Е. В. Якимова социальное конструирование реальности: социально-психологические подходы - реферат

Е.В.Якимова

СОЦИАЛЬНОЕ КОНСТРУИРОВАНИЕ РЕАЛЬНОСТИ: СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ

Якимова Е.В. Социальное конструирование реальности: социал.-психол. подходы: науч.-аналит. обзор / РАН. ИНИОН. Центр социал. науч.-информ. исслед. Отд. социологии и социал. психологии. - М.: ИНИОН, 1999. - 115 с. - (Социал. психология). - Библиогр.: с. 112-115

ISBN 5-248-00144-7

СОДЕРЖАНИЕ

Введение: философские предпосылки психологического конструкционизма

.................................................................. 4

Социальный конструкционизм К.Джерджена....................................23

Р.Харре и дискурсивная психология......................................................52

Теория социальных представлений С.Московичи:

конструкционизм или когнитивизм?................................................76

Заключение: социальный конструкционизм и новый имидж психологического знания

.................................................................. ПО

Список литературы............................................................................... 112

ВВЕДЕНИЕ

ФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО КОНСТРУКЦИОНИЗМА

Отличительной чертой социальной психологии двух последних десятилетий является интерес к проблеме социального знания как конституирующего элемента повседневной жизни индивида и социального сообщества. Опираясь на философские и социологические концепции знания и способов психологического освоения людьми практики социального взаимодействия (Э Дюркгейм, М Вебер, Дж Г Мид, У Джемс, А Шюц, Л Витгенштейн, Т Кун, П Фейерабенд, Г Гарфинкель, М Фуко), социальные психологи разрабатывают собственные теоретические модели научного и обыденного знания как средства объяснения и конструирования социального опыта. Являясь в значительной степени продолжением и развитием традиции социологического анализа знания (прежде всего - в его феноменологическом варианте, представленном концепцией социального конструирования реальности П Бергера и Т Лукмана), современные социально-психологические теории этого направления выдвигают на первый план собственно психологическое измерение реальности и особенности ее познания как результата — и контекста — микросоциального взаимодействия социальных субъектов. Бергер и Лукман, обосновывая свое видение задач социологии знания, подчеркивали, что адекватное понимание социальной реальности предполагает представление о том, как эта реальность конструируется. Последнее же требует постижения двойственного характера общества "в терминах объективной фактичности и

субъективных значений... Тогда главный для социологической теории вопрос может быть поставлен следующим образом: каким образом субъективные значения становятся объективной фактичностью?" (1, с 35-36). Социально-психологическая позиция в данном вопросе равнозначна отказу от рассмотрения "объективной фактичности" социального бытия, а точнее - вынесению этой темы "за скобки" дисциплинарного анализа. Институциональные аспекты социальной организации опыта, включая психологические механизмы социализации и идентификации, остаются на периферии интересов психологов. Предметом анализа выступает не столько конструкция социального мира, сколько конструкция его образа в сознании социальных субъектов - индивидов, групп, сообществ. Фокусом исследования становится разделяемый психологический универсум (область социальных перцепций и представлений, стереотипы, верования и убеждения, диспозиции, аттитюды) как среда символического взаимодействия и продуцирования социальных смыслов, как живая ткань социального дискурса, организованного в соответствии с культурно-историческими конвенциями

В самом общем виде объект социально-психологических исследований в области социального познания (которую сегодня принято обозначать английским словосочетанием social cognition) может быть обозначен как совокупность способов и типов представления, осмысления и толкования людьми социального мира в терминах повседневного опыта и здравого смысла. Речь идет о структуре, содержании, формировании и социальных функциях обыденного (непрофессионального) знания, или сферы значимого опыта рядового члена социального сообщества, как средства - и следствия - психологического упорядочивания социальных событий, организации мира значений и ориентации в нем

Специфичность социального знания по сравнению с познанием объектов физического мира, разумеется, не является открытием сегодняшней социальной психологии_; противопоставление "наук о природе" "наукам о духе", естествознания - знанию "социальных фактов" имеет давнюю и богатую интеллектуальную традицию. Философское содержание этой традиции, а именно - попытка идентифицировать природу социальной реальности как реальности "sui genehs" (в терминах

Дюркгейма), или реальности общезначимых смыслов и значений, посредством которых социальная сфера бытия приобретает свое уникальное измерение, как раз и выступает отправным пунктом современных социально-психологических моделей социального познания. Как правило, подобные модели не только описывают ту или иную "феноменологию" повседневности - когнитивную, поведенческую, лингвистическую, символическую, но и содержат то, что Бергер и Лукман назвали "философскими пролегоменами" социологии знания, те определенную онтологическую версию социопсихологической реальности и ее эпистемологию. Приняв на себя роль аналитиков знания, психологи обращаются к философским основаниям своей собственной науки, именуя эти занятия "метапсихологией" (26), "метафизикой" (12) или осмыслением "предпосылок" социопсихологической работы (8).

Рассмотренный с этой точки зрения социопсихологический анализ знания предстает как полемическое противостояние двух парадигм - традиционалистской (позитивистской) и конструкционистской (герменевтической). К традиционалистской парадигме тяготеет социальный когнитивизм, которому принадлежит пальма первенства в разработке темы социального познания средствами психологии. Герменевтическая парадигма объединяет социальный конструкционизм, этогеническую (позиционную) теорию, дискурсивную психологию. Названные теоретические направления представлены преимущественно англоамериканскими психологическими концепциями знания. Среднюю позицию, "равноудаленную", по мнению критиков, от радикальных крайностей традиционализма и конструкционизма, занимает французская школа социальных представлений, где конструкционизм в теории сочетается с более или менее традиционными методологическими установками (51).

В данном обзоре нашли отражение взгляды ведущих теоретиков конструкцией истеки ориентированной социальной психологии 80-90-х годов. Это "психология и метапсихология" американца К Джерджена, который может считаться "отцом-основателем" данного направления_; он является автором самого понятия "социальный конструкционизм" и на протяжении трех последних десятилетий остается его главным идеологом_; этогеническая психология Р Харре и близкие к ней идеи

дискурсивного анализа, которые разрабатываются преимущественно британскими и рядом западноевропейских психологов_; концепция социальных представлений С Московичи и его последователей во Франции и Европе. Перечисленные концептуальные подходы к проблеме социального знания и конструирования образа мира, при всем их своеобразии, объединяет неприятие сциентистской модели человека и общества и индивидуалистической интерпретации процесса познания, характерных для их главного философского оппонента -социального когнитивизма

Когнитивизм как направление в социальной психологии возник на гребне так называемой когнитивной революции, которая в 60-70-е годы охватила многие отрасли психологической науки. Эта революция выразилась в радикальном пересмотре как предмета психологии, так и ее эпистемологических оснований. Возвратив дисциплине мир внутрипсихических (ментальных) процессов, на изучение которых было наложено многолетнее бихевиористское табу, когнитивизм поставил во главу угла решающую роль знания как детерминанты поведения. В противовес эмпиристским постулатам бихевиоризма новое теоретическое направление заняло рационалистическую позицию: когнитивистов интересовал не мир "как он есть" или как он "дан" объективному наблюдателю (наблюдаемое поведение людей), а "мир познанный", т е. пропущенный через фильтр когнитивных механизмов и структур познающего субъекта, которые и детерминируют поведение последнего. В центре внимания психологов оказались процессы восприятия, дешифровки, хранения и воспроизведения информации, поступающей из внешнего мира_; для моделирования этих процессов широко использовались компьютерные аналоги индивидуальной ментальной деятельности

В социальной психологии приверженцы когнитивизма, заимствовав основные гипотезы, понятия и методы нового направления общей психологии, попытались продемонстрировать роль когнитивных факторов в социальном взаимодействии и социальном поведении. Задача когнитивизма трансформировалась здесь в попытку выявить особенности познания индивидом социального мира и социальных объектов (в отличие от мира физического) и идентифицировать социальные детерминанты этого

познания (идеи, ценности, нравственные императивы и т п). Социальные психологи перенесли в свою дисциплину и "метафору информационных процессов", трактующую познание как когнитивную деятельность, сопряженную с переработкой социальной информации. Эта метафора стала главной объяснительной моделью социального когнитивизма первой волны (70-е - начало 80-х годов).

В середине 80-х годов как в США, так и в Западной Европе получили распространение идеи социального конструкционизма, исходные принципы которого были сформулированы в работах К Джерджена и Р Харре десятилетием раньше. Конструкционизм представляет собой не столько научную психологическую школу, сколько широкое мультидисциплинарное интеллектуальное движение, которое объединяет, благодаря своим базовым мировоззренческим постулатам, психологов, социологов, антропологов, социолингвистов, этнографов, историков культуры и теоретиков феминизма, акцентирующих историческую подвижность и культурную гетерогенности социальных категорий и понятий Возникнув в недрах психологической науки как опыт ревизии ее философских оснований, это движение стимулировало разработку "новой концептуально-аналитической схемы, базирующейся на альтернативной (не-эмпиристской) теории науки, ее функций и потенциала" (2, с 63). Главным объектом своей критики психологи-конструкционисты избрали когнитивизм. Несмотря на его рационалистическую позицию, когнитивизм был объявлен "ложной революцией", ведущей общую и, в особенности, социальную психологию в теоретический тупик (10_; 25). Главный просчет приверженцев когнитивизма, с точки зрения новой "альтернативной" парадигмы, состоит в том, что они оставили в неприкосновенности два центральных постулата традиционной европейской концепции знания - его интерпретацию как ментальной копии объективного мира, во-первых, и как следствия индивидуальных когнитивных усилий познающего субъекта, во-вторых. В рамках когнитивизма парадоксальным образом сосуществуют рационалистическое толкование познавательной деятельности психологического субъекта и традиционная, восходящая к философии логического эмпиризма трактовка научного знания как такового, подчеркивает КДжерджен

Настаивая на изучении когнитивных механизмов, продуцирующих знание о мире, когнитивисты в то же время пытаются - путем лабораторных экспериментов и компьютерного моделирования -получить "адекватную" картину самих когнитивных механизмов, т е. их объективную копию. Другими словами, психологический рационализм когнитивизма приходит в противоречие с позитивистской эпистемологией, где "объект" трактуется как подлежащий каузальному объяснению путем сбора экспериментальных данных, их обобщения и построения гипотетико-дедуктивных моделей с их последующей опытной верификацией (25).

Движение в сторону социального конструкционизма "начинается в тот момент, когда под сомнение ставится теория знания как ментального представления" (2, с 63). Предпосылкой конструкционистской парадигмы в психологии выступает тезис о несводимости социально-психологического анализа к естественнонаучному. Прогресс естествознания в значительной степени обусловлен стабильным характером явлений природы. "Если бы порода действительно была капризна, естественные науки в большинстве своем уступили бы место естественной истории", -утверждает К.Джерджен (3, с 25). В отличие от мира природы, мир социальных интеракций весьма подвижен и неустойчив, он подвержен бесконечным флуктуациям - временным, пространственным, культурным Следовательно, принципы, управлявшие социальным поведением, не могут считаться универсальными и не подлежат обобщению, а знание, полученное в ходе социально-психологического исследования, лишено исторической трансцендентности. Поэтому создание универсальных социопсихологических моделей по аналогии с моделями естественнонаучными представляется утопией_; задача социальной психологии "систематическое объяснение текущего положения дел".

Историческая изменчивость социопсихологической реальности связана - с точки зрения конструкционизма - прежде всего с тем, что это - измерение мира в терминах символов и значений, общезначимых в пределах конкретного культурно-исторического контекста. Знание о мире, продуцируемое посредством привлечения в него значений и смыслов и взаимного

обмена этими смыслами в соответствии с принятыми правилами, является, таким образом, социальным (как в плане своего генезиса, так и в содержательном отношении). Средством — и способом -символического взаимообмена выступает лингвистическая коммуникация, в процессе которой возникают локальные, относительно устойчивые, но исторически и культурно подвижные "формы понимания мира". Эти "формы", т е. описания и объяснения социальной практики (в виде лингвистических образов), выступают конституирующими элементами данной практики, составляя также неотъемлемую часть социальных шаблонов и образцов (поведенческих, коммуникативных, когнитивных, лингвистических). С этих позиций знание перестает выступать в виде "частного, индивидуального владения", оно становится продуктом совместной деятельности членов социального сообщества. Поэтому изучение ментальной жизни на уровне идивидуального субъекта познания (составляющее главное занятие когнитивистов) выглядит как "приватизация социального". Всякая рациональность, включая научную, должна рассматриваться как социорациональность: то, что рационально, с необходимостью есть результат "конвенциональной интеллигибельности". Сказанное означает, что "изучение социальных процессов в принц ипе может служить прототипом осмысления природы знания как такового"_; предпосылкой философии науки становится социальная эпистемология (2, с 52, 58).

Таким образом, социальный конструкционизм демонстрирует разрыв с идеей объективной природы знания (прежде всего — социального), с концепцией истины как опытно верифицируемого соответствия "теории - фактам" и с утверждением о причинной обусловленности социопсихологических явлений. Знание о мире выступает как совокупность конвенциональных дискурсивных артефактов, или продуктов исторически и культурно локализованных отношений между членами социального сообщества. Соответственно, "устойчивость" элементов знания рассматривается как не зависящая от их эмпирической адекватности "миру как он есть"_; их судьба определяется исключительно перипетиями социальных процессов. Истина перестает быть аналогом эмпирической достоверности, она превращается В средство укрепления социальных позиций ее адептов и

дискредитации прочих претендентов на социальную интеллигибельность. Критерием оценки научной теории может служить только продуцируемая ею степень взаимопонимания и координации действий членов сообщества. Множество теоретических объяснений одного и того же феномена, включая взаимоисключающие толкования, олицетворяет собой символические ресурсы культуры, это "живые картинки", "привлекающие внимание виньетки", которые предоставляют в распоряжение данного сообщества дискурсивные средства для осуществления социальной жизни (25, с 479).

Конструкционистский тип рефлексии предполагает переосмысление ("инвентаризацию") тематики и методов социопсихологического исследования. Социальная психология перестает быть объясняющей дисциплиной, она начинает осознавать свою близость к лагерю интерпретирующих направлений социальной мысли (история, антропология, этнография, социолингвистика, этнометодология). Поскольку социальное поведение в рамках данной парадигмы рассматривается как дискурсивная смыслосозидающая активность, психологическому осмыслению подлежат прежде всего такие явления и процессы, как нормы и структура конверсации, идеологические функции мышления, способы символического обмена. Самое широкое применение находят методы лингвистического анализа, практика лабораторного эксперимента выступает одним из возможных (но не приоритетных) риторических приемов "поиска истины", те способов дешифровки значений в языковой практике социального сообщества

Анализируя философские истоки герменевтической парадигмы в социальной психологии, американец Дж Гринвуд выделяет в ее рамках два направления - умеренное, тяготеющее к англо-американской аналитической философии, и радикальное, отталкивающееся от идей Гадамера и Рикера. Согласно первой точке зрения, понимание и осуществление социальных действий аналогично пониманию и функционированию языка это "критическая экспликация- значения разделяемых понятий" и соотнесение ее с правилами, принятыми данной формой социальной жизни. Вторая позиция сводится к рассмотрению социальной практики как аналога завершенного текста, не

существующего иначе, как в некоторой интерпретации, посредством которой он выражен Поэтому интерпретация - текста, действия, социального мира - есть одновременно их конструирование_; рассуждения о степени "объективности" той или иной интерпретации некорректны, так как нет никакой независимой (т.е. стоящей вне интерпретационной деятельности субъектов) социальной реальности (30, с. 110-114).

Границы между "радикальной" и "умеренной" версиями герменевтической парадигмы, о которых говорит Гринвуд, весьма условны. Так, дискурсивный анализ, который стремится "положить конец искусственному разделению собственно социальной психологии и микросоциопогии" (32, с 310), состоит, прежде всего, в выявлении структур конверсации как конвенциональной последовательности речевых актов_; вместе с тем, сами лингвистические конвенции рассматриваются как конституирующие элементы социальной жизни (или "текста"). Фокусом радикального конструкционизма выступают содержательные аспекты лингвистического взаимодействия, создающего "нарративы" социального мира_; в то же время чисто "текстуальный" анализ реальности признается недостаточным для понимания социального генезиса смыслов, возникающих в ходе языковой коммуникации. И в том, и в другом случае на первый план выступают конституирующие функции языка как формы социальной практики. С этой точки зрения, описанные Гринвудом разновидности англоамериканского конструкционизма имеют общий теоретический источник - философию позднего Витгенштейна

Конструкционистская парадигма в социальной психологии в значительной мере опирается на идеи "Философских исследований" Витгенштейна, прежде всего на его концепцию значения слова как его употребления, сопряженного с конкретным видом социальной практики ("языковой игры"), в соответствии с принятыми здесь правилами "Критическое и прагматическое измерения конструкционизма, - замечает в этой связи Джерджен, -во многом обязаны идее Витгенштейна о значении как производном от процесса микросоциального обмена, встроенного в более широкие культурные образцы, или формы жизни". Речь идет о теоретической позиции, "сделавшей акцент на способах

употребления языков (включая научные теории) в рамках культуры" (24, с 53). Американской версии социопсихологического конструкционизма особенно близка критика Витгенштейном традиционной интерпретации значения как ментальной абстракции и его тезис о контекстуальной, социально-практической природе значений. Британских психологов привлекает поставленная Витгенштейном проблема следования правилу, совпадающему с практикой своего применения. Данная идея получила своеобразное преломление в этогенической психологии, где анализ мотивации социальных действий уступил место изучению локальных правил конверсации, управляющих поведением в соответствии со своей внутренней структурой

В ряду своих теоретических предшественников конструкционисты называют также Дж Г Мида и символический интеракционизм, феноменологическую социологию А Шюца и психологическую концепцию Л С Выготского, выдвинувшего тезис о примате интер-психичесго (совершающегося "между людьми") как основы интра-психического (индивидуальных ментальных процессов). В целом социальный конструкционизм в психологии можно рассматривать как наследника интеллектуальной традиции, акцентирующей социальные источники знания. Вместе с тем, фундаментальное отличие и принципиальная новизна новой социопсихологической парадигмы связаны, по мнению ее приверженцев, с отказом от "злосчастной историко-философской метафоры сознания как зеркала внешнего мира" (24, с 40). Картезианское противопоставление сознания и мира, которое все еще остается краеугольным камнем психологии в ее когнитивистской ипостаси, породило массу эпистемологических трудностей, главной из которых является классическая психофизическая проблема. Преодоление этих трудностей, с точки зрения конструкционистов, возможно только на путях элиминации дуализма субъекта и объекта_; объяснение социального поведения должно переместиться из сферы ментальных процессов в область социального взаимодействия

Радикальный вариант конструкционализма "ни дуалистичен, ни монистичен", а в эпистемологическом плане "склонен к агностицизму"_; по выражению Джерджена, он "онтологически нем", т е. не содержит ни утверждения, ни отрицания факта

существования "объективной реальности", выступающей таковой по отношению к реальности личного опыта. То, что есть, просто -есть_; если же ставится вопрос об описании того, что "есть вовне" - в отличие от того, что "есть внутри", то проблема из области онтологии переносится в сферу дискурса, где вступают в силу факторы социального конструирования реальности, которые вовлекают участников в символическое взаимодействие в рамках культуры. Эти же самые факторы способствуют реификации терминов языка с последующей неизбежной постановкой вопроса об их онтологическом статусе. С конструкционистских позиций бинарность внешнего и внутреннего, мира и сознания имеет смысл исключительно в ее прагматическом измерении, т е. под углом зрения социальных последствий оперирования данными понятиями. В таком случае, разумеется, ни "сознанию", ни "миру" не гарантирован онтологический статус_; эти термины конституируют дискурс, они являются целостными образованиями внутри языка и в этом своем качестве становятся предметом социальной договоренности (24, с 68-72).

Онтология британского конструкционизма предполагает отказ от картезианского представления о ментальной субстанции как "местоположении" индивидуальной psyche и детерминанты психических свойств личности. Субстанциализм в психологии, замечает Р Харре, оборачивается индивидуалистической трактовкой ментальных феноменов, тогда как последние представляют собой структурные свойства человеческих общностей. Человеческая реальность имеет два измерения - биологическое и социальное. Основу первого составляют физиологические процессы, атомарной единицей знания здесь является индивид во всем богатстве его уникальных атрибутов. Основой социального измерения человеческой реальности, с которой имеет дело социальная психология, выступает символически опосредованное взаимодействие людей, которые становятся "узелками в сети структурных переплетений". Их атрибуты, включая те, что традиционно обозначались психологическими терминами (мышление, ощущения, эмоции, представления), - это продукты коллективного взаимодействия, прежде всего - лингвистического. Единицей анализа здесь становится конверсационный обмен, включающий все возможные интеракиии, где обмен сигналами

имеет конвенциональную природу. Таким образом, онтология социальной психологии - это "онтология конверсационная". Очевидно, что реальности физиологических и конверсационных процессов не сводимы друг к другу, первая служит необходимым, но недостаточным условием второй. Их взаимодействие регулируется принц ипом "наложения", или тем, что Выготский описал как приватизацию межличностных процессов в ментальном функционировании индивида. Так, основой счета в уме, несомненно, служит физиологический процесс, однако представление о сообразительности или скудоумии, связанное со скоростью этой ментальной операции, имеет социокультурное происхождение При решении практических исследовательских задач социальному психологу, по мнению Харре, достаточно рабочей гипотезы о том, что дуализм биологического и социального - это "дуализм метафизический". Следует признать, что "мир состоит из индивидов и их атрибутов, с одной стороны, и социальных коллективов и их свойств, с другой"_; на этом основании можно рассматривать физиологические и конвсрсационные процессы как "принадлежащие независимым друг от друга реальностям" (12, с 75-80).

Теоретический базис социопсихологического конструкционизма не исчерпывается историческими связями этого направления с философской и социологической традициями анализа знания. Не менее важную роль в его оформлении и саморефлексии играет современный интеллектуальный контекст. Анти-эмпиристская направленность психологического конструкционизма, его отрицание репрезентативной природы знания, опыт создания социально-коммуникативной эпистемологии и микросоциальной дешифровки лингвистического взаимодействия ставят его в один ряд с теми течениями социальной и гуманитарной мысли последних десятилетий, в авангарде научных интересов которых оказываюся язык и дискурс. Конструкционализму принадлежит не последняя роль в том "напряженном и волнующем диалоге социальных наук, средоточием которого выступает признание критической роли лингвистических конструкций в социальной жизни" (61, с IX-X). Основополагающие постулаты конструкционизма созвучны новейшим эпистемологическим поискам в философии, социологии,

социолингвистике, известным под именем постэмпиризма, постструктурализма, нон-фундаментализма или постмодернизма" (24, с VIII). Эти поиски обусловлены глубоким скепсисом в отношении классических философских принципов научного знания и объединены пафосом осмысления социального мира прежде всего как сферы коммуникативного смыслосозидающего взаимодействия его обитателей. В этой связи Джерджен характеризует социальный конструкционизм как "дитя постмодернистского поворота в культуре", вызванного убежденностью в том, что западная концепция индивидуального Я себя исчерпала, а вместе с ней оказалась исчерпанной и прежняя модель знания как "индивидуального приобретения" (24, с 241).

Постмодернистская риторика широко представлена в работах англоамериканских психологов-конструкционистов_; оперируя цитатами из Лиотара и Рорти, Мак-Интайера и Деррида, они описывают трансформацию Я в эпоху постмодерна (18_; 21_; 42_; 52_; 57_; 68), занимаются деконструкцией основных категорий и понятий психологической науки (12_; 53_; 56_; 59), пробуют свои силы в жанре социопсихологической нарратологии (24_; 61). Исключением в ряду психологов конструкционистской ориентации, стремящихся вписаться в "ситуацию постмодерна", остаются представители французской школы, которые веяниям постструктурализма предпочитают авторитет Дюркгейма, Левй-Брюля и Пиаже. Концепция С Московичи, провозгласившего в 70-е годы наступление "эры социальных представлений", положила начало становлению современной национальной Школы социальной психологии во Франции. Спустя два десятилетия эта концепция превратилась в специфически европейскую теоретическую модель социальной психологии со своим собственным, отличным от североамериканского пониманием ее предмета и методологии. Ее главная особенность состояла в том, что это была "социологическая форма социальной психологии", разработанная психологами, причем таким образом, что в ее "социальности" не могли усомниться даже самые ярые критики дисциплины (60, с 359, 364). По утверждению одного из них, теория Московичи "ввергла субъекта социально-психологических исследований (т е индивида) в водоворот социальных явлений так что появилась возможность

рассуждать о том, каким образом социальный мир вовлекается в субъективные процессы" (48, с 447).

Долгое время в западной и отечественной литературе, посвященной французской школе социальных представлений, концепцию Московичи рассматривали исключительно в русле социального когнитивизма. В последние годы в специализированной западной периодике все чаще появляются публикации, автора которых настаивают на конструкционистском толковании идей, выдвинутых Московичи (11_; 20_; 29_; 36_; 41_; 50_; 66). Если принять во внимание антирепрезенциалистскую направленность конструкционизма (прежде всего - американского), с одной стороны, и индивидуалистическую трактовку познания, доминирующую в когнитивизме, с другой, то вопрос о метатеоретической принадлежности французской школы социальной психологии представляется весьма, непростым. Тем более, что ее глава охотно печатается в международных изданиях когнитивистского направления и вместе с тем удостаивается благожелательных откликов со стороны адептов конструкционизма, а его концепция в равной мере акцентирует примат представлений в сфере познания и неприемлемость ее индивидуалистических интерпретаций На самом деле проблема, о которой идет речь, не исчерпывается вопросом о том, к какому лагерю — позитивистскому или герменевтическому - тяготеет концепция социальных представлений_; на повестке дня оказывается более широкая тема концептуального расхождения/сближения когнитивизма и конструкционизма в социальной психологии Детальное обсуждение этой темы, разумеется, выходит за рамки задач настоящего обзора_; тем не менее, приблизиться к ней позволит краткий очерк идей С Московичи и эволюции социального когнитивизма 80-х годов

Одним из поводов для метатеоретических разночтении концепции Московичи послужила исходная содержательная неопределенность и многоплановость ее главного теоретического конструкта — понятия "социальные представления". Характерной чертой текстов, принадлежащих перу Московичи, является их образность и свобода автора в обращении с терминами. Работы главы французской школы изобилуют метафорами, отступлениями и неожиданными примерами. Излагая свою позицию, он избегает

определений, предпочитая описания_; концептуальные положения вплетаются в ткань изысканных сравнений и реминисценций_; полемические выпады сдержаны и элегантны, а выводы скорее напоминают концовки литературно-философских эссе, чем научное резюме Под социальными представлениями в работах Московичи имеются в виду "когнитивные системы, обладающие собственной логикой и языком"_; "набор понятий, убеждений и объяснений, берущих начало в повседневной межличностной коммуникации"_; "особый способ приобретения и передачи знания, благодаря чему создаются реальность и здравый смысл" (60, с .345_; 58, с 181, 186). Эти когнитивные системы, упорядочивающие образ мира, социальны как с точки зрения своего генезиса, так и в содержательном отношении. Они социальны, потому что в них представлен именно социальной срез реальности, они общезначимы для многих индивидов и создают общее пространство повседневности, детерминирующее поведение людей. С помощью социальных представлений происходит конституирование сферы здравого смысла, повседневного общения и обыденного знания как "социальной реальности "sui generis". "Наше понимание так называемых фактов является частью самих этих фактов", -утверждает Московичи_; онтология социальных представлений оказывается, таким образов, неразрывно связанной с социальной эпистемологией (8, с 229).

Когнитивный и коммуникативный (познавательный и символически-содержательный) аспекты представлений неотделимы друг от друга "как лицевая и оборотная стороны листа бумаги". В эпистемологическом отношении социальные представления занимают промежуточное положение между понятиями, упорядочивающими мир посредством значений, и восприятиями, или образами, в которых этот мир воспроизводится. Реальность представлений (т е. реальность представленнная) не тождественна реальности внешнего мира, однако именно она очерчивает и исчерпывает онтологию социопсихологической науки "Если говорить о реальности, то представления - это все, что мы имеем и к чему приспособлена наша перцептивная и когнитивная система" (60, с 5). Независимо от того, насколько социальные представления адекватны внешнему миру, они "царствуют в массовом сознании, формируют нашу жизнь и поступки", так что

задача социальной психологии сводится к овладению "той алхимией, что превращает презренный металл наших знаний в золотые слитки реальности" (58, с. 186). Осмысление данного феномена, резюмирует свою мысль Московичи, кладет конец картезианскому противопоставлению субъекта и объекта_; их отношения выступают теперь как опосредованные социальными представлениями, те социокогнитивными образованиями, принадлежащими субъекту, но разделяемыми прочими членами сообщества

В методологическом плану социальная психология должна быть отнесена скорее к разряду описательных, чем объясняющих теоретических моделей, считает Московичи_; в первую очередь эта дисциплина нуждается в пополнении своей феноменологии и широком применении сравнительных аналитических методов. Именно сравнительные методы позволят обратиться "к изучению того, чего сегодня избегают: содержания и контекста, которые играют решающую роль при осмыслении многих когнитивных и аффективных феноменов" (8, с 249). Поиски социально-психологических моделей, "свободных от контекста", т.е моделей, подобных описанию универсальных констант в физике, бесперспективны, так как это будут социальные модели, свободные от общества. Подобное понимание предмета и задач дисциплины делает для Московичи и его единомышленников неприемлемым "магистральный" (американский) вариант когнитивизма с его попытками формализации индивидуальной когнитивной деятельности. Этот тип социальной психологии он назвал "бюрократической рациональностью", не умеющей отличить понимание от математических расчетов (44, с 528).

Для французских психологов с самого начала было очевидно, что не существует таких когнитивных механизмов и способностей, которые можно было бы произвольно отделить от их ментального содержания и социальных условий проявления. В 80-е годы эта мысль начала утверждаться и среди сторонников англоамериканского когнитивизма, которые убедились, что анализ формально-структурных аспектов когнитивной деятельности недостаточен для понимания специфики социального познания. Информация, которую когнитивизм рассматривал как "данность", становится таковой только благодаря заключенным в ней смыслам и

значением, социальным по своей природе. Эта точка зрения нашла отражение в коллективной монографии, посвященной "расширенному" толкованию когнитивизма в социальной психологии (58)_; в числе ее авторов были психологи из США, Австралии и Европы (включая С Московичи). Отправным пунктом новой версии когнитивизма явился тезис о том, что социальное измерение не может быть добавлено post hoc к уже разработанным моделям информационных процессов_; скорее наоборот, эти модели следует рассматривать как итог социального творчества в конкретных исторических и культурных обстоятельствах Исторический анализ идейных истоков социального когнитивизма (как в психологии, так и в социологии) побудил его приверженцев перейти на позиции "самого широкого подхода к проблеме социального познания", который должен охватывать как индивидуальное, так и коллективные когнитивные процессы в единстве их формы и содержания, а также включать в себя нормативные, нравственные и историко-генетичсские факторы познания мира. С этой точки зрения, социальное познание не может быть редуцировано к индивидуальным когнитивным процессам, так как оно обладает параметрами, исключительно социальными по своей природе. "Метафора информационных процессов", которую преимущественно использовали в ранних когнитивных моделях, не принимает в расчет этих параметров_; она должна уступить место более адекватному изучению социального познания, которое будет учитывать социокогнитивные факторы индивидуального развития," аффективные аспекты познавательной деятельности, ее конвенциональные нормы, а также коллективные формы (58, с. 17-20). Близкую позицию занимают сегодня психологи, разрабатывающие проблемы "социальной психологии знания". По их мнению, социальным является не только "межличностное", но и "внутриличностное" знание как следствие обмена верованиями и интерпретациями мира_; "социальными являются также и "факты" нашего опыта их значения зависят от сконструированных прежде культурных концептов и категорий, в терминах которых этот "опыт" выражен" (15, с. 8).

Можно констатировать, что социальный когнитивизм 80-х годов во многом перекликается как с идеями французской школы социальной психологии, так и с конструкционистской

интерпретацией социального познания. Это выражается в декларации методологического приоритета социального над индивидуальным в изучении когнитивных феноменов, в выдвижении на первый план содержательных аспектов когнитивной деятельности, в утверждении неразрывной связи интерпретации (понимания) социальной реальности и ее конструирования. Вместе с тем, фокусом социального когнитивизма по-прежнему остается познавательная активность отдельной личности, а когнитивная практика рассматривается как принадлежащая двум уровням -коллективному и индивидуальному. Сторонники конструкционизма, как и единомышленники Московичи, не склонны трактовать познание социального мира как существующее в двух (пусть взаимосвязанных) формах. Для конструкционистов и познание (как процесс), и знание (как феномен) принципиально социальны: это то, что происходит "между людьми", в социальном пространстве их отношений, а не "внутри" индивидуального сознания (даже если его функционирование социально опосредовано). Для Московичи ценность понятия "социальные представления" состоит прежде всего в том, что оно позволяет свободно переходить с индивидуального аналитического уровня на социальный, и наоборот, выступая, по выражению одного из критиков, стратегической серединой. Применение этого конструкта позволяет реализовать особый - психо-социологический - подход в социальных науках и делает ненужной существовавшую до сих пор дихотомию индивидуальных и коллективных аспектов социального анализа, считает глава новой французской школы. Во времена Дюркгейма эта дихотомия была оправдана необходимостью разграничить объекты двух областей научного знания — психологии и социологии. С возникновением социальной психологии, чей предмет размещается "на перекрестке понятий, которые нельзя ни разделить, ни трактовать как принадлежащие разным реальностям", противопоставление индивидуального и коллективного утрачивает смысл (8, с 223).

Именно необходимостью утвердить специфический угол зрения в социальной психологии объясняется переименование (и переосмысление) дюркгеймовского термина "коллективные представления" в работах современных французских психологов, которые развивают социологические идеи Дюркгейма в рамках

новой дисциплины, применительно к новым социальным обстоятельствам. Дюркгейм различал представления индивидуальные, носителем которых он считал сознание индивидов, и представления коллективные, субстратом которых выступает общество. Первые аналогичны образам, они изменчивы и преходящи и составляют предмет психологии. Вторые сродни категориям и понятиям, они универсальны, неизменны и безличны и в своей совокупности подлежат изучению в рамках социологии. При этом Дюркгейм рассматривал коллективные представления не как сумму представлений индивидуальных, а как их первооснову, которая, подобно языку, едина для всех членов данного общества_; кроме того, он обнаружил в понятии "представление" символический компонент и обозначил его как способ осознания обществом самого себя

Дальнейшее развитие понятия "коллективные представления", которое Московичи считает одним из самых плодотворных категорий социальных наук, он связывает с именами Леви-Брюля, Фрейда и Пиаже. Леви-Брюль попытался вычленить интеллектуальные и аффектные структуры коллективных представлений_; Пиаже и Фрейд подготовили почву для превращения этого термина из абстрактного объяснительного концепта в феномен психосоциальной реальности, подпадающий под известные процедуры психологического исследования, а также выявили связь индивидуальной и коллективной ментальности Современные французские психологи начали претворять в жизнь программу изучения коллективной ментальности, намеченную Дюркгеймом, для чего потребовалось сделать адекватным сегодняшнему обществу исходное понятие его социологической концепции Дюркгеймовская категория "коллективные представления" включала обширный класс гетерогенных интеллектуальных форм (мифология, религия, обыденное знание, категории пространства и времени) и предназначалась для описания духовной жизни традиционных обществ. Этим объясняется абстрактность, статичность и неструктурированность этого понятия в трактовке Дюркгейма. Категория социальных представлений призвана структурировать ментальную реальность современности, в которой уже не существует мифов в их прежнем понимании, где изменился статус религиозных верований и даже обыденное знание

приобрело новую структуру. Современные представления гораздо более подвижны и склонны к изменению, чем их аналоги в традиционном обществе, поэтому сегодня "речь идет главным образом о понимании новаций, а не традиций", на первый план выступает проблема генезиса представлений, их передачи и изменения в процессе социальной коммуникации (7, с 94).

Терминологические изменения во французской традиции социального анализа, резюмирует свою позицию Московичи, вызваны "необходимостью наведения мостов между индивидуальным и социальным миром и осмыслением последнего как находящегося в состоянии перманентных изменений" (47, с 219). Ту же задачу, конкретизированную в терминах социального познания и созидания людьми своей повседневной реальности, ставит перед собой конструкционистское направление западной социальной психологии в целом

СОЦИАЛЬНЫЙ КОНСТРУКЦИОНИЗМ К ДЖЕРДЖЕНА

Термин "социальный конструкционизм" был введен в научный оборот американским психологом Кеннетом Джердженом, который в 1985 г. опубликовал в авторитетном журнале "American psychologist" программную статью под названием "Движение социального конструкционизма в современной психологии". В этой статье было "обрисовано в общих чертах одно научное движение, оспаривающее устоявшиеся истины" психологии и эмпиристской эпистемологии и проливающее некоторый свет на те процессы, "с помощью которых люди описывают, интерпретируют или каким-либо иным образом делают для себя понятным тот мир (включая их самих), где они живут" (2, с 51-52). Объясняя этимологию не слишком изящного словосочетания "социальный конструкционизм" (social constructionism), автор подчеркивал связь новой совокупности идей в психологии с классической социологической концепцией Бергера и Лукмана, с одной стороны, и отличие своей позиции от традиции генетического конструктивизма, восходящей к психологической теории Пиаже, с другой

Конспективное изложение в этом "манифесте конструкционизма" предыстории формирования нового интеллектуального движения и основных положений

неэмпиристской модели знания уже содержало в имплицитной форме тот набор аргументов и выводов, который позднее Джерджен назовет "метапсихологией", или психологической метатеорией. Назначение этой дисциплины идеолог конструкционизма определяет как "систематическое изучение теоретических объяснений, делающих понятным употребление психологических конструктов" (26, с 2). В строгом смысле слова метапсихология призвана прояснять философские основания научной психологии, те природу и потенциал специального языка, который разработан для профессиональной интерпретации психологических феноменов. В более широком понимании к сфере компетенции метапсихологии могут быть отнесены и обыденные способы толкования психосоциальных явлений, принятые в повседневной жизни, а также применение психологических понятий в смежных областях знания - философии, истории, социологии, лингвистике, политологии, антропологии

Попыткой содержательной разработки метапсихологии может считаться уже одна из ранних теоретических публикаций Джерджена, который в 1973 г. выдвинул идею "социальной психологии как истории" (3). Это было первое нонконформистское выступление психолога, до тех пор успешно работавшего в русле "магистральной" экспериментальной науки о социальном поведении. В этой статье, которую еще десятилетие спустя в ортодоксальных научных кругах называли "еретической", Джерджен доказывает невозможность для социальной психологии считаться "строгой" наукой о "фактах" объективного мира. Основанием для такого радикального вывода служит принципиальное отличие явлений природы от феноменов социального мира, во-первых, культурно-историческая относительность сициопсихологических понятий и теорий, во-вторых, и быстрое обесценивание социопсихологического знания в "психологически просвещенном" обществе, в-третьих. Чем больше люди узнают о внутренних механизмах своих поступков, тем менее надежными становятся теоретические прогнозы психологов. Социальная психология должна отказаться от замыслов построения "большой теории" социального поведения и от каузальных принципов его объяснения. Дальнейшее развитие тезиса о социальной психологии как "историческом предприятии" привело

к уточнению ее задач, состоящих, по мнению Джерджена, в экспликации психологического опыта повседневности, или культурно-исторического процесса конституирования людьми образа мира

Предпосылкой социоконструкционистской метапсихологии выступает "постмодернистский поворот в культуре", о котором говорилось выше. Совокупность аргументов против эпистемологический модели, "репрезенциализма", выдвигавшихся в разное время представителями разных областей социально-философского знания, свидетельствует о том, что "психологические теории относительно не связаны природой внешнего мира", считает Джерджен. Наблюдение за объектами не составляет фундамента описательных языков науки, последние скорее служат "линзами или фильтрами, опосредующими наше определение того, что собственно считать объектами" (25, с 11, 19). Существенной детерминантой научных дескрипций являются риторические фигуры (тропы), принятые в том или ином коммуникативном сообществе. Эти фигуры предполагают конкретную дескриптивную практику, т.е вполне определенные способы использования терминов языка, который, в свою очередь, функционально автономен и не зависит от особенностей опыта, подлежащего описанию. Поэтому отправным пунктом метапсихологического анализа выступают не референтные связи понятия и факта, а социальные отношения между людьми, которые, объясняя свой мир, привносят в него описательные термины и тем самым "заранее облекает в форму то, что позднее будет названо фактическим" (26, с 18).

Идеи метапсихологии, задуманной как перепланировка всего здания традиционной социальной психологии, получили обобщение в фундаментальной работе Джерджена "Сферы реальности и сфера отношений". Здесь была предпринята попытка "социоконструкционистского зондирования" психологической теории и метатеории, с одной стороны, и феноменологии социальных (лингвистических) отношений повседневности, с другой (24). Жанр этого исследования можно определить как опыт радикального переосмысления философских и мировоззренческих оснований психологической науки - как формы социального знания и практики - под углом зрения постмодернизма

Необходимо отметить, что на протяжении всей книги (как, впрочем, и в других работах Джерджена) присутствуют два плана рассуждений - философский и собственно психологический, причем автор не всегда разграничивает метатеорию как алгоритм построения научного (в том числе социально-психологического) знания и социально-психологическую теорию в строгом смысле слова - как вариант реализации эпистемологических посылок. Поэтому социальный конструкционизм выступает здесь одновременно и общефилософской предпосылкой социального (и социально-психологического) анализа, и конкретным инструментом такого анализа_; не только анти-эмпиристская теория познания служит моделью новой психологии, но и наоборот: конструкционистская психология является средством построения новой эпистемологической концепции. Этому смешению планов способствует многочисленные обращения Джерджена к работам идеологов постмодернизма (Ж Деррида, ЖЛиотар, А Мак-Интайер) и исследованиям в области дискурсивного анализа (Р Харре, Дж Поттер, Дж Шоттер).

Исходным пунктом авторской аргументации в пользу альтернативной (неиндивидуалистской) теории знания и психологии выступает радикализация главного тезиса картезианства как краеугольного камня западной рационалистической традиции. С точки зрения конструкционизма, Декарт остановился на полпути, отождествив сомнение и индивидуальное сознание (разум) как гарант реальности сомнения. Сомневаться - значит рассуждать о предмете и процессе сомнения_; рассуждать - значит применять слова, обладающие значением, те пользоваться языком. Следовательно, существующее сомнение - это реальность, выраженная в языке и посредством языка, или элемент дискурса. Но оперирование языком, или совокупностью осмысленных значений, - это всегда коммуникация, взаимодействие индивидов, вступивших в отношение социальной взаимозависимости. "Если бы не было взаимозависимости, т е. совместного созидания смыслосодержащего дискурса, не было бы ни "объектов", ни "действий", ни способов сомневаться в их реальности в конечном счете все, что обладает значением, произрастает из сферы отношений". Сказанное означает, что "локусом познания - вместо индивида -становится сфера его отношений" (24, с VIII-X).

Таков отправной пункт конструкционистского видения познания, которое открывает новые горизонты социальным, гуманитарным и психологическим исследованиям, считает Джерджен. На место наук об индивиде как субъекте познания и действия становится анализ в терминах социально-коммуникативных отношений людей, конструирующих - при посредстве языка — повседневную реальность своего бытия и наделяющих ее смыслом и значением. Руководствуясь данным принц ипом Джерджен доказывает тупиковый путь когнитивизма в психологии и неадекватность традиционной эпистемологии как базиса социального и психологического исследования, очерчивает направления и перспективы переосмысления в русле социального конструкционизма ключевых элементов психологического анализа (Я-концепция, понимание, норма и патология, психотерапия) и анализирует природу "языка психологического понимания" как специфической формы социального дискурса

Легитимность социального конструкционизма как нового типа эпистемологического анализа станет очевидной лишь в том случае, если будет доказана эвристическая бесперспективность традиционных представлений о научном знании как отражении фактов объективного мира в индивидуальном сознании, подчеркивает Джерджен. Психология как научная дисциплина, занятая проблемой "познания человеческого познания", предоставляет возможность показать принципиальную неразрешимость ключевых эпистемологических проблем в рамках индивидуалистического мировоззрения в обеих его философских формах -рационалистической и эмпиристской. Развитие этой дисциплины в XX столетии протекало под знаменем соперничества двух интеллектуальных течений -бихевиоризма (философской базой которого служил эмпиризм) и сменившего его когнитивизма (опирающегося на рационалистическую философскую традицию). Однако трансформация психологической теории, при всей видимости того, что принято называть изменением на уровне парадигмы, не завершилась становлением альтернативной концепции знания и "знания о знании".

Подтверждением справедливости этого тезиса служит анализ исторического развития психологии в терминах разработанной Джердженом схемы изменения научных парадигм как форм

социального дискурса. Сдвиги парадигм в науке в значительной степени обусловлены эволюцией социально-договорных форм значения, утверждает Джерджен. В этом состоит его принципиальное расхождение с позицией Т Куна и У Куайна и их критериями научной рациональности. "Факты, аномалии и технологии могут играть значительную роль в изменении форм научного осмысления мира, однако своим значением они обязаны конституирующим их формам интеллигибельности"_; признанные критерии рациональности научного знания - это "риторические средства достижения эффективного дискурса" (24, с 14). С этой точки зрения, изменение парадигмы тождественно трансформации наборов социальных значений, образующих то или иное "ядро интеллигибельности"_; последнее же представляет собой совокупность высказываний, разделяемых участниками различных научных анклавов Совокупность принятых высказываний очерчивает пространство "воображаемой онтологии" в рамках данного дискурса, задает его внутреннюю структуру, которая делает понятной для каждого из участников связь конструирующих эту онтологию элементов. Подобные дискурсивные системы, продолжает Джерджен, самодостаточны в том смысле, что их интеллигибельность никак не соотносится с реальностью внешнего мира. Сказанное не означает, что элементы данной интеллигибельности вовсе не связаны со сферой реальности. Речь идет лишь о том, что характер и способы такой связи не заданы самой дискурсивной системой: "Для того, чтобы быть понятным и обязательным для своих участников, ядро не нуждается в подобных связях" (24, с 8).

Таким образом, смена научных парадигм - это смена "ядер интеллигибельности", которые претерпевают ряд внутренних изменений, последовательно проходя через три стадии дискурсивных преобразований - критики, трансформации, утверждения новой интеллигибельности. Предпосылки изменения "ядра" заложены в самом факте его самодостаточности, поскольку обладание некоторым качеством возможно лишь на фоне необладания его противоположностью Иными словами, любая система интеллигибельности покоится на своем имплицитном отрицании, те на альтернативной интеллигибельности, которая выступает ее соперницей. Альтернатива может существовать в

форме маргиналий исходной дискурсивной системы (эмпиризм/неэмпиризм), как элемент бинарной оппозиции (эмпиризм/рационализм) или как принципиальное отличие, лежащее вне данной онтологии (индивидуалистский эмпиризм -рационализм/социальный конструкционизм). Применив свою схему к анализу исторического развития психологической мысли XX столетия, Джерджен приходит к заключению, что смена бихевиоризма когнитивизмом не привела к конституированию альтернативной интеллигибельности, так как эта трансформация протекала "на уровне бинарностей": оба компонента оппозиции вписываются в традиционную индивидуалистическую концепцию познания, которая исчерпала свой философский и исторический потенциал

Замена бихевиоризма когнитивизмом — это очередной этап многовекового "маятникового движения" европейской мысли между эмпиризмом и рационализмом, считает Джерджен. Трансформация современного дискурсивного пространства в психологии до сих пор остается незавершенной_; более того, создание альтернативной модели познания в рамках когнитивизма представляется весьма проблематичным Эволюцию психологической науки второй половины XX столетия автор интерпретирует как изменение трех ее составляющих: собственно психологической теории и "вспомогательных дискурсов" — философии науки (метатеории) и теории метода (методологии), которые призваны обосновать рациональность психологии как системы интеллигибельности и правомерность ее притязаний на истинность. Под таким углом зрения поверженный бихевиоризм оказывается в лучшем положении, чем триумфатор-когнитивизм. Бихевиоризм возник и развивался в симбиозе с философией логического эмпиризма и экспериментальной методологией Философская модель знания как гипотетико-дедуктивного процесса, отталкивающегося от наблюдения фактов и завершающегося опытной верификацией теоретических гипотез, получила воплощение в бихевиористском объяснении научения и познания. Обычный человек был уподоблен ученому-профессионалу, который начинает с природных фактов (стимулов среды) и переходит к их индуктивному обобщению и выдвижению гипотез (выработка адаптивных реакций) с последующей опытной

их проверкой. "Наука и человеческая психология составили единое целое" (24, с 2б).

С наступлением "критической стадии" прежнее здание философской эпистемологии оказалось в руинах, на которых так и не было возведено какой-либо цельной новой постройки. Работы Куна, Куайна, Поппера, Фейерабенда, Хабермаса вплотную приблизили эру постэмпиризма в философской теории знания, позитивный потенциал которого до сих пор не реализован. В области же психологической теории критика эмпиризма обернулась возрождением рационализма в новом облике_; здесь получила завершение когнитивная концепция познания как новая (неэмпиристская) форма психологической интеллигибельности. Вместе с тем, теоретическая трансформация не сопровождалась пересмотром методологии_; экспериментальные методы по-прежнему доминируют в работе психологов, вступая, таким образом, в явное противоречие с рационалистическим содержанием когнитивизма. Нынешний триумф когнитивной психологии с неизбежностью уступит место ее закату, утверждает Джерджен. Это обусловлено расхождением теории и метода, во-первых, отсутствием целостной альтернативной модели знания как метатеоретического обоснования когнитивизма, во-вторых, принципиальной невозможностью для последнего выйти за рамки дилеммы эмпиризма/рационализма, в-третьих "Преодоление эмпиристско-рационалистской бинарности, унаследованной от эпохи Просвещения, - пишет Джерджен, - возможно только на ' путях создания неиндивидуалистической эпистемологии", каковой является социальный конструкционизм (24, с 29).

Социоконструкционистское видение реальности и познания явилось закономерным следствием длительного критического этапа в развитии современной западной социально-философской мысли, стержнем которого стало разочарование в логико-эмпиристских представлениях об истинности и объективности научного знания, выраженного посредством языка. Суть эпистемологической ситуации последних десятилетий заключается в "кризисе репрезентации", ее центральная проблема - это проблема языка как "способа отображения, отражения, сохранения, передачи и хранения объективного знания" (24, с 33) В фокусе нынешнего -постмодернистского - дискурса — природа языка как средств

сообщения научных представлений о мире и его роль в социальной практике Обсуждение этих вопросов вплотную подводит к возможности создания альтернативы индивидуалистической концепции знания. Как было показано выше, ни философские науки, ни психологическая теория не смогли сделать критическую стадию своего развития прологом к разработке такой альтернативы. Позитивный критический потенциал принадлежит принципиально иным сферам дискурсивной интеллигибельности - идеологической, литературно-теоретической и социальной, адепты которых не видят логических оснований для постулирования однозначной связи между словом о мире и самим миром

Под идеологической критикой Джерджен подразумевает "попытки обнаружить ценностные пристрастия, скрывающиеся под покровом ученых притязаний на истину и разум" (24, с 35). Здесь имеется в виду интеллектуально-критическая тенденция, берущая начало в работах представителей Франкфуртской школы и продолженная современными идеологами национальных и сексуальных меньшинств, антропологами, историками и социальными психологами. В центре идеологического критицизма — анализ классовых, политических, групповых, религиозных, нравственных и тп мотиваций, спрятанных за ценностно-нейтральным фасадом научной рациональности как "трансцендентной" по отношению к суетным устремлениям мира. Цель франкфуртцев и их современных последователей состоит в идеологической эмансипации общества от иллюзорной непредвзятости научных объяснений. С точки зрения социального конструкционизма, значимость идеологической критики связана с ее стремлением низвергнуть науку с пьедестала объективности и с попыткой "реконструировать язык описаний и объяснений как язык мотивов, лишив, таким образом, последний статус проводника истины" (24, с 36).

Согласно постструктуралистской (литературной) критической концепции, всякая экспликация событий (в том числе и научная) детерминирована не самими этими событиями, а конвенциями литературной передачи смыслов: "В той мере, в какой описание или объяснение обусловлены правилами литературной экспозиции, "предмет объяснения" имеет крайне мало шансов запечатлеть себя в языке, поскольку же процесс научного объяснения абсорбируется

литературными требованиями, предмет объяснения - как независимый от этого объяснения - теряет онтологический статус" (24, с 37). Таким образом, если идеологические критики пытаются проникнуть за пределы научных экспликаций, то постструктуралисты, напротив, не выпускают эти экспликации за пределы фиксирующих их литературных текстов

С этой точки зрения, особый интерес для социального конструкционизма приобретает теория литературной деконструкции Ж.Деррида и его критика "метафизики присутствия" как главного порока западной эпистемологии Отказавшись от структуралистской идеи различения внешнего выражения (язык) и внутреннего бытия (мысль, намерения, структура), Деррида выдвинул тезис о зависимости значения всякого высказывания (устного или письменного) от бесконечного числа языковых ситуаций или просто текстов. Высказывание, таким образом, не указывает на ту или иную идею в голове своего автора и не "обозначает" ее, оно приглашает к бесконечной игре знаков и обозначений. Интенции автора перестают выполнять функции "локуса значения", утрачивает их и мир объектов за пределами дискурса. Всякий текст приобретает значение не благодаря своим ссылкам на нечто, существующее вовне (логика, ментальное представление, априорная идея), но вследствие своей соотнесенности с прочими текстами. Для философии, таким образом, не существует ничего помимо мира философских текстов. Значение литературно-критической деконструкции для конструкционизма связано в первую очередь с изменением фокуса эпистемологического анализа, когда внимание переключается с объекта представления ("факты", "рациональные аргументы") на средства выражения этого представления

Третьим компонентом критического переосмысления западной эпистемологической традиции, подготовившим ее социо-конструкционистскую трансформацию, выступает социология знания. Проблема социального генезиса научного знания, поставленная Вебером, Шелером и Маннгеймом, получила дальнейшую разработку в работах Бергера и Лукмана, Куна, Фейербенда, которые доказывали социальную обусловленность научной объективности, роль научных сообществ и социальных институтов в формировании понятий научного факта,

достоверности, прогресса и т п. Особое значение в этом контексте приобретает анализ микросоциальных процессов, участвующих в продуцировании научных значений, в частности - идеи этнометодологии, акцентирующей роль локальных социальных сообществ в разработке конвенций, управляющих консти-туированием и коммуникацией социальных смыслов

Оценивая суммарную роль критических антирепрезенциалистских тенденций в дискурсивном пространстве современного социального и гуманитарного знания, Джерджен называет их "ферментами постмодернистского сдвига в научном мире". Однако, развенчивая миф о деконтекстуализированном содержании научного знания, эти тенденции не несут с собой позитивной программы действий, или "имплицитной онтологии", которая оставляла бы надежду на то, что деконструкция когда-нибудь сменится реконструкцией. Именно эту - оптимистическую миссию утверждения нового образа научного знания и его социальных функций берет на себя социальный конструкционизм, синтезирующий элементы всех трех критических дискурсов Отправным пунктом позитивного синтеза может послужить социальный тип критицизма, который разделяет анти-эмпиристский пафос идеологической и литературной критики и в то же время акцентирует не-индивидуалистический характер научной практики как опыта конструирования социальной реальности Двигаясь в этом направлении, социальный конструкционизм сможет выявить параметры реконституирования науки на базе постоянно расширяющегося диалога между разными типами научного дискурса, включая элементы традиционного представления о нем самом

Основные теоретические посылки социального конструкционизма, по Джерджену, можно выразить в следующих тезисах

I. Термины, посредством которых люди объясняют себе мир и самих себя в этом мире, не задаются предметом объяснения. Они представляют собой социальные артефакты, т е. продукты исторического и культурного взаимообмена между членами социальных сообществ

II. Слова приобретают свои значения исключительно в контексте текущих социальных взаимоотношений и носят

"межиндивидуальный" (Бахтин) характер. Достижение интел-лигибельности, таким образом, возможно только на путях воспроизведения устоявшегося типа отношений, или традиции. Действуя в рамках традиции, научные сообщества достигают определенных договоренностей относительно некоторых языковых конфигураций (выступающих в роли "объектов", "процессов", "событий" и т.п.) и способов оперирования ими. Так формируется конверсационный мир научной интеллигибельности. Вне социальных процессов, ответственных за договорный процесс конституирования и сообщения устойчивых референций, научные объяснения превращаются в пустую форму

III. Степень устойчивости того или иного образа мира во времени не зависит от объективной ценности предложенных объяснений, она определяется превратностями и перипетиями социальных процессов. Поэтому избранные методологические процедуры, сколь бы они ни были ригористичны, не могут корректировать язык научных объяснений и служить критерием его оценки_; ценность исследовательского метода обусловлена исключительно степенью его распространенности в локальном научном анклаве

IV. Роль языка в жизнедеятельности людей детерминируется характером его функционирования в рамках принятого типа отношений между ними. "Семантика производна от социальной прагматики". Языковые модели обретают цельность и целостность внутри конкретного типа социальных отношений_; они не служат ни "чертежами", ни "слепками" чего бы то ни было (мира референций, внешних импульсов)_; они произрастают из специфического образа жизнедеятельности людей, из принятых в их среде ритуалов обмена, отношений доминирования и контроля и т д

V. Оценка существующих дискурсивных форм - это в то же время оценка принятых культурных образцов жизнедеятельности, что дает возможность сказать свое слово представителям самых разных социальных и научных сообществ Критерием оценки той или иной дискурсивной интеллигибельности служит ее потенциал расширения существующего набора форм культурной жизни. Поскольку оценка - это всегда сопоставление, идущее "извне" данного дискурсивного пространства, она имплицитно способствует

диалогу разных дискурсов и взаимообмену разных типов 0цтеллигибельности, стирая традиционные границы между ними

VI. Конструкционистская интерпретация знания открывает новые горизонты развитию науки и помогает переосмыслить ее социальное назначение. Расширяется сфера диалога оппозиционных точек зрения_; любая из них, включая традиционный фундаментализм, имеет право на существование и право голоса_; исключается лишь право на доминирование какой-либо из дискурсивных интеллигибельностей в пределах культуры

В задачу науки как формы социального дискурса входят

а) деконструкция, т е. отказ от безоговорочного принятия постулатов истины, рациональности и добра как абсолютных критериев оценки научной практики_;

б) демократизация, предполагающая приобщение к дискурсу все новых участников_; в) реконструкция, или моделирование новых форм социальной реальности и практики в процессе трансформации культуры

Таким образом, резюмирует свои идеи Джерджен, "одной из главных задач конструкционистского учения является обогащение арсенала теоретического дискурса в надежде повысить потенциал человеческой практики" (24, с. 185). Однако гуманистическая программа социального конструкционизма вызывает возражение даже у тех, кому близка ее анти-эмпиристская и антииндивидуалистская направленность. Попытка деконструкции привычного образа мира и познания вызывает недоумение и протест_; многих потенциальных единомышленников шокирует релятивизм новаторской эпистемологической доктрины, покусившейся на традиционный онтологический статус базовых мировоззренческих категорий (объективный мир, личный опыт, истина, добро, прогресс и т п ).

Отвечая своим оппонентам, Джерджен подчеркивает, что большая часть их критических аргументов продиктована ошибочным пониманием конструкционизма как орудия тотального разрушения прежних способов осмысления мира и человека Это искаженное понимание, в свою очередь, обусловлено инерцией мышления, не выходящего за рамки все той же эмпиристско-фундаменталисткой мировоззренческой системы. Между тем, по замыслу автора, социальный конструкционизм призван

функционировать не как деструктивная, а как трансформирующая сила

Так называемый релятивизм конструкционизма связан с тем обстоятельством, что его метатеория не содержит метафизических постулатов относительно "объективной реальности". Конструкционисты, вслед за Витгенштейном, выступают против реификации терминов языка (включая понятия "сознание", "мир", "личный опыт" и т п). Вместе с тем, отсутствие онтологической укорененности терминов языка не может расцениваться как аргумент против их социально-практического использования. Ценность любого дискурса "заключается не в способности отражать истину, а в возможном содействии осуществлению отношений" (24, с 71). Если взять, например, понятие личного опыта, то крайне сложно определить, что в действительности соответствует ментальным состояниям боли, страха, стыда и т.п Обсуждение этого вопроса с неизбежностью возвращает исследователя к философской проблеме интерсубъективности значений, которая принципиально неразрешима в рамках фундаменталистской эпистемологии. Для конструкционизма же важно не соответствие тех или иных ментальных состояний некоторому набору терминов, а возможность практического оперирования этими терминами в дискурсе (например, осмысленный диалог пациента с врачом). В той мере, в какой употребление термина "личный опыт" отвечает практическим целям повседневной жизни, те имеет конкретные последствия для социального взаимодействия, этот термин может считаться существующим и адекватным

В терминах конструкционизма, продолжает свои рассуждения Джерджен, адекватность любого слова или организованной совокупности слов, а также их способность "схватить реальность как она есть", - это предмет локальной социальной договоренности. В таком случае ни одна из научных теорий не может оказаться "более истинной", чем другие. Вопреки мнению критиков, такая точка зрения не тождественна концептуальному релятивизму, хотя бы потому, что релятивизм предполагает превосходство собственной -релятивистской - позиции над всеми прочими мировоззренческими установками. Конструкционизм же постулирует сопоставимость дискурсивных интеллигибельностей исключительно с точки зрения их способности/неспособности содействовать трансформации и

взаимообогащению культурных форм жизни. При этом конструкционизм не предлагает никаких легитимных оснований своего собственного превосходства над противостоящими эпистемологическими воззрениями. Его цель не в том, чтобы уничтожить те исследовательские формы, которые не совпадают с его посылками Конструкционизм - это "форма интеллигибельности, которая всегда открыта для заселения"_; это "дискуссия, которая не имеет конца", "приглашение к танцу, к игре, к участию в форме жизни", попытка совместного созидания смыслов и манипулирования реальностью в пределах той или иной интеллигибельное™ (24, с 48). В этом состоит главное отличие данной позиции от фундаменталистского стремления ограничить сферу "верных" суждений тем или иным их набором и представить этот набор в качестве высшего авторитета

Особое внимание Джерджен уделяет проблеме морального релятивизма Подобные обвинения в адрес социального конструкционизма парадоксальны уже потому, что новое учение является наследником критической традиции, стремившейся возвратить языку науки ценностное измерение. Другое дело, что в соответствии с общими принципами конструкционизма ни одна иерархия ценностей или система морали не может претендовать на непреложность - тем более, что нравственные принципы сами по себе не являются залогом нравственных действий Новаторство конструкционистского подхода к морали состоит в де-онтологизации ее традиционных - индивидуально-психологических -ингредиентов и в попытке интерпретировать этот феномен как форму социального дискурса. "Язык моральных чувств и намерений, - пишет автор, - не является ссылкой на какие-либо ментальные события, принадлежащие индивидуальному сознанию... Мы реконституируем их как лингвистические формы коммунальной практики" (24, с 104). Моральные суждения -это средства выработки, поддержания и регулирования форм социального обмена, освященных культурной традицией или обычаем_; это "социальное достижение", назначение которого - примирить противостоящие друг другу- способы жизнедеятельности в рамках данного культурного пространства

Анализ метатеоретических постулатов социального конструкционизма позволяет Джерджену перейти к рассмотрению

собственно психологической проблематики под новым углом зрения. Автор последовательно обсуждает следующий круг вопросов: психологическая наука в свете социальной эпистемологии_; Я-концепция как опыт социальной нарратологий_; значение как продукт и элемент социальных отношений

Широкое интеллектуальное движение, противостоящее индивидуалистической модели познания, практически не затронуло ту самую дисциплину, которая в первую очередь призвана заниматься повседневной социальной интеракцией, т е. социальную психологию, констатирует автор. Со второй половины XX столетия психология развивается под знаменем когнитивизма, который претендует на роль интеллектуального новатора в области изучения человеческого познания. Однако, по мнению Джерджена, когнитивизм, при всех его достоинствах, остается заложником традиционной эпистемологии. Описанный в терминах когнитивизма, "мир низводится до уровня проекции или побочного продукта индивидуального восприятия и познания" (24, с. 120). В результате из поля зрения психолога исчезают реальные проблемы социального мира — неравенство, предрассудки, групповые отношения и т п, а предмет анализа исчерпывается когнитивными схемами и информационными процессами индивидуального сознания. Кроме того, когнитивизм в n-ный раз воспроизводит пресловутую эпистемологическую загадку "двойной метафизики" картезианства: каковы отношения между миром вещей и миром ментальных представлений? В рамках когнитивизма ответить на этот вопрос невозможно, так как здесь остаются невыясненными происхождение индивидуальных когнитивных структур как ментальных образований, во-первых, характер их взаимоотношений с миром объектов, во-вторых, и природа порождения ментальными образованиями реальных поступков людей, в-третьих

Все эти трудности останутся за скобками, как только психология покинет фарватер индивидуалистической эпистемологии и присоединится к адептам эпистемологии социальной - истинного знамени интеллектуальной революции, считает Джерджен. Фокусом психологических исследований будет тогда не сознание индивида, а язык как элемент практики социальных отношений_; исследователей "перестанут занимать вопросы объективности и истины_; то, как нам случается называть

вещи В определенных обстоятельствах, это не вопрос соответствия термина миру как он есть, а вопрос специфических отношений, в которых мы участвуем" (24, с. 130).

Объектами психологического анализа в терминах конструкционизма могут выступать

а) социальная и рефлексивная научная критика (сопоставление психологических концепций с точки зрения заложенных в них возможностей для расширения репертуара культурных форм жизни_; включение в процесс научной рефлексии и саморефлексии моральных, ценностных и идеологических параметров_; оценка научных теорий как способов экспликации современной культуры)_;

б) формы социального конструирования мира и собственного Я (описание и объяснение реальности посредством языка социальных отношений)_;

в) процессы социального конструирования повседневной практики (способы сообщения интеллигибельности сфере отношений и поступков, условия стабильности и изменчивости соперничающих мировоззрений).

Все эти формы анализа активно разрабатываются в современной психологической литературе. Так, социальная и рефлексивная критика представлена работами в области феминистской психологии_; формами социального конструирования мира занимаются представители школы С Московичи и отчасти когнитивисты_; социоконструктивные процессы находятся в центре внимания этогенической и дискурсивной психологических теорий. Причем все типы психологического дискурса - когнитивистские, бихевиористские,

феноменологические, психоаналитические — являются, с точки зрения конструкционизма, "равноправными", а точнее — равно возможными. Все они, включая традиционный лабораторный эксперимент, существенны как

альтернативные формы конструирования научных объяснений, те как способы сообщения интеллигибельности сфере человеческих отношений. Поэтому конструкционизм призывает к "разрядке напряженности" в отношениях между соперничающими теоретическими школами в социальной психологии. "Поскольку функции языка скорее прагматичны, чем связаны с передачей истины, то мы вправе воздать должное традиционным метатеориям, теориям и методам за их вклад в развитие ресурсов культуры" (24, с. 141).

Яркой иллюстрацией социально-прагматического назначения языка может служить процесс достижения объективности в научном и обыденном дискурсе, продолжает Джерджей. В рамках культуры модерна объективность (как характеристика высказываний) имеет чрезвычайно высокий статус_; она выступает пробным камнем как научной, так и повседневной социальной практики и несет на себе печать сакральности. Согласно традиционному представлению в рамках "двойной метафизики", объективность суждения есть результат адекватного воспроизведения фактов в сознании индивида, наблюдающего "мир как он есть" (т е освобожденного от любых личностных атрибутов - желаний, симпатий, интенций, предубеждений). Объективность выступает, таким образом, следствием индивидуальных ментальных усилий и своеобразного психологического тренинга по "десубъективизации" восприятия и представления

С конструкционистской точки зрения, феномен объективности следует интерпретировать как риторическое достижение социального сообщества, построенное в соответствии с культурными канонами научного дискурса. Язык научного общения является не только носителем, но и генератором объективности Анализ принятых образцов научных суждений позволяет выявить массу риторических приемов, приводящих высказывания ученых в соответствие с культурно-выработанным идеалом объективности. Так, в научном обиходе приняты безличные и пассивные грамматические формы (известно, установлено, наблюдается явление, проявляется тенденция и т п .)_; широкое хождение имеют указательные местоимения, акцентирующие "неучастие" исследователя (тот аппарат, этот опросник, наличные данные)_; в практике научных описаний отсутствуют любые атрибуты объектов, которые могут в прин ципе спровоцировать аффективную реакцию аналитика (10% привлекательных женщин). Таким образом, делает вывод Джерджен, нет никаких оснований связывать объективность суждений с определенным психологическим состоянием индивидуального Я. "Достижение объективности текстуально по своей природе, оно проистекает из исторически и культурно обусловленной практики письма и речи" (24, с. 180). Эта практика, однако, вряд ли имеет то исключительное право на интеллектуальное доминирование, которым она пользуется со

времен Просвещения. Гимн объективности одновременно означает подавление альтернативных форм культурного дискурса (например, прорицания), или неоправданное ограничение ресурсов культуры

Социально-риторическое происхождение "мифа об объективности" еще раз подтверждает справедливость постмодернистских стремлений продемонстрировать историческую ветхость "частного Я как критической единицы социальной жизни", замечает автор. Фокусом социального и психологического анализа постмодерна должны стать "констектуальная воплощенность, реляционность и диалог". Под этим углом зрения традиционное психологическое понятие Я может быть рассмотрено как процесс и результат самоповествования в рамках социальных взаимоотношений

Под самоповествованием (или Я-нарративом) Джерджен подразумевает "индивидуальное объяснение отношений в контексте значимых для индивида событий, развертывающихся во времени" (24, с 187). В отличие от традиционной точки зрения, согласно которой Я-концепция - это устойчивая индивидуальная когнитивная структура, конструкционистская психология интерпретирует Я как "сферу публичного дискурса" и субъект социального обмена в рамках культуры. Я-концепция - это "повествование, обретающее интеллигибельность в контексте текущих отношений" (24, с. 185). В европейской культуре представление своего Я (как публичное, так и саморефлексивное) непременно приобретает форму истории или рассказа о событиях жизни и своих отношениях с другими. Индивид проживает свое Я "в режиме повествования", где рассказ оказывается не только сообщением о событиях и их описанием, но и объяснением происходящего в соответствии с культурными канонами. Повествование воплощает себя в социальных отношениях и действиях, делает события "социально видимыми" и придает им интеллигибельный характер, позволяя прогнозировать будущее. "В значительной мере мы живем посредством рассказов, -подчеркивает Джерджен, - и повествуя о своем Я, и реализуя его" (24,с 186).

Таким образом, социальный конструкционизм предлагает заменить "приватную Я-концепцию социальным процессом", который генерирует взаимную интеллигибельность в рамках

культурного сообщества. Образ Я - это не частная собственность, а нечто, принадлежащее отношениям как продукт социального обмена. Повествуя о себе, индивид не сверяется с универсальным когнитивным сценарием, не прибегает к врожденным когнитивным схемам и не интерпретирует мир посредством своих рассказов. Он применяет набор "лингвистических инструментов культуры", которые "составляют часть конвенциональной последовательности действий и используются в контексте социальных отношений для поддержания, усиления либо подавления различных форм деятельности" (24, с. 188).

В качестве конверсационных ресурсов социальной практики Я-нарративы всегда открыты для изменения и развития вслед за изменением и развитием соответствующих интеракций. В строгом смысле слова они не могут быть ни истинными, ни ложными, поскольку не отражают мир вещей, а конструируют мир отношений, координируя события жизни во времени и пространстве. В этой своей функции Я-нарративы могут отвечать или не отвечать требованиям социальных конвенций и, соответственно, считаться адекватными (интеллигибельными) либо бессмысленными

Социальные конвенции, в свою очередь, обладают внутренней структурой и предполагают разнообразие форм повествовательной деятельности. В современной западной культуре структура Я-нарративов задается следующей совокупностью шагов

а) устанавливается значимая конечная цель описываемых событий_;

б) производится отбор релевантных происшествий_;

в) осуществляется их временная и пространственная организация_;

г) обеспечивается относительная стабильность личностной идентичности участников событий_;

д) проводится экспликация каузальных связей между событиями_;

е) устанавливаются демаркационные знаки начала и конца повествования Данная последовательность носит исторически случайный характер, как и

доминирующая в западном сознании драматическая форма повестования, которая реализуется в комедии, романе, трагедии и сатире. По характеру описываемой последовательности событий Я-нарративы могут быть восходящими (прогрессивными), стабильными (сохраняющими status quo) или нисходящими (регрессивными)_; в зависимости от временной продолжительности событий, охваченных в рассказе, повествование разворачивается на

макро- или микроуровне. Наконец, возможно включение одних повествований в другие, что символизирует принадлежность индивидуального Я сразу нескольким реляционным контекстам

Многообразие жизненных событий и ситуаций, в которых приходится участвовать индивиду, не соответствует традиционному пониманию личной идентичности как раз и навсегда приобретенного, устойчивого внутреннего ядра или состояния сознания. Индивиду, погруженному в пучину самых разных социальных отношений, требуется "не глубинное, вечное "подлинное" Я, а потенциал для коммуникации и самопрезентации" (24, с 206). Личность может обладать или не обладать стабильной идентичностью в том или ином реляционном поле, но нет никаких оснований рассматривать ее наличное состояние как непоколебимую внутреннюю целостность, считает Джерджен. Идентичность - это достижение не сознания, а отношений. При этом сам контекст социальных отношений представляет из себя сеть взаимных идентичностей, которые постоянно нуждаются в участии друг друга для достижения интеллигибельности Я-нарративов. Таким образом, резюмирует свою мысль автор, "Я-повествования - это не индивидуальные импульсы, которые делаются социальными, это социальные процессы, реализованные на индивидуальной почве"(24,с 210).

Итак, понятие Я производно от функции социальных отношений_; в таком случае требует пересмотра и прежнее представление об индивидуальном характере генезиса значений. Согласно традиционной (философской и психологической) точке зрения, феноменальное Я наделяет значением события и факты внешнего и внутреннего мира и сообщает это значение — посредством языка — другим Обозначение выступает, таким образом, актом индивидуального сознания. Но такая постановка вопроса порождает целый ряд хорошо известных психологических и эпистемологических проблем. Например, нужно объяснить, каким образом внешний мир становится значимым для внутреннего мира индивида (философский аспект), как возможно наделение разными смыслами одних и тех же явлений (культурно-психологический аспект), как люди выражают индивидуальные значения в языке (психолингвистический аспект). Наиболее трудной представляется классическая проблема интерсубъективности: каким образом люди

сообщают друг другу свои индивидуальные значения и добиваются их общности и единства смысла?

Для того, чтобы выйти из замкнутого эпистемологического круга, в котором вращаются традиционные теории значений, необходимо изменить угол зрения на проблему и поставить вопрос о "значении в контексте других", полагает Джерджен Этот шаг будет первым на пути создания принципиально новой, "реляционной" концепции языка и значений, где во главу угла будет поставлен не индивид, а контекст его социальных отношений

Истоки новой концепции следует искать в теоретических работах в области семиотики. В частности, Пирс и Соссюр трактовали общество как "совместное участие в общей знаковой системе, или языке". В таком случае, пишет Джерджен, мы можем рассматривать социальное понимание как продукт подобного участия. С этой точки зрения, не индивид предшествует отношениям как инициатор коммуникации, а конвенции отношений предоставляют ему возможность добиваться понимания Вместе с тем, автор не согласен с семиотической традицией в том, что касается лингвистической природы происхождения значений, и предлагает "заменить текстуальность коммунальностью". "Слова (или текст) не содержат значений внутри себя, они генерируют значения благодаря своему положению в сфере человеческих интеракций. Именно интеракция сообщает языку способность обозначения и именно она должна стоять в центре критического анализа" (24, с 263-264).

В соответствии с данной теоретической установкой Джерджен формулирует некоторые предварительные тезисы реляционной теории значений. Индивидуальное высказывание само по себе не обладает конкретным значением, а только его потенциалом. Для того, чтобы потенциал мог реализоваться, необходимо дополнительное действие (лингвистическое или любое иное) с6 стороны другого участника коммуникации, который так или иначе реагирует на исходное высказывание. Высказывание и дополнительное действие образует первичное отношение, или диаду, которая в одно и то же время производит значение и ограничивает потенциал исходного высказывания (так как из широкого набора потенциальных толкований реакция партнера выбирает какое-либо одно). Дополнительное действие - в единстве

с исходным высказыванием, в свою очередь, также нуждается в дополнении, расширяющем сферу значения, порожденного в диаде. В этом бесконечном процессе увеличения амплитуды значений происходит постоянное их реконcтитуирование в контексте все новых и новых дополнительных действий и новых участников интеракций. "Будет ли мое высказывание иметь смысл - это вне моего контроля, но и вне контроля моего партнера или самого диадического процесса, - подчеркивает Джерджен, - мы обретаем потенциал значения в диаде благодаря нашей вовлеченности в предшествующие отношения... В итоге значимая (осмысленная) коммуникация всегда зависит от длинной совокупности отношений вплоть до реляционных условий общества в целом" (24, с 268).

Совокупность отношений, обладающих значением, является, таким образом, упорядоченной и скоординированной и в этом своем качестве формирует относительно постоянную позитивную онтологию. Такая онтология поддерживает рутинную практику осмысленных интеракций и, вместе с тем, становится почвой для неверного или ложного понимания. Продуцирование значений - это путь к компромиссу и конфликту одновременно

Таким образом, порождение значений - это трудно уловимый динамичный процесс, где понимание языка (или действий) других тождественно достижению успешной (в терминах локальных стандартов суждения) скоординированности общих усилий. Следовательно, "понимание - это не ментальный акт, берущий начало в сознании, а социальное достижение, имеющее место в публичной сфере" (24, с 273).

Конструкционистская трактовка знания как "артефакта социальных сообществ" должна быть распространена и на сам корпус психологических теорий как набора суждений о ментальных внутренних феноменах и их связях с поведенческими (внешними) проявлениями. Руководствуясь тезисом о знании как форме социального дискурса, Джерджен выдвигает ряд аргументов, свидетельствующих, по его мнению, о том, что классический картезианский "словарь ментальных предикатов не имеет эмпирического якоря, так как он не может быть редуцирован к поведенческим актам или выведен из них" (22, с 44). Этот словарь, которым до сих пор пользуются психологи, формируется и используется безотносительно к событиям внешнего мира (включая

поведение субъектов)_; он функционирует в соответствии с "принц ипом циркулярности" (или круговорота) образующих его терминов и представляет собой замкнутую, самореферентную систему "определений в круге".

Действительно, ментальные предикаты в принц ипе не поддаются остенсивному определению: нельзя "указать" на феномен боли или страха подобно тому, как соотносят термин и объект в мире физических явлений. Следовательно, ментальные предикаты могут получить определение только путем сопоставления их с другими ментальными предикатами, причем чем больше сектор совпадения их значений, тем правдоподобнее и убедительнее выглядит их "каузальная" связь. Так, "цель" обычно определяют через понятие "рационального", рациональное является "ментальной силой", те силой "разума", а разум - это способность "рационального мышления" и тд Повышенную эмоциональность считают причиной, препятствующей логическому мышлению_; мышление - это когнитивный акт, а когнитивное определяется как антипод эмоционального_; в таком контексте суждение о противоположности эмоционального и рационального выглядит вполне убедительно

Замкнутость системы дефиниций ментальных предикатов, продолжает Джерджен, делает их аналитически истинными, т е. истинными по определению. Их достоверность обусловливается самой структурой языка, в пространстве которого они функционируют. Другим аргументом в защиту "дискурсивного" прочтения психологического знания выступает тот факт, что все суждения о поведении людей могут быть в прин ципе редуцированы к суждениям о ментальных состояниях. Именно этим и занимается постоянно традиционная психология: описание поведенческих актов никогда не исчерпывается перечислением их пространственно-временных характеристик, оно обязательно включает выявление мотивов, целей, желаний и т д. , т е. внутренних (ментальных) параметров действующего субъекта. Сколько бы ни описывали агрессию в терминах ее физических проявлений, суть этого феномена раскрывается только благодаря постижению его интенционального характера (т.е намеренного нанесения ущерба). Наконец, можно предположительно утверждать, что вообще все высказывания относительно внешнего мира могут быть сведены к

суждениям по поводу ментальных состояний. Общим местом современной психологии является тезис о том, что поведение — это "двойственная функция ситуации и индивида". Между тем, ситуацию обычно определяют как то, что воспринято в качестве таковой индивидом. В таком случае, "реальность" ситуации сводится к индивидуальной перцепции, а онтология - к психологии личности

Приведенные аргументы, разумеется, не ставят своей целью утверждение философского солипсизма, подчеркивает Джерджен. Речь идет лишь о том, что традиционная познавательная схема психологии - "субъект - объект - ментальное представление -знание" — является функцией лингвистических конвенций, принятых западным научным сообществом и освященных традицией западных же стандартов научного дискурса. Интеллигибельность данной системы психологических суждений является "побочным продуктом тавтологии: чем ближе то или иное высказывание к определению в круге (вплоть до абсолютной очевидности принципа циркулярности), тем более разумным или ценным оно представляется" (22, с 45).

Реляционная концепция языка, связывающая его природу и функции с содержанием социальных отношений внутри локального сообщества, является не только средством критической "инвентаризации" психологической науки_; она может послужить отправным пунктом саморефлексии этой дисциплины в ситуации постмодерна. В том или ином виде, с той или иной расстановкой акцентов реляционная интерпретация языка присутствует в большинстве современных научных концепций социо-философского характера. Ее отзвук можно услышать в призывах Рорти отказаться от философских поисков трансцендентной истины, обратившись к прагматическому социальному диалогу_; она обусловливает толкование отношений между знанием и властью у Фуко_; эта концепция составляет ядро философской теории речевых актов, теорий коммуникации, дискурсивного анализа, феминистской психологии. Популяризация этой концепции среди психологов, которые сегодня все чаще задумываются о судьбах человеческой самости в обществе постмодерна, поможет им увидеть ограниченность традиционных представлений о назначении науки и

прояснит исследовательские перспективы дисциплины, придав ей гуманистическую направленность, полагает Джерджен

Многие психологи усматривают в мировоззренческой рефлексии постмодернизма угрозу индивидуальному Я и существованию самой науки о ментальных феноменах. Такой позиции придерживается, в частности, один из старейших представителей гуманистической психологии М Смит, выступивший с резкой критикой "вируса постмодернизма, который заразил трагическим релятивизмом гуманитарные науки и теперь угрожает благополучию Психологии". Главным носителем этого вируса в среде психологов Смит считает К Джерджена и "метапсихологию социального конструкционизма". Опасность данной концепции, по его мнению, состоит в том, что описывая реальную угрозу психологическому благополучию Я, социальный конструкционизм в то же время "парализует любые попытки противодействия этой угрозе" (57, с 405).

По определению Джерджена, "Я" постмодерна является социально насыщенным. Насыщение Я, обусловленное небывалой степенью открытости индивида социальной информации, немыслимым прежде объемом этой информации, а также масштабами социальных контактов и разнообразием ролевых моделей, оборачивается истощением его самости, ее распадением на части или, по выражению Джерджена, "соскабливанием Я". В ответ на непрерывное дробление социальных обстоятельств, мелькающих в калейдоскопе лиц и событий, происходит парциализация Я, его "заселение" частичными, фрагментарными идентичностями Технологии социального насыщения приводят к возникновению так называемых мультифренических состояний, когда индивид испытывает головокружение от бесконечного многообразия окружающей реальности и переживает свою самость как совокупность "популяций" собственного Я. Дробление Я выступает, по Джерджену, прелюдией к сознанию постмодерна

Идеолог социального конструкционизма однозначно связывает свой диагноз насыщенного Я с распространением постмодернистского отношения к миру и человеку. Он имеет в виду позицию радикального релятивизма, которая отрицает правомерность признанных критериев добра и зла, замечает Смит. Но, называя эту позицию дезориентирующей и

головокружительной, Джерджен парадоксальным образом не видит в ней патологии Этот перевернутый взгляд из мир он считает ценной мировоззренческой и научной (психологической) перспективой. Полагая, вслед за Рорти, что всякое знание о внешней реальности факультативно, те необязательно и случайно, Джерджен распространяет данный тезис и на "науку об индивиде", те психологию. Вместо постепенного продвижения в сторону истины он предлагает психологам заняться поиском своего места в той разновидности игры, каковой является социальная жизнь постмодерна. В этих условиях сохранение самости, с точки зрения конструкционизма, сводится к умению избежать ограниченности, налагаемой поглощающей нас "единичной реальностью". Человек постмодерна должен быть открыт множеству голосов, ему не следует объявлять войну неверным, отстаивая свой собственный стиль бытия_; признавая ценность чужих реальностей, он обогащает свою, "греясь под их сенью". Таким образом, заключает Смит, джердженовская радикальная версия психологического постмодернизма "бросает вызов науке и профессии психолога" и лишает эту профессию ее нравственных оснований и социально-критического звучания (57, с 407-408).

Полемизируя со Смитом на страницах журнала "American psychologist", Джерджен отстаивает свое понимание социальной роли психологической науки в эпоху постмодерна. С его точки зрения, постмодернистский взгляд на мир, при всем его неприятии индивидуального субъекта как средоточия европейской философии и культуры, обладает "потенциалом, значимым как для психологии в целом, так и для наших представлений о Я" (21, с 412).

Постмодернистское видение мира демонстрирует нравственное убожество и содержательную ограниченность идеала объективного научного знания. В погоне за этим идеалом исследователи отвергали с порога любые сведения, но опирающиеся на каноническую научную доктрину, т е. данные, полученные путем религиозного, гендерного и прочего специфического социокультурного опыта. Все эти частные истины объявлялись "фольклором", суеверием или ценностно-недостоверным отображением реальности. Однако по мере того, как углубляется самосознание различных культурных и социальных сообществ, евроамериканская психология стремительно теряет свой авторитет и

непредрекаемое право на арбитраж. "Психология не может доказать справедливости своего способа конструирования реальности помимо ссылок на те самые методы, которые эту конструкцию воплощают" (21, с 413). Аналогичные проблемы возникают и применительно к традиционному языку этики как науки о добре и благе. Претензии на владение абсолютными моральными принципами точно тек же разделяют, дискриминируют и унижают людей, как и "истины" психологической науки

Вместе с тем, признание проблематичности прежних идеалов истины и блага не равнозначно отказу от эмпирических научных поисков или нравственных размышлений, как думает Смит. Напротив, новое понимание природы и функций языка сообщает и новое толкование традиционным устремлениям ученых и моралистов. Постмодернистский образ мысли не тождественен защите какой-либо тоталитарной, склонной к доминированию мировоззренческой доктрины_; как раз наоборот, он утверждает иной тип рефлексии и предлагает рассматривать любые "пропозиционные реальности" как локальные, временные, политические. "Мышление постмодерна нисколько не препятствует исследовательской практике и моральным размышлениям, -подчеркивает Джерджен, - скорее оно советует нам поместить и то, и другое в более широкий культурный и исторический контекст" (21, с 414). В этом контексте право на существование имеют и историко-психологические исследования, и поиск регулярностей в мире психологических явлений, и разработка социально-ценностных программ нравственного и политического совершенствования Единственное, что не является правомерным с точки зрения постмодернизма - это принудительное распространение тех или иных "истин" за пределами конкретного сообщества

Постмодернизм, продолжает Джерджен, демонстрирует ограниченность, локальность любых принятых языков и призывает к изучении потенциалов, заложенных в альтернативных способах описания мира и человека, - с учетом их социокультурного многообразия. Потому здесь не признается традиционное деление науки на фундаментальную (чистая теория) и прикладную. Всякое "чистое" исследование, несмотря на его попытки пользоваться универсальным языком теоретических абстракций, неизменно

ограничено культурным и локальным пространством и определенной онтологией сознания, прежде всего евроамериканской, где язык выступает "зеркалом" реальности "В отрыве от коммунальной практики теория утрачивает всякие основания для своего значения" (21, с 414). Следовательно, "чистые" теории могут широко применяться в публичной сфере, те в сфере непосредственной общественной практики — в пределах социальной договоренности ее субъектов. Поэтому постмодернизм призывает к изменению наличных исследовательских приоритетов. Важнейшей частью работы психолога становится погружение в "мирскую суету" и текущие заботы повседневности. Этот процесс облегчается благодаря реляционной интерпретации языка, которая делает возможным деятельное участие профессиональных психологов в подготовке социально-политических и культурных программ общественного переустройства. Психологи, говорящие на языке постмодерна, не должны опасаться морально-ценностных суждений_; как раз напротив, им следует "присоединить свой голос к культурному диалогу относительно "должного""(21, с 415). Кроме того, предоставляя социальным сообществам способы теоретического осмысления человеческой самости, способностей и параметров Я, механизмов его трансформации и развития, психология постмодерна превращается в мощный ресурс культурных интеллигибельностей. Наконец, ситуация постмодерна побуждает психологию расширять диапазон доступных ей "языков", те способов общения с миром и манипулирования информацией. Овладевая новейшими средствами массовой коммуникации, психологи вступают в сферу прагматических связей с реальностью как равноправные партнеры деловых людей, политиков, социальных работников и педагогов

Резюмируя перспективы постмодернистской переориентации психологической науки в рамках социального конструкционизма, Джерджен подчеркивает, что эта дисциплина обретает подвижность, открытость и способность к новациям Обращенная к человеку, социальная психология XXI в. будет содействовать обогащению, а не исчезновению его Я

P XAPPE И ДИСКУРСИВНАЯ ПСИХОЛОГИЯ

Реляционная концепция языка К Джерджена и его толкование социальной психологии как интерпретирующей научной дисциплины, которая занимается экспликацией значений психосоциальных феноменов "здесь и теперь", в своих существенных аспектах близки новейшим исследования а жанре дискурсивной психологии. Дискурсивная психология, или психология дискурсивного анализа возникла на рубеже 80-90-х годов в Великобритании (университет г. Лафсборо и Оксфордский университет)_; сегодня она имеет своих сторонников как в Европе (Италия, Испания. Нидерланды), так и в ряде университетов США и Канады Ведущими теоретиками этого направления являются британцы Р Харре, Дж Поттер, Д .Эдвардс, американец Ян Паркер, профессор из Утрехта Дж Шоттер

Собственно психологическая версия дискурсивного анализа социальных явлений обозначилась как специфическая исследовательская область в рамках более широкого мультидисциплинарного течения, которое объединяет попытки осмысления социальных функций обыденной речи и конверсации силами лингвистики, философии и социологии. В программу подобных исследований входят структурный анализ последовательностей речевых актов, микросоциальный (этнометодологический) анализ языковый конвенций и шаблонов в пределах локальных дискурсивных практик, изучение роли дискурсов в формировании методов науки, социология знания как дискурсивной деятельности в контексте культуры, философский анализ процессов дискурсивного конституирования культурных образований в традициях Фуко. На этом интеллектуальном фоне специфика дискурсивной психологии может быть описана как изучение дискурсивного процесса, который понимается предельно широко. Речь идет не просто о цепочке "рассуждении", выраженных посредством языка, но о структурированой последовательности интенциональных актов, приводящих в движение ту иди иную знаковую систему (включая обычную речь), которая представляет собой результат совместной (социальной) деятельности (10, с 4-5). Положение о социальном происхождении явлений, которые традиционная психология относит к области интрапсихического,

является принципиальным для дискурсивной психологии и ставит ее в один ряд с исследованиями социоконструкционистского характера. Не случайно теоретики дискурсивной психологии рассматривают конструкционизм Дерджена как ближайшую метатеоретическую предпосылку своей исследовательской работы, ключевым элементом которой выступает тезис о социальных отношениях как смыслосозидающих факторах образа повседневности

Очевидно, что социиоконструкционистская ориентация дискурсивного анализа как психологической "теории и метода изучения социальной практики и действий, ее составляющих", ставит это направление в оппозицию доминирующей когнитивистской парадигме в общей и социальной психологии (49, с 383). По мнению Р Харре, становление дискурсивной психологии сопровождалось сдвигом на уровне метатеории: позитивистская индивидуалистическая схема "науки о ментальных репрезентациях" уступила место анализу социального генезиса психологических феноменов, освобожденных от традиционного груза "двойной метафизики" (35. с 6). Р Харре был одним из тех, кто вместе К Джердженом стоял у истоков "альтернативной" психологии. Еще в 70-е годы он разработал концепцию социальной психологии как науки о социальных значениях, которые вырабатываются в процессе интеракции согласно правилам "локальной этнографии" (32). Спустя полтора десятилетия базовые установки этой концепции, названной "этогеническим подходом", получили новое звучание в рамках дискурсивной психологии. Поэтому этогеническую психологию Харре с полным основанием можно считать не только одной из ранних версий социального конструкционизма, но и прообразом современной психологии дискурсивного анализа

Авторитет Р Харре как теоретика социальной психологии сегодня весьма высок_; об этом свидетельствуют как регулярные публикации его статей в ведущих психологических журналах, так и индекс цитирования его монографий, особенно в работах социоконструкционистского направления. Между тем, социальная психология не исчерпывает сферы научных интересов профессора философии из Оксфорда. До выхода в свет его первой книги, посвященной проблемам социальной психологии (в соавторстве с

П Секордом)¹ Харре был известен преимущественно как специалист в области философии науки. Однако, начиная со второй половины 70-х годов он публикует серию исследований, посвященных разработке антипозитивистских моделей социальной психологии и психологии личности. В этих работах анализ философских оснований научного знания конкретизируется как проблема онтологии, эпистемологии и метатеории социальной психологии. Научная и философская эрудиция, присущая Харре, позволяет ему разнообразить мета-анализ психологической теории неожиданными примерами и аналогиями из области естествознания, хотя, как приверженец социального конструкционизма, он вовсе не считает естественнонаучные модели знания адекватным средством для постижения сферы психосоциального. Философские и психологические идеи Харре, пишет критик Т.Рен, нередко воспринимаются как "психо-ересь", поскольку они не соответствуют "канонам истеблишмента" - ни философского, ни психологического. Этогенический подход акцентирует социопсихологические функции различных "речевых актов" - Я-нарративов, самоописаний, самоотчетов, автобиографических повествований и т.п Здесь выходит на первый план эвристическая ценность для психологии микросоциального и лингвистического анализа типичных "речевых ситуаций" (приветствие, изъявление благодарности, представление обществу незнакомого лица и т д), а также необходимость структурной дешифровки социальных ритуалов и шаблонных последовательностей действий. С этой точки зрения, продолжает Т Рен, этогенический анализ представляет собой набор "неколичественных процедур по извлечению основополагающих правил социального взаимодействия" (69, с 2б). В основании же всех этих "еретических" манипуляций с речевыми актами и ситуациями лежит весьма здравое и хорошо известное "диалектическое положение о том, что Я конституируется посредством социальных отношений". Двигаясь в направлении, намеченном Дж Г Мидом и Дж М Болдуином, Харре просто "пошел дальше других и преуспел в своих попытках показать, как именно должна выглядеть этогеническая социальная психология, или психология отношений", - считает Рен. (69, с 26).

' Нагге R. , Secord Р F. The explanation of social behaviour. -N.Y., 1973 - 332 p.

В основу этогенической модели Харре были положены два принципиальных критических тезиса

а) антибихевиористское утверждение о том, что человека следует рассматривать как субъекта собственных действий, самостоятельно организующего и направляющего свои поступки, а не как пассивного проводника стимулов среды_;

б) антикогнитивистское понимание ментальных процессов как результата межличностного символического взаимодействия, где психика выступает собирательным термином для описания дискурсивной деятельности, характерной для индивида в пределах локального сообщества

Предпосылкой новой психологии послужила обстоятельная критика традиционной социопсихологической парадигмы и ее философских оснований (эмпиризма, юмовской концепции причинности и механистического образа человека). Альтернативная концепция социального поведения предполагает, по мысли Харре, выявление и идентификацию "генерирующих внутренних механизмов" этого поведения, в чем, собственно, и заключается задача этогенического анализа Самоуправление индивида посредством "механизмов, генерирующих поведение", происходит в строгом соответствии с теми социальными значениями, которые индивид приписывает структурным элементам локальной ситуации. Следовательно, для того, чтобы понять социальное поведение личности, необходимо проникнуть в мир тех социальных значений, которые составляют основу поведенческих актов Ведущая роль в экспликации социальных значений принадлежит эмпирическому анализу "отчетов-объяснений", или высказываний субъекта действий по поводу совершаемых им поступков и тех значений, которые он приписывает этим поступкам и ответным реакциям других участников интеракции. Инструментом таких объяснений в повседневной жизни служит обычная речь. Поэтому "главным техническим средством этогенического анализа становится анализ речи действующих лиц" (32, с 284). Для овладения этой техникой Харре предлагает воспользоваться приемами изучения языка повседневного общения, разработанными философами Оксфордской школы лингвистического анализа. Вместе с тем, социальному психологу необходимо выявить структуру локального социального взаимодействия, в контексте которого протекает речевая деятельность субъектов. Для этого требуется "хорошая

микросоциология", например - теория и техника этнометодологии. Овладение всеми этими аналитическими средствами избавит психологов от "интуитивных, непрофессиональных концепций структуры и значения социальных интеракций" и сделает возможном "плодотворный союз микросоциологии и социальной психологии", считает Харре (32, с 284).

Альтернативная - этогеническая - психология должна, таким образом, стать теорией интеллигибельных и корректных социальных действий, или действий, понятых в терминах их социальных значений, выраженных и воспринятых компетентными участниками интеракции (32, с 290). Социальное действие, обладающее значением, - это действие, которое понятно и уместно в рамках "локальной этнографии", оно построено и "прочитано" в соответствии с принятыми шаблонами и конвенциями. Причем последовательность актов, структурирующих локальную ситуацию взаимодействия, определяется именно на уровне их значений Уяснение этого обстоятельства (составляющего ядро этнометодологии) является непременным условием для овладения приемами этогенического анализа, подчеркивает Харре. Для энтогенической психологии безразлична "субстанция" действия, которое подлежит анализу: и речь, и жест, и поза, и стиль или способ осуществления социального акта расценивается здесь как равноправные и равновозможные средства передачи значения. Значение же - в контексте локальных интеракций -идентифицирует себя таким образом, что всякое действие, совершаемое здесь и теперь, самим фактом своего совершения здесь и теперь удостоверяет свою интеллигибельность (постижимость для других) и уместность (соответствие нормам "локальной этнографии"). Эти ключевые атрибуты - интеллигибельность и уместность - социальное действие приобретает только в том случае, если участники локальной ситуации воспринимают его как часть сиюминутной структуры взаимодействия (рукопожатие будет узнаваемо и уместно только как элемент церемонии приветствия, в иных же структурных обстоятельствах оно станет просто носителем физических параметров прикосновения). Микросоциологический анализ позволяет выявить и квалифицировать порядок действий, образующих структуру данной интеракции_; анализ "объяснений" служит для идентификации когнитивных ресурсов, с помощью

которых люди вырабатывают "совместный продукт" интеракции -образец, или шаблон осуществления именно того социального акта, который, согласно их представлениям, требуется в данных обстоятельствах

Принципиальное различие этогенической и традиционной психологии, продолжает свою мысль Харре, связано с их принадлежностью к разным типам научного знания. Традиционная психология - как "аналог физики" - относится к разряду наук параметрических, занятых измерением меняющихся параметров, которые при этом сохраняют идентичность своих функциональных свойств (давление остается давлением при изменении температуры и объема). Этогеническая психология тяготеет к дисциплинам структурным (типа лингвистики, органической химии или молекулярной генетики). Эти дисциплины изучают трансформацию уже сформированных структур и их превращение в некоторый конечный продукт, в котором исходные структуры (например, молекулы ДНК) утрачивают свою прежнюю форму, но не разрушаются и не исчезают. В социальном мире таким "конечным продуктом" выступает интеракция, поэтому задача социального психолога состоит в том, чтобы найти те шаблонные структуры, которые сделали возможной данную интеракцию

Этогенический анализ позволяет выявлять подобные структуры как в самих социальных действиях, так и в экспликации их значений в ходе "объяснений". Такие шаблоны Харре называет правилами и планами. Правила представляют собой универсальные (для данной "локальной этнографии") структурные лекала, которые являются устойчивыми элементами когнитивных ресурсов любого социально компетентного индивида в пределах конкретного сообщества. Планы вырабатываются индивидуально для решения единичных задач, требующих когнитивной импровизации. Социальные действия, которые осуществляются в соответствии с правилами и планами, становятся частью локальной структуры взаимодействия и приобретают тем самым свойство интеллигибельности. Являясь социальными конвенциями, или нормами, правила управляют социальным поведением в соответствии со своей собственной структурой, т е. безотносительно к интрапсихической сфере мотивации. Таким образом, резюмирует Харре, этогеническая психология предполагает одновременное

решение двух задач - аналитической, связанной со структурным осмыслением "продуктов" социального взаимодействия, и генетической, состоящей в выявлении исходных шаблонов, их структуры и форм репрезентации в социальных .действиях и когнитивных ресурсах социально компетентных участников интеракций Отличительной чертой этогенического подхода является отказ от интерпретации социального поведения в терминах каузальности. Объяснения, которые люди дают своим поступкам, нельзя считать интроспективным поиском их причины, хотя иной раз "объяснения могут заимствовать риторику каузальности... Обычные люди по ходу своих обычных действий объясняют их главным образом для того, чтобы сделать интеллигибельными и уместными", - подчеркивает Харре. Эти объяснения служат "технической цели понимания (verstehen)", обеспечивая интерпретацию действий как надлежащих, корректных элементов в цепи интеракций (32, с 292, 299). Что же касается причин социального поведения, то с этогенической точки зрения, их познание вряд ли возможно, так как эти "причины" обычно имеют идиосинкразическую, неповторимую природу

Необходимость, которая связывает между собой определенные социальные или речевые акты и задает их непреложный порядок, это не каузальная, а моральная либо контекстуальная (семантическая) необходимость. Акцентируя нормативный характер социальных явлений, психолог обязан помнить, что "это может быть нормативность либо в смысле социальных норм действия, либо в смысле семантических норм дискурса... но ни в коем случае это не будет... необходимостью каузальных законов, которые обозначаются в языке терминами долженствования" (12, с 87). Как и Джерджен, Харре полагает, что "социальные универсалии невозможны", а идея социального детерминизма принадлежит социальной мифологии (32, с 304). Разделяя идею Джерджена об изменчивости и нестабильности социальных феноменов, создатель этогенической психологии считает проблематичным переход от анализа "локальных этнографий" к построению универсальных систем социального поведения. Социальные науки, в том числе и психология, могут предоставить данные только об отдельных социальных

образованиях, их внутренней, локальной практике и отношениях социально компетентных субъектов

"Этогечическое" изменение облика социальной психологии в работах Харре 70-х годов означало не что иное, как переосмысление предмета и задач этой дисциплины в духе антисциентизма и анти-индивидуализма. Десятилетие спустя, когда эти же тенденции явственно обозначились в движении психологического конструкционизма, Харре выступил с идеей "расширения парадигмы" (31). Он предложил свою версию конструкционисткого преобразования социальной психологии, которая, по мнению комментаторов, служит подтверждением и развитием этогенической концепции (28, 69).

Как и Джерджен, Харре предваряет позитивную программу критикой когнитивизма, главным недостатком которого он также считает "очередное, пусть и неумышленное изобретение картезианского велосипеда" (61, с 21). Идея когнитивистов о существовании неких внутренних механизмов, скрытых "за" наблюдаемой поведенческой и речевой активностью людей (или ментальных процессов преобразования информации, принадлежащих разуму как "субстанции"' внутри телесной оболочки индивида и поддающихся компьютерному моделированию) представляется Харре в корне ошибочной. Эта точка зрения дублирует "реализм физических интерпретаций", когда, например, доступные наблюдению термодинамические процессы рассматриваются как обусловленные латентной трансформацией молекулярных образований (35, с 5). Как отмечалось во введении, Харре защищает прин цип двойной онтологии психологического знания — физиологической и конверсационной. Когнитивизм предлагает ввести третье онтологическое измерение — сферу интрапсихических атрибутов ментальной субстанции. В результате психология неизбежно попадает в западню причинно-следственных объяснений и начинает бесплодный поиск каузальных связей между внешним (поведением) и внутренним (ментальные процессы).

Риторика каузальности, продолжает свою мысль Харре, вскрывает две предпосылки когнитивизма как научной идеологии - сциентизм и индивидуализм Данные предпосылки, которые до сих пор составляли традиционное основание всякой психологической

концепции, претендующей на статус "строгой науки" , на самом деле выступают специфической формой "правил поведения в культуре". Эти правила образуют фундамент современных западных (в особенности - североамериканских) стандартов жизни, т е. определяют тип политического и морального порядка ("индивидуалистический технологизм"), слепком с которого и являются метатеоретические прин ципы когнитивной психологии. Для изменения сложившегося положения вещей необходимо расширить психологическую парадигму таким образом, чтобы составной частью психологического (и в особенности социопсихологического) анализа стало осмысление морального порядка, доминирующего в социальном сообществе - как среди объектов, так и среди носителей психологического знания

Исходный тезис расширенной модели социальной психологии состоит в том, что "поведение есть осуществление системы верований, где язык играет особую и ни с чем не сопоставимую роль" (31, с 4). Индивидуальное осуществление системы верований обычно связывают с понятием мысли, публичное - с конверсацией или каким-либо иным типом "преднамеренной практики". Содержание данного тезиса, по замечанию автора, вполне соответствует установке конструкционизма, поскольку то, что подразумевает здесь термин "верования", становится таковым только благодаря овладению лингвистическими средствами культуры, или грамматикой социокультурного дискурса (61, с 23).

Новая парадигма изменяет "самый уровень появления психического", теперь это уровень поведения, наделенного значением благодаря намерениям действующих лиц и ответными реакциями других. "Явление, подлежащее психологическому изучению, - поясняет свою мысль Харре, - есть то, что задается соответствующим словарем и характером его использования" (61, с 20). Область психосоциального - это область отношений между членами социального сообщества - отношений, которые создаются и поддерживаются посредством речевых актов_; их главным мотивационным основанием служит сохранения морального стандарта сообщества, т е. поддержание сложившегося морального порядка. Очевидно, что в таком случае первостепенная

роль в социопсихологическом исследовании должна принадлежать психо- и социолингвистике

В соответствии с новой парадигмой трансформируется вся структура работы социального психолога. На первый план выходит изучение семантики интенциональных действий социальных субъектов. "Человеческое поведение, - пишет Харре, - это своего рода текст, отношения же между его внутренними частями - семантической, а не каузальной природы" (31, с 4). Иными словами, действия анализируются теперь через призму приписываемых им социальных значений (этогенический подход), или в терминах намерений их субъектов. Кроме того, постулируется первичность (как логическая, так и временная) коллективного "местоположения" интрапсихических процессов по отношению к индивидуальным, психологическим их проявлениям. Реализуя ключевое положение концепции Выготского о мысли как интериоризованной речи, Харре подчеркивает: "Поскольку рассуждение (дискурс) в своей первичности является общественным и лишь в своей вторичности оно индивидуально, то и познавательная способность... первично является общественной и социальной и только вторично - частной и индивидуальной" (10, с 4). Наконец, социальное действие рассматривается как часть локального морального порядка, те в контексте своего реального конституирования, а не как элемент смоделированного "технико-каузального" пространства (которое само, подобно лаборатории когнитивистов, принадлежит этому порядку).

Соблюдение последнего требования избавляет новую социальную психологию от некритического заимствования суждений здравого смысла и морально-политических предрассудков, считает Харре. Инструментом обязательной критической соморефлексии дисциплины выступает анализ обычного языка и его употребления ("следования правилам") в традициях Витгенштейна. Тем самим лингвистический анализ превращается в предварительный этап собственно психосоциальной работы, причем в поле зрения социального психолога должно находиться как повседневное манипулирование психологическими понятиями, так и профессиональное их использование в научной практике. Этот метод открывает перспективы для переосмысления наработанных социально-психологических категорий, с одной

стороны, и изучения психосоциальных феноменов в терминах дискурса, с другой

Перечисленные задачи образуют проблематику психологии дискурсивного анализа, которая, в соответствии с общей метатеоретической установкой социального конструкционизма, занимается изучением смыслосозидающей активности людей и формирования значений в мире повседневности посредством символического взаимодействия в соответствии с локальными правилами дискурсивной корректности Однако, считая дискурсивную психологию практическим опытом конструкционизма, Харре, в отличие от своих американских коллег, одновременно видит в ней "плод второй когнитивной революции" (10, 35). Ошибка когнитивизма первой волны состояла, по его мнению, не в том, что он занялся изучением ментальных актов и состояний_; в этом как раз состояла заслуга первой когнитивной революции, развенчавшей бихевиоризм. Ее недостатком, "который пытается исправить вторая когнитивная революция, является абстрагирование когнитивной активности и перевод ее в формальный процесс" (10, с 14). К сожалению, новейшая трансформация когнитивизма (в которой участвует и один из его родоначальников психолог Дж Брунер) по большей части протекает вне дисциплинарных рамок психологии_; ее пионерами стали философы, социологи, лингвисты, специалисты в области теории коммуникации. Опираясь на работы Витгенштейна, они решились, "вооружившись бритвой Оккама", отсечь абстракцию информационно-ментальных процессов и возвратить когнитивную деятельность туда, где находятся ее подлинные "истоки" и "среда обитания" - в пространство социального дискурса (35, с 6-7) Таким образом, психология получила возможность заняться своим непосредственным делом -изучением дискурсивных (социально-символических) оснований психологических феноменов

Диапазон интересов дискурсивной психологии достаточно широк. Он включает такие разноплановые явления, как конверсационный статус и разделение дискурсивных полномочий субъектов высказываний, локальная дискурсивная практика как воплощение конкретного типа морального порядка, психосоциальное конституирование феномена "Ты" посредством диалога, дискурсивные функции воспоминаний и даже "семантика

покашливаний" как разновидности речеподобного символического взаимодействия Особой популярностью в ряду объектов дискурсивно-психологического анализа пользуются эмоциональные состояния и процесс формирования Я

Изучение эмоций с позиций социального конструкционизма уже имеет богатую традицию, которая представлена разными дисциплинарными подходами -кросс-культурным (антропологическим), сравнительно-историческим,

социологическим, лингвистическим, социально-психологическим. Их общим отправным пунктом служит убеждение в необходимости "переключить внимание с физиологии индивидов на процесс развертывания социальных практик", которые и формируют эмоциональны опыт своих субъектов (59, с 5). Первой попыткой систематизации и обобщения междисциплинарных конструкционистских исследований феномена эмоций стала коллективная монография, вдохновителем и редактором которой был Р Харре (59). В предисловии к этой монографии, освещающей как теоретическую, так и эмпирическую работу в области психологии, социологии и лингвистического анализа эмоций, Харре формулирует принципиальную метатеоретическую установку новой концептуальной модели -интерпретацию эмоциональных проявлений в терминах локальных словарей и характерных способов употребления эмоциональных понятий в рамках культурных сообществ

Конструкционистская позиция, пишет Харре, помогает развеять традиционную "онтологическую иллюзию" философов и психологов, полагавших, что термины языка, связанные с тем или иным эмоциональным состоянием, указывают на некие абстрактные сущности, которые существуют где-то за пределами слов-обозначений. Эти сущности ошибочно отождествлялись с наблюдаемыми соматическими состояниями, сопровождающими те или иные эмоциональные проявления_; в результате изучение эмоций сводилось к измерению их физиологических параметров и наблюдению за телесными изменениями. Между тем, эмоциональные проявления обусловлены "работой упорядочивания, отбора и интерпретации, от которой зависят наши действия по управлению фрагментами жизни" (59, с 4). Не существует эмоциональных абстракций, есть только конкретная

социально-дискурсивная практика их создания и функционирования в соответствии с локальными лингвистическими ресурсами и репертуаром социальных действий Ограниченные рамками этих ресурсов, психологи, обращаясь к проблеме эмоций, попадают в ловушку суждений здравого смысла и Превращают имплицитную (чаще всего западноевропейскую) совокупность эмоциональных понятий в прототип общей психологической теории эмоций. Именно этим объясняется ограниченный набор эмоциональных феноменов, которые кочуют из одного экспериментального исследования в другое: анализу подлежат либо те эмоции, чьи физиологические аспекты легко поддаются измерению (страх), либо те, что несут особую социальную нагрузку и современном западном обществе (агрессия).

С конструкционистской точки зрения, адекватное толкование эмоциональных проявлений возможно только на путях их изучения как контекстуального дискурсивного феномена. Социально-психологический анализ должен предваряться лингвистическим анализом словарей эмоциональных терминов и условий их применения. Изучение специфического функционирования эмоциональных понятий как элементов дискурса позволяет не только сопоставить эмоциональный опыт разных культур, но и дает ключ к пониманию экзотических либо исторически утраченных эмоциональных состояний, подчеркивает Харре. Эмоциональные словари теснейшим образом связаны с типом имманентного культуре морального порядка, т.е.с набором культурно одобренных норм, обязательств, ценностей и прав. Понятно, что зависть и ревность невозможны в сообществе, не ведующем права личной собственности, а эмоциональные терзания кальвиниста немыслимы в контексте туземных африканских культов. Но если эмоции - это часть специфического морального порядка, то "становится очевидным их предписательно-запретительный характер". Более того, присущее эмоциональным состояниям нравственное измерение переводит их из "из страдательной категории аффектов в разряд намеренных действий", что в свою очередь позволяет рассматривать эмоции как "шаблоны поступков в пределах данного морального порядка" (31, с 9). Таким образом, психолог получает возможность увидеть в инидивидуальных эмоциональных проявлениях продукт социального взаимообмена в контексте

дискурсивного сообщества. Такой подход позволяет интерпретировать эмоции как элемент "языковых игр", осуществляемых "по правилам" культуры (59, с 5-6).

Эмпирический материал, накопленный сегодня в работах социальных аналитиков конструкционистской ориентации, позволяет сформулировать три предварительных тезиса, которые, по мысли Харре, должны стать фундаментом дискурсивно-психологической теории эмоций

а) условием применения эмоциональные терминов языка служит определенный тип телесного возбуждения, но эмоциональные понятия не являются "именами" или обозначениями совокупности физиологических параметров, так как идентичные физиологические реакции могут сопровождать совершенно разные эмоциональные состояния_; поведенческие же эквиваленты эмоциональных понятий -это результат социо-культурных конвенций_;

б) все эмоции суть интенциональные акты (мы боимся "чего-то", грустим "о чем-то", гордимся "чем-то" и т п .)_;

в) эмоциональные термины всегда употребляются в соответствии с локальным типом морального порядка и несут нравственную (предписательно-запретительную) функцию (59, с 8).

Цель конструкционистского переосмысления психологии эмоций, резюмирует свою мысль Харре, заключается прежде всего в том, чтобы акцентировать роль двух социальных факторов, оказывающих решающее воздействие на индивидуальный эмоциональный опыт. Это - "локальный язык и локальный моральный порядок". Осмысление именно этих факторов образует стержень новейших дискурсивных исследований эмоций, получивших название "эмоциологии". Это "изучение развития и изменения локальных способов классификации, нормативного построения и описания эмоциональных проявлений как выражения некоторых форм взглядов" (10, с 9). Эмоциональные термины рассматриваются здесь как невербальные средства выражения суждений или оценки. Такие суждения беспредпосылочны и спонтанны, они существуют в виде культурных навыков, которые, в свою очередь, воплощают специфический моральный порядок. Индивидуальный эмоциональный опыт выступает, таким образом, частным выражением общественно выработанных суждений

Сегодня в литературе выявлены и описаны четыре базовых варианта эмоциональных проявлений как выражений суждения: это эстетические переживания (например, отвращение)_; моральные оценки (гнев предваряется моральной квалификацией действий обидчика)_; констатации на уровне здравого смысла (страх как дискурсивный показатель скрытого источника опасности)_; социальное поведение (смущение как признак несоответствия действий субъекта известным ему моральным или ценностным стандартам).

В начале 90-х годов Харре и некоторые его единомышленники (ЛЛангенхоф, Дж Шоттер, Б Дэвис, М .Петерс, Д Хоуи) обратились к проблеме переосмысления категории "Я" и понятия "самости" под углом зрения философской психологии Витгенштейна. Эти исследования дали новый импульс развитию дискурсивной психологии в направлении, близком психологическому постмодернизму К Джерджена. И в том, и в другом случае под сомнение ставится правомерность толкования "Я" как "индивидуального достижения", константного носителя ментальных атрибутов или интрапсихического резервуара механизмов индивидуальной само детерминации_; в обоих случаях на первый план выдвигается методологический прин цип интерпретации Я как продукта и субъекта социального процесса лингвистического взаимодействия. Вместе с тем, дискурсивная психология ориентируется на иные интеллектуальные авторитеты_; вместо философской риторики постмодернизама последователи Харре опираются на труды Выготского и Бахтина, выдвинувших гипотезу о дискурсивной природе ментального и "имманентности культуры социальной дискурсивной практике" (37, с 52).

Дискурсивное толкование феномена "Я" предполагает отказ от метафизической постановки вопросов, которые, как показал Витгейнштейн, имеют грамматическую природу. Изучение того, что традиционная психология подразумевала под "трансцендентальным эго", должно начинаться с экспликации правил употребления в языке психологических терминов, в частности - с грамматики местоимений первого лица. С этой точки зрения, местоимение "Я" выступает элементом "языковой игры"_; высказывания, содержащие это местоимение, носят перформативный характер: они демонстрируют привязанность своего содержания к "моральному

порядку" дискурсивного сообщества, внутри которого они функционируют. Значение высказывания "Я чувствую боль" может быть выявлено только опосредованно, через овладение социально принятым (конвенциональным) смыслом того, что называется "ощущением боли". В ходе конверсации "Я" употребляется как средство идентификации субъекта высказывания в качестве "говорящего", оно функционирует как часть перформативного высказывания, в котором реализуется определенный моральный опыт - "констатация принадлежности содержания высказывания соответствующему моральному универсуму". Таким образом, "психология самосознания подчиняется грамматике местоимений первого лица и потому ее научное изучение должно стать изучением энтографий систем моральных обязательств" (61, с 26). Функции, которые местоимение "Я" выполняет в процессе конверсации, это не референтные функции (нельзя "указать" на ощущение боли), равно как конверсации, где доминирует категория "Я", обычно не содержат фактических описаний. Само употребление этого местоимения уже предполагает приверженность субъекта высказывания некоторой "форме жизни", или моральному порядку. Поэтому "психология Я не может базироваться на феноменологии структур сознания, она должна быть частью антропологии и истории моральных универсумов" (61, с 26).

Итак, с точки зрения дискурсивного анализа, психология Я - это не теория индивида или личности, а социальная психология человеческой самости как результата и действенного компонента дискурсивной практики. Конкретизацией этой идеи стала "позиционная теория дискурсивного продуцирования множественных "Я", которую Р.Харре разрабатывает в последние годы вместе с психологом Л Лангенхофом и представительницей феминистского постструктурализма Б Дэвис (17_; 37).

Позиционная теория- (буквально - теория "позиционирования" (positioning), т е. наделения себя и других участников конверсации определенным "местоположением", статусом и полномочиями в контексте актуальной дискурсивной практики) опирается на этогеническую психологию и некоторые положения психосоциолингвистики. По мнению Дэвис и Харре, названные подходы сближает признание особой "социальной силы" дискурсивной практики как средства конституирования реальности,

а также внимание к процессу продуцирования индивидуальной субъективности по мере освоения этой практики отдельными членами социального сообщества (17, с 43). Разработка позиционной теории сопровождается уточнением и экспликацией ключевых категорий дискурсивной психологии (дискурс, дискурсивная практика, конверсация, субъект) и введением в научный оборот нового теоретического понятия - позиции как конверсационного явления. По замыслу авторов, это понятие должно стать основным инструментом познания "способов осуществления индивидуального бытия". Оно призвано высветить динамические стороны дискурсивного процесса, которые до сих пор были скрыты за фасадом статичного, нормализованного представления о социальной роли. Если традиционный социально-психологический термин "роль" ограничивает дискурсивный образ и поведение индивида жестким набором рутинных параметров, заданных "извне", то понятие позиции, напротив, демонстрирует потенциальное многообразие дискурсивных практик и обликов участников конверсации, которые располагают свободой выбора своего субъективного Я. В первом случае роль очерчивает сюжет и средства, которыми может воспользоваться говорящий_; во втором - "дискурсивная практика определенным образом конституирует говорящих и слушающих и в то же время служит ресурсом для последующего обсуждения ими своих будущих позиций". Иными словами, "позиция - это то, что создается в процессе и посредством разговора по мере того, как говорящие и слушающие выявляют себя как личности" (17, с 62). Тем самым позиция становится действенным элементом социальной жизни

Позиционная теория, продолжают Дэвис и Харре, исходит из "имманентной" концепции языка как явления, существующего только в практике своего использования. Соответственно, в качестве "имманентных" рассматриваются здесь и те правила (конвенции), которые упорядочивают языковую практику, организуя конверсацию в виде последовательности речевых актов. Эти правила не существуют отдельно от деятельности, которой они управляют, те в качестве заранее сформулированных, трансцендентных структур_; они представляют собой "отчетливые формулировки нормативов внутреннего порядка, имманентно присущего конкретному виду продуктов человеческой деятельности,

таких, как конверсация конкретных людей в конкретных обстоятельствах" (17, с 44). С этой точки зрения, термин "позиция" можно считать "имманентным" антиподом "трансцендентного" понятия роли как организационной структуры дискурсивной практики

Под дискурсивной практикой Харре и Дэвис понимают все возможные (в том числе и невербальные) символические способы продуцирования психологических и социальных реальностей. Дискурс - это институализированная (политическая, культурная, дисциплинарная или существующая на уровне малых групп) форма применения языка или подобных ему знаковых систем. С помощью дискурсов создаются версии реальности, так как знать что-либо означает знать в терминах одного или нескольких дискурсов. В определенной мере социально-теоретические функции дискурса сопоставимы с ролью концептуальных схем в философии науки это то, благодаря чему некоторое явление получает свою определенность. Вместе с тем, концептуальная схема представляет собой набор статичных интерпретационных репертуаров, которыми владеет индивид (исследователь или теоретик)_; дискурс же может быть описан как "многогранный публичный процесс, посредством которого осуществляется динамичное, постепенное достижение значения" (17, с 46). Дискурс не только конституирует реальность для своих носителей, он одновременно продуцирует и их собственную субъективность как единство тождества личности и динамики ее множественных "Я". Продуцирование множественных Я - этой "быстротечной панорамы мидовских "me"" - происходит в ходе конверсационного взаимодействия

Конверсация как элемент дискурсивной практики разворачивается в виде упорядоченной последовательности совместных действий (речевых актов) ее участников, добивающихся взаимной социальной определенности этих действий Речевой акт приобретает свойство социальной определенности (т е. получает социальное значение) в том случае, если он принимается в качестве такового всеми участниками коньерсации. Социальное значение высказанного в речевом акте, в свою очередь, зависит от распределения позиций собеседников "внутри" конверсации как следствия ее социальной (идиоматической) "силы". Социальная "сила" конверсации заложена в правилах следования

экспрессивному порядку (т е. конвенционально установленному способу выражения и организации социальных действий определенного типа), на который ориентируются и которым пользуются говорящие. Эта "сила" проявляет себя как способность продуцировать участников дискурса именно в качестве носителей вполне определенной позиции с вполне определенным набором значений. Имманентный подход к природе дискурсивных феноменов позволяет видеть в их носителях агентов выбора дискурсивных практик. Выбор обеспечивает внутреннюю локализацию собеседников (саморефлексивную либо происходящую путем интеракции), в результате чего они обретают субъектную позицию

Субъектная позиция реализуется в репертуаре понятий, доступных ее обладателю, и местоположении его в системе прав и полномочий, которые адекватны данному репертуару. Заняв позицию, индивид видит мир с избранной - субъектной -точки зрения, интерпретирует его в системе образов и сюжетных линий, релевантных наличной дискурсивной практике. Поэтому "вопрос о том, кто я есть, всегда остается открытым_; ответ на него зависит от доступной индивиду позиции внутри дискурсивной практики", а также "от сюжетных линий тех повествований и историй, с помощью которых мы вносим смысл в свою собственную жизнь и в жизнь окружающих "(17, с 47). Эти повествования вплетены в ткань того или иного дискурса, поэтому постструктуралистский анализ "неизбежно перерастает в нарратологию", считают Дэвис и Харре. "Если мы хотим приблизиться к пониманию того, как на самом деле люди взаимодействуют друг с другом в повседневной жизни, -пишут они в заключение своего очерка позиционной теории, - мы должны воспользоваться метафорой развертывающегося нарратива. Он конституирует нашу позицию по ходу развития сюжета, или наделяет нас несколькими, порой противоречивыми позициями, или заставляет обговаривать новую позицию, если мы не приняли той, которую нам предоставили начальные раунды конверсации" (17, с 53). Эта метафора позволяет рассматривать индивидуальное Я не как фиксированный конечный продукт интеракции, а как то, что подлежит конституированию и рсконституированию посредством дискурсивных практик

Привлечение метафоры нарратива в позиционную теорию Дэвис и Харре сближает ее с гипотезой Джерджена о Я-повествованиях. Обе концепции опираются на конструкционистский тезис о дискурсивном происхождении Я, который они противопоставляют когнитивистскому толкованию Я как вместилища интрапсихических механизмов и процессов. Антикогнитивистская направленность отличает также дискурсивно-психологическую концепцию британцев Дж.Потгера, Д.Эдвардса и М.Уэзерелл, получившую название модели "дискурса, осуществляющегося в действии" (49). Авторы рекомендуют свою модель в качестве исходной гипотетической схемы для практического дискурсивного анализа психологических феноменов, основанного на совершенно новой онтологии Традиционная (когнитивная) психология различает три онтологических типа реальности: личность (идентичность), сознание (сфера интрапсихического) и собственно реальность (мир, внешний по отношению к личности и сознанию). Два первых составляют область психологического знания, третий выступает своего рода независимым критерием осмысления ментальных явлений и верификации их толкований. При этом предполагается, что версии внешнего мира в сознании индивидов - восприятия, представления, описания, сообщения - возникают естественно и просто, как само собой разумеющаяся вещь. Дискурсивная психология ставит под сомнение правомерность итого предположения. По мнению британских психологов, заблуждения когнитивистов начинаются с пренебрежения тем самым "само собой разумеющимся" процессом, с помощью которого конструируется реальность

В работах Куна, Поппера, Витгенштейна аргументированное доказана обманчивость однозначного характера описаний как изложения "фактов"_; описания всегда открыты для изменений, они не завершенны и не линейны. Описания одного и того же события могут не только не совпадать, но и противоречить друг другу. Кроме того, как доказывает эмпирический анализ реальной практики функционирования описаний в качестве элемента дискурса, они способны определенным образом "представлять" действия говорящего (например, таким образом описать факт изменения заранее назначенной встречи, чтобы говорящий не оказался в

положении просителя, или, наоборот, обидчика). На этом фоне привычное для психолога намеренное или бессознательное предпочтение той или иной "фактической версии" наделяет ее носителя ничем не оправданной "эпистемологической привилегией".

С дискурсивных позиций реальность контекста действий, те фактическая версия происходящего, "рассматривается как нечто сконструированное участниками в ходе их социальной практики, так что психолог не в праве легализовать ту или иную версию реальности без изучения данной практики" (49, с 386). Таким образом, фокусом новой психологической проблематики становятся "дискурс о фактическом" и те способы, посредством которых описания, представления, отчеты или версии приобретают видимую независимость от своего субъекта. Этот подход вполне обоснованно может быть применен и к изучению двух первых (собственно психологических) сфер реального, т е. личности и сознания. Люди точно также создают версии своей личной, внутренней жизни, как и фактические описания внешних, публичных реалий. Поэтому, приняв точку зрения социального конструкционизма, невозможно придерживаться прежней дифференцированной, или "трехстворчатой" онтологии Более того, данная позиция позволяет проследить взаимосвязь и взаимовлияние реальностей внешнего и внутреннего, поскольку люди постоянно создают такие версии прошлых событий, которые служат оправданием их побуждений или мотивом настоящих действий

Главным метатеоретическим следствием дискурсивного подхода в психологии, подчеркивают Поттер и его соавторы, является "стирание базовых различии между сознанием, личностью и реальностью_; все эти феномены должны быть переработаны в терминах дискурсивно-практического конструирования версий реальности" (49, с 388). Практическим результатом реализации этой установки станет комплексное изучение тех психологических процессов и явлений (атрибуция, аттитюды, память, категоризация, социальные представления, идентичность, личность), для которых до сих пор разрабатывались дискретные теоретические модели

Схема "дискурса, осуществляющегося в действии" должна стать первым шагом в реализации этого проекта. В отличие от когнитивистской позиции, где фактическое выступает в качестве

кромки психологического знания, новая модель постулирует взаимосвязь реальности, дискурса и социального действия. Она отрицает общепризнанное различие между областью фактического и психологическим ареалом атрибутов, оценок, аттитюдов и т п, так как и то, и другое имеет социально-дискурсивное происхождение. Сознание, личность и реальность составляют равноправные элементы данной модели, но не в качестве "вещей", а в качестве представлений о них. Если когнитивное толкование ментального базируется на перцептивных процессах и их преобразовании, то сторонники дискурсивного подхода ставят во главу угла процесс представления

Отправным пунктом эмпирического дискурсивного анализа выступает положение о том, что "потусторонность", "внешность" и "отраженный характер" фактов как версий реальности, конструируемых людьми в ходе дискурса, "как раз делает эти версии мощным орудием осуществления определенных действий" (49, с 398). Сама организация дикурсивного поведения говорящего служит инструментом "постановки" его действий, их надлежащей внешней подачи

Модель Поттера, Эдвардса и Уэзерелл описывает три аналитические сферы

а) действие как дискурс_;

б) диалектику факта и интереса в дескриптивных версиях событий_;

в) обоснование поступков и возложение ответственности

Все эти аспекты дискурсивной практики рассматриваются в микросоциальном контексте реальных конверсаций. Следующий короткий диалог дает представление о специфике дискурсино-психологического эмпирического исследования в рамках данной схемы. В диалоге, который происходит во время судебного заседания по делу об изнасиловании, участвуют представитель защиты (А) и свидетельница обвинения, она же жертва (Б).

А: (имеет в виду ночной клуб, где разворачивались события)

Это местечко, где обычно встречаются парни и девицы? Б: Это место, куда приходят люди

(49, с 390).

Обмен репликами наглядно показывает, как сам процесс описания прошлого события и даже места, где оно произошло, вполне определенным образом конституирует действия говорящих и наделяет их конкретным (в данном случае прямо

противоположным) смыслом. В интерпретации А изнасилование выглядит атрибутом злачных мест вроде ночного клуба_; Б подает это событие как не связанное с посещением общедоступных мест досуга. Версии сторон отражают их стремление привести в соответствие "фактичность" произошедшего и собственный внутренний интерес, который имплицитно присутствует в описание этой "фактичности" (т.е. тот или иной исход судебного разбирательства). Наконец, описания А и Б указывают на противоположную направленность процессов каузальной атрибуции и возложения ответственности, которые подразумеваются каждой из версий. А возлагает ответственность на жертву, считая причиной произошедшего ее склонность посещать "гнезда порока"_; Б считает виновным насильника, который неадекватно повел себя в публичном месте

Аналитическая модель "дискурса, осуществляющегося в действии", основана на расшифровке аудиозаписей повседневных конверсаций и их интерпретации в качестве внутренне организованной последовательности речевых актов. С точки зрения Поттера и его коллег, такой способ эмпирического изучения дискурсивного генезиса психологических явлений плодотворнее традиционного лабораторного эксперимента, который приспособлен для выявления причинно-следственных, а не риторических связей. Р Харре и Ф Мохаддам, напротив, полагают, что дискурсивная психология может воспользоваться методом лабораторного эксперимента - при условии целенаправленного изменения его задач и организации (43). По их мнению, психологическую лабораторию следует превратить в сценическую площадку, где будут разыграны социальные эпизоды как упорядоченные цепочки дискурсивных действий. Экспериментатор в таком случае становится драматургом и режиссером в одном лице, а субъекты эксперимента получают роли и превращаются в актеров Разумеется, драматургическая метафора и ролевые модели давно известны и широко применяются в социальной психологии. Новизна в данном случае состоит в том, что сценически-драматургическая аналогия будет использоваться как в аналитических, так и в перформативных целях, те не только для осмысления существующих, по большей части институциализированных социальных практик, но главным образом для

"постановки" социально-психологических ситуаций повседневности. Разыгрывание повседневных сюжетов по заранее составленным сценариям облегчит психологу доступ к "скрытому социальному знанию", которое проявляется как владение нормами локальной этнографии

Именно эти норма и конвенции обнаруживают в своей "игре" участники эксперимента. "Цель эксперимента, - пишут Харре и Мохаддам, - не в том, чтобы идентифицировать причины поведенческих событий, а в том, чтобы понять интерпретацию разворачивающейся драмы ее участниками" (43, с 26-27). Но для этого экспериментатор-режиссер должен предусмотреть в своей постановке пространство для социально-дискурсивной импровизации. В этом пространстве актеры смогут показать, каким образом предложенная им роль приобретает качества интеллигибельности и уместности в рамках эпизода. Импровизация проистекает, таким образом, из интерпретации актером наличной ситуации и значения в ней предложенной роли

Разъясняя суть дискурсивно-сценической трансформации лабораторного эксперимента, авторы используют древнегреческое понятие "эккиклема". Так называлась выдвижная площадка, которую в древнегреческом театре выкатывали на основное пространство открытой сцены, чтобы зрители могли видеть, что происходит внутри. Греки использовали эккиклему для того, чтобы привлечь внимание аудитории к некоторым (скрытым) моментам сценического действия. Ту же цель, по мнению Харре и Мохаддама, преследует и эмпирическое исследование в социальной психологии: оно акцентирует те аспекты социальной жизни, которые до сих пор оставались в тени. Эксперимент как "эккиклема" напоминает моделирование универсума в физике, когда воспроизводятся не все, а только нужные экспериментатору параметры реального мира (43,с 35).

Применение метода "эккиклемы" позволит не только проникнуть в мир дискурсивного взаимодействия, но и даст ключ к адекватному толкованию природы намерений. Намерение - это не причина социального действия, оно проявляет себя в действии, обнаруживая его социальный смысл, который создается в практике дискурса. Сценический эксперимент помогает идентифицировать локальную "грамматику" различных классов социальных действий

Для аналитических целей эта "грамматика" может быть описана в ее чистом виде - как свод конвенциональных правил социально-дискурсивного поведения. Однако более плодотворным Харре считает изучение этих правил в практике их реального функционирования в виде социальных представлений, начало которому положили работы С Московичи

ТЕОРИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ С МОСКОВИЧИ КОНСТРУКЦИОНИЗМ ИЛИ КОГНИТИВИЗМ?

В 1961 г. в Париже была опубликована монография Сержа Московичи "Психоанализ: его образ и его публика", в которой был показан процесс освоения психоаналитической теории и терминологии массовым сознанием французского общества 50-х годов1. Это был рассказ о том, как научная концепция обрела качественно иное бытие, войдя в плоть и кровь повседневности и обыденной жизни французов, и превратилась в факт национального здравого смысла. Работа Московичи, почти не замеченная критикой тех лет, ознаменовала собой психологический ренессанс проблематики больших социальных групп, которая составляла главное содержание социальной психологии в период ее становления, а затем более чем на полвека оказалась вытесненной индивидуалистическим прочтением этой дисциплины. Исследование Московичи оказалось - едва ли не первой в послевоенной Франции оригинальной социально-психологической работой, автор которой покинул привычный американский фарватер и обратился к нетрадиционным методам анализа, возвращавшим науке о социальном поведении ее общественную направленность

Опираясь на результаты многочисленных интервью с представителями разных слоев французского общества, а также на данные контент-анализа национальной прессы различной политической ориентации, Московичи попытался вычленить "французский образ" психоанализа как специальный элемент обыденного знания, который он назвал социальным представлением. Речь шла о том, как научное знание (в данном случае - теория Фрейда), трансформируясь в факт обыденного

Moscovici S. La Psychoanalyse: son image et son public. -Paris, 1961. - 650 p.

сознания, становится конституирующим фактором социального мира обычного человека

Как отмечал позднее один из английских комментаторов работ Московичи, социальные представления с самого начала оказались ближе социологической традиции с ее идеями социального конструирования реальности, коллективных представлений, Weltanschauung, чем устоявшимся понятиям психологии (аттититюд, мнение, перцепция, образ) (20, с 346). Книга Московичи стала одной из первых попыток содержательного противостояния позитивизму и индивидуализму "магистральной" социальной психологии в те годы, когда грядущий глобальный кризис ее методологических и метатеоретических оснований еще только угадывался Эта монография возрождала тот пафос социальности, который, по замыслу родоначальников социальной психологии, должен был отличать эту дисциплину от индивидуальной и общей психологии

Между тем, в 60-70-е годы то обстоятельство, что в идеях Московичи содержится не только теория социальных представлений, но и метатеория социальной психологии, которую два десятилетия спустя будут рассматривать как весомую альтернативу американской версии дисциплины, еще не было очевидным. И хотя Московичи был одним из активных участников критических дискуссий 70-х годов по поводу известного кризиса социальной психологии, социальные представления долгое время рассматривались только в качестве еще одного объекта социально-психологического анализа, существующего наряду с каузальной атрибуцией, формированием аттитюдов и тп Тот небольшой круг специалистов за пределами Франции, который был знаком с концепцией Московичи в начале 70-х годов, еще не подозревал, что этому феномену, по замыслу его создателя, уготовано привилегированное положение "стержневого объекта" социальной психологии будущего как "своего рода антропологии современной культуры" (44, с 514).

На родине французского психолога его концепция быстро обрела популярность. Было создано несколько центров изучения социальных представлений, регулярно публиковались результаты эмпирических исследований в этой области Отталкиваясь от теоретических идей Московичи, его единомышленники видели

свою цель в создании самой широкой панорамы современных социальных представлений, включая их генезис и пространственно-временную динамику. Тем самым они стремились реализовать две установки мэтра: во-первых, не копируя американские образцы, разрабатывать социально-психологическую науку, которая будет адекватна проблемам, значимым для французского общества_; во-вторых, накапливать факты, создавая "социально-психологический банк данных", аналогичный тем, которыми уже располагают история, экономика, этология, детская психология

Для решения этих задач французские психологи избрали два пути. Одна группа исследователей, вслед за Московичи, обратилась к проблеме трансформации массовым сознанием некоторых общезначимых явлений науки и культуры, а также образа человека и отдельных психосоциальных феноменов. О разнообразии тематики подобных исследований говорят их названия: "Болезнь и здоровье: социально-психологический анализ" К. Херцлиш, "Образ культуры у французских рабочих" Р .Каёза, "Женщина в обществе" и "Детство: мир иной" М. -Ж Шомбар де Лёв, "Представления о теле и их трансформация" Д.Жоделе. В качестве аналитических методов здесь использовались полевые исследования, лонгитюдные наблюдения, структурированное интервью, конверсационный анализ, контент-анализ литературного и кинематографического Материала

Вторая группа психологов (Ж Абрик, К Фламан, М Плон, Ж Ко дол) предпочли более традиционный путь лабораторных экспериментов, объектами которых стали малые группы. Свою задачу они видели в демонстрации роли социальных Представлений как фактора внутригруппового взаимодействия. В качестве предмета исследования здесь выступала динамическая роль и значение представлений в ситуациях конфликтного взаимодействия, в условиях экспериментальной игры, в ходе внугригрупповой коммуникации, идентификации и т п

Знакомство европейских и американских социальных психологов с работами их французских коллег долгое время тормозилось отсутствием переводов. Только в начале 80-х годов, благодаря популяризаторским усилиям и организационно-издательской деятельности англичанина Р Фарра и австралийца Дж Форгаса западные специалисты смогли получить более или

менее полное представление о концепции социальных представлений. Вскоре началось сотрудничество британских и французских психологов в рамках программы научного обмена между двумя странами. К началу 90-х годов теория социальных представлений завоевала немало сторонников в Великобритании, Италии, Испании, Португалии, Австрии, а также в Австралии и среди франкоязычных психологов Швейцарии и Канады. Сегодня эта концепция окончательно утвердилась не только в качестве специфически французской интерпретации предмета, задач и методов социальной психологии, но и как содержательная альтернатива сциентистски-позитивистскому образу этой науки, доминирующему в США. Характерной чертой новой европейской модели социальной психологии, по мнению ее благожелательного американского критика, социолога И Дойчера, является "теоретическое и методологическое иконоборчество", неприятие современной социопсихологической моды и своеобразие методологического стиля, базирующегося на наблюдении в естественных условиях (60, с. 75). Нужно подчеркнуть, что И Дойчер был одним из немногих американцев, кто проявил интерес к идеям Московичи и его последователей. В большинстве своем американские психологи, против которых, по сути дела, был изначально направлен критический пафос французской (а также европейской) концепции социальных представлений, остаются индифферентными к брошенному им вызову. Эта концепция до сих пор не получила распространения в США_; исключение составляют лишь отдельные исследователи, участвующие в эмпирическом изучении социальных представлений по французским методикам, а также теоретики социального конструкционизма, для которых представляют интерес как метатеоретический замысел "подлинно социальной" психологии, так и разработка проблем познания и конструирования социальной реальности в работах Московичи

Первый очерк теории социальных представлений в английском переводе был опубликован в 1981 г. (58, с 181-209). Как и его расширенный вариант, появившийся три года спустя (60, с 3-69), этот очерк был подготовлен Московичи специально для европейских психологов и содержал концентрированное изложение его взглядов, до тех пор известных лишь по отдельным (хотя и многочисленным) публикациям во Франции. Таким образом, это

была одновременно и презентация идей новой французской школы в Европе, и систематизация ее теоретических положений

Исходным пунктом рассуждении Московичи является его тезис о мире представлений как о некотором типе реальности, с которым сталкивается индивид в повседневной жизни. Эта позиция противостоит бихевиористской точке зрения, согласно которой мир физических объектов исчерпывает собой "окружающую среду" человека, существующую независимо от него и служащую стимулом его идей, образов, атрибуций и представлений. С точки зрения новой французской школы, "принципиальные формы нашего физического и социального окружения фиксируются в представлениях, и мы сами обретаем "форму" в соответствии с ними" (60, с. 13). У человека нет иного способа общения с внешним миром, чем с помощью уже существующих и вновь создаваемых представлений. Представления - это та социальная призма, через которую воспринимается (предстает) реальность Отношения с миром окрашены двоякой спецификой социальных представлений: они "обусловливают опыт", события и людей, с которыми соприкасаются, и "предписывают", что и как именно надлежит мыслить. Под обусловливанием Московичи имеет в виду способность представлений включать объекты в систему существующих социальных конвенций, которые заставляют нас интерпретировать вещи и события так, а не иначе (например, видеть в поднятой руке знак приветствия, а в изменившемся цвете металла признак повышения его температуры). Предписательность социальных представлений, т е. их способность "навязывать себя с неистребимой силой", связана с когнитивной организацией человека, во-первых (т е с существующими ментальными структурами и механизмами), и с социально-культурной традицией, во-вторых. Власть традиции проявляет себя в том, что индивид не столько мыслит или представляет, сколько актуализирует в себе аккумулированный поколениями социальный опыт мышления и представления, который он "цитирует"_; индивид как бы мыслит заново уже по мысленное до него. Эту вездесущность социальной традиции и памяти Московичи облекает в метафорический образ "мыслящего общества", подразумевая совокупного субъекта социальных представлений, который не столько надиндивидуален, сколько неиндивидуален (хотя социальные представления являются

достоянием каждого отдельного члена общества). Представления обладают портретным (изобразительным) и символическим (коммуникативным) измерениями Связующим звеном между "портретом" и "символом" выступает язык, который в одно и то же время является и языком наблюдения (или чистых фактов), и языком логики (или чистых символов).

Социальные представления (в отличие от коллективных представлений традиционного общества) приобретают первостепенное значение именно в условиях модерна, углубляющего пропасть между основными мировоззренческими системами (наукой, религией, идеологией, политикой). В современном обществе особенно остра необходимость наведения мостов между общими системами верований и абстракциями науки, с одной стороны, и конкретной повседневной деятельностью людей, с другой. "Налицо растущая потребность в постоянной реконструкции здравого смысла, т е. определенной суммы знаний, составляющей субстрат образов и значений, без которых не может функционировать ни одно сообщество", -подчеркивает Московичи (58,с 185).

Социальные представления - это не только конституирующие элементы обыденного знания, но и строительные блоки социальной реальности. Превращение "представленного" в "реальное" - это сложный процесс, в котором участвуют как когнитивные механизмы, так и социальная коммуникация. В практике лингвистического (символического) обмена представления выполняют "перформативные" (исполнительские) функции: в качестве элементов языка или символов они, благодаря своей общезначимости, определяют данную ситуацию. Так, люди вполне определенным образом ведут себя по отношению к харизматическому лидеру, заставляя его, в свою очередь, вести себя (исполнять свою роль) в соответствии с ожиданиями (представлениями) других. Кроме того, представления "конструктивны": они избирают людей и предметы и помещают их в сеть взаимных отношений таким образом, чтобы эта практика отвечала условиям группы и содействовала коммуникации и поведению, которые соответствовали бы принятым в этой группе образам и понятиям. Тем самым саморепрезентация группы и ее представление своих социальных обстоятельств становятся

ингредиентами групповой идентичности. С этой точки зрения "мы не можем разделять "субъективную" форму и "объективный" (т.е. принадлежащий внешним объектам) аспект социальных феноменов", так как "субъект представления присутствует в представленном объекте подобно тому, как деньги присутствуют в объекте купли-продажи, которому они приписывают стоимость" (44, с .517_; 47, с 230).

Для того, чтобы понять содержание когнитивных механизмов, обусловливающих мотивы формирования и процесс функционирования социальных представлений, необходимо уяснить принципиальное различие двух форм бытия (и, одновременно, двух дискурсивных универсумов) - мира материализованного и мира согласованного. Рассмотренное в конвенциональных категориях (как мир согласованный), общество выступает как неотъемлемая часть жизни и поведения людей, как процесс и результат постоянного созидания ими социальной жизни, наполненной их целями и значениями. Это мир, где важны индивидуальные особенности, но каждый равен другому с точки зрения своей социальной значимости и компетентности: здесь все "любители" или "любознательные наблюдатели". Человек есть мера всех вещей — такова формула этого мира, а его парадигма — "исчезающее искусство конверсации".

В мире материализованном общество не узнает себя в творениях своих членов, эти творения отчуждаются и воплощаются в объектах, которые изучает наука. Здесь, напротив, вещи выступают мерой людей, которым наука предписывает, что истинно и что ложно. Этот дискурсивный универсум признает профессионалов (узких специалистов) и третирует любителей, его парадигмой служит компьютер. Иными словами, социальная и физическая реальность современности оказывается разделенной на два мира: способ познания материализованного универсума олицетворяет наука, путь к постижению универсума согласованного лежит через социальные представления, которые "формируют наше коллективное сознание, объясняют события и вещи, делая их доступными каждому из нас" (58, с. 187).

Именно в этом последнем обстоятельстве и следует искать мотивы возникновения социальных представлений, подчеркивает Московичи. Каждое представление превращает "нечто неизвестное

в то, что давно знакомо". Мир человеческого общежития - это мир, где каждый хочет чувствовать себя защищенным от опасностей несоответствия, несовпадения, инаковости. Все, что говорится и делается в универсуме согласовании, должно служить ранее принятому и устоявшемуся. Новое как таковое включается в этот универсум лишь постольку, поскольку оно способно "оживить диалог", вдохнуть новую струю в коммуникацию, спасти этот мир от рутины повторяемости. Это "динамика освоения (ознакомления), посредством которой объекты, индивиды и события делаются знакомыми и понятными на базе прежних событий и моделей" (58, с. 189). Здесь память стремится взять верх над логикой, прошлое - над настоящим, образ - над действительностью. Акт представления переносит то, что тревожит и внушает опасения, из внешнего, незнакомого пространства во внутреннее, знакомое и привычное

Таким образом, изучение социальных представлений предполагает поиск мотивирующих их элементов новизны и реконструкцию социокогнитивного процесса подтверждения старых выводов новыми посылками. Это происходит посредством закрепления и объективации социальных представлений

Закрепление (анкеровка - в терминах Московичи) означает возврат представления (образа, понятия) к известной, общепринятой точке отсчета, "прицепление" его к обыденным образам и категориям повседневного опыта Объективация (воплощение) равнозначно трансформации абстрактного содержания в нечто почти физически осязаемое_; это превращение того, что существует в мыслях, в нечто, существующее "в природе". Когда неизвестное помещено в знакомые рамки, появляется возможность сравнить его с известным, а значит, так или иначе интерпретировать. Будучи воплощенным в некотором конкретном, т е. наблюдаемом и ощутимом виде, оно становится подвластным нашему контролю. Тем самым закрепление и объективация образуют инструментальную сторону формирования социальных представлений

В свою очередь они обладают собственными механизмами действия. В первом случае — это категоризация и наименование, во втором - язык и память. Закрепить, "зацепить" социальное Представление - значит отнести его к некоторой категории, снабдив

незнакомое именем (ярлыком). Если объект (идея, образ) соотнесен с категорией, он превращается в элемент конвенциональной категориальной сети и, следовательно, приобретает вполне определенные характеристики. Получив имя, он становится объектом коммуникации, поскольку нельзя обсуждать то, что не названо. Процесс представления себе объекта, пишет Московичи, -это "в основе своей процесс классификации и наименования, метод установления связей между категориями и именами" (58, с. 193). В результате категоризации и наименования представления, "посаженные на цепь" социальной памяти, приобретают социальную идентичность, а тем самым - и значение в согласованном конверсационном универсуме

Объективация насыщает незнакомое понятие реальностью_; в каждом представлении воплощается тот или иной уровень реальности, который создается социальным сообществом и исчезает вместе с ним (как, например, практически исчез уровень сверхъестественного в реальности модерна). Способность языка и мысли материализовать абстрактную сущность представления равнозначна "усилию трансформировать слово о вещи в овеществленное слово". На первом этапе материализация означает открытие портретного эквивалента незнакомой идеи или объекта, что происходит путем сопоставления понятия и образа (например, понятие Бога и образ физического отца). Однако на практике невозможно все понятия "прикрепить" к конкретным образам. Поэтому социальные сообщества формируют те или иные комбинации слов (понятий), которые в принц ипе могут быть представлены Эти совокупности слов инкорпорируются в некоторую модель, или "фигуративное ядро", образующие образную структуру, воспроизводящую в видимой манере структуру понятийную

Формируя "фигуративное ядро", социальное сообщество ориентируется на образный арсенал социальной памяти. Так возникают клише, которые комбинируют разрозненные и упрощают сложные образы. В конечном счете "образ, ассоциируемый со словом или идеей, ввергнутый в пучину социального бытия и пущенный по воле волн, начинает рассматриваться как реальность, — разумеется, как реальность конвенциональная, но все-таки реальность" (58, с 200). Исчезает различие между образом и

миром, воспроизведенное понятие утрачивает характер символа, оно становится "копией реальности". Понятие теряет произвольность и абстрактность, приобретая "авторитет естественного факта"_; для тех, кто его использует, понятие выглядит как обладающее почти физическим, автономным бытием. На втором этапе происходит окончательная натурализация понятия_; воспринятое окончательно заменяет собой мыслимое, так что изображение выступает бесспорным элементом реальности Дистанция между представлением и представляемой "вещью" исчезает_; то, что принадлежало понятию как дубликату реальности, обращается в свойство реального явления и, таким образом, становится истоком самого понятия. Поэтому можно даже говорить о тенденции к социальному номинализму, благодаря которой имена, идентифицирующие людей и вещи, множатся и распространяются, способствуя размещению своих носителей в пределах доминирующих представлений, утверждает Московичи. Теперь образы уже не занимают странного положения "между" словами, которые как будто обладают значениями сами по себе, и реальными вещами, которые подлежат обозначению_; "приноровившись к вещам, они теперь сами есть то, что они обозначают" (58, с 201).

Противостояние двух дискурсивных универсумов, продолжает Московичи, реализует себя во взаимоисключающих способах познания соответствующих типов реальности. Если социальные представления превращают неизвестное в хорошо знакомое, то научные понятия воплощают обратное движение: от знакомого - к неизвестному и, тем самым, разрушают сложившуюся систему представлений о мире Наука, отправным пунктом которой некогда был здравый смысл, все дальше уходит от своих истоков. В свое время наука "снимала налет вульгарности с суждений здравого смысла", облекая эти суждения в форму научных постулатов. В эпоху модерна здравый смысл возвращает науку повседневности, переплавляя - посредством социальных представлений - научные истины в обыденные понятия Противоположные пути познания приводят к различным типам истины. Истинность социальных представлений (до тех пор, пока они остаются общезначимыми) основана на доверии к ним субъектов социального опыта_; истинность научных понятий основана на законах: здесь "более

доверяют правилам, чем людям и постоянно требуют новых доказательств" (44, с 518). Наконец, различны и типы объяснения, принятые в социально-дискурсивном и объектно-научном пространствах. В социальном мире существуют два типа познания Первый, известный под именем каузальной атрибуции, совпадает с причинным объяснением явлений, характерным для мира науки. Второй, обычно предваряющий первый, состоит в идентификации целей социальных субъектов и средств их достижения

В терминах теории социальных представлений поиск причин и выведение следствий - это не что иное, как объяснение непонятного, те трансформация неизвестного. Значит, изучение каузальной атрибуции должно принимать в расчет социальный контекст этой атрибуции, те опосредующий мир социальных представлений. Вопрос "почему" применительно к социальной реальности означает не только "по какой причине", но и "с какой целью". Каузальной атрибуции всегда предшествует процесс "обвинения" того социального субъекта, действия которого вызывают недоумение. "Обвинение" дает возможность проникнуть в скрытые мотивы непонятных поступков. Назвав политического девианта "врагом народа", индивид облекает идею в физический образ, который имеет вполне понятные, узнаваемые цели

Таким образом, в объяснении социального явления участвуют и атрибуция, и "обвинение". Когда индивид ищет субъективные основания наблюдаемых действий, он прибегает к обвинению_; когда его интересуют объективные факторы того, что на поверхности выглядит явлением субъективного порядка, он использует атрибуцию Эти процессы близки, но не синонимичны, "в одном случае причинность выступает в первом лице, в другом - в третьем" (58, с 206). Процесс каузальной атрибуции, - это ''привой" на плодоносящем дереве средств и целей. Этим соподчинением двух ликов социальной причинности постоянно пренебрегают социальные аналитики, проявляющие четкое стремление к "опричиниванию" познавательного контекста социальной реальности, считает французский психолог. В результате цели выглядят как причины, намерения выдаются за результаты, а средства выступают в виде следствий

Изложенные выше идеи С Московичи составляют теоретически ядро концепции социальных представлений

По мнению его коллеги Д Жоделе, работы идеолога новой французской школы остаются единственным в своем роде опытом систематического, всестороннего анализа данного феномена, в то время как его последователи сосредотачивают внимание на отдельных его аспектах. Это обстоятельство позволило Жоделе разработать классификацию более или менее автономных подходов к проблеме социальных представлений в новейших социопсихологических и междисциплинарных исследованиях. Классификация Жоделе включает три блока исследований, общим исходным пунктом которых служит интерпретация представлений как формы практического знания, связывающей субъект и объект При этом понятия "субъект" и "объект могут наполняться разным содержанием, соответственно, по-разному интерпретируются и их связи. Так, формирование представлений у индивидуального субъекта может рассматриваться как когнитивный процесс (тогда субъект квалифицируется как познающая единица) или как продукт внутрипсихической деятельности (тогда акцентируются психологические параметры субъекта). В то же время в характеристику субъекта включаются социальные и культурные факторы Под субъектом может пониматься и социальная общность, тогда социальные представления рассматриваются как продукт идеологических процессов, протекающих в данной группе. Первый тип исследований, согласно Жоделе, составляет преимущественное изучение социокультурных условий формирования представлений и их циркуляции в обществе, а также языка коммуникации. Ко второму типу относятся описания социальных представлений как формы знания и их функции в процессе освоения социальной реальности (конструирование и интерпретация). К третьему типу принадлежат работы, выявляющие эпистемологический статус и когнитивную структуру представлений. В двух первых случаях аналитиков больше интересует образ мира, который создается и изменяется при посредстве социальных представлений_; в последнем анализу подлежит процесс создания самого представления и его соотношение с миром объектов. Соответственно, два первых типа исследований акцентируют социальный генезис представлений и их роль в качестве конституирующих факторов знания о мире, тогда

как последний делает упор на изучении их когнитивных параметров1

Классификация Жоделе позволяет констатировать, что последователи Московичи Не просто ставят во главу угла разные аспекты его концепции, Но и рассматривают его идеи сразу в двух теоретических ракурсах - социокогнитивистском и социоконструкционистском. Подтверждением этому служат дискуссии в западноевропейских специализированных журналах, где концепция социальных представлений становится объектом полемики между двумя соперничающими направлениями в изучении социального познания. Если первоначально западные психологи, познакомившиеся с работами Московичи, были склонны рассматривать его теорию в русле когнитивизма, то со второй половины 80-ых годов растет число публикаций, авторы которых настаивают на возможности (и даже необходимости) ее конструкционистского прочтения. При этом одни комментаторы ограничиваются критикой того, что они называют уступками методологическому индивидуализму, которые сводят на нет социологический пафос идей новой французской школы (40_; 41_; 48_; 50_; 64_; 67)_; другие выявляют точки соприкосновения концепции Московичи и англо-американского конструкционизма и развивают ее положения в этом направлении (24_; 29_; 36_; 65_; 66).

Можно выделить следующий круг взаимосвязанных проблем, которые обсуждают сегодня европейские психологи в связи с концепцией социальных представлений: ее метатеоретическая ориентация (позитивизм /герменевтическая традиция), эпистемологический статус (новая парадигма /большая теория / методология изучения одного из явлений общественной жизни), роль в развитии когнитивизма/конструкционизма, социологические/индивидуалистические

аналитические тенденции. Что же касается причин, обусловливающих разночтения, а порой и диаметрально противоположное понимание идей Московичи в западной социальной психологии 80-90-ых годов, то главными, несомненно, являются многоплановость самого феномена социальных представлений и нелюбовь французского психолога к

1 См.: Калькова В Л. Исследование социальных представлений в европейской социальной психологии // РЖ "Социология" - М.: ИНИОН РАН, 1992, № 4. - С 92-109.

исчерпывающим дефинициям. Соглашаясь со своими критиками в том, что данный термин недостаточно четко определен, Московичи объясняет это расплывчатостью самого явления, которое ни поддается априорным дефинициям: его "легче схватить на интуитивном уровне и выяснить его значение при непосредственном использовании". Даже накопление эмпирических данных вряд ли поможет делу "определения", так что социальные представления, по-видимому, разделят судьбу многих социальных (и некоторых естественно-научных) понятий, которые "столь же пленительны, сколь туманны", - Полагает Московичи (46, с 957-958).

Вместе с тем, способы презентации этого феномена в работах идеолога новой французской школы дают пищу как для когнитивистских, так и для конструкционистских толкований. В пользу первого говорит описание социальных представлений как "когнитивных систем, обладающих собственной логикой и языком... в которых отражена теория или даже отрасль знаний в особом ее понимании - как способ идентификации и организации реальности" (60, с .345)_; в Пользу второго -их интерпретация как "сущностей социальных, живущих собственной жизнью, общающихся между собой, вступающих в противоречие и изменяющихся в гармоническом тандеме с течением нашей жизни" (58, с. 10). Детально разбирая ход объективации и закрепления, те когнитивные механизмы формирования представлений, Московичи вместе с тем считает необходимым "освободиться от идеи, что представление чего-бы-то-ни-было - это имитация (ментальная или лингвистическая) фактов и вещей, обладающих значением вне выражающей их коммуникации" (47, с 230). Он стремится, таким образом, подчеркнуть различия ментальной репрезентации и социального представления_; тем не менее последнее все же выступает интеллектуально-образной "копией" реальности, так как наряду с символической имеет и портретную ипостась. Вполне в духе конструкционизма звучит категорическое заявление Московичи о том, что "нет никакой социальной или Психологической реальности как таковой, как не существует образов событий и людей, не связанных с личностью, которая эти образы создает" (47, с 230). Наконец, явно не вписывается в когнитивистскую картину познавательных процессов следующее

разъяснение французского психолога относительно их формы и содержания "Представление, которым мы располагаем, не связано непосредственно с нашей манерой думать_; скорее наша манера думать и то, что именно мы думаем, зависит от предмета, те от того факта, имеем ли мы в своем распоряжении данное представление... навязанное нам как достижение сменяющихся поколений" (60, с. 10). С этой точки зрения, термин "социальное представление" кажется Московичи предпочтительнее близкого понятия "когнитивная схема", которое "указывает на упрощенное представление и менее глубоко укоренено в социальном мире" (47, с 215). Как и конструкционисты, Московичи различает два дискурсивных универсума и соответствующие им типы истины и причинности. Однако он не распространяет принцип социальной эпистемологии на процесс построения самого здания социальной психологии, оставаясь (как и когнитивизм в целом) заложником гипотетико-дедуктивной модели науки. В споре о том, должны ли физические теории по-прежнему служить образцом для построения теорий в социальной психологии, Московичи, по его собственным словам, в известной мере принимает обе позиции -традиционное "да" и нетрадиционное (еще нуждающееся в доказательствах) "нет" (8, с 215). Подобная точка зрения, замечает Мэри Джерджен, равнозначна "балансированию между миром индукций и миром конструкций": оставаясь в теории приверженцем позитивистской традиции, на практике французский психолог является создателем такой модели социопсихологического знания, которая опровергает ее классические метатеоретические постулаты (29, с 433).

Прямо противоположное толкование концепции Московичи предлагает Э Уэллс. Он оценивает новую французскую метатеорию как чрезмерно конструкционистскую и утверждает, что постулат о двух реальностях мешает адекватному развитию психологии социальных представлений, те изучению реального явления общественной жизни. Главным мотивом метатеоретических идей Московичи Уэллс считает его веру в социальные конструкты как детерминанты человеческой активности и когнитивной деятельности. Эта вера связана с той концепцией человека как участника и творца социального мира, которую французский психолог хочет противопоставить "однонаправленной" информационной модели когнитивизма. "Глубоко социальная

природа его теории, — поясняет свою мысль Уэллс, — требует такой концепции человека, которая не будет трактовать его как изолированное существо в окружении произвольных стимулов, лишенных значения, но поместит его в центр мироздания, полного символов и социальных соблазнов" (67, с 440). Московичи не отрицает субстанциональности физического мира, он не согласен лишь с тем, что физический мир детерминирует мир социальных представлений. Это положение представляется Уэллсу более, чем сомнительным, хотя бы потому, что отрицание физических оснований знания тождественно отказу от признания его чувственной данности, что чревато "эпистемологическим вакуумом". Необходимо таким образом переосмыслить метатеорию новой французской школы, чтобы она постулировала различие не двух самостоятельных реальностей, а двух аспектов одной и той же фундаментальной действительности. Подобная трансформация сохраняет ключевое утверждение Московичи о том, что человек и общество могут и должны изучаться с точки зрения характерных для них верований, представлений, идей и целей, те в терминах интенциональности. Идея интенциональности вполне отвечает намерению Московичи отыскать истоки социальных представлений и проследить их динамику. Кроме того, она открывает возможности для более глубокого проникновения в существо представлений, верований и целей, включая их физические предпосылки и носителей На этом пути вполне возможно сближение социальной психологии представлений и когнитивной науки (включая нейрофизиологию), которое Уэллс расценивает как желательное и взаимовыгодное

По всей вероятности, сам Московичи не возражает против того, чтобы его идеи рассматривались в русле когнитивизма, но только когнитивизма европейского, т е. социально ориентированного. Во всяком случае, свой первый энциклопедический очерк теории социальных представлений, предназначавшийся для психологов за пределами Франции, Московичи опубликовал в английском издании социокогнитивистского направления. Что же касается американской версии когнитивизма, то глава новой французской школы неоднократно подчеркивал принципиальное отличие своей "социологической" психологии от индивидуализма американских теорий, превращающих homo psychologicus в

homo bureaucraticas. Этим отличием, по его мнению, продиктован и соответствующий выбор исследовательских приоритетов: американский когнитивизм изучает формы ментальной деятельности, во французской психологии анализу "в равной мере подлежат как способы, посредством которых люди думают и творят общие для них реалии, так и содержание их мыслей" (58, с 181). При этом под способами опять-таки подразумеваются не индивидуальные когнитивные сценарии, а конвенциональные (т.е. социально заданные) структуры социальных представлений .Д.Жоделе так разъясняет суть этого различия. Когнитивный подход имеет дело с объектами или процессами либо гипотетическими по своему характеру, либо воспринятыми косвенным путем в ходе реализации основной интеллектуальной задачи (например, опыта запоминания). Социальный подход создает представления, имея в виду конкретные, непосредственно регистрируемые объекты, даже если скрытую организацию их элементов приходится реконструировать исследователю1

По мнению британца Г Семина, названные подходы все же имеют точку пересечения, так как в обоих случаях речь идет о социальном по своей природе процессе категоризации, т е. "объяснения, понимания и моделирования действий и реакций других людей". Однако теория социальных представлений исключает редукцию процесса категоризации к субъективному индивидуальному измерению, тогда как "прототипическая" модель когнитивистов нацелена все же на изучение организации категорий в мышлении отдельного индивида. Единственная нестыковка в концепции Московичи - это введение индивидуальных по своей природе механизмов закрепления и объективации, которые, как считает Семин, никак не связываются с собственно социальными процессами, опосредующими производство, воспроизводство и передачу социальных представлений (54, с 93).

Стремление продемонстрировать независимость и своеобразие европейской социальной психологии заставляет Московичи подходить к оценке конструкциенистских моделей знания с "географических" позиций. Неприятие американской традиции социального анализа в целом сочетается в этих оценках с внимательно-заинтересованным отношением к работам Р Харре и

Калькова В Л. , указ. соч. , с 97.

его единомышленников из Оксфорда. По мнению автора концепции социальных представлений, даже Бергера и Лукмана нельзя считать первопроходцами в описании феноменологии повседневности, поскольку "исследовательская область, которую они как будто открыли для социологии, уже была к тому времени тщательно изучена французскими социальными психологами" (47, с 227). Что же касается благожелательной критики британских коллег, то в ней Московичи усматривает "приглашение к диалогу со стороны... ученых, работающих в близком направлении" (46, с 941).

Он выделяет следующие, существенные с его точки зрения, точки соприкосновения британских и французских исследований в области социальной психологии представлений

а) идею о научном происхождении представлений в современном обществе_;

б) тезис о невозможности существования в наши дни социальной tabula rasa, и "наивного" социального субъекта_;

в) признание следов прошлого социально-когнитивного опыта в настоящем_;

г) принцип содержательной трансформации социальных представлений как фокуса изучения социального познания, где роль индивидуальных информационных процессов второстепенна (46, с 962-964).

Со своей стороны Р Харре считает весьма перспективным анализ социальных представлений в терминах дискурсивной психологии, т е. интерпретацию данного феномена как элемента локальной практики конверсации. Британского исследователя интересует проблема "грамматики и лексики как векторов социальных представлений", те изучение языковых аспектов формирования, передачи и трансформации обыденного знания (11). С Московичи его объединяет интерес к структурным параметрам коллективной ментальности и к проблеме социальных значений, вырабатываемых в ходе социальных интеракций. Вместе с тем идеолог британского конструкционизма полагает, что французская трактовка понятия "социальные представления" все еще являет собой версию индивидуализма (36, с 931).

Изучение социальных представлений в его современном французском варианте Харре считает частью более широкой европейской психологической традиции, противостоящей механицизму и асоциальности психологии североамериканской. В рамках этой традиции индивидуальное сознание выступает скорее социальным, нежели естественным продуктом, а социальная группа

наделяется когнитивными атрибутами. "Когнитивной сущностью", приписываемой в этой традиции социальному пространству, как раз и выступают социальные представления. Однако содержание этого термина все еще слишком узко_; необходимо так трансформировать данное понятие, чтобы в него можно было включить представления, которые "вообще не зависят от индивидуального сознания". Такая трансформация, позволяющая полностью социализировать сознание, открывает перспективы для осмысления представлений как базирующихся на действиях и знании (36, с 927-928).

С этой целью Харре предлагает пересмотреть содержание обоих компонентов понятия "социальные представления". Прежде всего он считает неадекватным перевод французского representation sociale как английского representation. Французские психологи, говоря о representation, в большинстве случаев имеют в виду нечто концептуальное, т е. "интеллектуальную копию". Такая интерпретация плохо стыкуется с английским толкованием слова "представление" как портретной репродукции, подобия или образа, поскольку копия теории не может обладать конкретными (ощущаемыми) свойствами. Правильнее было бы говорить в данном случае не о представлении, а о "версии", под которой Московичи обычно подразумевает дилетантскую версию научной теории. По сути дела французские исследователи приписывают социальным Представлениям психологические функции, аналогичные тем, которые философы науки, занятые известной проблемой взаимовлияния теории и фактов в процессе научных изысканий, отдают научной теории, участвующей в "создании данных". Как показывают новейшие исследования в этой области, взаимовлияние теории и данных (или, в терминах Московичи, выводов и посылок) имеет место не на уровне восприятия (я вижу), а на уровне веры (я вижу, что ).

Неадекватным представляется Харре и толкование понятия "социальное" в работах Московичи и его коллег, где свойство социальности приписывается не группе, а одинаковым представлениям, распространенным среди разных индивидов Французские психологи используют термин representation sociale в качестве дистрибутивной характеристики множества индивидов. В таком случае социальные представления уже не принадлежат группе как таковой, они становятся "распространенными

индивидуальными представлениями" (36, с 930). С точки зрения социального конструкционизма, к недостаткам французской школы следует также отнести тенденцию изучать не реальные (структурированные) группы, а идеальные (таксономические) образования

Таксономические группы не обладают подлинным социальным бытием_; это совокупности индивидов, сформированные посредством аналитической (классификационной) деятельности стороннего наблюдателя, который фиксирует общий признак входящих в них индивидов. Структурированные группы реальны, так как формируются на базе реальных отношений людей, которые при этом различаются своим положением в сети социальных ролей. Representations sociale, которые рассматривает Московичи, это дистрибутивные представления, распространенные среди индивидов, образующих идеальные совокупности. Между тем, исходная идея Дюркгейма состояла в изучении именно коллективных представлений, т е представлений, присущих структурированным сообществам людей, подчеркивает Харре

В противовес позиции французских психологов, занятых изучением "путей умножения и распределения представлений в границах людских совокупностей", Харре предлагает заняться выявлением тех способов, посредством которых "представления как нечто когнитивное могли бы быть размещены в реальных социальных коллективах" (36, с 933). Каким образом та или иная теория, а точнее ее локально релевантная версия, оказывается "представленной" в группе? Во-первых, посредством ее очевидного проявления в системе верований любого члена локального сообщества. Во-вторых, что гораздо интереснее для социального аналитика, версия теории может имплицитно присутствовать в действиях людей, неявно участвуя в их социальной или материальной практике. При определенных обстоятельствах имплицитное присутствие теории может стать явным. Выявление этих обстоятельств, т е. поиск теории (социального представления), руководящей практикой (например, конверсационной), но не получившей отчетливой формулировки, составляет, по мнению Харре, одну из интереснейших задач социальной психологии

По мнению британцев Дж Поттера и И Литтона, работающих в области дискурсивной психологии, теорию социальных Представлений следует дополнить понятием лингвистического репертуара. Лингвистический репертуар, или "система терминов, периодически используемых для характеристики явлений", включает фиксированный объем лексических единиц, особую стилистику и набор грамматических конструкций в совокупности со специфическими тропами Преимущества этого понятия Поттер и Литтон видят в том, что оно позволяет показать связь повторяющихся лингвистических образов с интерпретацией текущей ситуации, которая интересует аналитика (50).

Московичи не согласен с подобной трактовкой своей теории, превращающей ее в подсобное средство этнометодологии и конверсационного анализа. Не отрицая возможности включения "лингвистических репертуаров" в практику изучения социальных представлений, он вместе с тем утверждает: "Дискурс - это не представление, даже если предположить, что каждое представление может быть обращено в дискурсивную реальность" (45, с 92) Не всякий образ или понятие становятся элементом языка. Дело обстоит как раз наоборот: язык способен актуализировать любые образы и представления, разделяемые группой. Таким образом, лингвистический репертуар не исчерпывает собой природы феномена, называемого социальным представлением. Кроме того, если конструирование реальности рассматривают Исключительно как "продукт разговора или консенсуса между индивидами", это понятие утрачивает свою эвристическую силу и становится тривиальным, подчеркивает Московичи (47, с 231).

Как и Р Харре, Я Паркер, которому близка метатеоретическая позиция социального конструкционизма, считает основным недостатком теории Московичи ее "скрытый индивидуализм". Концепция социальных представлений, пишет Паркер, ознаменовала собой заметный шаг вперед в развитии социальной психологии Поместив индивида в социальный контекст, новая французская школа подтвердила актуальность конструкционистской позиции в психологии. Кроме того, подход, предложенный Московичи, позволил обратиться к изучению интерсубъективных структур социальной реальности. Проникнуть в мир социальных представлений -значит понять формы мысли

различных социальных сообществ, постичь разнообразие "туземных" (локальных) психологии. Этот аспект сближает Концепцию Московичи с позицией Харре, подчеркивает Паркер. "Благоприятный результат инъекции в социальную психологию мультидисциплинарного и кросс-культурного измерений состоит в том, что на первый план выступило многообразие социального опыта... был брошен вызов гомогенизации социального мира, которую, под видом науки, отстаивала старая, экспериментальная парадигма" (48, с 449). Таким образом, теорию и исследование социальных представлений можно было бы рассматривать как составную часть новой модели дисциплины, где лаборатория уступает место реальному миру. Солидаризуясь с конструкционистской критикой позитивистской психологии, эта теория стремится, использовать элементы социологии, чтобы продемонстрировать содержательное разнообразие индивидуального бытия в социальном мире

Однако при этом Московичи уходит от ответа на вопрос о соотношении индивидуального и социального уровней социопсихологического анализа, считает британский психолог. Обращаясь к изучению символических аспектов социального бытия, Московичи настаивает на сохранении в социальном анализе индивидуального измерения. Эта противоречивая установка порождает массу разночтении, особенно среди англоязычных приверженцев французской теории. Одни, подобно Харре, берут на вооружение "сильный" вариант концепции социальных представлений, который близок новой, неиндивидуалистической психологии. Другие, прежде всего представители социального когнитивизма, пытаются утилизировать ее "слабый" вариант, который, благодаря латентному индивидуализму, вполне укладывается в рамки позитивистской парадигмы

Двусмысленность положения, в котором в 80-е годы оказалась теория социальных представлений, в значительной степени объясняется неверным образом социологии, сложившимся у социальных психологов, полагает Паркер. Так, Московичи настаивает на преемственности своих идей и социологической позиции Дюркгейма. Между тем, объективно, ему гораздо ближе социологический индивидуализм Вебера, подхваченный и развитый социальным когнитивизмом Поклонники когнитивизма в

социальной психологии попытались "спроецировать социальные представления в головы веберовских социальных актеров" (48, с 454). Эта проекция в определенной мере задана работами самого Московичи и, в особенности, его коллег, занятых экспериментальным изучением дистрибутивных социальных Представлений. В результате реанимируется тот самый психологический редукционизм, против которого изначально был направлен замысел модели социальных представлений

Еще больший урон престижу новой теории как прообразу социологической социальной психологии наносит свойственное когнитивизму увлечение формальными аспектами ментальных процессов. Если "сильный" вариант концепции Московичи акцентирует содержание социальных представлений, то "слабый", заимствованный когнитивизмом, напротив, сконцентрирован на изучении форм социальной информации и их индивидуального восприятия. "Вместо изучения символической сферы бытия наблюдается сдвиг в сторону экспликации индивидуальных информационных процессов" (48, с 447). К сожалению, пишет Паркер, именно "слабая" версия теории Московичи приобретает все большее число сторонников в англоязычном мире. Поэтому было бы преждевременно относись данную концепцию к разряду неиндивидуалистических моделей социально-психологического знания

Сходную оценку теории социальных представлений дает К.Джерджен. Он считает, что в поздних работах Московичи и, в особенности, в практике лабораторно-экспсриментального изучения данного феномена, его изначально конструкционистское понимание как социального объекта, вырабатываемого социальным сообществом, сменилось "отчетливой когнитивистской ориентацией". За исключением редких полевых исследований, сохраняющих прежнее дюркгеймовское - толкование представлений как присущих коллективу, это явление все чаще рассматривается в качестве "ментального макияжа" или "суммы индивидуальных ментальных актов" (24, с 134-135).

Запутанные отношения концепции социальных представлений и социального когнитивизма во многом объясняются неадекватным переводом на английский язык работ Московичи, считает Р Фарр. Не последнюю роль здесь сыграло и усердие

некоторых редакторов, пытающихся придать французской социальной психологии не свойственный ей когнитивистский оттенок. Однако опасения критиков, что Московичи "продался когнитивистскому лобби", беспочвенны. Идея социальных представлений, проникающая сегодня в контекст исследований в жанре "social cognition", это тот самый Троянский конь, который, вступив в цитадель когнитивизма, сумеет выполнить возложенную на него задачу радикального обновления социальной психологии (20, с 353-359).

По мнению автрийского психолога В Вагнера, в ранних работах Московичи содержалось даже "больше конструкционизма", чем в знаменитом манифесте Джерджена. Если Джерджен идентифицировал способ понимания мира индивидом как членом социального сообщества, то Московичи описал также процесс конструирования этого мира посредством понимания. Во многих фундаментальных аспектах концепция социальных представлений и конструкционистская позиция в психологии (включая Позиционную теорию и дискурсионный анализ) "не только совместимы, но и дополняют друг друга", подчеркивает Вагнер (66, с 96). Тем не менее сегодня конструкционистское звучание исходных идей основателя новой французской школы почти утрачено, а в работах его последователей обозначился крен в сторону когнитивизма. Этот перекос в значительной степени вызван инерцией господствующего научного дискурса в психологии, некоторые формы которого постоянно воспроизводят сторонники Московичи - в полном противоречии с нетрадиционной трактовкой представления как средства конституирования наличной среды обитания

Эпистемолсгической предпосылкой когнитивистских тенденций В работах аналитиков социальной репрезентации Вагнер считает разъединение процессов, которые у самого Московичи выступали двумя сторонами одной медали. Это конструирование Представления как символической системы и конструирование, с помощью этого представления, социального объекта. В результате Представление отделилось от объекта_; из представления объекта оно сделалось представлением об объекте (о душевных болезнях, СПИДе, нищете и т п). В конце концов психологи сосредоточились на изучении символических, изобразительных и когнитивных

свойств представлений, оставив в стороне процесс конструирования социального мира, а с ним вместе и замысел "подлинно социальной" психологии

Экспликация традиционных навыков теоретизирования в работах сторонников социорепрезентативного подхода позволит не только покончить с обвинениями в индивидуализме, но и сделает очевидным конструкционистское содержание идей Московичи, считает Вагнер

С этой целью он последовательно рассматривает три взаимосвязанных вопроса

1) являются ли социальные представления представлениями об объектах_;

2) могут ли они быть истинными или ложными_;

3) следует ли считать конструирование социального мира интенциональным актом?

Согласно обыденному представлению о работе человеческого сознания, или логике здравого смысла, индивиду - как субъекту опыта - противостоит внешний, отличный от него объект (предмет или другой индивид), обладающий независимым от субъекта фиксированным набором атрибутов. Индивид вступает с объектом в интенциональное взаимодействие, воспринимает его, представляет и манипулирует им. Эффективность этих взаимоотношений, те реализация намерений субъекта, зависит от того, насколько верна созданная им ментальная копия объекта. Данная "протофилософская триада: S - О - интенциональное действие" исчерпывает онтологию здравого смысла современного западного человека_; она же является краеугольным камнем социального когнитивизма как психологической научной модели человеческого сознания. Иными словами, социальный когнитивизм - это рафинированный вариант "фольк-психологии", опирающийся на те же онтологические принципы, что и философия обыденного сознания, и потому предполагающий положительный ответ на три вышеназванных вопроса

Теоретизирование в терминах социальных представлений, продолжает свои рассуждения Вагнер, не только не соответствует логике здравого смысла, но является прямым ее антиподом. Во-первых, тезис о представлении как о способе социального конструирования мира содержит в себе рефлексию по поводу деятельности обыденного сознания, тогда как последнему свойственна уверенность в спонтанном, непосредственно-опытном происхождении собственных догматов. Учитывая родство

100

социального когнитивизма и психологии здравого смысла, социально-когнитивный анализ можно назвать имманентным подходом к изучению психологических феноменов_; в таком случае рефлексия в терминах социальной репрезентации будет трансцендентна по отношению к своему объекту - массовому обыденному сознанию, как и подобает научной рефлексии. Во-вторых, с точки зрения теории социальных представлений, последние не подпадают под действие какого-либо иного критерия оценки помимо тех, которые выработаны социальным сообществом в ходе локальной дискурсивной практики, будь то суд старейшин, научный эксперимент или расположение звезд. "Поэтому проблема соответствия представления действительности — это внутренняя проблема группы, которая разрабатывает данное представление или владеет им". Разговор в терминах "представления об объекте" неизбежно заканчивается выяснением истинности репрезентации, разговор в терминах "социального представления" предполагает признание последнего частью локального мира. Но это значит, что "представление в онтологическом смысле и есть тот объект, ...который оно как будто представляет" (66, с 108). Социально значимое, смыслосодержащее существование объекта возможно не иначе, как в контексте взаимодействия социальных субъектов. Такой объект, в отличие от своей физической ипостаси, не обладает заданным набором атрибутов, его свойства приписываются ему и трансформируются в ходе социальной интеракции. Так, в одном социальном контексте человек в кресле на колесах будет считаться недееспособным инвалидом, требующим участия, в другом - просто человеком иных возможностей, равным, а в чем-то и превосходящим окружающих. Очевидно, что и тем, и другим человека в кресле на колесах делает отношение к нему остальных членов сообщества, которые руководствуются локально выработанным представлением о том, что такое человек в кресле на колесах. В таком случае социальный объект — это конгломерат потенциальных социальных представлений, которые конституируются в зависимости от локального контекста. Вне интерпретирующих действий социальных субъектов социальный объект "виртуально существует в нескольких возможных формах толкования, в сфере социальных представлений и конструирования он становится специфическим объектом" (66, с. 108).

101

Можно говорить о потенциальной множественности реальности "чего-то существующего в мире", из которой, благодаря индивидуальным Или коллективным действиям, возникает социальный объект X. Эти действия заключаются в установлении некоторых отношений с "чем-то существующим в мире" в соответствии с доминирующим представлением. Только теперь это "что-то" приобретает имя, т е включается в определенную категорию и получает свойственные ей атрибуты Сообщая "чему-то существующему в мире" свое имя, представление обретает реальность_; в свою очередь, это "что-то" получает признание благодаря дарованному ему имени. Следовательно, в терминах социальной репрезентации специфическим именем обладает именно представление, а не объект, который вне представления является лишь "чем-то существующим в мире". Сказанное означает, что выражение "представление об объекте" (например, о человеке в кресле на колесах) не имеет смысла, поскольку не объект (человек в кресле) дает свое имя представлению, а наоборот. "Социально Принятый способ дискурса предоставляет форму, структуру и наименование предметам мира_; в этом смысле представления - это специфические формы и имена, которые группа или общество дает определенным ареалам этого мира", как обладающим, так и не обладающим чувственным физическим бытием (66, с. 109).

Последовательность действий, в ходе которых "что-то" становится социальным объектом, и есть социальное конструирование, или "конструктивное событие". Термин "событие" отражает внеличностный и не-интенциональный характер происходящего, поскольку социальное создание объекта - это не реализация намерения вследствие рефлексии или размышления, оно "случается". 3 своей повседневной практике люди черпают имена и значения из резервуара представлений и традиций. При этом неправомерным будет утверждение, что существуют разные представления (инвалид, человек иных возможностей, личность трагической судьбы) об одном и том же объекте (человек в кресле на колесах)_; "существуют просто разные представления так как в рамках конструктивного контекста представление и "объект" онтологически неразличимы" (66, с 110-111).

102

С точки зрения социально-репрезентативного подхода как варианта конструкционизма в психологии, задача аналитика состоит в наблюдении "конструктивных событий" и интерпретации их на языке научной рефлексии, отличном от языка самих этих событий, подчеркивает Вагнер. Социальная жизнь являет себя не иначе, как в подобных событиях, будь то повседневная практика или смоделированные действия (опросы, тесты, эксперименты). Сами субъекты конструктивных событий не мыслят себя в качестве агентов конструирования и представления своего социального мира_; они говорят на "языке объектов", оставляя язык социальной репрезентации привилегией социальной психологии

К сожалению, научная психологии не всегда пользуется этой привилегией Часто аналитики социальных представлений прибегают к объяснительным схемам, характерным именно для логики здравого смысла. Так, уже сама структура построения многочисленных исследований, посвященных соотношению представлений и поведения, предполагает причинно-следственную связь между первым (независимая переменная) и вторым (зависимая переменная). В качестве примера Вагнер ссылается на работу М.Кранаха, посвященную связи профессиональных представлений и медицинской психотерапевтической практики. В ходе сравнительного анализа поведенческого и гуманистического видов психотерапии Кранах приходит к заключению, что различие представлений (научных психологических идей) обусловливает несовпадение терапевтических стратегий, акцентирующих роль когнитивно-информационных процессов в первом случае и желаний и диспозиций пациента - во втором. Кранах избегает объяснений в каузальных терминах, однако сама последовательность его экспериментально-аналитических шагов (интервью-наблюдение за поведением — объяснение связей между идеями и поступками) указывает на имплицитную схему "интенциональной каузальности" (представление - намерение - действие) и логической формулы "Post hoc, ergo propter hoc", которые лежат в основе модели рационального объяснения действий в "фольк-психологии".

С не меньшим успехом, утверждает Вагнер, можно прогнозировать содержание будущих интервью на основе уже имеющихся поведенческих актов. И вербальное, и наблюдаемое

103

(невербальное) Поведение выражает суть одного и того же основополагающего социального конструкта. Предпочтение вербальных источников информации - это просто бессознательное следование принятой в экспериментальной психологии конвенции. В основе же данной конвенции лежит то самое "мета-убеждение обыденного сознания" (т.е. повседневная модель рационального объяснения поведения), которое призвана интерпретировать психологическая наука. Научная психология должна "объяснять, что именно, почему и в каких ситуациях говорят и думают люди" (63, с 296). Это значит, что на уровне научной интерпретации мета-убеждения здравого смысла уже не могут служить аналитическими инструментами Они оправданы только в качестве элементов содержательного описания повседневной работы сознания, занятого рациональным объяснением поведения. Мета-убеждения носителей обыденного сознания относительно функционирования этого сознания (включая отношения представлений и поведения) должны стать для социального аналитика "верованиями того же уровня, что и прочие элементы обыденного знания о мире" (64, с 257).

В отличие от Вагнера психолог из Шотландии И Маркова не считает концепцию социальных представлений разновидностью социального конструкционизма_; по ее мнению, теория Московичи, имеет совершенно иной эпистемологический статус. Социальный конструкционизм видит в социальной психологии "особый вид моральных устремлений", связанных с "выявлением необходимых условий дискурсивной практики"_; последняя же рассматривается как альфа и омега "социального вообще". Такой подход, без сомнения, является метатеоретическим. Теория социальных представлений, хотя И использует понятия, близкие конструкционистским, не занимается выяснением философских, эпистемологических или социополитических оснований социально-психологического знания. Еще меньше ее интересуют проблемы объективности и истинности научных категорий или специфика познания социальных объектов по сравнению с естественнонаучным исследованием, считает Маркова. Теория Московичи - это эпистемология непрофессионального (обыденного) знания, она изучает "содержание повседневных понятий, их двойственную - социально-индивидуальную детерминацию, их формирование, сохранение и изменение,

104

обращаясь также к обыденной онтологической реальности и эпистемологическим процессам" (40, с 181).

В отличие от других теоретических моделей обыденного знания, здесь в центре внимания находится проблема взаимосвязи сознательной рефлексии о мире и бессознательных ментальных процессов, базирующихся на привычке и традиции. С одной стороны, социальные субъекты воспринимают контекст своей жизнедеятельности как онтологическую данность, существование которой становится предметом размышления лишь в чрезвычайных обстоятельствах. "Люди сохраняют неизменным онтологический статус своего социального окружения путем привычного, бессознательного, бездумного воспроизведения заданного цикла" (40, с 180). С другой стороны, социальные субъекты так или иначе объясняют себе мир своего бытия и сообщают эту информацию друг другу. В этом качестве "социальных агентов" люди не просто репродуцируют социальную онтологию, но включаются в эпистемологические процессы, в результате чего они изменяют свою онтологическую реальность, воздействуя на нее

Социальные представления, участвующие в конструировании и воспроизведении социальной онтологии, можно, таким образом, определить как символическое (или универсальное) социальное окружение, выражающее себя — как отдельное или частное - в деятельности индивидов. Это определение, по мнению Марковой, отражает диалектический (гегельянский) дух концепции социальных представлений: социальное и индивидуальное выступают здесь не как взаимоисключающие, а как взаимодополняющие сущности, которые в совокупности составляют устойчивую, но постоянно реконструируемую социальную среду обитания

В определенном смысле идеи Московичи концептуально сопоставимы с так называемыми социокультурными теориями знания (Дж Болдуин, Дж Г Мид, Л Выготский, С. Рубинштейн), утверждает Маркова. В обоих случаях анализу подлежит процесс "автономизации" носителей социального знания, их превращение в независимых, творческих субъектов мышления и действия. Однако, обращаясь к проблеме генезиса знания, социокультурные и социально-репрезентативные модели описывают противоположно направленные процессы. Первые акцентируют пути индивидуального овладения социальным окружением благодаря

105

формированию оригинальных форм мышления, представлений и суждений, прорывающих рутину устоявшихся способов постижения реальности. Вторые, напротив, подчеркивают власть над познающим субъектом освященных традицией социальных представлений, этих "ловушек", расставленных на пути свободного развития мысли, которые навязывают специфическую манеру толкования мира, событий и объектов. Если социокультурные теории знания заняты проблемой независимости мышления и возникновения научных категорий, то концепция Московичи раскрывает механизмы действия имплицитных структур общепринятой интерпретации реальности и специфических эпистемологических табу

В реальной практике познания инновационный (научный) и традиционный (базирующийся на социальных представлениях) типы знания не исключают друг друга, как не являются взаимоисключающими сознательные и бессознательные параметры ментальных процессов. Социокультурные теории знания - это в основном модели индивидуального онтогенетического развития рефлексивного мышления, результатом которого является когнитивная самодифференциация. Теория социальных представлений сосредотачивается на описании таких форм мышления, о которых люди, как правило, не задумываются, полагаясь на авторитет и власть социального консенсуса. Результатом постижения мира посредством социальных представлений становится когнитивная глобализация, инструментами которой выступают закрепление и объективация. Когнитивная самодифференциация (сознательный акт) и когнитивная глобализация (бессознательное упрощение мира), это два процесса, которые в совокупности делают возможным познание социальной реальности, считает Маркова

По мнению С .Йовчелович, анализ социальных представлений способствует созданию "новой парадигмы для осмысления социально-психологических явлений" как "формы символического опосредования, глубоко укорененной в сфере публичной жизни (39, с .81_; 38, с 122). Йовчелович интерпретирует сферу публичности как пространство интерсубъективной реальности, где кристаллизуются и постепенно трансформируются социальные представления. Выступая одновременно в роли контекста и конституирующего элемента социальных представлений,

106

публичность является одним из условий их возникновения, "местом" символического опосредования отношений субъекта и объектов. Отталкиваясь от идей Ю Хабермаса и X Арендт, Йовчелович описывает сферу публичности как область человеческой множественности, или проявления инаковости, которая становится предпосылкой индивидуального чувства Я. Средством выражения публичности выступает диалог, высвечивающий взаимосвязь индивидуального и множественного, своего и иного Являясь условием возникновения языка и общения, публичная сфера "провоцирует" идею своей познаваемости_; в Конечном счете она совпадает с пространством интерсубъективности, в котором протекает символическая деятельность людей и рождаются социальные представления (39,с 86).

Собственно социальное качество представлений возникает как следствие их формирования и изменения в процессе социальной коммуникации и практики в публичной сфере - диалога, разговора, ритуальных действий, производственных и трудовых стереотипов, искусства, короче - социального опосредования. Любой вид социальной практики - это процесс опосредования отношений, например, между потребностями человека и сырьем (труд), между бесконечным числом точек зрения (общение), между прошлым и будущим (история), между естественным и сверхъестественным (мифология). Все эти опосредования в той или иной мере отвечают стремлению людей придать смысл и значение своему существованию в мире. Поэтому "социальные представления генерируются именно социальным опосредованием во всем многообразии его публичных форм" (39, с 93). Они олицетворяют собой общее, совместно продуцируемое потенциальное пространство, где каждый отдельный человек выходит за рамки своей индивидуальности, разделяя с другими сферу публичности. "Как индивидуальная, так и социальная жизнь в своем конституировании базируется не на индивиде и не на обществе, а на тех пространствах опосредования, которые в одно и то же время связывают их и разъединяют", - подчеркивает Йовчелович (39, с 99).

Толкование концепции социальных представлений в терминах социально-символического опосредования отношений субъекта и объекта, предложенное Йовчелович, близко к

107

конструкционистскому пониманию социальной реальности. Однако, сопоставляв теорию Московичи и постмодернистскую (джердженовскую) версию социопсихологического знания, Йовчелович отдает эпистемологический приоритет французской модели как принципиально новой интерпретации субъект-объектных отношений. Суть позиции Джерджена сводится к утверждению, что знание - это не то, что обитает в голове отдельного субъекта как отражение некоторого объекта, а то, что возникает между субъектами в ходе их социальной (прежде всего -дискурсивной) практики. Следовательно, с этой точки зрения, так называемые психологические процессы коренятся в социальной интеракции и совместной лингвистической деятельности людей: сознание выступает дерриватом дискурса, а идея представления (зеркального отражения) уступает место принципу дискурсивного обмена

Постмодернистское отрицание "знания как репрезентации" уязвимо, по крайней мере, с двух сторон, считает Йовчелович. Во-первых, сторонники Джерджена направляют свои критические аргументы против картезианской трактовки представления как копии объекта в сознании субъекта, неправомерно отождествляя с этой трактовкой концепцию Московичи. Во-вторых, несмотря не аргументированную критику когнитивизма, сами психологи-постмодернисты все еще рассуждают в рамках традиционной философской дихотомии внутреннего и внешнего (сознания и поведения). Более того, доведенный до своего логического конца, постмодернизм в психологии — это не что иное, как "бихеовиоризм с черного хода". В свое время бихевиоризм отстаивал идею психологической науки, лишенной субъективного тумана интроспекции. Антипод бихевиоризма - новейший когнитивизм, -вернулся к концепции знания как ментальной копии реальности и подтвердил незыблемость противостояния объекта и субъекта в репрезентативном акте. И в том, и в другом случае неприкосновенной оставалась та же модель индивида как закрытого, самодостаточного существа, для которого социальный контекст его действий (поведения или преобразования информации) является внешним, чуждым, существующим вне и независимо от него. Постмодернизм, провозгласивший "смерть субъекта", заменил изучение психологических процессов (включая представление) анализом дискурсивных позиций участников

108

лингвистической деятельности. Последние как обитатели дискурсивного пространства лишены онтологического статуса. В результате психология, как и во времена Уотсона, вновь становится бессубъектной, на сей раз "бессубъектной наизнанку" (38, с. 130).

Отказавшись от понятия сознательного творческого субъекта, постмодернизм не разрешил эпистемологических проблем картезианства, считает Йовчелович. Между тем, принципиальная новизна концепции Московичи как раз и состоит в переосмыслений классической схемы отношений субъекта и объекта познания, что позволяет построить антипозитивистскую не-индивидуалистическую психологию, которая, "разумеется, включает и сознание, и представления". В рамках новой парадигмы противостояние индивида и общества оказывается ложной проблемой Следуя Дюркгейму, Московичи признает относительную автономию социальной реальности и ее "власть" над Индивидом_; но, следуя также Фрейду, Пиаже и Выготскому, он обращается к изучению тех процессов, посредством которых Психологические феномены продуцируют эту реальность, оставаясь в то же время ее продуктами. Поэтому теория социальных представлений подразумевает совершенно новую трактовку понятия и процесса репрезентации: субъект не копирует противостоящий объект, а вступает с ним в определенное социально-психологическое отношение. "Представление, - пишет Йовчелович, - это деятельность некоего X, который создает Психологическую ситуацию из чего-то иного, т е. отличного от него самого... S и О не совпадают, между ними сохраняется различие, и для того, чтобы связать их, возникает представление. Этот процесс не тождественен зеркальному отражению_; здесь одновременно устанавливаются связи между Я и иным и сохраняется различие между ними... Представление - это то, что становится вместо иного, это - посредник, связывающий присутствующее и отсутствующее, и в то же время граница, которая их разъединяет" (38, с 132). Реализуя себя в пространстве опосредования с помощью "действия, слова и иного", представление служит выражением и субъекта, и объективного мира, являясь продуктом их отношений

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СОЦИАЛЬНЫЙ КОНСТРУКЦИОНИЗМ И НОВЫЙ ИМИДЖ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ

Социально-психологические подходы к проблеме Конструирования реальности, представленные в настоящем обзоре, отражают мощную антисциентистскую тенденцию в развитии современного психологического знания на Западе. Главное содержание этой тенденции, известной с середины 70-х годов как поиск альтернативной позитивизму парадигмы социально-психологической науки, состоит в утверждении гуманистического пафоса этой дисциплины и в обращении к сфере социальных смыслов как к первостепенному объекту психологического исследования. Адепты новой парадигмы, в обосновании которой ведущая роль принадлежит социальному конструкционизму, видят свою задачу в изменении сложившегося образа социальной психологии и трансформации традиционных средств социопсихологического анализа. На смену индуктивной логике лабораторного эксперимента и статистическим методам изучения Динамики зависимых и независимых переменных в социальном поведении индивидов и групп должна прийти риторика постижения обыденного мира его обыденными обитателями и экспликация этой риторики повседневности с помощью теоретических категории и понятий. Вместо естественнонаучных моделей, фундаментом которых служат объективные законы, социальная психология новой волны избирает в качестве образца интерпретирующие метафоры социально-гуманитарного знания Психологическая "укорененность" дисциплины должна смениться ее социологическим прочтением как науки о социальном генезисе психологических явлений. Последние рассматриваются теперь в качестве элементов и продуктов символического взаимодействия субъектов локального социального опыта и подлежат толкованию исключительно в терминах этого опыта. Тем самым собственно Психологическое перемещается из внутреннего ареала индивидуальной ментальности в публичное пространство своего возникновения, каковым признается сфера социальных отношений

Герменевтическая переориентация социальной психологии предполагает изменение ее эпистемологического статуса: вместо обобщенных данных о детерминантах человеческого поведения,

ПО

поддающегося прогнозированию и контролю, она предоставляет Вероятностное знание относительно текущей локальной практики людей - преимущественно в ее дискурсивном измерении. Если естественные науки (в том числе и общая психология) призваны давать знание "вещей", то социальная психология олицетворяет собой знание "представлений" этих вещей, но не в смысле их ментальных копий, а в качестве динамичных, преходящих социально-сконструированных образов мира и привнесенных — в процессе конструирования - общезначимых смыслов. Таким образом, социальная психология в ее новом, конструкционистском облачении — это исторически и культурно-специфическое "знание о социальном познании", где последнее выступает своего рода строительным блоком повседневности как реальности sui generis.

В отличие от когнитивистских концепций социального познания, основу которых составляют компьютерные модели индивидуальных когнитивных процессов, конструкционистские схемы опираются на "реляционное" толкование генезиса значений и знаний о мире. С этой точки зрения, значения (и, соответственно, интерпретации реальности) всегда контекстуальны: они возникают не "внутри" индивида как изолированного субъекта когнитивного опыта, а "между" субъектами социальной интеракции, ограниченной рамками наличной (исторической, культурной, моральной, профессиональной) ситуации. Инструментом продуцирования значений и создания образа мира служит язык повседневного общения, воплощенный в социально-дискурсивной практике. Под дискурсом же подразумевается любая социальная разновидность взаимообмена символами в соответствии с локальной грамматикой дискурсивного сообщества. Правила социальной грамматики имеют конвенциональную природу и служат цели структурной организации и упорядочивания дискурсивной деятельности людей. В новой социальной психологии правила и конвенции дискурсивного сообщества занимают нишу, которая прежде отводилась интрапсихическим механизмам мотивации и причинно-следственным связям ментальных явлений

В рамках конструкционистской парадигмы дискурсивное происхождение имеют не только повседневные, "обывательские" способы объяснения мира и человека, но и профессиональные психологические категории, описывающие эти способы. Поэтому психосоциальные феномены, известные под именем аттитюдов,

111

Я-концепций, эмоций, представлений, верований и т п. , подлежат переосмыслению с точки зрения их принадлежности тому или иному профессиональному дискурсу. Тем самым утверждается саморефлексивный характер обновленной социально-Психологической науки. С одной стороны, она нуждается в критической инвентаризаций Наработанных индивидуалистических схем и понятий, с другой — ей необходимо постоянно осознавать самое себя как часть локального научного дискурса И, в этом качестве, как весомый конституирующий фактор современной западной версии социальной реальности. Социальная психология нового образца должна быть "открыта для заселения" неожиданным культурно-историческим содержанием и готова к диалогу с любыми культурно-специфическими формами жизни. Только в этом случае эта' дисциплина сможет стать "антропологией современной культуры" и будет адекватна требованиям ситуации постмодерна

Список литературы

1. Бергер П, Лукман Т. Социальное конструирование реальности. - М.: Academia-центр,1995. -323 с

2. Джерджен К Дж. Движение социального конструкционизма В современной психологии // Социальная психология: саморефлексия маргинальности Хрестоматия. -М.: ИНИОНРАН, 1995. -С. 51-73.

3. Джерджен К Дж. Социальная психология как история // Там же. - С. 23-50.

4. Дюркгейм Э. Представления индивидуальные и представления коллективные // Дюркгейм Э. Социология: ее предмет, метод, предназначение. - М.: Канон, 1995. -С 208-243.

5. Дюркгейм Э. Социология и теория познания // Хрестоматия по истории психологии -М.: МГУ, 1980. -С. 212-235.

6. Дуаз В. Явление анкеровки в исследованиях социальных представлений // Психол жури. -М.,1994. -Т. 15, №1. -С. 19-26.

7. Московичи С. От коллективных представлений - к социальным // Вопр. социологии

-М.,1992. -С. 83-96.

8. Московичи С. Предпосылки объяснения в социальной психологии // Социальная психология: саморефлексия маргинальности: Хрестоматия. - М.: ИНИОН РАН, 1995. -С. 213-252.

9. Московичи С. Социальное представление: исторический взгляд // Психол. журн. -М„1995. -Т. 16. №1. -С. 3-18.

112

10. ХарреР. Вторая когнитивная революция//Там же. -1996. -Т. 17, №2. -С 3-15.

11. Харре Р. Грамматика и лексика - векторы социальных представлений // Вопр. социологии -М.,1993. -Т. 2, №1/2. -С 118 128.

12. Харре Р. Метафизика и методология: некоторые рекомендации для социально-психологического исследования // Социальная психология: саморефлексия маргинальности: Хрестоматия. -М.: ИНИОН РАН, 1995. - С 74-93.

13. Шюц А. Социальный мир и теория социального действия // Социология: Реф. журн. - М ИНИОН РАН, 1997. -№2. -С. 57-76.

14. Шюц А. Структура повседневного мышления // Социологические исследования. - М., 1998. -№2. -С. 129-137.

15. Bar-Tal D. , Kruglanski A W. The social psychology of knowledge: its scope and meaning // The social psychology of knowledge. - Cambridge, etc., 1988 P.1-14.

16. Berger P.L. Identity as a problem in the sociology of knowledge // Towards the sociology of knowledge. - L. , 1973. - P. 273-284.

17. Davies В. , Harre R. Positioning: the discursive production of selves // J. for the theory of social behaviour. - Oxford, 1990. - Vol. 20, № 1. - P. 43-64.

18. DennerВ. Stalked by the postmodern beast//Atner. psychologist. -Wash. ,1995. -Vol. 50, № 5. -P. 389-390.

19. Doise W. Constnictivism in social psychology // Europ. j. of social psychology. -Chichester,1 989. -Vol. 19, №5. -P. 389-400.

20. Farr R. Social representations: a french tradition of research // J. for the theory of social behaviour. Spec. iss. -Oxford, 1987. -Vol. 17,№4. -P. 343-369.

21. Gergen К J. Exploring the postmodern :perils or potentials? // Amer. psychologist. - Wash., 1994. -Vol. 49,№5. -P .412-436.

22. Gergen К J. Knowledge and social process // The sociapsychology of knowledge. - Cambridge, etc., 1988. -P. 30-47.

23. Gergen К J. Language of psychological understanding // The analysis of psychological theory, -Wash., 1987,-P. 115-129.

24. Gergen К J. Realities and relationships: soundings m social construction. - Cambridge (Mass ),L , 1994, - 356р

25. Gergen К J. Social psychology and the wrong revolution // Europ. j. of social psychology. -Chichester, 1989. -Vol. 19, №5. -P. 463-484.

26. Gergen К J. Toward metapsychology // The analysis of psychological theory. - Wash. , 1987. -P.1-21.

27. Gergen К J. Toward transformation in social knowledge. -N.Y. etc., 1982. -260р

28. Gergen К J. Warranting the new paradigm: a response to Harre. // New ideas m psychology. -Oxford, 1987, - Vol 5, № 1, - P. 19-24.

113

29. Gergen M.M. Induction and construction :teetering between worlds // Europ. j. of social psychology. -Chichester, 1989. -Vol. 19,№5. -P. 431-437.

30. Greenwood G D. Explanation and experiment In social psychological sciences: realism and the social constitution of action. - N Y , L. , 1989. - 264р

31. HarreR. Enlarging the paradigm // New ideas in psychology. -Oxford, 1987. -Vol. 5, №1. -Р 3-12.

32. Harre R. The ethogenic approach: theory and practice // Advances in experimental social psychology. N.Y.;L.,1977. -Vol. 10. -P. 283-314.

33. HarreR. Language games and texts of identity//Texts of Identity. -L. etc., 1989. -P 20-35.

34. HarreR. An outline of the social constructionist viewpoint // The social construction of emotions. -Oxford, 1986-P. 2-14.

35. HarreR. The second cognitive revolution//Amer. behavioral scientist. -L., 1992. -Vol. 36, № 1. -P. 5-7.

36. Harre R. Some reflections on the concept of "social representation" // Social research. - N.Y, 1984. -Vol. 51, №4. -P. 927-938.

37. Howie D. , Peters M. Positioning theory: Vygotsky, Wittgenstein and social constructionist psychology//J. for the theory of social behaviour. -Oxford, 1996. -Vol. 26, №1. -P. 51-64.

38. Jovchelovltch S. In defence of representations // Ibid. - Vol 26, № 2. -P 121-135.

39. Jovchelovitch S. Social representations m and of the public sphere: towards a theoretical articulation//Ibid. -1995. -Vol. 25,№1. -P. 81-102.

40. Markova I. Towards an epistemology of social representations // Ibid. - Vol. 26, № 2. -P 177-196.

41. McKinlay A. , Potter J. Social representations: a conceptual critique // Ibid. - Vol. 17, № 4. -P 513-529.

42. Meute D. Whose truth, whose goodness, whose beauty?//Amer. psychologist. -Wash., 1995. -Vol. 50, №5. -Р. 391.

43. Moghaddam P M., Harre R. Rethinking the laboratory experiment // Amer. behavioral scientist -L. , 1992. - Vol. 36, № 1. - P. 22-38.

44. Moscovici S. Answers and questions // J. for the theory of social behaviour. Spec. ilss. -Oxford, 1987. -Vol. 17,№4. -P. 513-529.

45. Moscovici S. Comment on Potter and Litton//Brit. j. of social psychology. - Leicester, 1985. -Vol. 24, №2. -Р. 91-92.

46. Moscovici S. The myth of the lonely paradigm//Social research. -N.Y., 1984. -Vol. 51, №4. -P 939-967.

47. Moscovici S. Notes towards a description of social representations // Europ. J. of social psychology. -Chichester, 1988. -Vol. 18,№3. -P. 211-250.

114

48. Parker I. "Social representations": social psychology's (mis) use of sociology //J. for the theory of social behaviour. Spec. iss. -Oxford, 1987. -Vol. 17, №4. -P. 447-469.

49. Potter J. , Edwards D. , Wetherell M A model of discourse in action // Amer. behavioral scientist. -L.,1993. -Vol. 36,№3. -P. 383-401.

50. Potter J., Litton I. Some problems underlying the theory of social representations // Brit. j. of social psychology. - Leicester, 1985. - Vol. 24, №2. -P. 81-90.

51. Rijsman G. , Stroebe W. The two social psychologies or whatever happened to the crisis //Europ. j. of social psychology. - Chichester, 1989. -Vol. 19, №5. -P 339-344.

52. Russel R. , Gaubatz M. Contested affinities: reaction to Gergen's and Smith's postrnodernisms // Amer. psychologist. - Wash., 1995. - Vol. 50, № 5

P 389-390.

53. Sampson ЕЕ The deconstruction of the self//Texts of identity. -L. etc.. 1989. -P 1-19.

54. Semin G. The "phenomenon of social representations" // Brit. j. of soc. psychology. - Leicester, 1985. -Vol. 24, №2. -P. 93-94.

55. Shotter J. Bakhtin and Billig: mono logical versus dialogical practices // Amer. behavioral scientist. -L.,1992. -Vol. 36,№1. -P. 8-21.

56. Shotter J. Social accountability and the social construction of "You" // Texts of identity L. ,ele. , 1989,-P 133-151.

57. Smith M В Selfhood at nsk postmodern perils and the perils of postmodernism // Amer. Psychologist. -Wash., 1994,-Vol. 49, №5. -P. 405-411.

58. Social cognition: perspectives on everyday understanding. -L. etc., 1981. -281р

59. The social construction of emotions. -Oxford, 1986. -316p.

60. Social representations. - Cambridge, 1984. -412р

61. Texts of identity. -L .etc., 1989. - 244р

62. Verkuyten M. Symbols and social representations // J. for the theory of social behaviour. -Oxford, 1995. Vol, 25, №3. -P 263-284.

63. Wagner W. Everyday folk-policies, sensibleness and the explanation of action //Ibid. -P295-301.

64. Wagner W. The fallacy of misplaced intentionality in social representation research // Ibid. -

1994. -Vol. 24,№3. -P. 243-265.

65. Wagner W. Introduction to special issue // Ibid. - 1996. - Vol. 26, № 2. -P 93-94.

66. Wagner W. Social representations and construction//Ibid. -P 95-120.

67. Wells A. Social representations and the world of science//Ibid. -1997. -Vol. 17, №4. -P.433-445.

68. White D. , Wang A. Universalism, humanism and postmodernism // Amer. psychologist. - Wash.,

1995. -Vol 50, №5. -P. 392-393.

69. Wren ТЕ The psycho-heresy of Rom Harre // New ideas in ipsychology. - Оxford, 1987. -Vol.5,№1. -P. 25-31.

Текст взят с психологического сайта http :// www . myword . ru