний и прорвется в клеть,
стволовой не дает команду на подъем. А кому охота на ветру, под дождем,
плотно прижавшись друг к другу, ждать, пока этот ’’лишний” одумается.
Как правило, несколько гневных выкриков и нарушитель покидает клеть.
Теперь стволовой закрывает дверцы и дает команду:’’Подъем, люди!”.
Кстати, пока дверцы не закрыты, машинист не сможет включить машину
-блокировка не даст.
В двухэтажных клетях посадка идет сразу (бывает, и раздельно) на оба
этажа, но все равно под строгим контролем стволового. Точно так же
следит за посадкой в клеть рукоятчик наверху ствола.
К сожалению, хоть редко, но бывает, когда некоторые нарушают правила
спуска и подъема. Торопятся ”на-гора”, а по-
падают в мир иной. Однажды стволовой на минуту
отлучился, а подошедший шахтер, он задержался в шахте на устранении
аварии, долго не думая, решился сам отбить сигнал подъема и проскочить в
клеть в щель между наружной дверью и стволом. Команду подать подал, но
нормально зайти в клеть не смог, а она пошла, и ... оставила сиротами
детей. Каких-нибудь пять-десять минут ожидания и ... жизнь! Опять наше
вечное ’’авось”. Думаю, знай, наверняка, каков будет исход, он бы не
рисковал. Истины известны всем, но на беду люди нередко делают то, что
строго запрещено.
Руддвор опустел. Надо и нам поторопиться на ’’пассажир”, ведь он вот-вот
тронется. С него, ’’пассажира”, начнутся наши подземные пути-дороги. О
них наш следующий рассказ.