«Цветовая картина мира М. Цветаевой» - реферат

Комитет по образованию администрации города Майкопа

Реферат на тему: «Цветовая картина мира
М. Цветаевой »

Номинация - литература

Выполнила:
ученица 11 «М» класса

гимназии №22
Соловей Екатерина

Руководитель:

Учитель русского языка и литературы
Шкеда С.И.

Майкоп
2008 г.

Оглавление

Введение. 3

Марина Цветаева. 4

Общие наблюдения цветообозначений в поэзии. 5

Многообразие цветов в поэзии М. Цветаевой. 6

Синтагматика цветообозначений (синонимический ряд с общим значением красного цвета) 10

Красный цвет одежды, материи, предметов и т. п. 11

Цвет, связанный с горением.. 12

Цвет крови или веществ и поверхностей, окрашенных кровью.. 13

Цвет лица, губ, щек и т. п. 13

Цвет зари и поверхностей, освещенных восходящим или заходящим солнцем.. 14

Гипербола в цветообозначении. 15

Анализ стихотворения «Бузина». 17

Заключение. 20

Список использованной литературы………………………………………………………….21

Введение

Предлагаемое исследование поэзии Марины Цветаевой имеет лингвистическую и литературовед­ческую направленность. Я поставила перед собой две основные задачи:

1) выявить и описать потенциальные возможности языковых единиц, реализованные в особых условиях поэтического текста;

2) показать, каким обра­зом реализация потенциальных свойств языка позволяет поэту выразить художественными средствами свое пони­мание мира, свою философскую позицию.

В творчестве Марины Цветаевой отчетливо проявляется способ познания мира через языковые свя­зи, модели и отношения. Её философско-мировоззренческий максимализм находит адекватное выражение в языковом максимализме.

Не останавливаясь подробно на биографии и общей характеристике творчества М. Цветаевой, подчеркну, что М. Цветаева — поэт, отразивший в своих произведениях самые различ­ные пласты мировой культуры: стихию русского фольк­лора, традиции романтической поэзии — русской, немец­кой, французской, традиции классицизма, античной поэ­зии, стилистику высокого слога и стихию просторечия. Традиционность стилистики, поэтической образности и символики естественным образом продолжается у М. Цве­таевой в смелом, нередко рискованном эксперименте, никогда, однако, не бывшем для нее самоцелью

Творчество М. Цветаевой, не принадлежавшей никакому литератур­ному направлению, включает в себя признаки поэтиче­ского языка, характерные для символистов, акмеистов, имажинистов, футуристов, а также черты, присущие бо­лее поздним литературным направлениям и стилям.

Анализ текстов из произведений Марины Цветаевой, предлагаемый в работе, направлен на постановку и частичное решение поставленной задачи. Материалом яв­ляются в основном стихотворения, поэмы и драматиче­ские произведения М.Цветаевой.

В работе используются разные методы исследования художественного текста — описание, анализ, интерпре­тация.

Моя работа направлена преимущественно на семантический аспект языкового творчества поэта. В ней рассматривается система цветообозначений М. Цветаевой, парадигматика и синтагматика цветообозначений, а также гипербола в цветообозначении в контексте всего творчества поэта.

Марина Цветаева

...Моим стихам, как драгоценным винам,
настанет свой черед.

М. Цветаева

ЦВЕТАЕВА Марина Ивановна родилась 26 сентября (8 октября)1892 года в московской профессорской семье: отец — И. В. Цветаев, мать — М. А. Мейн.

Начало литературной деятельности Цветаевой связано с кругом московских символистов; она знакомится с В. Я. Брюсовым, оказавшим значительное влияние на ее раннюю поэзию. Не менее существенное воздействие оказали поэтический и художественный мир дома М. А. Волошина в Крыму.

Марина Цветаева — поэт огромного таланта и трагической судьбы. Она всегда оставалась верна себе, голосу своей совести, голосу своей музы, которая ни разу “добру и красоте не изменила”.

Жизнь посылает некоторым поэтам такую судьбу, которая с первых же шагов сознательного бытия ставит их в самые благоприятные условия для развития природного дара. Такой (яркой и трагической) была судьба Марины Цветаевой, крупного и значительного поэта первой половины XX века.
Все в ее личности и поэзии (для нее это нерасторжимое единство) резко выходило из общего круга традиционных представлений, господствующих литературных вкусов. В этом была и сила, и самобытность ее поэтического слова. Со страстной убежденностью, провозглашенный ею в ранней юности жизненный принцип быть только самой собой, ни в чем не зависеть ни от времени, ни от среды, обернулся в дальнейшем неразрешимыми противоречиями трагической личной судьбы.

"Красною кистью Рябина зажглась. Падали листья. Я родилась".

Рябина стала символом судьбы, тоже переходной и горькой. Через всю жизнь пронесла Цветаева свою любовь к Москве, отчему дому. Она вобрала в себя мятежную натуру матери. Недаром самые проникновенные стихи в ее прозе о Пугачеве, в стихах о Родине. Ее поэзия вошла в культурный обиход, сделалась неотъемлемой частью нашей духовной жизни. Сколько цветаевских строчек, недавно еще неведомых и, казалось бы, навсегда угасших, мгновенно стали крылатыми!
Поэзия Цветаевой открыто вошла в наши дни. Наконец-то и навсегда обрела она читателя - огромного, как океан: народного читателя, какого при жизни ей так не хватало. В общей истории отечественной поэзии Марина Цветаева всегда будет занимать особое, достойное место. Подлинное новаторство ее поэтической речи было естественным воплощением в слове мятущегося, вечно ищущего истины, беспокойного духа.

Общие наблюдения цветообозначений в поэзии

Слова со значением цвета образуют в русском языке, как и в других языках мира, лексико-семантическую группу, в которой набор элементов, их семантика и со­отношение исторически изменчивы, что определяется из­менчивостью осознанно выделяемых в языке реалий вне­языковой действительности. Результатом семантического развития цвето­вых слов явилось сосуществование в языке их прямых, переносных и символических значений на разных эта­пах развития языка, в том числе и в языке современ­ном, что активно использовалось и используется в раз­личных видах и жанрах словесного художественного творчества — в фольклоре, традиционно-книжной и свет­ской средневековой литературе, в современной прозе и поэзии.

Индивидуально-авторские коннотации цветообозначений у разных писателей почти всегда основаны на объективных свойствах элементов лексической системы — на реализованных в языке или потенциальных свойст­вах слов со значением цвета. Так, преобладание слов белый, черный, красный у Н. В. Гоголя, А. Белого, А. Блока, по сравнению с другими цветообозначениями, соответствует показаниям древнерусских памятников письменности, где преимущественно названными оказываются те же цвета, фольклорных текстов, русской классической литературы, статистических иссле­дований цветообозначения в общеупотребительном и в языке современной поэзии и прозы. Эта закономерность уходит корнями в глубокую древность. Выделение группы белый — черный-— красный свойственно и символике первобытных ритуалов, и философии христианства, унаследовавшей и преобразовавшей некоторые элементы языческой символики.

Вместе с тем каждый писатель, поэт, используя об­щеязыковые значения и отношения слов, создавая соб­ственную картину мира, переосмысляет их и тем самым способствует дальнейшему развитию как внутрисистем­ных отношений между членами данной лексико-семан­тической группы, так и включению этих элементов во взаимодействие с другими лексико-семантическими груп­пами.

Многообразие цветов в поэзии М. Цветаевой

Марина Цветаева часто говорила, что пишет «по слуху», однако зрительный образ занимает в ее поэзии весьма значительное место. На это противоречие между авторским самосознанием и результатом творчества поэта впервые обратил внимание Ю. В. Пухначев и убеди­тельно показал, что зрительный образ в произведениях М. Цветаевой динамичен по своей природе и в этом плане сходен с кинематографическим образом.

У М. Цветаевой есть целые стихотворения, циклы и значительные фрагменты поэм, драматических произ­ведений, построенные на активном использовании слов со значением цвета: «Цыганская свадьба», «Бузина», «Отрок», «Душа», «Скифские», «Переулочки», «Георгий», «Автобус», «Ариадна» и др. В большинстве таких текстов отражено восприятие конкретно-чувственных об­разов всеми органами чувств. Например, в поэме «Ав­тобус» впечатление от резкого перемещения из города на природу передается так:

Зелень земли ударяла в голову,

Освобождала ее от дум.

(...) Зелень земли ударяла в голову,

Переполняла ее — полным!

Переполняла теплом и щебетом —

(...)

Зелень земли ударяла в ноздри
Нюхом — так буйвол не чует трав!

И, упразднив малахит и яхонт:
Каждый росток — животворный шприц
В око: — так сокол не видит пахот!
В ухо: — так узник не слышит птиц!

(...)

Зелень земли ударяла в ноги —
Бегом — донес бы до самых врат

Неба…

(...)

— Зелень земли ударяла в щеки

И оборачивалась — зарей!.

Этот текст построен подобно предложению, в котором к одному подлежащему — Зелень земли — подбираются разные сказуемые, однородные, но характеризующие субъект с разных сторон. Гиперболическая метафориза­ция предикатов, характеризующая интенсивность зелено­го цвета, доводит цветовой признак до того предела, за которым количество переходит в качество: абсолют­но и гиперболизировано зеленое, данное в осязатель­ных вплоть до болевых, а также обонятельных, слу­ховых и двигательных ощущениях, превращается в цвет зари.

Слова со значением цвета в поэзии Марины Цветае­вой многочисленны и разнообразны:

черный — 151 раз, белый — 132, красный — 117, синий — 92, зеленый — 51, лазурный, лазоревый — 37, золотой — 25, серебряный — 22, седой — 21, ржавый — 19, розовый — 18, пурпур­ный — 17, алый — 13, рдяный — 11, кумачовый — 12, ру­мяный — 12, серый — 11, желтый — 8, голубой — 8, чер­вонный — 6, вороной — 6, багровый, багряный — 4, янтарный — 3, сизый — 3, карий — 3, пестрый — 3, радуж­ный — 3, русый — 3, огненный — 3, снеговой — 3, мали­новый — 2, льняной — 2, кровавый — 2, жаркий — 2, эбеновый — 2, вишенный — 2, индиго — 1, палевый — 1, агатовый — 1, розмариновый — 1, жемчужный — 1, пер­ламутровый — 1, цвета кофейной гущи — 1, цвета вре­мени—1 , цвета времени и снов— 1, цвета месяца — 1, цвета зари — 1.

Перечень и статистика цветообозначения позволяют сделать некоторые предварительные замечания, которые можно прокомментировать, имея в виду особенности цветаевского мировосприятия, отраженные в ее поэзии:

1. Наиболее употребительны у М. Цветаевой слова с основами -черн-, -бел-, -красн, -син-, -зелен-, т. е. чаще всего обозначенными оказываются основные ахро­матические и хроматические цвета, наиболее традицион­но выделяемые человеком. Это тона простые и макси­мально насыщенные.

2. Оттенки обозначены в цветаевских текстах почти только у одного красного цвета, но многообразно. Они представлены словами с 16-ю различными корнями: крас­ный, пурпурный, алый, рдяный, ржавый, розовый, кума­човый, румяный, червонный, багровый и багряный, ог­ненный, малиновый, кровавый, жаркий, вишенный, цвета зари — всего встретилось 269 цветообозначений красного в его разных оттенках. Характерно, что в истории раз­вития мышления красный цвет первым из всех цветов стал противопоставляться черному и белому и осознаваться именно как цвет по абстрактному призна­ку насыщенности; красный цвет имел амбивалентную символику жизни и смерти еще в пер­вобытных культурах; от­тенки красного наиболее детально представлены и в со­временном цветообозначений всех народов как в литера­турных языках, так и в диалектах. Тема огня и огненная символика очень важны в творчестве Цветаевой, начиная с ее ранних стихов:

Что другим не нужно — несите мне!
Всё должно сгореть на моем огне!

(...) Птица-Феникс — я, только в огне пою! .

Цветаевский культ страсти и очищения высшей сте­пенью страсти нашел свое словесное выражение в фор­мах, выработанных мировой культурой.

3. Непосредственно за группой максимально насыщен­ных тонов у Цветаевой следует по частотности группа лазурный, лазоревый, золотой, серебряный. Относительно высокую частотность (и по отношению к общеупотреби­тельному языку, и по отношению к цветаевским цветообозначениям) имеет и слово алый — все это слова фольклорной стилистической окраски с устойчивой тра­дицией употребления в литературе XVIII—XX вв. Опи­сывая свой поэтический мир, Цветаева за исходное по­нятие, за точку отсчета нередко принимает мир народ­ной культуры, отраженный в фольклоре и классической литературе, однако исходные понятия часто подвергают­ся переосмыслению в ее творчестве.

4. М.Цветаева активно употребляет прилагательные, качественное значение которых развилось из относитель­ного: золотой, серебряный, ржавый, розовый, кумачовый, вороной, янтарный, огненный, снеговой, малиновый, льня­ной, кровавый, вишенный, агатовый, жемчужный, перла­мутровый. Во-первых, такие прилагательные метафорич­ны по своей природе и, благодаря мотивированности в языке, более способны к выражению связей между явлениями внешнего мира, чем прилагательные изна­чально качественные. Во-вторых, продуктивная модель этих производных прилагательных, по которой они обра­зуются особенно активно с XVIII века, превращает на­бор уже существующих в языке цветообозначений в от­крытый ряд, легко принимающий окказионализмы.

5. В исследованных мною текстах ни разу не встретилось слово коричневый. Слово карий встречается, как и в об­щенародном языке, только при обозначении цвета глаз.

6. Для М. Цветаевой не характерно употребление уменьшительных форм прилагательных (красненький, си­ненький и т. п.), прилагательных с суффиксами непол­ноты качества (в исследованных текстах встретилось только одно такое прилагательное в «Стихах о Чехии»: Лес — красноват, день — сине-сер. Составные прилагательные типа сине-сер тоже крайне редки в поэ­зии Цветаевой, чаще корень цветового значения соеди­няется с корнем, не имеющим цветового значения (сребро-сухим, сребро-скользящим).

За пределами списка осталось описательное, мета­форическое, перифрастическое цветообозначение. Опи­сательное цветообозначение сходно со сравнением, сравнение же у Цветаевой чаще всего представ­лено метафорой, причем такой, которая поднимается на следующую ступень уподобления: благодаря цветаев­скому максимализму в тексте нередко происходит пол­ное отождествление субъекта и объекта сравнения, что достигается устранением сравнительных союзов и превра­щением сравнительного оборота в член предложения:

Породила доченьку —

Синие оченьки,
Горлинку — голосом,
Солнышко — волосом
Соломонова пшеница —

Косы, реки быстрые.

Что же мнится? что же снится

Дочке бургомистровой?

Несмотря на пересечение синонимических и антонимических отношений между элементами лексико-семан­тического поля цветообозначений, все же можно выделить некоторые закономерности в парадигматике и синтагма­тике слов этого поля в поэтическом творчестве М. Цве­таевой.

Я остановлюсь на синонимическом ряде с общим значением красного цвета.

Синтагматика цветообозначений (синонимический ряд с общим значением красного цвета)

Если в парадигматических отношениях лексики, отра­женных в художественных текстах, выявляется система контекстуальных семантических противопоставлений и сближений слов с исходно различным в языке значением, то при исследовании синтагматических отношений можно проследить, какие слова образуют синонимический ряд, какие из этих слов, какие значения и компоненты зна­чений каждого из них реализуются в условиях тождествен­ной или сходной сочетаемости.

Я проанализирую наиболее представительный в поэтических произведениях М. Цве­таевой (как, впрочем, и в русском языке вообще) сино­нимический ряд с общим значением красного цвета: крас­ный, пурпурный, пурпуровый, алый, рдяный, ржавый, ро­зовый, кумачовый, кумашный, румяный, червонный, баг­ровый, багряный, маковый, малиновый, кровавый, жар­кий, вишенный, цвета зари, а также некоторые цветообозначения, синонимизированные в конкретных художе­ственных текстах с членами этого ряда, например смуг­лый и золотой.

Ряд с общим значением красного цвета в произведе­ниях М. Цветаевой состоит из семи основных групп, различающихся конкретной семантикой и сочетаемостью его элементов:

а) красный цвет одежды, материи, пред­метов и т. п.;

б) цвет, связанный с горением: цвет огня, поверхностей, освещенных огнем, вещества, охваченного огнем или раскаленного, след ожога, а также цвет молнии;

в) цвет крови или вещества, поверхностей, окрашенных кровью;

г) цвет лица, губ, щек и т. п., сопутствующий здоровью, жизненной силе, зрелости, а также отражаю­щий душевное волнение, возбуждение;

д) цвет зари и по­верхностей, освещенных восходящим или заходящим солнцем; е) цвет как геральдический знак царской влас­ти;

ж) цвет, символизирующий бунт, революцию.

Все эти значения объединены не только семантикой доминирующего в синонимическом ряду слова красный 'имеющий окраску одного из основных цветов спектра, идущего перед оранжевым', но и общей темой 'максимальная интенсивность проявления цвета', т. е. смыслом, имеющим первостепенное значение в художе­ственной системе М. Цветаевой.

Я попыталась выявить состав синонимических микро-групп, члены которых объединены употреблением в одном определенном значении из семи перечисленных. Специ­фика выделения таких микрогрупп в художественном тексте заключается в том, что цветообозначения красного и его оттенков в языке и тем более в художественном тексте часто связаны с динамическими свойствами мате­рии, физической субстанции, имеющей красный цвет. Превращение одного цвета в другой при активном динамическом его проявлении в природных процессах определяет гипер­болизацию цветообозначений в их заместительном словоупотреблении.

При обозначении красного как символа бунта и рево­люции наблюдается семантическая производность от крас­ного как цвета страсти, что активно проявляется в общих для этих значений символах огня и пожара, а также крови. Поэтому при анализе синтагматических свойств членов синонимического ряда с общим значением красного цвета я рассматриваю не все сферы употребления таких слов, а толь­ко, как мне представляется, семантически первичные, во всяком случае в системе поэтического языка М. Цветаевой.

Красный цвет одежды, материи, предметов и т. п.

Номинативное значение слова красный и его синони­мов является в поэтических произведениях М. Цветаевой семантической основой большинства переносных и симво­лических значений благодаря широко развитым в языке коннотациям, связанным с номинацией красного. Так, при обозначении красного цвета одежды, ткани, предметов домашнего обихода в стихах и поэмах Цветаевой отчет­ливо проявляется знаковый характер красного цвета и его оттенков:

1) Белый стан с шнуровочной, Да красный кушак. — Что за круг меж бровочек, Кумашный пятак?

2) Красный бант в волосах! Красный бант в волосах! А мой друг дорогой — Часовой на часах

3) И плащ его красен, И конь его бел

4) — Всё восхваляли! Розового платья Никто не подарил!

5) Полыхни малиновою юбкой

6) Молодость! Мой лоскуток кумашный!

7) Колотёры-молотёры, Полотёры-полодёры. Кумашный стан, Бахромчатый штан

8) Кафтан — нет белее.

Кушак — нет алее...

9) В небе-то — ясно, Темно — на дне. Красный один Башмачок на корме

10) Я не танцую, — без моей вины

Пошло волнами розовое платье

11) За плащом — рдяным и рваным

12) За пыльным пурпуром твоим брести в суровом Плаще ученика

13) Огненный плащ его, Посвист копья его, Кровокипящего Славьте — коня его!

14) Девчонка Моя кровать была бы голубая, Нет, — алая! А в головах — Амур

15) Словно лес какой червонный —

Все склоняются знамена...

В цитированных контекстах знаковый характер имеет фольклорное сближение красного и белого как вырази­телей положительных эмоций (1, 8), «красный бант» героини (2) — знак ее страсти, «красный башмачок» княжны, погубленной Разиным (9), — след и знак ее жизни, «розовое платье» героини — знак ее мечты в од­ном контексте (4) и знак юности в другом (10), «мали­новая юбка» (5) и «лоскуток кумашный» (6) — знаки молодости на излете, «алая кровать» (14) — знак мечты о красивой и богатой жизни девчонки из пьесы о Казанове, «пыльный пурпур» (12) и «рдяный плащ» (11) в цикле стихов «Ученик» символизируют духовную власть веду­щего над ведомым, учителя над учеником, любимого над любящей; «кумашный стан» полотёров, отождест­вленный с пожаром (7), — символ бунта, революции; слово червонный непосредственно относится к знамени (15).

Цвет, связанный с горением

Значение 'цвет, связанный с горением — цвет огня или поверхностей, освещенных огнем, вещества, охваченного огнем или раскаленного, цвет ожога, а также цвет мол­нии' реализуется у Цветаевой употреблением слов крас­ный, малиновый, пурпуровый, пурпурный, алый, червон­ный, золотой, а также многочисленными метафорами и перифразами типа зажглась, горит, пожар, костер, факел, петух, коралл. Слова собственно цветовой номина­ции представлены в таких контекстах:

1) Не красный пожар лесной

2) На красных факелов жгуты

3) С красной молнией и громом

4) Железом ты в меня впился, Как огневая полоса Под красными щипцами — След твоих рук — на память!

5) И, все уже отдав, сей черный столб

Я не отдам — за красный нимб Руана!

6) Огнепоклонник! Не поклонюсь! В черных пустотах твоих красных Стройную мощь выкрутив в жгут — Мой это бьет — красный лоскут!

7) Красною кистью

Рябина зажглась

8) Хворост — сер. Хочешь — ал?

Вместо хворосту — коралл

9) А вон за тою дверцей, Куда народ валит, — Там Иверское сердце, Червонное, горит

10) Под смуглыми веками —

Пожар златокрылый

11) Нагота ищет покрова, Оттого так часто горят

Чердаки — часто и споро —

Час, да наш в красном плаще!

12) Грязь явственно сожжена! Дом — красная бузина! Честь царственно спасена! Дом — красная купина!

13) В сини волны в упор Грудь высокую впер. Посерёдке — костер, Пурпуровый шатёр

14) Жив! Не сожжен, а жгущ, Бьющ — тако огнь пурпурный Лемноса

15) То не два крыла — В золотой костер, То Царевич наш Две руки простер,

Две руки свои разом поднял

В золотую зарю господню!

Примеры показывают, что в перифрастических обо­значениях огня, содержащих слово красный, именной частью являются, как правило, названия конкретных пред­метов, одежды, плодов, построек и т. д.: красный шатер, красный факел, красный лоскут, красный плащ, красная бузина и др., но наряду с такими перифразами типичны для Цветаевой и перифразы, отсылающие к традицион­ной библейской символике: красный нимб, красная купина, В таком словоупотреблении можно видеть одно из важней­ших свойств цветаевской поэтики — представление сим­вола материальной субстанцией.

Цвет крови или веществ и поверхностей, окрашенных кровью

Это значение представлено в поэзии М. Цветаевой употреблением слов с четырьмя различными корнями: красный, пурпурный, пурпуровый, рдеть (рдянь), ржа­вый:

1) Красною кровью своей клянусь

И головою своей кудрявой

2) Не отца седого скорбь Черная, не крови братней Ныне выцветшие пятна, — Пурпурные и поднесь!

3) Пурпуром омрача Меч, улыбался, аще Бог

4) Т е з е й

Убей, Царь! Да рдеет Меч!

5) Ночь — ежели черная,

— Кровь ежели красная,

Бабёнка невздорная,

Да на всё согласная

6) Вынимает из тела грешного

Пурпуровую — всю — булавочку

7) Царь, еще не докончил сказки! Этой крови узревщи рдянь, Царь, сними роковую дань С града грешного...

8) А от губ — двойной канавой — Что за след такой за ржавый?

— Бог спаси нашу державу! — Клюв у филина кровавый!

Слово кумач можно было бы отнести к этому ряду по цветовому подобию, на которое указывает контекст, но не по способу цветовой номинации:

А кумач затем — что крови

Не видать на кумаче!

Цвет лица, губ, щек и т. п.

Цветообозначения, связанные с указанной семантикой, представлены у Цветаевой словами красный, рдяный, румяный, розовый, смуглый, алый, вишенный, малино­вый, пурпуровый или их однокоренными:

1) Губки красные — что розы: Нынче пышут, завтра вянут, Жалко их — на привиденье, И живой души — на камень

2) Лик — шар сургучовый, краснее клопа.

«Ох, батюшки, — так и ушел без попа!»

3) «Строен, рдян, Стар, сутул...» Мой заман! Мой посул!

4) Зардевшийся под оплеухою славы — Бледнеет

5) От румяных от щек —

Шаг — до черных до дрог!

6) Слово странное — старуха! Смысл неясен, звук угрюм, Как для розового уха Темной раковины шум

7) Полыхни малиновою юбкой, Молодость моя! Моя голубка Смуглая!

8) — Где, красавец, щеки алые?

«За ночь черную — растаяли»

9) Оттого что бабам в любовный час Рот горячий-алый — дороже глаз, Все мы к райским плодам ревнивы, А гордячки-то — особливо

10) Боже, в тот час, под вишней — С разумом — что — моим, Вишенный цвет помнившей Цветом лица — своим!

11) Исполать тебе, Царь-Буря, будь здорова!

Рот у мальчика — что розан пурпуровый!

Цвет зари и поверхностей, освещенных восходящим или заходящим солнцем

Это значение реализуется в поэтических произведе­ниях М. Цветаевой употреблением слов красный, мали­новый, рыжий, румяный, пурпуровый, смуглый, золотой и однокоренных:

1) Думаешь — глаз? Красный всполох — Око твое! — Перебег зарев!);

2) Заревом в лоб — ржа,

Ры-жая воз-жа!

3) А над Волгой — заря румяная, А над Волгой — рай

4) И льется аллилуйя

На смуглые поля

5) Всё выше, всё выше — высот Последнее злато. Сновидческий голос: Восход Навстречу Закату

6) Заря малиновые полосы

Разбрасывает на снегу

7) Небо дурных предвестий: Ржавь и жесть. Ждал на обычном месте. Время: шесть

8) Все в пурпуровые туманы

Уводит синяя верста.

Специфика употребления членов этого ряда в цитиро­ванных и подобных им контекстах состоит, по-видимому, в том, что Цветаева обозначает солнечный свет преиму­щественно в переходных состояниях восхода и заката, т. е. свет, превращенный в цвет, что вызывает гиперболи­ческое обозначение цвета поверхностей, освещенных солнцем.

Слово красный обозначает цвет солнца, зари в упо­доблении огню («Красный всполох — ||Око твое! — Пе­ребег зарев!»; «Красный круг заря прожгла мне») или крови (например, в образной систе­ме цикла «Георгий»).

Цветаева в этом случае испытывает различные средства цветообозначения, выбирая из них наиболее сильные в каждом конкретном случае в соответствии с идеоло­гическим, философским, эмоциональным содержанием произведения.

Гипербола в цветообозначении

Поскольку поэтика М. Цветаевой — это во многом поэтика безмерности, безграничности, выхода за пределы, гипербола в ее творчестве — важнейшее средство пере­дачи смысла. Гиперболичность цветообозначения может прояв­ляться по-разному: формами превосходной степени при­лагательных (белейший, наичернейший ), сравнитель­ными оборотами (Бузина глаз моих зеленей! ), метафорой (И, упразднив малахит и яхонт ), заместительным цветообозначением (Как дети, в синеве простынь) .

Формы превосходной степени образуются у Цветаевой разнообразными способами, возможными в русском язы­ке — присоединением суффикса -ейш -, приставок наи - и пре- — преимущественно от прилагательных черный и белый, изначально связанных с противопоставлением света и тьмы со всеми их коннотациями:

1)На дохлого гада

Белейший конь

Взирает вполоборота

2)Пребелейшей Ариадны

Все мы — черные вдовцы

3)Ревностнейшей из критянок,
В сем чернейшем из капканов

Мужу, светлому лицом, Афродита, будь лучом!

4)Мерься, мерься, взор пресиний , С тою саблей красною !

5)Что же мне делать, певцу и первенцу,

В мире, где наичернейший — сер !

Цветообозначения черного и белого, представленные в поэзии М. Цветаевой формами превосходной степени, в большинстве случаев совмещают в себе значения соб­ственно цветовые и символические, связанные с поняти­ями радости и горя, добра и зла.

Оценочная инверсия черного и белого, составляющая особенность поэтического мира М. Цветаевой, практически не касается употребления форм превосходной степени прилагательных: вероятно, эти формы препятствуют их переосмыслению вследствие своей абстрагирующей по­тенции. Тем не менее в строке «В мире, где наичерней­ший — сер» превосходная степень прилагательного свя­зана с положительной семантикой черного как с точкой отсчета, критерием оценки. Однако оценка наичернейший трактуется автором как ложная, принадлежащая чуж­дому миру эмоциональной и духовной ограниченности, а оценка сер принадлежит миру Цветаевой.

В произведениях М. Цветаевой нередко гиперболой одного цвета является другой. Такая возможность язы­ковой семантики заложена в самой природе: цветовые границы спектра не фиксированны, интенсивность цвета увеличивается именно в зоне перехода одного цвета в другой. Изменение цвета часто связано в природе с пре­дельным состоянием вещества, например при горении, созревании. Кроме того, возможно образование различных оттенков при смешении красок, в чем тоже проявляется способность к переходу одного цвета в другой.

Язык выработал несколько моделей отражения предельности в цветообозначении: русовласа на желть, зелень, яркая до желтизны, желтизна, переходящая в зе­лень, красный в коричневу, впросинь, иссиня-черный, си­ний с фиолетовым отливом и др. Для поэтических произведений Марины Цветаевой ни одна из этих моделей не характерна. Цветовая гипербола находит у нее свое выражение в заместительном цвето­обозначении — непосредственной номинации одного цвета названием другого:

Что вы делаете, карлы,
Этот — голубей олив —
Самый вольный, самый крайний
Лоб — навеки заклеймив

Низостию двуединой

Золота и середины?

В этом примере из стихов о Пушкине слово голубей является гиперболическим обозначением сразу двух цве­тов: смуглого и оливкового, а сравнительная степень прилагательного эту гиперболу усиливает еще больше.

Таким образом, гипербола в цветообозначении выводит за пределы материального мира. Лазорь и синь , становясь знаками абсолюта, являются уже названиями не столько цвета, сколько света как понятия трансцендентального. В цикле «Деревья» при описании осеннего леса, изо­билующего красками, М. Цветаева, отказываясь от «жи­вописи», категорически утверждает превосходство света над цветом:

Не краской, не кистью!

Свет — царство его, ибо сед.

Ложь — красные листья:

Здесь свет, попирающий цвет. (...)

Струенье... Сквоженье...

Сквозь.трепетов мелкую вязь —

Свет, смерти блаженнее,

И — обрывается связь

Содержанием понятия «красное» определяется множе­ственность средств выражения этого значения и множе­ственность метафорических и символических интерпре­таций цветообозначения.

В системе цветообозначений у М.Цветаевой можно выделить образно-цветовые символы, связанные с идеей предель­ности, абсолюта.

Анализ стихотворения «Бузина»

Стихотворение «Бузина» помечено датами 1931-35 гг. - трагические годы эмиграции Цветаевой. Мужественная душа Марины Ивановны не могла пережить непрекращающийся озноб разлуки с родной землей, и за границей она познала страшнейший из людских недугов – ностальгию. Тоска по Родине поистине становится исступленной, переходя из стихотворения в стихотворение.

Основной конфликт этого стихотворения заключается в противопоставлении гармоничного природного мира и мира, сотворенного людьми. Эту оппозицию легко заметить. Можно сравнить слова образно-стилевого ряда природного и внешнего мира. Если в природном мире «бузина зелена», то во внешнем мире бузина приобретает «запекшейся крови вкус».

Сосчитаю, сколько раз употребляется в стихотворении слово кровь. В шести строфах стихотворения слово кровь встречается шесть раз, а в четвёртой строфе, которая состоит из 6 стихов - пять раз и дважды глагол и форма «казнена».

Как не могла Марина Цветаева жить без любви, так не могла она жить без Родины, поэтому на эмоциональном уровне стихотворение ощущается как горе, выраженное в плаче, в рыдании по необратимой утрате. Недаром во второй строфе слово бузина вынесено в отдельную строку, а от предыдущей строки отделяет его всхлип, сдерживаемое рыдание:

По всем порам твоим, лазорь,

Рассыпающаяся корь

Бузины...

Трагедия потери Родины выливается в этом эмигрантском стихотворении в противопоставлении - антитезе – излюбленный поэтический прием Цветаевой.

Итак, две темы звучат в стихотворении – тема жизни и тема смерти.

Картина мира, представленная в стихотворении, - это одна из глубоких личных драм Марины Цветаевой. Впечатление автобиагрофичности, исповедовательности возникает у читателя даже, несмотря на то, что материальная зацепка в стихотворении всего одна: куст бузины на чужбине.

В этом стихотворении встречаются несколько цветов. Но как и во всей цветаевской поэзии красный цвет здесь играет далеко не последнюю роль.

Какова народная символика этого цвета, с чем он ассоциируется?

Кумач - ткань красного цвета, недорогая, распространённая в среде простого народа. Ассоциируется с кровью, пожаром, народным бунтом. Следовательно, кумач обозначает цвет в его переносном и символическом значении, а он в свою очередь усиливается образами сургуча (красно-коричневый цвет) и ада. С образом ада связаны мотивы «бузина черна», «с чем-то сливовым, с чем-то липким».

Некоторые прилагательные совмещают в себе значения цветовые – «сливовый» (цвет смерти) и символические, связанные с понятиями горя, зла (липкий - кровь липкая).

Можно увидеть и противопоставление прошлого и настоящего. Прошлое связано с цветущим садом, но и с воспоминаниями о болезни – «красная корь на собственном теле»; об этом в настоящем напомнили мелкие красные ягодки бузины; напряжённые детские переживания переданы образом «детской жажды моей багровой». Прилагательное «багровый», обозначающее отблеск огня, усиливает эмоциональный всплеск, тревогу больного ребёнка «из-за дерева» (символ жизни) и «из-за слова». Таким образом, прошлое - лазорь, цвет бузины, болезнь детская; настоящее - бузина черна, яд.

Марина Цветаева, как поэт-романтик, любит яркую динамичную метафору: «бузина цельный сад залила», «костром в очах красно», бузина «как водопад зерна», «калитка, стонавшая скрипкой».

Поспевшая бузина вобрала в себя цвет кумача, сургуча. Блеск коралловых бус и цвет запекшейся крови – метафора строится на градации, так как каждые последующие слова усиливает общее впечатление буйной радости при виде усеянного спелыми ягодами куста. Черный, сливовый – это цвета смерти.

Деталь «бузина моих глаз зеленей» - черта внешности самой М. Цветаевой, у которой были прекрасные зелёные глаза, с быстрым каким-то взблеском.

Поспевание, созревание бузины - не постепенное, плавное, а взрывчатое, кипящее: от безмятежной, кажущейся нескончаемой - молодой, зеленой, с внезапным преображением в звон и огонь зрелости

В стихотворении «Бузина» усиление цветового при­знака вплоть до его превращения в другой цвет, превра­щения, обозначающего реальное созревание (зеленый — > красный — > черный), готовится и нарастает с самого начала текста. Сравнение зеленого цвета бузины с плесенью на чане (возможно, с ядовито-ярким зеленым налетом окис­ленной меди) и сравнение того же объекта с цветом глаз лирической героини М. Цветаевой резко контрастирует по признаку тематической разнородности средств срав­нения. Вместе с тем тематически разнородные сравнения объединены общим семантическим признаком близости миру героини: бытовая обыденность мира вещей (внешняя близость) и органичность с внутренним миром, по­скольку «глаза — зеркало души» (внутренняя близость). В строке «Красней кори на собственном теле» сравнение связано с физическим ощущением болезни, при этом телесное ощущение метафоризируется и тем самым абстрагируется.

Картина художественного мира стихотворения Марины Цветаевой становится всё более отчётливой, просматриваются идеи, эмоции стихотворения. Читателю становится ясной точка зрения автора: она не объективна, а субъективна, пото­му что внешняя картина мира даётся не отстранённо, а как переживание.

Заключение

В поэтических произведениях М. Цветаевой слова-цветообозначения активно взаимодействуют друг с дру­гом. Если их взаимодействие рассматривать в кон­тексте всего творчества поэта, все цветообозначения, по-разному выраженные, образуют систему противопостав­ленных элементов. Применительно к художественному тексту понятие системного противопоставления актуаль­но не только в отношении к антонимии (например, черный — белый), но и к перечислительному ряду (крас­ный — синий — зеленый) и к синонимии (красный — пурпурный — алый). Все различительные признаки си­нонимов — стилистические, градацион­ные — определяют лексическую противопоставленность этих синонимов в художественном тексте. Собственно синонимические отношения между ними тоже сохраняют­ся, поскольку они свойственны системе языка. Возможно и синонимическое сближение членов перечислительного ряда или элементов антитезы на основе дифферен­циального признака, функционально выделяемого и окка­зионально доминирующего в тексте.

Все в ее личности и поэзии (для нее это нерасторжимое единство) резко выходило из общего круга традиционных представлений, господствующих литературных вкусов. В этом была и сила, и самобытность ее поэтического слова

Поскольку М. Цветаева создает свою картину мира через языковые связи и отношения (о чем свидетель­ствует, в частности, разнонаправленная фразеологиче­ская индукция текстообразования), можно сказать, что язык произведений поэта-философа М. Цветаевой отра­жает философию языка в его развитии.

Анализ цветообозначения в поэзии М. Цветаевой убеж­дает в том, что у нее отсутствует чисто эстетическое отношение к цвету. По-видимому, именно этим общим свойством цветаевской изобразительной системы объясня­ются такие частности, как отсутствие уменьшительных форм и суффиксов неполноты качества при цветообо­значении.

Список использованной литературы

1. Зубова, Л.В. Поэзия М. Цветаевой. Лингвистический аспект. – Л: ЛГУ. 1989.

2. Зубова, Л.В. Творчество Марины Цветаевой: лингвистический аспект.- М, 1999

3. Бродский, И. О Марине Цветаевой.- Москва, 1997

4. Орлов, В. М. Цветаева. Судьба, Характер. Поэзия.

5. Анна Саакянц, Марина Цветаева Жизнь и творчество – М, ЭЛЛИС ЛАК, 1999