Концепция истории в творчестве Вальтера Скотта - реферат

ТЕМА: Концепция истории в творчестве Вальтера Скотта

Содержание:

Вступление……………………………………………………………………3

1. Вальтер Скотт. Основные этапы жизни и творчества……………………………………………………………….4

2. Концепция истории в творчестве Вальтера Скотта…………………..7

3. Правда и вымысел, на примере романа «Айвенго»………………….16

Заключение…………………………………………………………………20

Список литературы………………………………………………………...21

Вступление

Великий английский романист, публицист, историк, поэт и политический деятель, сэр Вальтер Скотт оставил после себя уникальное литературное наследие. Он по праву назван «создателем жанра исторического романа». Созданный Скоттом исторический роман в XIX в. перестраивал самые основы эстетической и философской мысли. Французский литературовед Арто считал, что у Скотта должны учиться все те, кто пишет исторические романы.

Сам автор так объясняет свои взгляды на историю в своих произведениях: «автор, использует сокровища старины, разбросанные повсюду, обогащая свое вялое

и скудное воображение, готовыми мотивами из недавнего прошлого и вводя в рассказы действительно существующих людей, порою даже не изменяя имен. Мелкие указания на нравы и обычаи наших предков разбросаны повсюду, в различных исторических трудах; конечно, они представляют совсем ничтожный процент по отношению ко всему содержанию этих сочинений, но все же, собранные вместе, они могут пролить свет на истиное положение вещей…»

В данной контрольной работе будет рассмотрено взаимодействие в романах Скотта исторической правды и вымысла, его взгляд на историю и как следствие общая концепция истории в творчестве Вальтера Скотта.

1. Вальтер Скотт. Основные этапы жизни и творчества.

В 1771, 15 августа, в Эдинбурге, в старом особняке на улице Колледж-уинд, родился Вальтер Скотт. Отец писателя, также носивший имя Вальтер, выучившись на стряпчего, возглавил контору, где впоследствии начал свою юридическую карьеру его сын. Мать писателя, Анна Скотт, урожденная Резерфорд, была дочерью профессора медицины Эдинбургского университета. Она любила старинные шотландские легенды и баллады и сумела передать это пристрастие своему сыну, который был к ней горячо привязан. "У каждого шотландца имеется родословная, - писал Скотт в автобиографии, - это его национальная привилегия, столь же неотъемлемая, как его гордость и его бедность. Мой род не был ни выдающимся, ни захудалым. В нашей стране он считался знатным, ибо как по отцовской, так и по материнской линии я был связан, пускай отдаленно, с древнейшими фамилиями". Далее, рассказывая о своем предке - Старом Вате из Хардена, который в XVI веке совершал набеги на соседей, грабил скот, уводя его в неприступное ущелье возле замка Харден, и о его жене, которую называли "Цветком Йерроу", Скотт добавляет: "Не столь уж плохая родословная для певца шотландской границы".

В феврале 1772 года Скотт заболевает детским параличом и утрачивает подвижность правой ноги. По совету врачей родители отправляют его в Сэнди-Hoy, на ферму его деда Роберта Скотта, где его безуспешно пытаются лечить домашними средствами. Скотт продолжает хромать, и недуг этот остается у него на всю жизнь. Тем не менее деревенский воздух укрепляет его здоровье, а ранние впечатления детства навсегда определяют любовь Скотта к сельской жизни. Исторические памятники в окрестностях фермы Сэнди-Hoy, в частности - развалины Смальгольмского замка, связанные с родовой историей клана Скоттов из Хардена, находят впоследствии свое воплощение в творчестве писателя (поэма "Мармион", баллада "Иванов вечер").

В1792 году, Скотт сдает последние экзамены в колледже и получает звание адвоката. Он был опытным правоведом, в особенности хорошо осведомленным в вопросах шотландского права, что впоследствии пригодилось ему в его писательской деятельности. в Лиддсдейл. Изучает жизнь обитателей пограничной полосы, коллекционирует древности и предметы быта, собирает песни и легенды, составившие впоследствии три тома "Песен шотландской границы".

В 1790 году, Скотт вступает в эдинбургский королевский легкий драгунский полк.

В 1799 году он получает назначение на должность шерифа в Селкиркшире. Его издание трех томов «Песен шотландской границы» благосклонно встречает критика, и в последующие десять лет они неоднократно переиздаются. В 1803 году, Вальтер Скотт начинает сотрудничать с журналом "Эдинбург ревью", основанном в 1802 году самым крупным из шотландских издателей и книготорговцев Арчибалдом Констеблем. В дальнейшем Скотт регулярно печатает в этом журнале статьи и рецензии.

В 1805 году выходит в свет "Песнь последнего менестреля". Издание имело неслыханный успех. Писатель вкладывает деньги в издательскую фирму Джеймса Баллантайна Свое участие в фирме он скрывает, ибо предрассудки того времени не допускали участия адвоката и видного королевского чиновника в коммерческом предприятии.

С 1806 года Вальтер Скотт занимается юридической деятельностью, став преемником престарелого секретаря эдинбургского суда Джорджа Хоума. Новые обязанности требуют от Скотта ежедневного присутствия в суде от четырех до шести часов в течение шести месяцев в году. В 1808 году выходит в свет поэма "Мармион", снабженная стихотворным вступлением к каждой песни и обширным историческим комментарием.

В1814 году, выходит в свет первый роман Вальтера Скотта "Уэверли, или Шестьдесят лет назад". Роман имел огромный успех, хотя первоначально авторство романа указано не было.

С 1816 года, после выхода романа «Гай Маннеринг», издаются романы Скотта из цикла «Рассказы трактирщика». Роман «Роб Рой» увидел свет в 1817 году и имел небывалый успех. Попутно Вальтер Скотт работает над статьями, посвященными истории Шотландии, и общей истории, том числе статья «Рыцарство».

В 1819 году, несмотря на обострение болезни, писатель продолжает литературную деятельность. В этом же году выходит роман «Айвенго»

Писатель достигает вершины своей популярности. Хотя при издании романа «Квентин Дорвард», роман был довольно холодно встречен публикой в Англии, но восторженный прием романа во Франции повышает интерес к нему и в Англии.

В 1825 году выходит в свет роман "Талисман" имеющий большой успех

В России растет интерес к творчеству Скотта. В 1827 году выходят отдельными изданиями "Уэверли" (в переводе с французского), "Ламмермурская невеста", "Квентин Дорвард" (перевод с французского А. И. Писарева), "Талисман", "Битва при Ватерлоо" (в последнее вошли также отрывки из поэм и баллад в прозаическом переводе), поэма "Повелитель островов" (в прозаическом переводе), "Письма Павла к его родне" (сразу в двух изданиях) и отрывки из "Жизни Наполеона Бонапарта" ("Московский телеграф", ч. XVI, Э 14, отд. II и ч. XVII, Э 18, отд. I). Это только начало активной публикации Вальтера скотта в России.

Меж тем, здоровье романиста и его финансовые дела оставляют желать лучшего. Банкротство издательских фирм, вынуждает Вальтера Скотта уплатить по ним огромный долг. Писатель, хотя и имел возможность уплатить лишь часть долга, отказался от этой возможности, заявив, что «по моей вине никто не должен потерять ни пенни» . Он обещал компенсировать долг за свет своих литературных трудов. Кроме работы над художественными произведениями, авторству Вальтера Скотта принадлежит огромный труд «История Шотландии», обширные переводы, рецензии на книги, и даже сборник проповедей.

Пережив в 1830 году второй апоплексический удар, сэр Вальтер Скотт выходит на пенсию и безвыездно живет в своем замке Эбботсфорде. Всё оставшееся ему время, писатель работает над своими книгами, многие его литературные труды, начатые в это время к сожалению остаются незавершенными.

Сэр Вальтер Скотт скончался 21 сентября 1832 года. Все шотландские и часть английских газет выходят с траурными знаками, как при объявлении о смерти коронованных особ. Он был похоронен в аббатстве Драйбург.

2. Концепция истории в творчестве Вальтера Скотта.

Создавая новый тип исторического романа, Вальтер Скотт открыл и особый тип литературного творчества, особый метод художественного мышления, оказавший огромное влияние на развитие современной ему художественной и философско-исторической мысли. Романы его были словно ответом на проблемы, поставленные перед европейским сознанием революционной эпохой, и только этим можно объяснить необычайный успех, которым пользовалось его творчество в продолжение нескольких десятилетий. Это было открытием, которое, как всякое открытие, готовилось долго и исподволь, трудами поколений, строивших новую Европу, защищавших ее в непрерывных сражениях и размышлявших о своих победах и ошибках.

И сам Скотт долго вынашивал это открытие, прежде чем оно совершилось в его романе: он должен был пройти через множество своих юношеских увлечений, отразившихся в переводах, драматических опытах и огромных поэмах, которые принесли ему славу первого поэта.

Современные Скотту критики старой классической школы утверждали, что исторический роман - сплошная ложь, тем более опасная, что автор выдает свои выдумки за подлинную историю, между тем как в любом романе, не претендующем на звание исторического, выдумка не скрывается под маской доподлинной: правды. Так говорили даже те, кто испытал на себе сильнейшее влияние Вальтера Скотта, - например, такие французские историки, как Огюстен Тьерри и его младший современник Жюль Мишле.

Восхищавшиеся Скоттом критики говорили как будто другое. Они утверждали, что Скотт был не только романистом, но и историком, что в его романах на равных правах, не мешая друг другу, сосуществовали и правда и вымысел и что в этом и заключалось великое мастерство романиста: он "обманывал" читателя, заставляя глотать существовавшую в действительности правду, как ложь, и придуманную им ложь, как никогда не существовавшую правду. Так они пытались оправдать самый жанр исторического романа, сразу ставший ведущей формой современной литературы.

Однако ни то ни другое толкование не имело отношения к творческому методу Скотта. Это была все та же вивисекция, которая равнялась убийству живого организма вальтер-скоттовского романа и никак не объясняла поставленную Скоттом проблему. В своих романах Скотт преодолевал это традиционное деление на историю и вымысел, возможное по отношению к историческому роману довальтер-скоттовской' эпохи.

Можно утверждать, что две цыганки огромного роста, Джен и Мэдж Гордон, послужившие прототипом Мэг Меррилиз, малодостоверны, а Мэг - сама истина или, вернее, сама история. Скотт должен был "додумать" этих двух цыганок и "сочинить" свою героиню, объяснив ее средой, нравами и обстоятельствами, вложив в нее историческую и, следовательно, человеческую правду. Существовали и Джон Белфур Берли, и Клеверхауз, но история не может нам сообщить, какая реальность скрывалась за этими именами. Объясняя эти исторические тени, Скотт создавал живых людей во всей несомненности их исторической жизни - так же, как делает это историк, который из неясных намеков прошлого создает или "воображает" своих героев согласно закону достаточного основания.

Очевидно, исторические персонажи Скотта вымышлены так же, как и неисторические. Документы и всяческие сведения об эпохе, конечно, необходимы романисту, но часто он должен отказываться от их деспотии, которая могла бы помешать историческому творчеству. Из тех же соображений Скотт старался освободить себя и от исторических персонажей и вводил в свои романы множество вымышленных, чтобы беспрепятственно искать и создавать правду. В вымышленном персонаже можно воплотить больше исторической правды, чем в персонаже историческом; чтобы создать и, следовательно, объяснить вымышленного героя, можно привлечь больше сведений о нравственной жизни, быте, существовании масс - сведений, отсутствующих в документах, но определяющих характер всей эпохи.

Это не игра словами и не перевод художественного впечатления на язык исторической науки. В сотворенных Скоттом образах действительна совершилось особое, историческое и вместе художественное познание. Для Скотта, так же как для его читателя, созданные им образы были не вымыслом, а историей. Открыть закономерности, создавшие данный образ, значило произвести историческое исследование эпохи, ее нравов, национальных традиций, уклада жизни, общественных отношений. Наполнив образ историческим содержанием, оправдав его существование законами исторического бытия и тем самым сделав его исторически "необходимым", Скотт совершал трудный акт исторического познания, которое не могло бы осуществиться, если бы оно не было познанием художественным.

Если вымыслом считать нечто, историческому познанию противопоставленное, то придется предположить, что вымысла в романах Скотта нет. Если историей считать нечто, противопоставленное вымыслу, то нужно будет признать, что в романах Скотта нет истории. Ни на то, ни на другое мы не имеем права, потому что и то, и другое противоречит очевидной истине. Вальтер Скотт создал особую форму познания или творчества, в которой нерасторжимо слились история и искусство. Он был художником, потому что писал правду, и историком, потому что создавал вымысел. Конечно, такое слияние характерно не для него одного, но и для некоторых других исторических романистов Европы.

Однако иногда сам Вальтер Скотт, говоря о происхождении своих романов, разделял понятия истории и искусства. Он хотел оправдать необычность описываемых им событий и нравов, доказать "правду" своего произведения, пользуясь доводом, в то время наиболее серьезным: ссылкой на "источник". Он словно снисходил к традиционному пониманию художественного творчества, употребляя обычную лексику современных ему критиков. Это удовлетворяло любопытство рядового читателя, указывало происхождение фабулы или отдельного ее эпизода, но ничего не говорило о смысле образа и романа - смысле, который нужно было искать в самом романе.

Характером Творчества Вальтера Скотта объясняется то, что роль его в истории европейской культуры выходит далеко за пределы собственно-художественной литературы. Под его влиянием в Европе возникла новая философия истории и новая историография, выросла историческая мысль вообще. Уроки Французской революции, которую он так не любил и все же оправдывал, были осмыслены историками и публицистами в значительной мере под влиянием его историзма. В его романах борьба классов была показана как историческая необходимость и нарисована с таким сочувствием к угнетенным и такими красками, что это помогло понять многое в прошлом и настоящем и найти аргументы для борьбы за будущее. Историческую и общественную позицию Скотта можно было бы определить, как прогрессивный традиционализм, вполне согласовавшийся с пресловутым вальтер-скоттовским торизмом. В литературе, так же как в истории, историзм Скотта создал новые формы типотворчества, композиции, построения сюжета, художественного и нравственного волнения.

Своим сюжетом он обычно выбирает какое-нибудь крупное или мелкое историческое событие - восстание, гражданскую войну, заговор, потому что, по его собственным словам, в такие кризисные моменты противоречия, раздирающие общество, вскрываются с особой отчетливостью. Судьба его героев неразрывно связана с политическим событием, и не потому только, что он находится в его власти, словно песчинка, попавшая в водоворот. Герой Скотта сам участвует в борьбе, принимает ту или иную сторону, оценивает ситуацию и определяет свой путь. Даже те, кто стоит в стороне от схватки и живет только личными интересами, связаны с политической жизнью страны, как, например, аббат, оставивший монастырь и возделывающий свой сад, истоптанный приверженцами Марии Стюарт ("Аббат"). В своей пассивности, в своей обособленности от всего окружающего, в намеренной отчужденности от эпохи они все же созданы ею, так как это она заставляет их отключиться от действительности и поступать так, а не иначе.

Каждый герой Скотта, вторгается ли он в эпоху, как бурно действующая сила, или укрывается в уединении, как улитка в своей раковине, сохраняет свою точку зрения, нравственную свободу, без которой Скотт не мыслил человека. Исторический детерминизм, так глубоко понятый и разработанный Скоттом в каждом его романе, не уничтожает ни свободы, ни, следовательно, нравственной ответственности за то, что человек делает и думает. Отсюда борьба Скотта с мизантропией и фатализмом, воплощенная в некоторых его романах. Его герои размышляют о долге, ищут нравственной правды и мучатся угрызениями совести, потому что, по мнению Скотта, без чувства долга и справедливости невозможна ни политическая, ни личная жизнь. Кромвель в "Вудстоке", Элспет в "Антикварии", Берли в "Пуританах" являются наиболее острым выражениеи этого сознания, разрешающего трудную нравственную и вместе с тем политическую проблему.

Понятие исторического развития у Скотта неразрывно связано с понятием справедливости и, следовательно, нравственности. Нравственный смысл событий с наибольшей отчетливостью понимает народ, крестьяне, которым никто до Скотта не предоставлял слова по ходу действия. Простые люди высказывают свои суждения, конкретно и вместе с тем в широком обобщении оценивают события и их смысл. Мнение народа, страдающего от общественных бедствий и потому имеющего основания судить, Скотту особенно драгоценно. Оно получает выражение и в "народных" балладах, которые Скотт сочинял для своих романов, чтобы выразить отношение народа к событиям, нравственным проблемам и необходимостям эпохи. В "Гае Меннеринге" старинная баллада возвращает законному наследнику поместье и разоблачает мошенника, в "Антикварии" баллада характеризует феодальную преданность слуги своему хозяину, объясняя сюжет романа и раскрывая его тайну. И это тоже проблема новой историографии, интересующейся не столько королями, сколько народом, подлинным творцом истории. В этом отношении, может быть, особенно показателен роман "Анна Гейерштейн".

Романы Скотта начинаются вместе с политическим событием и с ним вместе заканчиваются. Это начало и конец исторической эпохи, границы и смысл которой определены самим действием. Разрабатываемое Скоттом понятие эпохи далеко не совпадает с тем, какое существовало в "королевской" историографии. Эпоха для него - это динамическая система общественных противоречий и вместе с тем решение исторической задачи, стоявшей перед данным обществом. История - это ряд катастроф, которые подобно спасительной грозе рассеивают застоявшуюся гнилостную атмосферу и освежают воздух. Так характеризует Французскую революцию антикварий Олдбок.

Нужно было понять причины этих конфликтов и кризисов, так же как их результаты. Скотт делал это с удивительной для его времени глубиной социологического анализа. Познав причины событий, можно вскрыть и перспективы будущего, и такие перспективы раскрываются чуть ли не в каждом романе - в "Уэверли", в "Айвенго", в "Квентине Дорварде", в "Анне Гейерштейн" и особенно ярко в "Пуританах": через 10 лет после восстания 1679 г. происходит "бескровная революция", необходимость которой была подсказана восстанием. Она разрешает противоречия, вызвавшие события романа, и позволяет верным любовникам вступить, наконец, в желанный брак.

В каждом романе Скотта читатель ожидает событие, которое должно совершиться, потому что этого требует ситуация, и беспокойство о судьбе героя становится беспокойством о судьбе страны.

Самое понятие истории предполагает изменение во времени, как бы мы ни понимали это изменение. Для Скотта это было непрерывное развитие, совершающееся в борьбе противоречий, с возвращениями вспять, с застоями и взрывами, за которыми следует новый бросок вперед. Каждый шаг на этом пути - завоевание нового качества, и потому то, что прошло, не похоже на то, что будет, и, следовательно, не похоже на современность.

Понятие закономерности предполагает некую разумность каждого пройденного этапа и исключает случайность в абсолютном смысле этого слова. То, что могло бы показаться случайностью, есть лишь проявление закономерности - именно так разрешается эта проблема в романах Скотта.

Случай - вещь непостижимая: объяснению он не подлежит, его можно только констатировать. Но закономерность познаваема и потому должна быть познана. Это объективная данность, которая не исключает, а предполагает вмешательство человека в исторический процесс, и вмешательство разумное, поскольку закономерность эта познаваема.

Человек не может создавать закономерности по собственному произволу, строить историю так, как ему хочется, вопреки необходимостям общественного развития. Он не может противопоставлять ему свой личный разум. Скотт, как историк, отвергает рационалистический метод познания действительности и операций с ней, метод, характерный для эпохи Просвещения. Очевидно, такой вывод он извлек из опыта Французской революции, которая, как утверждали ее противники и сторонники, в эпоху якобинской диктатуры не считалась с исторически данным и пыталась создать новое общество в соответствии со своими рационалистически конструированными теориями.

В романах Скотта много персонажей, пытавшихся навязать истории, обществу, отдельным лицам свои собственные представления о личном счастье, общественном благе и справедливости. Все они совершают ошибки, терпят поражение и горько раскаиваются в содеянном. Таковы Норна в "Пирате", Альберик Мортемар в "Талисмане", Кристиан в "Певериле Пике", Тачвуд в "Сент-Ронанских водах" и многие другие. Нужно действовать в контакте с надобностями (или законами) эпохи и другими, более частными законами данной среды или момента, и тогда это действие будет успешным и принесет свои плоды. Примером могут служить Мэг Мер-рилиз в "Гае Меннеринге" и Саладин в "Талисмане".

Но система причин, определяющих события эпохи, меняется вместе с эпохой, а потому историк-романист должен угадать тайну данной эпохи, систему действующих в ней закономерностей. Он должен отказаться от абсолютной истины рационалистов и принять относительные истины, созданные эпохой. Он должен поставить себя на место своих героев, усвоить чувства и идеи каждого, иначе поступки отдельных лиц, так же как и равнодействующая эпохи, будут непонятны и покажутся смешными.

Относительность истины получает свое выражение в каждом романе Скотта. Без этого невозможно сочувствие к героям, а вместе с тем невозможен и роман того типа, какой создан был Скоттом. В разговоре Роб-Роя с его богатым родственником и судьей предстают два очень различных сознания, и мы понимаем того и другого и симпатизируем обоим. Ревекка и Айвенго по-разному относятся к сражению под стенами Торкилстона, и с каждым из них мы согласны от всей души, хотя каждому из них мнения другого кажутся безумием. Мы понимаем Берли, Клеверхауза и Мортона, Томкинса, мошенника, не сомневающегося в своей правоте, и Кромвеля, анализирующего свою совесть политического деятеля ("Вудсток").

Это вживание не исключает оценки персонажа, в которого перевоплотился автор, но и эта оценка не абсолютная: она совершается внутри изображенной эпохи, в системе обстоятельств, вне которых ничего нельзя было бы ни понять, ни оценить.

Но если читатель и сам автор могут перевоплотиться в свонх героев, то только потому, что во всем разнообразии эпох, темпераментов и сознаний существует нечто постоянное, некие человеческие константы - страсти, как говорит Вальтер Скотт, и нравственное чувство. Подчеркивая эти константы, Скотт утверждает единство человечества, торжествующее над всеми различиями эпох, классов и обстоятельств. И это приводит его, так глубоко постигшего психологию классов в разрезе веков, к убеждению, что классовая ограниченность и классовые противоречия - категории исторические, которые могут быть преодолены в процессе исторического развития, что классовые интересы могут уступить место еди-ному интересу всего общества. Ему казалось, что это может произойти при справедливом общественном строе. В "Анне Гейерштейн", одном из последних его романов, изображено это идиллическое состояние общества - пастушеская Швейцария, в которой нет классов, потому что прежние феодалы отказались от своих привилегий, стали пасти стада и воевать только ради обороны страны. Но перспективы, показанные в конце романа, носят угрожающий характер.

В большинстве случаев предвосхищением этого будущего бесконфликтного единства оказываются браки между представителями двух сословий, двух классов, двух политических партий и двух наций. Такие браки заключаются во многих романах Скотта, в разных-исторических условиях и в разных планах. Их исторический смысл особенно отчетливо раскрывается в "Пуританах", "Певериле Пике", "Айвенго", "Квентине Дорварде", "Монастыре", "Аббате".

Эта мысль или мечта, напоминающая утопию Фурье, всегда присутствует в воображении и творчестве Скотта, и счастливые окончания его романов должны были указать возможность неясного для него самого решения этой проблемы, привлекавшей такое внимание уже в начале XIX в.

Так художественное творчество "шотландского чародея" оказывается историческим исследованием и философией истории, поэтика его романа историографической системой, вымысел правдой и правда вымыслом. В дальнейшем развитии художественной литературы и исторической науки можно найти подтверждение этого как будто парадоксального единства. Авторы исторических романов и романов из современной жизни усваивали метод Скотта и переводили его в план новых задач, поставленных новой эпохой. Вместе с приятием и усвоением Скотта началось и преодоление его, но эта была необходимая форма его влияния. Те, кто принимал и преодолевал, были ему обязаны многим, и прежде всего пониманием общества как единства противоречий и как постоянно развивающейся системы закономерностей.

Когда Бальзак, один из тех, кто открыл новую эпоху в истории романа, утверждал, что он не романист, а только историк современности, секретарь общества, пишущий под его диктовку, - он только повторял то, что говорил о себе Вальтер Скотт. Для Пушкина "главная прелесть" романов, Скотта заключалась в том, что он знакомил нас с прошлым "современно", т. е. методом, который применяли создатели новой литературы. Стендаль который, сопротивляясь Скотту, постоянно обращался к нему за помощью, назвал его в письмах к Бальзаку "нашим отцом". Слова эти не казались ни преувеличением, ни пустой похвалой тем, кто вступал на литературное поприще в первой половине XIX в. Для них это была истина.

3. Правда и вымысел, на примере романа «Айвенго»

Анализируя исторический роман, принято было прежде всего доказывать или отвергать его историческую достоверность. Для этого обычно отделяют "правду" от "вымысла" - то, что автор взял из "подлинных" документов, от того, что он привнес своего, в документах отсутствующего. Но произвести такую операцию над романами Вальтера Скотта по существу невозможно, потому что правда и вымысел, история и роман составляют в них нерасторжимое единство. Можно было бы утверждать, что Ричард I существовал, а шут Вамба, свинопас Гурт, леди Ровена и все другие были автором вымышлены. Но узнать об этом можно было, только разрушив роман и из его обломков построив некую абстракцию, на которую сам Скотт как историк и романист был неспособен.

Пойдем по следующему пути: попытаемся отделить "правду" от "вымысла", на примере самого прославленного и самого оспариваемого его романа "Айвенго".

В "Айвенго" есть несколько исторических персонажей, главный из них - Ричард I.

Исторически достоверно, что за десять лет своего правления, король провел в Англии около года, предпочитая королевским обязанностям заграничные приключения, что не могло не отразиться пагубно, на обстановке в самой Англию Поступки же, которые он совершает в романе, не зарегистрированы ни в каких документах. Но Скотта это не очень беспокоит. Он воспроизводил Ричарда таким, каким видел его сквозь подлинные документы. Заставив Ричарда посетить келью брата Тука и устроить там веселое пиршество, Скотт воспроизводил характер Ричарда, открытый для всех случайностей жизни и вполне согласующийся с рыцарской традицией "искателя приключений". Кроме того, Скотт вспомнил старинные баллады с аналогичным мотивом, широко распространенные не только в Англии и Шотландии, но и во всем афро-евразийском мире. Это тоже была правда, более широкая, чем "доподлинный", неизвестный нам характер Ричарда, воплощенная в вымышленном и "емком" образе романа.

История в романе часто дана в неких «собирательных образах». Для Скотта-историка не существует человека вне эпохи. В Айвенго отразилось средневековое рыцарство с его законами, обетами и идеалами, в Бриане де Буагильбере - мировоззрение и нравы храмовников, созданные особым положением и историей ордена, в Фрон-де-Бефе - психология норманского барона, построившего свой замок среди покоренного народа как крепость и застенок одновременно. Все герои Скотта в их бесконечном разнообразии выражают разнообразие и противоречия исторических эпох в глубоких социальных разрезах. Уильфред Айвенго предстает как некий образ «идеального» рыцаря, хотя в ту эпоху «рыцарей-разбойников» было куда больше чем «Ланселотов».

Отдельно стоит упомянуть о Роберте Локсли, потому что под этим именем Скотт вводит в канву своего романа легендарного Робина Гуда, чей «реализм» до сих пор волнует умы историков. Первыми письменными преданиями о Робин Гуде следует, вероятно, считать «Баллады» неизвестного автора конца 15 века, состоящие из 4 новелл, хотя упоминания о нем можно найти и в более ранних источниках. Датировка исторических событий, послуживших основой рассказов о Робин Гуде осложняется тем, что в разных вариантах легенды упоминаются разные монархи. Один из первых историков занимающихся этой проблемой, Уолтер Боуэр утверждал, что Робин Гуд был участником восстания против короля Генриха III. Склонные искать следы «благородного разбойника» в 1320-х годах, ссылаются на сведения о том, что в 1323 году король Эдуард II посетил Ноттенгем и взял к себе на службу некоего Роберта Гуда, что хорошо согласуется с третьей частью новелл, а так же с балладой о короле и отшельнике, где речь идет именно о Эдуарде II, а не о короле Ричарде I. Возможность встречи легендарного разбойника с королем Ричардом и совместная осада замка кажется исторически несостоятельной, принимая во внимание дела и сроки пребывания в Англии вышеупомянутого короля. Тем не менее, Вальтер Скотт сознательно «собирает» в канву повествования этих персонажей, идеализируя образ короля-рыцаря с одной стороны, а с другой мастерски подчеркивая некий символизм, «народный» характер противостояния английского народного духа рыцарям – захватчикам. При этом самым счастливым образом обходя исторический факт, что Ричард Львиное сердце сам потомок Вильгельма завоевателя.

Переплетая на страницах романа правду и вымысел, Вальтер Скотт правдиво и детально рисует общую картину Англии того времени. Вот что пишет о своем видении сам автор: «…саксы уцелели именно как простой народ; правда, некоторые старые саксонские роды обладали богатством и властью, но их положение было исключительным по сравнению с униженным состоянием племени в целом. Автору казалось, что если бы он выполнил свою задачу, читатель мог бы заинтересоваться изображением одновременного существования в одной стране двух племен: побежденных, отличавшихся простыми, грубыми и прямыми нравами и духом вольности, и победителей, замечательных стремлением к воинской славе, к личным подвигам - ко всему, что могло сделать их цветом рыцарства, и эта картина, дополненная изображением иных характеров, свойственных тому времени и той же стране, могла бы заинтересовать читателя своей пестротой, если бы автор, со своей стороны оказался на высоте положения…».[1]

Таким образом можно сделать вывод, что роман Вальтера Скотта «Айвенго» следует считать псевдоисторическим. Автор использует реальные исторические события и периоды, помещая реальных исторических лиц рядом с вымышленными персонажами, и создавая их взаимодействия, опираясь на вероятность такого поворота событий. Сюжет романа строится на глубоком знании английской истории, начиная от политической картины и заканчивая деталями быта, лингвистикой, нравами выбранной эпохи. Автор не искажает историю, а пропускает её через призму вероятности, основанную на реальных событиях, на дошедших до него письменных и устных источниках.

Заключение

В качестве заключения, хочется привести высказывания на данную тему самого автора. Вальтер Скотт писал: «Строгий историк может подумать, что, перемешивая таким образом правду с вымыслом, я засоряю чистые источники истории современными измышлениями и внушаю подрастающему поколению ложное представление о веке, который описываю. Соглашаясь лишь в незначительной степени с справедливостью этих суждений, я попытаюсь противопоставить им следующие соображения. Правда, я не могу, да и не пытаюсь, сохранить абсолютную точность даже в вопросе о костюмах, не говоря уже о таких более существенных моментах, как язык и нравы. Для того чтобы пробудить в читателе хоть некоторый интерес, необходимо изложить избранную тему языком и в манере той эпохи, в какую вы живете. Ни одно произведение восточной литературы не пользовалось таким успехом, как первый перевод арабских сказок: сохранив дикость восточного вымысла вместе с пышными восточными костюмами, переводчик ввел в них простые чувства и естественные поступки героев, что сделало их интересными и понятными для всех…. я постарался в такой мере переложить старые нравы на язык современности и так подробно развить характеры и чувства моих героев, чтобы современный читатель не испытывал никакого утомления от сухого изображения неприкрашенной старины. Писатель может себе позволить обрисовать чувства и страсти своих героев гораздо подробнее, чем это имеет место в старинных хрониках, которым он подражает, но, как бы далеко он тут ни зашел, он не должен вводить ничего не соответствующего нравам эпохи; его рыцари, лорды, оруженосцы и иомены могут быть изображены более подробно и живо, нежели в сухом и жестком рассказе старинной иллюстрированной рукописи, но характер и внешнее обличье эпохи должны оставаться неприкосновенными.

Полагаю, что поведение и внешний облик моих героев заслужат немало упреков со стороны лиц, расположенных строго разбирать мою повесть, учитывая нравы того времени, когда жили ее герои. Возможно, что я ввел мало таких бытовых черт и поступков, которые можно было бы назвать явно современными. Я утешаюсь тем, что ошибки такого рода ускользнут от внимания среднего читателя, и что я смогу разделить незаслуженный успех с теми архитекторами, которые, без всякой системы и правил, не задумываясь вводили в модную готику орнаменты, свойственные различным стилям и различным периодам искусства. Те же читатели, которым их обширные научные изыскания позволят строго судить мои промахи, проявят известную снисходительность именно в силу своего понимания всей трудности моей задачи».

Таким образом, можно сделать вывод, что автор не искажает историю, а пропускает её через призму вероятности, основанную на реальных событиях, на дошедших до него письменных и устных источниках. У мастерском переплетении исторической правды и вымысла и заключается гений Вальтера Скотта, как создателя жанра исторического романа.

Список литературы

1. Аникст А. История английской литературы. – М.: Гослитиздат, 1956. – С. 257-270.

2. Бельский А.А. Скотт // Краткая литературная энциклопедия: В 8 т. Т. 6. – М.: Сов. энциклопедия, 1971. – С. 895-900.

3. Бельский А.А. Английский роман 1800-1810 гг. – Пермь, 1968. – С. 108-247.

4. Орлов С.А. Исторический роман Вальтера Скотта. – М.-Л., 1965.

5. Реизов Б. Творчество Вальтера Скотта. – Л.: Худож. лит., 1965. – 497 с.

6. Урнов Д.М. Вальтер Скотт // История всемирной литературы: В 9 т. Т. 6. – М.: Наука, 1989. – С.95-100.

7. Эйшискина Н.М. Вальтер Скотт. – М.: Просвещение, 1959.

8. Скотт. В. Айвенго. – Петрозаводск:Карелия, 1989. – 447с.

[1] Реизов Б. Творчество Вальтера Скотта. – Л.: Худож. лит., 1965. – 497 с.