История советского уголовного права. А. А. Герцензон, Ш. С. Грингауз, Н. Д. Дурманов, М. М. Исаев, Б. С. Утевский. Издание 1947 г. Allpravo ru. 2003 - реферат
Уголовное право
ИСТОРИЯ СОВЕТСКОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА. А.А. Герцензон, Ш.С. Грингауз, Н.Д. Дурманов, М.М. Исаев, Б.С. Утевский. Издание 1947 г. Allpravo.ru. - 2003.
Содержание
· ПРЕДИСЛОВИЕ
· ВВЕДЕНИЕ. УГОЛОВНОЕ ПРАВО В РОССИИ ПЕРЕД ОКТЯБРЕМ 1917 ГОДА ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СОЗДАНИЕ ОСНОВ СОВЕТСКОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА
· ГЛАВА I. ВЕЛИКАЯ ОКТЯБРЬСКАЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ, ЛИКВИДАЦИЯ БУРЖУАЗНОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА И ПРОЦЕСС СОЗДАНИЯ СОВЕТСКОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА
· ГЛАВА II. ПЕТРОГРАДСКИЙ ВОЕННО-РЕВОЛЮЦИОННЫЙ КОМИТЕТ И ЕГО БОРЬБА С ПОСЯГАТЕЛЬСТВАМИ НА СОВЕТСКИЙ СТРОЙ
· ГЛABA III. ВСЕРОССИЙСКАЯ ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ КОМИССИЯ И ЕЕ БОРЬБА С КОНТРРЕВОЛЮЦИЕЙ
· ГЛАВА IV. РЕВОЛЮЦИОННОЕ ПРАВОТВОРЧЕСТВО ДО ИЗДАНИЯ ПЕРВОГО ДЕКРЕТА О СУДЕ
· ГЛАВА V. МЕРЫ НАКАЗАНИЯ В УГОЛОВНОМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ И В СУДЕБНОЙ ПРАКТИКЕ В 1917—1918 гг.
· ГЛАВА VI. РАЗВИТИЕ ОБЩЕЙ ЧАСТИ СОВЕТСКОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА ДО ИЗДАНИЯ ПЕРВЫХ УГОЛОВНЫХ КОДЕКСОВ
· ГЛABAVII. РАЗВИТИЕ ОСОБЕННОЙ ЧАСТИ СОВЕТСКОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА ДО ИЗДАНИЯ ПЕРВЫХ УГОЛОВНЫХ КОДЕКСОВ ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПЕРВЫЕ СОВЕТСКИЕ УГОЛОВНЫЕ КОДЕКСЫ И ОСНОВЫ ОБЩЕСОЮЗНОГО УГОЛОВНОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА
· ГЛАВА VIII. ПОДГОТОВКА И ИЗДАНИЕ УГОЛОВНОГО КОДЕКСА РСФСР 1922 года
· ГЛАВА IX УГОЛОВНЫЙ КОДЕКС РСФСР РЕДАКЦИИ 1922 г.
· ГЛАВА X. ОСОБЕННОСТИ ПЕРВЫХ УГОЛОВНЫХ КОДЕКСОВ ДРУГИХ СОВЕТСКИХ РЕСПУБЛИК
· ГЛABA XI. ВОЗНИКНОВЕНИЕ И ПРИНЦИПИАЛЬНЫЕ ОСНОВАНИЯ ОБЩЕСОЮЗНОГО СОВЕТСКОГО УГОЛОВНОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА
· ГЛABA XII. «ОСНОВНЫЕ НАЧАЛА УГОЛОВНОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА СОЮЗА ССР и СОЮЗНЫХ РЕСПУБЛИК» (общая характеристика) ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. РАЗВИТИЕ СОВЕТСКОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА В УСЛОВИЯХ МИРНОГО СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО СТРОИТЕЛЬСТВА
· ГЛАВА XIII. УГОЛОВНЫЕ КОДЕКСЫ СОЮЗНЫХ РЕСПУБЛИК В НОВОЙ РЕДАКЦИИ
· ГЛАВА XIV. РАЗВИТИЕ ОСНОВ ОБЩЕЙ ЧАСТИ ОБЩЕСОЮЗНОГО УГОЛОВНОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА
· ГЛАВА XV. ИЗМЕНЕНИЕ СОСТАВОВ ПРЕСТУПЛЕНИЙ ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА И СОВЕТСКОЕ УГОЛОВНОЕ ПРАВО
· ГЛАВА XVI ВОПРОСЫ ОБЩЕЙ ЧАСТИ СОВЕТСКОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА В УСЛОВИЯХ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
· ГЛАВА XVII ВОПРОСЫ ОСОБЕННОЙ ЧАСТИ СОВЕТСКОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА В УСЛОВИЯХ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
· ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Уголовное право
ИСТОРИЯ СОВЕТСКОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА. А.А. Герцензон, Ш.С. Грингауз, Н.Д. Дурманов, М.М. Исаев, Б.С. Утевский. Издание 1947 г. Allpravo.ru. - 2003.
<< Назад Содержание Вперед >>
ГЛАВА VI. РАЗВИТИЕ ОБЩЕЙ ЧАСТИ СОВЕТСКОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА ДО ИЗДАНИЯ ПЕРВЫХ УГОЛОВНЫХ КОДЕКСОВ
I
С первых же дней Великой Октябрьской социалистической революции нашему уголовному законодательству было известно понятие преступления в смысле преступного действия и бездействия.
Одним из первых составов преступлений, которые появились в нашем законодательстве, был контрреволюционный саботаж. (Обращения к населению: «О победе Октябрьской революции»[1], «О борьбе с саботажем высших почтово-телеграфных чиновников»[2], «О саботаже чиновников министерства продовольствия»[3].
Понятие преступления как преступного бездействия содержалось в ряде декретов, предусматривающих воинские преступления, как, например, неявка по призыву в тыловое ополчение[4], уклонение от призыва на военную службу[5].
В законодательстве 1917—1918 гг. уже твердо наметилось деление преступлений на 1) контрреволюционные и особо опасные и 2) все остальные. Такое деление преступлений проведено в декрете о суде № 1, относящем к ведению революционных трибуналов как контрреволюционные
148
преступления, так и такие особо опасные преступления, как мародерство, хищничество, саботаж и другие преступления (п. 8 декрета). Такое же деление имело место и в инструкции «О революционном трибунале» от 19 декабря 1917 г.:
В ряде уголовных законов — в декрете «О революцией-, ном трибунале печати», в декрете «Об организации гласных товарищеских судов во всех воинских частях Петроградского военного округа», в декрете о суде № 3, в инструкции «Об организации и действии местных народных судов» — наряду с термином «преступление» фигурирует и термин «проступок».
Какими соображениями вызвано внесение в законодательство указания на проступки, сказать трудно, но, тем не менее, можно констатировать, что законы, включившие это деление преступных деяний с термином «проступки», не связывали никаких отличных от преступления последствий. Наконец, в законодательстве рассматриваемого периода, правда, только в одном декрете (декрет II Всероссийского съезда рабочих, солдатских и крестьянских депутатов «О земле»)[6], мы встречаем термин «тяжкое преступление».
14 января 1918 г. был опубликован декрет СНК «О комиссиях для несовершеннолетних».
Пункт 2 этого декрета указывал, что дела несовершеннолетних обоего пола до 17 лет, замеченных в общественно-опасных деяниях, подлежат ведению комиссии, несовершеннолетних. Тем самым декрет дал вполне определенные указания о том, что субъектами преступления являются только лица в возрасте от 17 лет.
Уголовное законодательство периода проведения Великой Октябрьской социалистической революции содержало также нормы, позволяющие сделать вывод о том, что субъектом преступления могли быть только вменяемые лица.
В начале июня 1918 г. народным комиссаром юстиции была издана специальная инструкция «Об освидетельствовании душевнобольных». Инструкция указывала, что определения врачебной комиссии о признании лица душевнобольным могли быть в течение месячного срока обжалованы
149
в народный суд и что от суда зависело оставить жалобу или без последствий или распорядиться через врачебный отдел о переосвидетельствовании лица в новом составе врачебной комиссии в присутствии местного судьи. Инструкция заканчивалась указанием на то, что «постановления местного народного суда, по жалобе на действия врачебной комиссии, дальнейшему обжалованию не подлежат». Хотя ни в одном из законодательных актов, относящихся к 1917 и 1918 гг., уголовная ответственность не ставилась в прямую и непосредственную связь с вменяемостью, как обязательной ее предпосылкой, сам факт издания Наркомюстом специальной инструкции об «Освидетельствовании душевнобольных», регулирующей взаимоотношения врачебной комиссии с народным судом, участие в качестве представителя во врачебной комиссии народного судьи, — все это говорит о том, что законодатель фиксировал внимание суда на вопросах психического состояния обвиняемого.
Из крупных процессов, прошедших в 1917 и 1918 гг., в которых судом обсуждался вопрос и вменяемости подсудимых, можно отметить процесс монархической организации Пуришкевича (январь 1918 г.), в котором вменяемость подсудимых Зелинского и Де-Боде была предметом тщательного обсуждения одного из судебных заседаний революционного трибунала.
Если по вопросу о вменяемости наше законодательство 1917—1918 гг. ограничивалось одной лишь инструкцией «Об освидетельствовании душевнобольных», то значительно шире и определеннее оно говорило о вине и ее формах. Почти во всех декретах этого периода говорилось о том, что ответственности подлежат лица, «виновные в совершении тех или иных преступлений». Понятие умысла и неосторожности- как формы виновности появляется в 1917 г. Уже в одном из самых ранних декретов, изданных после Октябрьской революции, в обращении Народного комиссариата почт и телеграфа «О борьбе с саботажем высших почтово-телеграфных чиновников» говорится о наказуемости за «легкомысленное или злостно-преступное отношение к интересам народа выс1ших чиновников или части рядовых служащих». Тот же декрет говорит о «злостном саботаже»[7].
150
Декрет «О борьбе с спекуляцией», подписанный Лениным и опубликованный 15 ноября 1917 г., перечисляя различные виды преступной деятельности, нарушающие нормальное снабжение потребителя, среди этих действий указывает и на злостную задержку грузов.
Постановление НКЮ «О революционном трибунале печати» дает такое определение составов преступлений, что» они сами по себе говорят об умышленности предусмотренных в них деяний. Подобным преступлением, например; являлось «сообщение ложных или извращенных сведений; о явлениях общественной жизни...»
Декрет СНК «О роспуске Петроградской городской думы»[8] говорит об умышленной: порче или уничтожении городского имущества.
Инструкция «Об освидетельствовании душевнобольных» указывала на умысел при совершении преступных действий. «Виновные в сообщении заведомо ложных сведений с целью добиться признания лица душевнобольным отвечают как за лжесвидетельство» (п. 14 инструкции).
Постановление НКЮ «О порядке введения в действие декрета об отмене наследования»[9] говорит о лицах, виновных в умышленном непредставлении сведений о наследственном имуществе или умышленно или по грубой небрежности препятствующих поступлению наследственного имущества в ведение Совета депутатов.
Декрет СНК от 13 июля 1918 г. «О национализации имущества низложенного российского императора и членов бывшего императорского дома»[10] указывает, что «За умышленное несоблюдение указанных в настоящей статье сведений виновные подлежат ответственности как за присвоение государственного достояния».
Декрет СНК от 27 июля 1918 г. «О торговых книгах» предусматривает такой состав, как «заведомо ложное заявление об утрате книг тем или иным образом...»
Декрет СНК от того же числа «О порядке перехода по частным сделкам торговых и промышленных предприятий»[11] говорит о злонамеренном неисполнении требований декрета.
151
Декрет СНК от 28 августа 1918 г. «Об обложении 5% налогом торговых предприятий, снабжающих население предметами личного потребления и домашнего обихода»[12] Требует наказуемости «за сообщение заведомо неверных сведений».
Постановление НКЮ «О порядке проведения в жизнь декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви»[13] указывает, что «за всякое незакономерное пользование имуществом, принадлежащим республике, или за умышленную порчу его виновные в том лица подлежат уголовной ответственности».
Таким образом, предусматривая уголовную ответственность за совершение тех или иных преступлений, сам закон в ряде случаев связывает их наказуемость с той или иной формой виновности. Имея четкие указания ряда декретов по отдельным видам преступлений и опираясь на социалистическое правосознание, народные суды и революционные трибуналы одним из основных принципов при определении наказания сделали принцип учета вины, ее степени и характера виновности.
Для иллюстрации приведем некоторые примеры.
На процессе по делу «Об открытии в городе Твери явочным порядком «Юридического бюро»[14], начав свою обвинительную речь, обвинитель заявил: «Граждане судьи! Я полагаю, что судить всех подсудимых огульно нельзя, ибо вина их неодинакова... Я выделяю отсюда, главным образом, бывших следователей, ибо вина их является сугубой, ввиду предложения ими своих услуг на условиях, явно противоречащих декретам рабоче-крестьянского правительства... Я совершенно отказываюсь от обвинения Троицкого и Шаврова, как совершенно случайно, как то показало следствие, примкнувших к этой организации».
В постановлении следственной комиссии революционного трибунала при ВЦИК по делу о злоупотреблении должностных лиц Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по охране железных дорог, указывается, что «следственная комиссия находит необходимым прежде всего выяснить как степень сложности и важности всего дела, так
152
и наличность в деяниях каждого из обвиняемых состава преступления, вменяемого ему в вину».
Обвинитель на упомянутом выше процессе Пуришкевича говорил о том, что «после Пуришкевича, главного вдохновителя, главную вину несут Де-Боде, Винберг, Браудерер, Муффель»[15]
В обвинительном заключении по делу Щастното указывается, что «бывший начальник морских сил Щастный, по заключению следственной комиссии, вступив 30 марта в исполнение обязанностей начальника морских сил Балтийского флота, поставил себе заведомой целью использовать тяжелое международное и политическое положение Советской республики»[16].
Наличие в действиях Щастного контрреволюционного умысла еще более четко подчеркнуто JB самом приговоре, указывающем, что «Щастный сознательно и явно подготовлял условия для контрреволюционного государственного переворота...»
Указания о личной ответственности и вине, как обязательной ее предпосылке, встречаются в ряде высказываний Ленина, относящихся к этому периоду.
Так, например, в записке к Ф. Э. Дзержинскому о мерах борьбы с саботажниками и контрреволюционерами Ленин требовал наказания виновных сообразно степени их виновности. «Лица, виновные в неисполнении настоящего закона (в непредставлении заявлений или в подаче ложных сведений и т. п.), а равно члены домовых комитетов, виновные в несоблюдении правил о хранении этих заявлений, сборе их и представлении в указанные выше учреждения, наказываются денежным штрафом до 5000 рублей за каждое уклонение; тюрьмой до 1 года или отправкой на фронт, смотря по степени вины»[17].
Подписанное Лениным постановление СНК от 14 июня 1918 г. «Об оздоровлении железнодорожного транспорта» требовало в числе других мероприятий в ближайшее время внести в СНК проект «О мерах установления точной ответственности каждого должностного лица за исполнение им своих обязанностей...»[18]
153
II
Начиная с 1918 г. в советском законодательстве впервые появляется целый ряд декретов и постановлений, объявляющих наказуемым не только оконченное преступление, но и более раннюю его стадию —- покушение. Число этих декретов чрезвычайно ограничено, но все они предусматривают особо опасные преступления, борьбу с которыми Советское государство считало целесообразным усилить путем объявления наказуемым не только оконченного преступления, но и покушения. Такие составы преступлений предусмотрены следующими декретами: постановлением ВЦИК от 5 января 1918 г. «О признании контрреволюционным действием всех попыток присвоить себе функции государственной власти»[19], декретом СНК от 8 мая 1918 г. «О взяточничестве», декретом «О спекуляции» от 22 июля 1918 г. и постановлением СНК от 30 июля 1918 г. «О набатном звоне»[20].
Наказуемость покушения как оконченного преступления означала, что советский законодатель отказывается от обязательного смягчения наказания при покушении и дает возможность суду, при определении наказания, принять во внимание и стадию развития преступной деятельности и отсутствие наступления преступного результата.
С первых же дней Октябрьской революции было установлено, что сопротивление со стороны классовых врагов исходило не только от отдельных лиц, но и очень часто принимало и наиболее опасные формы участия нескольких или многих лиц в совершении одного или ряда преступлений. Таким видом преступной деятельности, совершенной в соучастии с первых же дней Октября, явилась контрреволюционная организация в разных своих формах— контрреволюционного восстания, заговора, мятежа и др.
Среди ряди мероприятий по упрочению советской власти, намеченных в 1917 г. партией, одной из основных задач являлась и задача ликвидации контрреволюционных организаций.
154
«Чтобы упрочить Советскую власть, нужно -было разрушить, сломать старый, буржуазный государственный аппарат и на его месте создать новый аппарат Советского государства. Нужно было, далее, разрушить остатки сословного строя и режим национального гнета, отменить привилегии церкви, ликвидировать контрреволюционную печать и контрреволюционные организации всякогo рода, легальные и нелегальные»[21].
Эта борьба за ликвидацию контрреволюционных организаций нашла свое отражение в законодательстве периода проведения Великой Октябрьской социалистической революции.
В самых ранних законодательных актах этого периода мы встречаем указания не только на различные формы контрреволюционных организаций, но и на различные виды соучастников.
Обращение к населению «О победе Октябрьской революции и о задачах борьбы на местах» — один из первых законодательных документов 1917 г. — требует самой беспощадной борьбы с преступными сообществами — с юнкерами и корниловцами, поднявшими с первых дней прихода советской власти знамя контрреволюционного восстания.
Обращение СНК ко всему населению «О борьбе с контрреволюционным восстанием Каледина, Корнилова, Дутова, поддерживаемых Центральной Радой», указывая на то, что революция в опасности, призывает рабочих, солдат и крестьян «смести прочь преступников — врагов народа». «Нужно, чтобы контрреволюционные заговорщики, казачьи генералы и их вдохновители, — говорит обращение, — почувствовали железную руку народа». Всякое содействие контрреволюционерам обращение объявляет наказуемым —«какое бы то ни было содействие контрреволюционерам ... будет караться по всей тяжести революционных законов» (п. 4). Обращение особо выделяет ответственность организаторов: «вожди заговора объявляются вне закона».
Обращение СНК «О подавлении контрреволюционного восстания буржуазии, руководимого кадетской партией».
155
указывав, что «политические вожди контрреволюционной гражданской войны будут арестованы», специально подчеркивает ответственность организаторов преступления.
Инструкция НКЮ «О революционном трибунале, .его составе, делах, подлежащих его ведению, налагаемых им наказаниях я о порядке ведения заседаний» специально говорит об ответственности организаторов и подстрекателей в совершении контрреволюционных преступлений. Пункт 1 инструкции указывает на то, что революционному трибуналу подлежат дела о лицах, которые организуют восстание против власти, рабоче-крестьянского» правительства, активно противодействуют последнему или не подчиняются ему, ил» призывают других лиц к противодействию или неподчинению ему.
Обращение «О борьбе с спекуляцией» впервые упоминает об одном из видов соучастников — пособниках: «продовольственная разруха, порожденная войной, бесхозяйственностью, обостряется до последней степени спекулянтами, мародерами и их пособниками на железных дорогах, в пароходствах, транспортных конторах и прочее».
Декрет «О взяточничестве» вводит в круг соучастников, кроме исполнителей и пособников, также подстрекателей. Кроме того, декрет впервые вводит понятие прикосновенности. Приведем его в части, касающейся вопросов соучастия:
Пункт 1. «Лица, состоящие на государственной или общественной службе в Российской Социалистической Федеративной Советской Республике (как-то: должностные лица Советского правительства, члены фабрично-заводских комитетов, домовых комитетов, правлений кооперативов и профессиональных союзов и т. п. учреждений и, организаций или служащие в таковых), виновные в принятии взяток за выполнение действия, входящего в круг их обязанностей, или за содействие в выполнении действия, составляющего обязанность должностного лица другого ведомства, наказываются лишением свободы на срок не менее 5 лет, соединенным с принудработами на тот же срок».
Пункт 2. «Тому же наказанию подвергаются лица: а) виновные в даче взятки и б) подстрекатели, пособники и все прикосновенное к даче взятки служащим»,
156
Принцип определения уголовной ответственности соучастников в ранних декретах еще не был четко сформулирован. '
Так, декрет «О спекуляции» от 22 июля 1918 г. и постановление СНК «О набатном звоне» от 30 июля 1918 г. содержали указание, что соучастники отвечают наравне с исполнителями, то есть несут ответственность так же, как и исполнители.
Характерным для декретов «О спекуляции» и «О набатном .звоне» является отнесение различных категорий прикосновенных к преступлению лиц к соучастникам. Оба эти декрета говорят о прикосновенности в общей форме, не различая отдельных видов прикосновенности.
Об укрывательстве или «покрывательстве» впервые упоминает постановление Наркомфина «О запрещении купли, продажи или передачи хлопковых предприятий всех видов и о1 регистрации акций и паев этих предприятий»[22].
Пункт 8 постановления гласит: «за неисполнение сего постановления, сообщение ложных сведений, сокрытие сведений, несоблюдение сроков и за содействие и покрывательство по нарушению сего постановления виновные предаются революционному трибуналу».
Наиболее полно охватывает круг различных участников преступления декрет СНК «О тыловом ополчении» от 20 июля 1918 г.
«К лицам, уклоняющимся от призыва, и к лицам, способствующим таковому уклонению, применяются наказания, изложенные в нижеследующих статьях...» (п. 7 декрета).
«... Такому же наказанию подлежит виновный в содействии к склонению к невыполнению ополченских обязанностей, в содействии к побегу, к укрывательству уклоняющегося, а равно в несообщении властям об уклонении виновного» (п. 9 декрета).
Отметим, что п. 9 декрета наряду с укрывателями впервые называет и недоносителей.
Последним указанным декретом исчерпывается весь, перечень законодательных документов периода проведения
157
Великой Октябрьской социалистической революций, содержащих положения о соучастии.
Все приведенные нами выше декреты и постановления позволяют выделить некоторые общие, положения, показывающие формирование в уголовном праве в период 1917—1918 гг. института соучастия.
Уголовное законодательство 1917—1918 гг. установило целый ряд форм соучастия в совершении преступлений. То, что в большинстве случаев формы эти были установлены применительно к контрреволюционным преступлениям, являлось непосредственным отражением всего характера уголовного законодательства этого периода, предусматривающего борьбу с наиболее опасными видами преступлений.
Один за другим законодательные акты включают в круг соучастников: исполнителей, пособников, подстрекателей, организаторов, укрывателей и недоносителей.
В некоторых из них, предусматривающих наиболее тяжкие виды преступления, особо выделяется ответственность организаторов.
В круг соучастников отдельные декреты включают лиц, прикосновенных к совершению преступления, — укрывателей, недоносителей.
III
По основным, принципиальным вопросам советского уголовного права в программе РКП(б), принятой в 1919 г., имелись непосредственные указания.
Программа партии сформулировала задачи социалистического уголовного права; указала на пути его развития.
Программа- прежде всего подчеркнула задачи беспощадного подавления сопротивления врагов социализма.
«В области общеполитической» программа партии, в частности, указывает на то, что «Советское государство, по самой своей сущности, направлено к подавлению сопротивления эксплуататоров».
В разделе, посвященном сельскому хозяйству, программа говорит о решительной борьбе с эксплуататорскими поползновениями кулачества, деревенской буржуазии, о подавлении их сопротивления.
158
Программа Говорит также о решительной борьбе с бюрократизмом, со всем наследием капитализма, оказывающим свое влияние на широкие массы трудящихся.
Особое внимание программа партии уделяет борьбе со стихией мелкобуржуазной анархичности.
Отмечая, что «только благодаря советской организации государства революция пролетариата могла сразу разбить и разрушить, до основания старый, буржуазный, чиновничий и судейский государственный аппарат», программа партии в разделе о суде формулирует основные принципы советского уголовного права.
Программа партии указывает, что «отменив законы свергнутых правительств, советская власть поручила выбираемым Советами судьям осуществлять волю пролетариата, применяя его декреты, а в случае отсутствия таковых или неполноты их, руководствоваться социалистическим правосознанием».
Указав на принципиальные основы советской судебной системы, программа партии констатирует, что в области наказания произошло коренное изменение его характера, что, суды широко применяют осуждение, вводят новую меру наказания в виде общественного порицания, заменяют лишение свободы обязательным трудом с сохранением свободы, заменяют тюрьмы воспитательными учреждениями и дают возможность развертывать деятельность товарищеских судов.
Программа партии, «отстаивая дальнейшее развитие суда по тому же пути», указывает эти дальнейшие пути развития советского уголовного права.
IV
Изданные 12 декабря 1919 г. «Руководящие начала» являлись своего рода опытом обобщения судебно-трибунальской практики за первые два года существования диктатуры пролетариата и вместе с тем инструкцией судам для дальнейшего развития их работы.
«Руководящие начала» были важным историческим этапом развития социалистического уголовного права — от декрета № 1 о суде с его революционной ломкой и уничтожением старого, буржуазного права к Уголовному кодексу РСФСР редакции 1922 г. — первому в мире социалистическому Уголовному кодексу.
159
«Руководящие начала» в большей части своих положений явились прообразом будущего уголовного кодекса; и действующее уголовное законодательство поныне содержит в себе ряд положений и определений, впервые данных в «Руководящих началах».
Наконец, «Руководящие начала» являются документом, в котором впервые были сформулированы исходные юридические нормы общей части уголовного права.
«Руководящие начала» были изданы тогда, когда ломка и уничтожение старого, буржуазного права, старого судебного аппарата и всей судебной системы царизма были уже завершены.
К моменту издания «Руководящих начал» советское уголовное законодательство представляло собою совокупность несистематизированных норм Общей и Особенной частей уголовного права с явным и значительным преобладанием норм Особенной части.
Таким образом, «Руководящие начала» явились попыткой Народного комиссариата юстиции систематизировать нормы Общей части социалистического уголовного права. «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР» содержат в себе «Введение», за которым следуют VIII разделов:
I. Об уголовном праве.
II. Об уголовном правосудии.
III. О преступлении и наказании.
IV. О стадиях осуществления преступления.
V. О соучастии.
VI. Виды наказания.
VII. Об условном осуждении.
VIII. О пространстве действия уголовного права.
«Введение» дает общие принципиальные положения об отношении пролетариата к буржуазному праву, о содержании и форме пролетарского права и об общих задачах пролетарского уголовного права; в заключительной части «Введения» указываются цели издания «Руководящих начал».
Первый раздел «Введения» указывает:
«Пролетариат, завоевавший в Октябрьскую революцию власть, сломал буржуазный государственный аппарат, служивший целям угнетения рабочих масс, со всеми его
160
органами: армией, полицией, су Дом и церковью. Само собой разумеется, что та же участь постигла и все кодексы буржуазных законов, все буржуазное право, как систему норм (правил, формул), организованной силой поддерживавших равновесие интересов общественных классов в угоду господствующим классам (буржуазии и помещиков). Как пролетариат не мог просто приспособить готовую буржуазную государственную машину для своих целей, а должен был, превратив ее в обломки, создать свой государственный аппарат, так не мог он приспособить для своих целей и буржуазные кодексы пережитой эпохи и должен был сдать их в архив истории».
Вышеприведенная часть «Введения» представляет интерес, как обобщение опыта социалистической революции, как показ исторического процесса слома буржуазного государства со всеми его атрибутами, уничтожения (буржуазного права. «Руководящие начала» совершенно ясно и последовательно проводят мысль о невозможности «приспособить» буржуазное право к интересам, нуждам социалистического государства. Тем самым «Руководящие начала» отвергли имевшую хождение «теорию», что старое уголовное право легко может быть приспособлено к нуждам пролетарской революции.
Вторая часть «Введения» излагает исторический путь рождения и развития социалистического права:
«Без особых правил, без кодексов, вооруженный народ справлялся и справляется со своими угнетателями. В процессе борьбы со своими классовыми врагами пролетариат применяет те или другие методы насилия, но применяет их на первых порах б«-з особой системы, от случая к случаю, неорганизованно. Опыт борьбы, однако, приучает его к мерам общим, приводит к системе, рождает новое право. Почти два года этой борьбы дают уже возможность подвести итог конкретному проявлению пролетарского права, сделать из него выводы и необходимые обобщения».
«Введение», как видно из приведенного отрывка, подчеркивает, что на определенном этапе развития социалистического уголовного права (разработка кодекса объективно невозможна, что в нем в этот период нет необходимости. Однако самый факт издания «Руководящих начал», несомненно, являлся шагом к созданию Уголовного кодекса.
161
Последняя часть «Введения» излагает общие задачи уголовного права и устанавливает значение «Руководящих начал».
«В интересах экономии сил, согласования и централизации разрозненных действий пролетариат должен выработать правила обуздания своих классовых врагов, создать метод борьбы со своими врагами и научиться им владеть. И прежде всего это должно относиться к уголовному праву, которое имеет своей задачей борьбу с нарушителями складывающихся новых условий общежития в переходный период диктатуры пролетариата. Только окончательно сломив сопротивление повергнутых буржуазных и промежуточных классов и осуществив коммунистический строй, пролетариат уничтожит и государство как организацию насилия и право как функцию государства. Этой задаче, задаче помочь органам советской юстиции выполнить свою историческую миссию в области борьбы с классовыми противниками пролетариата, идет навстречу Народный комиссариат юстиции, издавая настоящие «Руководящие начала» но уголовному праву РСФСР».
Проводя, мысль о необходимости централизации и объединения методов борьбы с преступностью, авторы «Руководящих начал» видели их основное значение именно в обобщении мероприятий по борьбе с преступностью. Однако, желая дать систему мероприятий социалистического государства в борьбе с преступностью, авторы «Руководящих начал» сосредоточили свое внимание лишь на задаче подавления сопротивления врагов социализма («обуздание своих классовых врагов», слом «сопротивления повергнутых буржуазных и промежуточных классов»). Тем самым изложение задач советского уголовного права оказалось однобоким, неполным. Денинская формулировка двуединой задачи наказания оказалась обойденной авторами «Руководящих начал», и вопрос о принудительном воспитании к дисциплине, вопрос о борьбе со стихией мелкобуржуазной анархичности полностью выпал из «Руководящих начал». В результате извращались задачи советского уголовного права, которые по «Руководящим началам» сводились лишь к подавлению классового врага. Более того, в этой, несомненно, крайне неудачной части «Руководящих начал» имеется политически неверная формулировка о сломе не только повергнутых буржуазных, но и промежуточных классов, противоречащая взглядам марксизма-ленинизма
162
об отношении к крестьянству. Это тем более является нетерпимым, если учесть, что на VIII съезде партии 23 марта 1919 г., т, е. за 9 месяцев до издания «Руководящих начал», Ленин специально останавливался на этом вопросе. Он говорил: «... нужно было употребить самые отчаянные усилия, чтобы раздавить буржуазию и те силы, которые грозили раздавить нас. Все это было необходимо, без этого мы не могли бы победить. Но если подобным же образом действовать по отношению к среднему крестьянству, — это будет таким идиотизмом, таким тупоумием и такой гибелью дела, что сознательно так работать могут только провокаторы. Задача должна быть здесь поставлена совсем иначе. Тут речь идет не о том, чтобы сломить сопротивление заведомых эксплуататоров, победить их и низвергнуть, — задача, которую мы ставили раньше. Нет, по мере того, как мы эту главную задачу решили, на очередь становятся задачи более сложные. Тут- насилием ничего не создашь. Насилие по отношению к среднему крестьянству представляет из .себя величайший вред»[23].
Авторы «Руководящих начал» обошли это важнейшее указание Ленина и партии точно так же, как обошли указание Ленина и программы партии, что «суд есть орудие воспитания к дисциплине»[24], что на суд, помимо задачи подавления сопротивления эксплуататоров «...ложится другая еще более важная задача... обеспечить строжайшее проведение дисциплины и самодисциплины трудящихся»[25].
В нашей литературе распространено мнение, что «Руководящие начала» потому сделали упор на задачи подавления, что они по существу обобщали не судебную, а трибунальскую практику. Вряд ли это объяснение можно признать исчерпывающим. «Руководящие начала» были изданы Народным комиссариатом юстиции, располагавшим достаточно обширными материалами о судебной практике, а не только о трибунальской практике. Свидетельством этого является ряд статей и обзоров, помещенных в изданиях НКЮ того времени. В частности, в «Материалах НКЮ» помещены отчеты и обзоры по народным (местным)
163
судам. Все это позволяло прийти к выводу, что авторы «Руководящих начал» имели возможность всесторонне обобщить опыт судебной и трибунальской практики, но основное свое внимание обратили лишь на задачи подавления сопротивления классовых врагов. С другой стороны, является неправильным утверждение, что революционные трибуналы осуществляли исключительно методы подавления сопротивления классовых врагов. Имеющиеся материалы с полной убедительностью говорят о том, что революционные трибуналы очень широко (даже в разгаре гражданской войны) осуществляли меры принудительно-воспитательного характера: принудительные работы, общественное порицание, условное осуждение и т. д.
Приступая к анализу норм «Руководящих начал», следует дать предварительно общую схему разделов «Руководящих начал», изучение которой позволяет выявить особенности построения этого документа.
I. Об у головном праве.
1. Определение права.
2. Определение содержания уголовного права.
3. Определение содержания советского уголовного права.
II. Об уголовном правосудии.
4. Органы, применяющие советское уголовное право.
III. О преступлении и наказании.
5. Общее определение преступления.
6. Обоснование наказания.
7. Определение содержания наказания.
8. Задачи наказания.
9. Методы осуществления задачи наказания.
10. Дополнительная характеристика наказания.
11. Предпосылки определения наказания.
12. Отягчающие и смягчающие наказание обстоятельства.
13. Ответственность несовершеннолетних.
14. Невменяемость.
15. Необходимая оборона.
16. Условия неприменения наказания.
IV. О стадиях осуществления преступления.
17. Оконченное преступление.'
18. Покушение.
19. Приготовление.
164
20. Влияние стадии осуществления преступления на определение наказания.
V. О соучастии.
21. Понятие соучастия и определение наказания соучастникам.
22. Определение исполнителя.
23. Определение подстрекателя.
24. Определение пособника.
VI. Виды наказания.
25. Принцип применения наказания и примерный перечень наказаний.
VII. Об условном осуждении.
26. Принципы применения условного осуждения.
VIII. О пространстве действий уголовного права
27. Действие уголовного права в пространстве.
Такова схема «Руководящих начал», во многом напоминающая схему Уголовного кодекса, но отличающаяся от него большой краткостью, отсутствием некоторых разделов и даже целых институтов.
Первый раздел «Руководящих начал» содержит .определение права, уголовного права и специальное определение советского уголовного права. «Руководящие начала» содержат определение права как системы общественных отношений. Не останавливаясь подробнее на этом, имеющем самостоятельное значение, вопросе, укажем, что уголовное право рассматривается «Руководящими началами» как «правовые нормы и другие правовые меры, которыми система общественных отношений данного классового общества охраняется от нарушения (преступления) посредством репрессий наказания».
Это определение содержания уголовного права представляет собой попытку преодолеть традиционное нормативное определение содержания-уголовного права. Рассматривая уголовное право как систему норм и других правовых мер, охраняющих систему классовых общественных отношений, «Руководящие начала» действительно делают шаг вперед по сравнению с обычным нормативным определением уголовного права.
165
Неправы поэтому те авторы, которые видели в определении уголовного права, данного «Руководящими началами», какую-то отрыжку нормативизма. Неправильность !этого утверждения делается особенно ясной при чтении третьей статьи: «Советское уголовное право имеет задачей посредством репрессий охранять систему общественных отношений, соответствующую интересам трудящихся масс, организовавшихся в господствующий класс в переходный от капитализма к коммунизму период диктатуры пролетариата».
«Руководящие начала» раскрывают классовую природу уголовного права несколько сложно и абстрактно — охрана системы общественных отношений, соответствующей 'интересам трудящихся масс, организовавшихся в господствующий класс в переходный от капитализма к коммунизму период.
Второй раздел «Руководящих начал», озаглавленный «Об уголовном правосудии», состоит из одной статьи «Советское уголовное право в РСФСР осуществляется органами советского правосудия (народным судом и революционным трибуналом)». Вряд ли можно согласиться с этой формулировкой. Сужая сферу действия советского уголовного права рамками судебно-трибунальской репрессии, «Руководящие начала» тем самым искусственно выключали репрессию органов ВЧК из области уголовного права. Между тем деятельность органов ВЧК, несмотря на ее отличие от деятельности судов и трибуналов, не могла изолироваться из системы социалистического уголовного права, хотя и обладала своими специфическими чертами.
VI
Третий раздел «Руководящих начал» озаглавлен «О преступлениях и наказаниях».
Статьи 5 и 6 «Руководящих начал» дают определение преступления и обоснование необходимости борьбы с преступлениями. Преступление определяется, как «нарушение порядка общественных отношений, охраняемого уголовным законом». Вопреки мнению ряда авторов, рассматривающих это определение как выражение влияния нормативизма, мы полагаем, что оно удачно схватывало существенные элементы понятия преступления — его опасность и его противоправность. Статья шестая «Руководящих начал» эту
166
мысль развивает еще более отчетливо: «Преступление, — говорится в этой статье, — есть действие или бездействие, опасное для данной системы общественных отношений». Правда, «Руководящие начала» не раскрывают достаточно отчетливо классового содержания преступления, что, (кстати сказать, не делает и последующее законодательство, но основным отличием этого определения является стремление дать материальное определение преступления, сочетающееся с формальной противоправностью. В известной мере является парадоксальным, что «Руководящие начала», не знавшие Особенной части, все же в понятие преступления вносят элемент противоправности. В известной мере можно допустить, что, говоря о противоправности составители «Руководящих начал» имели в виду развернутую в 1919—1920 гг. значительно разросшуюся систему законодательных -актов, устанавливавших наказуемость разного рода общественно-опасных деяний. Однако более отвечающим действительности следует признать предположение, что составители «Руководящих начал», давая определения преступления, вообще не имели в виду специально подчеркнуть элемент противоправности, а стремились «раскрыть скобки» формального определения преступления как нарушения нормы закона, устанавливающей наказуемость деяния, для чего указали на общественную опасность и на .противоправность как основные элементы преступления. Последующие законодательные акты, отбросив понятие противоправности, углубили формулировку содержания преступления, обратили внимание на существенные стороны состава преступления. «Руководящие начала», опуская в ст. ст. 5—6 развернутое определение общего объекта преступления, рассматривают таковой как «систему общественных отношений». Как видно из сопоставления статей «Руководящих начал», объект преступления в конечном счете может быть определен как система общественных отношений, соответствующая интересам трудящихся масс, организовавшихся в господствующий класс в переходной от капитализма к коммунизму период диктатуры пролетариата. В определение преступления «Руководящие начала» включили и некоторые элементы объективной стороны: преступление есть опасное для данной системы общественных от ношений действие или бездействие.
Развивая материальное определение преступления, «Руководящие начала» в статье 16 указывают: «С исчезновением
167
условий, в которых определенное деяние или лицо, его совершившее, представлялось опасным для данного строя, совершивший его не подвергается наказанию».
Перечисленными нормами исчерпываются положения «Руководящих начал», определяющие понятие преступления. В «Руководящих началах», естественно, не могло быть места ни принципу аналогии, ни принципу «нет преступления и наказания без указания о том в законе» — в связи с отсутствием Особенной части. Особенностью «Руководящих начал» является то, что, характеризуя принципы состава преступления, они останавливаются на объекте преступления; далее, говоря о деянии, характеризуют его лишь с объективной стороны и почти обходят молчанием характеристику деяния с его внутренней стороны; напрасно было бы искать в «Руководящих началах» нормы, специально посвященные .субъективным признакам состава преступления, — этот вопрос из «Руководящих начал» выпал. Но, отказавшись от учета субъективных признаков состава преступления как условия ответственности, «Руководящие начала» уделяют внимание вопросу о вменяемости так же, как рассматривают и вопрос о субъекте преступления.
Отбросив нормы уголовного права, относящиеся к вине и субъективной стороне преступления, «Руководящие начала», как это будет показано ниже, основание наказания видят не столько в совершенном деянии, сколько в опасности личности преступника.
Статья 10 «Руководящих начал», давая характеристику методов осуществления задач наказания, указывает: «При выборе наказания следует иметь в виду, что преступление в классовом обществе вызывается укладом общественных отношений, в котором живет преступник. Поэтому наказание не есть возмездие за «вину», не есть искупление вины. Являясь мерой оборонительной, наказание должно быть целесообразно и в то же время совершенно лишено признаков мучительства и не должно причинять преступнику бесполезных и лишних страданий».
Стремясь отбросить буржуазное идеалистическое учение о вине, авторы «Руководящих начал», несомненно, незаметно для себя становились на позиции буржуазного детерминизма. Отбрасывая вообще вину как выражение формы уголовной ответственности, как выражение определенного
168
общественного отношения, авторы «Руководящих начал» .давали обоснование ответственности не с позиций, указанных и четко сформулированных Лениным: «Идея детерминизма, устанавливая необходимость человеческих поступков, отвергая вздорную побасенку о свободе воли, нимало не уничтожает ни разума, ни совести человека, ни оценки его действий»[26]. В другом месте Ленин указывает: «Детерминизм не только не предполагает фатализма, а, напротив, именно и дает почву для разумного действования»[27]. Эти указания Ленина с полной очевидностью говорят о неправильности позиций авторов «Руководящих начал» в вопросе о вине и уголовной ответственности.
Интересно отметить тот факт, что, хотя «Руководящие начала» отбросили учение о вине и исключили нормы, определяющие -умысел и неосторожность, эти понятия все же оказались • занесенными в число обстоятельств, влияющих на определение судом наказания; так, п. 3 ст. 12 имеет в виду (выяснение фактов совершения преступления «с заранее обдуманным намерением», «по легкомыслию и небрежности». Декларировав об отказе от учения о вине, авторы «Руководящих начал» все же не смогли практически от него избавиться.
Таким образом, нельзя не прийти к выводу, что в вопросе о вине и уголовной ответственности «Руководящие начала» стояли на позициях, отличавшихся от ленинского учения об ответственности и от социалистического уголовного законодательства периода гражданской войны.
По «Руководящим началам», субъектом преступления является физическое лицо, достигшее 14-летнего возраста и действующее «с разумением». Лицо, не достигшее 14-летнего возраста, а также лица 14—18 лет, «действующие без разумения», в случае совершения ими преступления, по «Руководящим началам», могли быть подвергнуты воспитательным мерам (приспособлению). '
В измененной редакции «Руководящих начал» изложенная ст. 13 сформулирована следующим образом: «Несовершеннолетние до 14 лет не подлежат суду и наказанию. К ним применяются лишь воспитательные меры (приспособления). Такие же меры применяются к лицам переходного
169
возраста, если в отношении последних возможны медико-педагогические воздействия»[28].
Вопросу о невменяемости посвящена ст. 14 «Руководящих начал», гласящая: «Суду и наказанию не подлежат лица, совершившие деяние в состоянии душевной болезни или вообще в таком состоянии, когда совершившие его не отдавали себе отчета в своих действиях, а равно и те, кто хотя и действовал в состоянии душевного равновесия, но к моменту приведения приговора в исполнение страдает душевной болезнью. К таковым лицам применяются лишь лечебные меры и меры предосторожности».
Анализ этой статьи приводит к выводу, что «Руководящие начала» давали развернутое определение понятия невменяемости, легшее в основу последующих законодательных актов. Основные отличия «Руководящих начал» от этих постановлений в вопросе определения невменяемости сводятся к следующему: «Руководящие начала» в противоположность уголовному законодательству последующих лет указывают, что невменяемое лицо, совершившее общественно-опасное деяние, не подлежит наказанию и вообще не подлежит суду. Применение «лечебных мер» и «мер предосторожности» мыслилось в данном случае уже в порядке медико-административном. Далее, «Руководящие начала»,, говоря о невменяемости, точно не указывают на хроническую душевную болезнь и временное расстройство душевной деятельности, а говорят о «состоянии душевной болезни» и вообще о таком состоянии, когда лицо не отдавало себе отчета в своих действиях. Наконец, «Руководящие начала» обходят вопрос о значении опьянения как обстоятельстве, влияющем на уголовную ответственность.
«Руководящие начала» учению о стадиях осуществления преступления посвящают IV раздел, состоящий из 4 статей. «Руководящие начала» проводят различие между оконченным преступлением, покушением и приготовлением. Следует отметить, что, проводя грань между стадиями развития преступной деятельности, «Руководящие начала» становятся на непоследовательную точку зрения. Ст. 20 указывает: «Стадия осуществления намерения совершенного преступления сама по себе не влияет на меру репрессии, которая определяется опасностью преступления». Наличие
170
этого положения по существу делает излишним статьи, разграничивающие приготовление, покушение и оконченное преступление. Сохраняя, однако, это деление, авторы «Руководящих начал» лишают свою Систему известной стройности: разграничение оконченного и неоконченного преступления теоретически и практически имеет смысл тогда, когда наказание определяется в соответствии с деянием или с деянием и опасностью преступления.
Статья 17 «Руководящих начал» определяет, что «преступление считается оконченным, когда намерение совершающего преступление осуществилось до конца». В соответствии с этим (положением покушение определяется как действие, направленное на совершение преступления, когда «совершивший выполнил все, что считал необходимым для приведения своего умысла в исполнение, но преступный результат не наступил по причинам, от него не зависящим». Формулировка «Руководящих начал» не охватывала важных видов покушения: ст. 17 предусматривала случаи ненаступления результата тогда, когда виновный выполнил все, что :считал необходимым для наступления этого результата, опуская случаи неоконченного покушения, добровольно оставленного покушения и негодного . покушения.
Статья 19 «Руководящих начал» определяет приготовление, .как приискание, приобретение или приспособление лицом, подготавливающим преступление, средств, оружия и тому подобного для совершения преступления.
Учение о соучастии изложено в «Руководящих началах» в разделе V, состоящем из четырех сжато Сформулированных статей.
Статья 21 излагает общую точку зрения «Руководящих начал» на соучастие: «За деяния, совершенные сообща группой лиц (шайкой, бандой, толпой), наказываются как исполнители, так и подстрекатели и пособники. Меры наказания определяются не степенью участия, а степенью опасности преступника и совершенного им деяния».
Как видно из содержания ст. 21, «Руководящие начала» различают преступления, совершенные шайкой, бандой и толпой, не давая, впрочем, определения этих понятий. Среди соучастников различаются подстрекатели, исполнители и пособники. «Руководящие начала» считают исполнителями тех, «кто принимает участие в выполнении преступного действия, в чем бы оно ни заключалось» (ст. 22).
171
Определения иных видов соучастников «Руководящие начала» дают следующим образом: «Подстрекателями считаются лица, склоняющие к совершению преступления» (ст. 23). Наконец, «пособниками считаются те, кто, не принимая непосредственного участия в выполнении преступного деяния, содействует выполнению его словом или делом, советами, указаниями, устранением препятствий, сокрытием преступника или следов преступления или попустительством, т. е. непрепятствованием совершению преступления» (ст. 24).
«Руководящие начала» ничего не говорят о недоносительстве, хотя и указывают на попустительство как форму пособничества.
Установленный в ст. 21 «Руководящих начал» общий принцип определения соучастникам наказания по сути дела противоречит самой идее ответственности соучастников. Указывая, что «мера наказания определяется не степенью участия, а степенью опасности преступника и совершенного им деяния», «Руководящие начала» тем самым отказываются от института соучастия: с этой точки зрения нет никакой надобности устанавливать по конкретным делам роль подстрекателей, исполнителей и пособников, а достаточно подходить ко всем соучастникам с критерием их опасности.
«Руководящие начала» знают институт обстоятельств, исключающих уголовную ответственность, причисляя к таковым лишь необходимую оборону. Последняя сформулирована в ст. 15: «Не применяется наказание к совершившему преступление над личностью нападающего, если это насилие явилось в данных условиях необходимым средством отражения нападения, или средством защиты от насилия над его или других личностью, и если совершенное насилие не превышает меры необходимой обороны». Хотя «Руководящие начала» дают определение понятия необходимой обороны, от чего отказалось последующее законодательство; называющее институт необходимой обороны, но его не определяющее, тем не менее ст. 15 лишь частично выявляет особенности социалистического уголовного права. «Руководящие начала» говорят о необходимой обороне против посягательства на личность: а) самого обороняющегося и б) других лиц. «Руководящие начала», таким образом, ограничивают сферу применения института необходимой обороны, не затрагивая вопроса о более широком, социалистическом
172
понимании этого института. Как уже указывалось, «Руководящие начала» в числе обстоятельств, исключающих уголовную ответственность, предусматривают лишь необходимую оборону. Вопрос' о крайней необходимости тем самым из «Руководящих начал» вовсе выпал.
VII
Учение о наказании и его применении разработано «Руководящими началами» более подробно, чем учение о преступлении. Ему уделено 6 статей третьего раздела, весь шестой и седьмой разделы. Обоснование необходимости осуществления пролетарским государством наказания дано в ст. 6: «Преступление, как действие и бездействие, опасное для данной системы общественных отношений, вызывает необходимость борьбы государственной власти с совершающими таковые действия или допускающими такое бездействие лицами (преступниками)».
Далее, «Руководящие начала» в ст. 7 определяют содержание наказания. Повидимому, авторы «Руководящих начал» в этой статье, равно как и в последующих статьях, имели в виду подчеркнуть утилитарную роль наказания, стремились разоблачать традиционную доктрину наказания — возмездия. Ст. 7 «Руководящих начал» гласит: «Наказание — это те меры принудительного воздействия, посредством которых власть обеспечивает данный порядок общественных отношений от нарушителей последнего (преступников)». Это общее определение наказания конкретизируется в последующих трех статьях. Ст. 8 определяет задачу наказания: «Охрана общественного порядка от совершившего преступление или покушавшегося на совершение такового и от будущих возможных преступлений как данного лица, так и других лиц». Эта формулировка выдвигает на первый план задачи специального предупреждения, отводя на задний план задачи общего предупреждения. Если (формулировка задач специального предупреждения дается достаточно развернутая (воздействие на данное лицо, совершившее преступление), то задачи общего предупреждения выражены в ст. 8 весьма глухо (воздействие на «других лиц»). О том, что авторы «Руководящих начал» недооценивали значения устрашения и, наоборот, центр тяжести наказания видели в воздействии на личность самого преступника, позволяет судить ст. 9 и в известной
173
мере ст. 10, которые уже ни слова не говорят об общем предупреждении, а указывают на методы воздействия на личность преступника. Так, ст. 9 указывает, развивая мысль, заложенную в предыдущей статье: «Обезопасить общественный порядок от других преступных действий лица, уже совершившего преступление, можно или приспособлением его к данному общественному порядку или, если он не поддается приспособлению, изоляцией его, в исключительных случаях — физическим уничтожением его». Таким образом, конкретные методы осуществления задач наказания состоят в: 1) исправлении (приспособлении) преступника, 2) изоляции преступника или 3) уничтожении преступника. Здесь уже ни слова нет о том, что наказание имеет своей задачей воздействие не только на самого преступника, но и на другие неустойчивые элементы, не совершившие преступления,- но могущие его совершить по тем или иным причинам. Крупной ошибкой «Руководящих начал» является, как уже указывалось выше, неприменение учения Ленина о сочетании подавления и воспитания, как двуединой задаче наказания, о роли наказания в социалистическом государстве, наконец, о соотношении убеждения и принуждения. Эту ошибку тем более следует признать значительной, что ко времени создания «Руководящих начал» все необходимые указания в этой области Лениным были уже сделаны. Неудивительно, что последующее уголовное законодательство отбросило однобокость «Руководящих начал» в определении задач наказания.
«Руководящие начала» значительное место уделяют вопросу о видах наказания и о принципах применения наказания.
Статья 25 «Руководящих начал» в первой своей части ласт обоснование необходимости применения на практике разнообразных наказаний: «В соответствии с задачей ограждения порядка общественного строя от нарушений, с одной стороны, и с необходимостью наибольшего сокращения личных страданий преступника — с другой, наказание должно разнообразиться в зависимости от каждого отдельного случая и от личности преступника».
«Руководящие начала» указывают «примерные виды» наказания, давая 15 их видов. Среди них мы находим наказания, рожденные непосредственно судебно-трибунальной практикой трех лет. Большая часть наказаний, данных в «Перечне», впоследствии вошла в уголовные кодексы.
174
«Перечень» составлен в виде лестницы наказания — от наиболее мягкого наказания до наиболее тяжкого:
а) внушение;
б) выражение общественного порицания;
в) принуждение к действию, не представляющему физического лишения (например, пройти известный курс обучения);
г) объявление под бойкотом;
д) исключение из объединения на время или навсегда;
е) восстановление, а при невозможности его возмещение причиненного ущерба;
ж) отрешение от должности;
з) воспрещение, занимать ту или другую должность или исполнять ту или другую работу;
и) конфискация всего или части имущества;
к) лишение политических прав;
л) объявление врагом революции или народа;
м) принудительные работы без помещения в места лишения свободы;
н) лишение свободы на определенный срок или на неопределенный срок, до наступления известного события;
о) объявление вне закона;
п) расстрел;
р) сочетание вышеназванных видов наказания.
Примечание. Народные суды не применяют смертной казни.
«Руководящие начала» пошли дальше действующего законодательства: они включили в Перечень и такие наказания, которые не были непосредственно предусмотрены декретами и постановлениями.
Широкий просторов выборе наказаний, который осуществлялся в судебно-трибунальской практике 1918—1919 гг., нашел свое непосредственное выражение и в «Руководящих началах». Последние сверх данного в ст. 25 Примерного перечня наказаний в разделе VII уделяют особое внимание условному осуждению. Статья 27 рассматривает порядок вынесения условного приговора: «Когда преступление, по которому судом определено наказание, в виде заключения под стражу, совершено осужденным: 1) впервые и притом 2) при исключительно тяжелом стечении обстоятельств его жизни, 3) когда опасность осужденного для общежития не требует немедленной изоляции его, — суд может применять к нему условное осуждение, т. е. постановить о неприведении обвинительного приговора в исполнение до совершения осужденным тождественного или однородного с совершенным деяния. При повторении такого деяния условное осуждение теряет характер условного и первоначальный приговор немедленно приводится в исполнение»,. «Руководящие
175
начала» вразрез с судебной и трибунальской практикой знают условные приговоры, лишь связанные с заключением, и то время как на практике было применяемо условное осуждение к расстрелу, к .принудительным работам и другим наказаниям. Испытательного срока «Руководящие начала» не устанавливают, благодаря чему приговор к условному лишению свободы может сохранять свою силу на все время жизни осужденного («впредь до совершения нового преступления»). Приговор, бывший ранее условным, приводится в исполнение при совершении лишь тождественного или однородного преступления. «Руководящие начала» ничего не говорят о порядке определения наказания по условному и по новому приговору.
«Руководящие начала» не только дали перечень видов наказания, но и сравнительно подробно остановились на вопросе об условиях определения наказания по конкретным делам. В ст. 11 указывается: «При определении меры воздействия на совершившего преступление суд оценивает степень и характер (свойство) опасности для общежития как самого преступника, так и совершенного им деяния. В этих целях суд, во-первых, не ограничиваясь изучением всей обстановки совершенного преступления, выясняет личность преступника, поскольку таковая выявилась в учиненном им деянии и его мотивах и поскольку возможно уяснить ее на основании образа его жизни и прошлого, во-вторых, устанавливает, насколько само деяние в данных условиях времени и места нарушает основы общественной безопасности». Уже отмеченное выше подчеркивание опасности личности преступника при установлении наказания находит свое прямое выражение и в этой статье: суд в первую очередь должен установить степень опасности личности преступника, должен изучить эту личность, а затем уже перейти к определению опасности самого преступления.
«Руководящие начала» в ст. 12 дают перечень обстоятельств, которые должны быть установлены судом по каждому конкретному делу и которые Влияют на определение вида наказания.
«При определении меры наказания, — говорится в этой статье, — в каждом отдельном случае следует различать: а) совершено ли преступление лицом, принадлежащим к имущему классу, с целью восстановления, сохранения или приобретения какой-либо, привилегии, связанной с правом собственности, или неимущим, в состоянии голода или
176
нужды; б) совершено ли деяние в интересах восстановлении власти угнетающего класса или в интересах личных совершающего деяние; в) совершено ли деяние в сознании причиненного вреда или по невежеству и несознательности; г) совершено ли деяние профессиональным преступником (рецидивистом); д) совершено ли деяние группой, шайкой, бандой или одним лицом; е) совершено ли деяние посредством насилия над личностью или без такового; ж) направлено ли деяние против личности или против имущества; з) обнаружены ли совершающим деяние заранее обдуманное 'намерение, жестокость,, злоба, коварство, Хитрость или деяние совершено в состояний запальчивости, по легкомыслию или небрежности».
Перечень обстоятельств, которые должны быть учтены судом при определении меры наказания, конечно, не являлся исчерпывающим; он не был в должной мере и систематизирован. В ряде пунктов неясным является значение того или иного обстоятельства; таков, например, пункт «ж»: какое значение имеет при определении меры наказания, было ли направлено преступление на личность или на имущество. В каком из этих двух обстоятельств наказание должно быть более тяжким? На эти вопросы «Руководящие начала» ответа не дают.
Последний — восьмой — раздел «Руководящих начал» разрешает вопрос «О пространстве действия уголовного права». Статья 27 следующим образом регулирует действие уголовного закона в пространстве: «Уголовное право РСФСР действует на всем пространстве республики, как в отношении ее граждан, так и иностранцев, совершивших на ее территории преступления, а равно в отношении граждан РСФСР и иностранцев, совершивших преступления на территории иного государства, но уклонившихся от суда и наказания в месте совершения преступления и находящихся в пределах РСФСР».
Условия гражданской войны наложили свой исторический отпечаток и на эти положения «Руководящих начал», рассматривающие действие уголовного закона в пространстве. «Руководящие начала» не упоминают о праве экстерриториальности, вопрос же об ответственности иностранцев, совершивших преступление против РСФСР на территории иностранного государства, но задержанных в РСФСР, разрешают так же, как и в отношении граждан РСФСР.
[1] СУ 1917 г. № 2.
[2] СУ 1917 г. № 3.
[3] СУ 1917 г. № 5.
[4] СУ 1918 г. № 54.
[5] СУ 1918 г. № 43.
[6] СУ 1917 г. № 1.
[7] СУ 1917 г. № 3.
[8] СУ 1917 г. № 3.
[9] СУ 1918 г. № 46.
[10] СУ 1918 г. № 52.
[11] СУ 1918 г. № 61.
[12] СУ 1918 г. № 62.
[13] Там же.
[14] Журнал «Народное право», 1918 г., стр. 390.
[15] Газета Временного рабоче-крестьянского правительства 12/26 января 1918 г., № 151.
[16] «Правда», 21 мая 1918 г., № 124.
[17] Ленин, Соч., т. XXII, стр. 129.
[18] «Ленинский сборник» XXI, стр. 200.
[19] СУ 1918 г. № 14.
[20] СУ 1918 г. № 57.
[21] «История ВКП(б)». Краткий курс, стр. 204
[22] СУ 1916 г. Ns 39.
[23] Ленин, Соч., т. XXIV, стр. 167.
[24] Ленин, Соч., т. XXII, стр. 460.
[25] Там же, стр. 424.
[26] Ленин, Соч., т. I, стр. 77.
[27] Там же, стр. 292.
[28] Пост. НКЮ от 12 марта 1920 г, «Об изменении п. 13 Руководящих начал по уголовному праву РСФСР»—СУ 1920 г. № 16.
<< Назад Содержание Вперед >>
Уголовное право
ИСТОРИЯ СОВЕТСКОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА. А.А. Герцензон, Ш.С. Грингауз, Н.Д. Дурманов, М.М. Исаев, Б.С. Утевский. Издание 1947 г. Allpravo.ru. - 2003.
<< Назад Содержание Вперед >>
ГЛABAVII. РАЗВИТИЕ ОСОБЕННОЙ ЧАСТИ СОВЕТСКОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА ДО ИЗДАНИЯ ПЕРВЫХ УГОЛОВНЫХ КОДЕКСОВ
I
В развитии Особенной части советского уголовного права исключительно велико значение первых декретов и постановлений советской власти. Именно тогда формировались и создавались первые положения и принципы социалистического уголовного права. Будущая система Особенной части уголовных кодексов союзных республик слагалась в непосредственной практической работе судов, трибуналов, чрезвычайных комиссий, отливалась в юридические нормы многочисленных декретов и постановлений. Эти нормы, создававшиеся на первый взгляд вне какой-либо системы — от случая к случаю, — при глубоком их изучении, являются в виде развернутой системы норм Особенной части социалистического уголовного права.
Необходимость систематизации отдельных норм Особенной части социалистического уголовного права осознавалась работниками юстиции в годы гражданской войны. Она обусловливалась практическими потребностями карательных органов — свести воедино многочисленные уголовно-правовые нормы.
Д. И. Курский опубликовал в начале 1919 г. небольшую статью, представляющую собой первую попытку систематизации норм уголовного права. С этой целью он систематизировал отдельные декреты, содержащие карательные санкции, сведя их в одиннадцать разделов. Несмотря на то что Д. И. Курский не охватил в своей работе всех декретов, его работа с полной очевидностью выявляла рождение нового, социалистического уголовного права; с другой стороны, из этой статьи со всей убедительностью вытекала необходимость кодификации советского уголовного законодательства.
Упомянутая статья Д. И. Курского представляет большую ценность; требование централизации законодательства и разработки норм уголовного права, развитое Д. И. Курским, находилось в полном соответствии с указаниями Ленина.
178
Приводим схему «Особенной части», разработанную Д. И. Курским:
СИСТЕМА «ОСОБЕННОЙ ЧАСТИ» УГОЛОВНОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА РСФСР К НАЧАЛУ 1919 г.
I. Преступления против личности
1. Посягательства на человеческую жизнь:
2. Причинение тяжелых ран или увечья.
3. Изнасилование
4. Разбой.
II. Преступления против рабоче-крестьянского правительства
1. Призыв к открытому сопротивлению или неповиновению рабочему и крестьянскому правительству.
2. Сеяние смуты путем явно клеветнического извращения фактов.
3. Призыв к деяниям явно преступного, т. е. уголовно наказуемого характера.
4. Созыв населения набатным звоном, тревожными гудками, рассылкой гонцов и т. п. , способами с контрреволюционными целями.
5. Контрреволюционное и иное деяние, идущее против всех завоеваний Октябрьской революции и направленное к ослаблению силы и авторитета Советской власти.
6. Укрывательство оружия.
III. Нарушение обязанности военной службы
1. Самовольное оставление поста, пьянство при несении караульной службы.
2. Неявка по призыву в тыловое ополчение.
3. Содействие и склонение к невыполнению ополченских обязанностей.
4. Непредставление сведений о лицах, подлежащих регистрации в тыловое ополчение.
5. Дезертирство.
IV. Нарушение обязанностей государственной или общественной службы
Принятие и дача взятки за содействие в выполнении действия, составляющего обязанность должностного лица.
V. Нарушение постановлений, регулирующих производство
1. Необработка земли вопреки обязательным постановлениям земельных комитетов.
2. Запрет местными органами советской власти торфяных разработок.
3. Нарушение порядка национализации сахарной промышленности.
4. Нарушение порядка учета и распределения металлов.
179
VI. Нарушение порядка снабжения населения продуктами
1. Противодействие мерам городских Советов в деле продовольствия.
2. Незаявление об излишках хлеба.
3. Невывоз хлеба на ссыпные пункты и употребление его на самогонку.
4. Сбыт, скупка или хранение с целью сбыта в виде промысла монополизированных продуктов питания.
5. Сбыт, скупка или хранение с целью сбыта в виде промысла нормированных продуктов питания или предметов массового потребления по ценам выше твердых, или других, кроме продуктов питания, монополизированных продуктов.
6. Подделка продовольственных карточек или неправильная выдача их.
7. Сбыт, скупка или хранение с целью сбыта недопущенных к обращению аннулированных процентных бумаг, паев, акций, облигаций и других денежных свидетельств.
8. Сбыт, скупка или хранение платины, серебра или золота в сыром виде, в слитках или монете.
9. Незаконный провоз муки, зерна и других продовольственных продуктов.
10. Нарушение организации снабжения населения всеми продуктами и предметами личного потребления и домашнего хозяйства.
VII. Имущественные преступления
1. Продажа и покупка недвижимых имуществ и земли.
2. Сделки в обход декрета о регистрации акций, облигаций и других процентных бумаг.
1. Деяния, идущие против централизации управления, охраны и повышения провозоспособности железных дорог.
2. Неправильное пользование телеграфом вместо почты.
3. Перевоз в виде промысла денег и маловесных посылок помимо почтового ведомства.
XI. Нарушение постановлений об охране научных и художественных ценностей
1. Сокрытие от учета учебных пособий.
2. Вывоз за границу предметов искусства и старины.
3. Уклонение от учета и охранения памятников искусства и старины.
4. Самовольное издание произведений, объявленных государственным достоянием[1].
Приведя эту схему, Д. И. Курский подчеркивает качественное отличие советского права от права буржуазного, обращая особое внимание на своеобразие решения вопроса о санкциях в советском праве в тот период.
Итак, в середине 1919 г. со всей ясностью вырисовывалась необходимость централизации уголовного законодательства, установления основных и обязательных для судов норм уголовного права, устранения пестроты и противоречий в судебно-трибунальской практике, внедрения обязательности для всех судов и трибуналов соблюдения советских законов.
II
Понятие контрреволюционного преступления было воспринято социалистическим законодательством в первые же дни Великой Октябрьской социалистической революции. Обращение Совета Народных Комиссаров «К населению», написанное В. И. Лениным, призывало трудящихся: «Установите строжайший революционный порядок, беспощадно подавляйте попытки анархии со стороны пьяниц, хулиганов, контрреволюционных юнкеров, корниловцев и тому подобное.
Вводите строжайший контроль за производством и учетом продуктов. Арестуйте и предавайте революционному
181
суду .народа всякого, кто посмеет вредить народному делу, будет ли такой вред проявляться в саботировании (порче, торможении, подрыве) производства или в скрывании запасов хлеба и продуктов или в задержании грузов хлеба, или в расстройстве железнодорожной, почтовой, телеграфной, телефонной деятельности и вообще в каком бы то ни было сопротивлении великому делу мира, делу передачи земли крестьянам, делу обеспечения рабочего контроля за производством и распределением продуктов»[2].
В обращении ко всем армейским организациям, военно-революционным комитетам и солдатам-фронтовикам, подписанном Лениным, «О борьбе с буржуазией и ее агентами, саботирующими дело продовольствия армии и препятствующими заключению мира»[3] указывалось: «Всем спекулянтам, мародерам, казнокрадам и контрреволюционерам, чиновникам, мешающим продовольственной работе, объявлена беспощадная борьба. Они арестуются и будут заключены в крепость Кронштадтской тюрьмы». Указывая далее, что борьба за мир натолкнулась на сопротивление буржуазии и контрреволюционных генералов, обращение призывает армию «сплотиться вокруг советской власти для борьбы за хлеб и за мир». В конце обращения указывается, что за «сокрытие этого сообщения от солдат виновные подвергнутся суровой каре за непередачу военного приказа».
Таким образом, цитированное выше обращение не только упоминает о контрреволюционных преступлениях в общей форме, но по существу обрисовывает саботаж как специфический вид контрреволюции. Так же о саботаже говорится в изданном двумя днями раньше обращении народ-: кого комиссара по министерству почт и телеграфов «О борьбе с саботажем высших почтово-телеграфных чиновников». Указывая, что «инициативными группами» этих чиновников осуществляется саботаж мероприятий советской власти, обращение призывает почтово-телеграфных служащих самих устранить этот саботаж верхушки старых чиновников.
Понятие контрреволюционного преступления родилось, таким образом, в первые дни пролетарской диктатуры как ответ на попытки сопротивления классовых врагов в форме контрреволюционного саботажа. Саботаж явился одной из
182
первых форм контрреволюционных преступлений после победы Октября; естественно, что и первые декреты советской власти в области уголовного законодательства были направлены на борьбу с этим видом контрреволюции. Борьба с контрреволюционным саботажем была сформулирована в общеполитической форме, в виде призыва к трудящимся объединиться вокруг советской власти и вести непосредственную борьбу с саботажниками.
Борьбе с саботажем старого чиновничества было посвящено обращение народного комиссара по продовольствию[4]. Обращение призывает всех угнетенных «зорко стоять на страже революции и теснее сплачивать свои ряды вокруг Совета Народных Комиссаров для борьбы против эксплоататоров-капиталистов и всех прислужников капитала».
В более определенной форме репрессия по отношению к саботажникам была сформулирована в приказе по флоту и морскому ведомству «О переходе управления флотом в ведение центральных комитетов флотов». В этом приказе говорилось: «В случае отказа от исполнения служебных обязанностей и невыполнения приказов, распоряжений и постановлений все виновные будут предаваться военно-революционному суду, как враги народовластья»[5].
В декрете Совета Народных Комиссаров «Об организации управления почтово-телеграфным делом»[6] в пункте 11 специально выделяется вопрос: о борьбе с саботажем: «В случае явного саботажа со стороны почтово-телеграфных чиновников, а равно каких-либо контрреволюционных выступлений реакционной части почтово-телеграфных чиновников, местные Советы рабочих и крестьянских депутатов уполномачиваются принимать самые решительные и беспощадные меры подавления».
Сопоставляя приведенные законодательные акты, в которых указывается на задачу борьбы с саботажем, следует подчеркнуть, что эти акты, не давая определения саботажа, все же постоянно приводят важнейшие признаки этого определения: 1) неисполнение служебных обязанностей, невыполнение декретов и приказов, 2) контрреволюционная цель, контрреволюционный умысел, направленный на подрыв советской власти и завоеваний Октябрьской революции и
183
3) субъект преступления — враги народа, враги народовластия, капиталисты и их прислужники. Эти декреты советской власти в дальнейшем послужили основой для ряда обобщений законодательного порядка, а впоследствии были восприняты Уголовным кодексом 1922 г.
Наиболее подробное определение контрреволюционного саботажа было дано в циркуляре Кассационного отдела ВЦИК, опубликованном в «Известиях ВЦИК» № 217, от 6 октября 1918 г. К числу саботажников были отнесены те, «кто активно противодействует рабоче-крестьянскому правительству или призывает других противодействовать ему путем неисполнения декретов и иных постановлений советской власти, местной или центрально»; явно игнорирует такие постановления и своими действиями затрудняет правильный ход работ в правительственных или общественных учреждениях или призывает к саботажу или организует таковой».
Таким образом, к саботажу были отнесены как 1) случаи противодействия советской власти путем неисполнения декретов, так и 2) призыв к нему, а равно и 3) организация саботажа. Иначе говоря, уголовная ответственность за саботаж наступала не только при окончании преступного деяния, но и при покушении и даже приготовлении.
Инструкция давала разграничение квалификации деяния как преступления контрреволюционного и как общеуголовного преступления. Преступление не может быть квалифицировано как контрреволюционный саботаж в тех случаях, когда имеет место простое неисполнение или неподчинение постановлениям местных властей, профессиональных союзов, примирительных камер, жилищных комиссий и т. д., если за такое нарушение возможно лишь наложение штрафа в административном порядке.
Помимо изложенных декретов и циркуляров, вопрос о саботаже затрагивался в целом ряде других законодательных актов. Так, например, в постановлениях о национализации отдельных отраслей промышленности особо выделяется вопрос об уголовной ответственности тех должностных лиц, которые саботируют проведение в жизнь национализации промышленности — путем отказа от передачи дел, сокрытия имущества, самовольного оставления занимаемой должности, уклонения от выполнения своих служебных обязанностей и т. д. (об этих преступлениях будет сказано подробнее в разделе преступлений против порядка управления).
184
Таким образом, в период 1917—1922гг. (до издания Уголовного кодекса РСФСР) вопрос о борьбе с контрреволюционным саботажем довольно подробно регламентировался социалистическим законодательством, раньше всего сформулировавшим понятие этого преступления как первой формы сопротивления классовых врагов после победы пролетарской диктатуры.
Первый декрет советской власти о суде, подписанный Лениным и Сталиным, упоминает о контрреволюционных преступлениях в общей форме. Учреждая рабочие и крестьянские революционные трибуналы, декрет № 1 о суде поясняет, что они созданы: 1) «для борьбы против контрреволюционных сил в видах принятия мер ограждения от них революции и ее завоеваний» и 2) «равно для решения дел о борьбе с мародерством и хищничеством, саботажем и прочими злоупотреблениями торговцев, промышленников, чиновников и прочих лиц». Указывая на задачу борьбы с контрреволюционными преступлениями, как на ограждение революции и ее завоеваний от контрреволюционных сил, декрет № 1 о суде вместе с тем перечисляет те виды преступлений, которые в то время являлись по существу теми же посягательствами на революцию, но в несколько иной форме. Следует отметить, что в этом перечне на одном из первых мест упоминается «хищничество», которое и в самом первом периоде существования социалистического государства являлось опаснейшей формой сопротивления врагов народа.
В ряде последующих декретов, относящихся к концу 1917 г., даются указания о борьбе с отдельными видами контрреволюционных преступлений — по мере изменения форм классовой борьбы и развития контрреволюции.
В обращении Совета Народных Комиссаров ко всему населению «О борьбе с контрреволюционным восстанием Каледина, Корнилова, Дутова, поддерживаемым Центральной Радой» речь идет о борьбе с контрреволюционным восстанием. Это обращение призывает к решительным действиям по отношению к врагам народа; вожди заговора объявляются вне закона. Пособничество контрреволюционерам преследуется «по всей тяжести революционных законов».
Аналогичным по своему содержанию было обращение Совета Народных Комиссаров «Ко всем трудящимся и эксплуатируемым», носившее подзаголовок «О подавлении
185
контрреволюционного восстания буржуазии, руководимого кадетской партией». Совет Народных Комиссаров объявил кадетскую партию «партией врагов народа» и указал: «Политические вожди контрреволюционной гражданской войны будут арестованы. Буржуазный мятеж будет подавлен, чего бы это ни стоило». Тогда же был издан декрет «Об аресте вождей гражданской войны против революции». В этом декрете указывалось: «Члены руководящих учреждений партии кадетов, как партии врагов народа, подлежат аресту и преданию суду революционных трибуналов».
Постановлением ВЦИК, опубликованным 5 января 1918 г.[7], попытки присвоения функций государственной власти были признаны контрреволюционным преступлением. В этом постановлении говорилось: «На основании всех завоеваний Октябрьской революции и согласно принятой на заседании Центрального Исполнительного Комитета 3 января с. г. Декларации трудового и эксплуатируемого народа, вся власть в Российской республике принадлежит Советам и Советским учреждениям. Поэтому всякая попытка со стороны кого бы то ни было, или какого бы то ни было учреждения присвоить себе те или иные функции государственной власти будет рассматриваема, как контрреволюционное действие. Всякая такая попытка будет подавляться всеми имеющимися в распоряжении Советской власти средствами, вплоть до применения вооруженной силы».
Обострение классовой борьбы, связанное с гражданской войной, (побудило советское правительство издать декрет о красном терроре[8]. В этом постановлении указывалось, что «необходимо обеспечить Советскую республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях», и что «подлежат расстрелу все лица", прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам».
Понятие мятежа и восстания было сформулировано еще раньше в инструкции НКЮ «О революционном трибунале», и которой в п. «а» ст. 1 указывалось, что к лицам, которые «организуют восстание против власти Рабоче-крестьянского правительства, активно противодействуют ему или не подчиняются
186
ему, или призывают других лиц к противодействию или неподчинению ему», — могли быть применены наказания, предусмотренные указанной инструкцией: штраф, лишение свободы, высылка, общественное порицание, объявление врагом народа, лишение политических прав, секвестр и конфискация имущества, обязательные общественные работы.
Более подробно понятие контрреволюционного восстания и мятежа было сформулировано в уже цитированном выше циркуляре Кассационного отдела ВЦИК, опубликованном 6 октября 1918 г. Виновным в этом преступлении признавался тот, «кто организует контрреволюционные выступления против Рабоче-крестьянского правительства, участвуя в них непосредственно или в. подготовительной к ним стадии; или участвует во всевозможных контрреволюционных заговорах и организациях, ставящих своей целью свержение Советского правительства, хотя бы в результате его деятельности и не было контрреволюционного выступления; участвует непосредственно в выступлениях, хотя бы сам специально не был предуведомлен о таковых заранее и не состоял предварительно членом какой-либо организации, подготовляющей таковые».
К контрреволюционным восстаниям и мятежам, таким образом, относились:
1) контрреволюционные выступления;
2) подготовка, организация и1 участие в этих выступлениях;
3) организация заговоров и участие в организациях, ставящих своей целью свержение советской власти.
Для состава преступления достаточно было наличия одной лишь организационной деятельности, направленной к совершению указанных контрреволюционных преступлений, при этом виновный мог ранее и не состоять в какой-либо контрреволюционной организации и заранее мог и не знать о подготовке контрреволюционного выступления: самый факт его участия в таком выступлении определял его уголовную ответственность. Подобный состав преступления, принятый поныне нашим законодательством в разделе контрреволюционных преступлений, впервые, таким образом, был сформулирован еще в 1918 г.
Для квалификации преступления не имеет значения повод, по которому возникло контрреволюционное выступление:
187
циркуляр Кассационного отдела ВЦИК указывает, что признаются «контрреволюционными всякие выступления, независимо от повода, по которым они возникли против Советов или их исполнительных комитетов или отдельных советских учреждений, как-то: продовольственных, административных и иных, если они сопровождались разгромами или иными насильственными действиями или хотя бы угрозами таковых по отношению к деятельности или деятелям этих органов. Если же они сопровождались набатным звоном, то виновные в производстве такового наказываются как прямые участники, причем покушение рассматривается как оконченное преступление».
Ни упомянутый циркуляр Кассационного отдела ВЦИК, ни законодательство периода 1917—1922 гг. не проводят точного разграничения между контрреволюционным восстанием, с одной стороны, и массовыми беспорядками и бандитизмом — с другой. Такое разграничение в тот период времени не могло быть дано. Восстания с контрреволюционной целью, массовые беспорядки и бандитизм в период гражданской войны настолько тесно переплетались между собой, что вообще не представлялось возможным провести между ними какую-либо грань, а в этом не было никакой необходимости. Участник массового беспорядка, так же как и участник бандитской шайки, является таким же врагом народа, как и участник контрреволюционного восстания и мятежа. В связи с этим декрет ВЦИК уже значительно позже —6 февраля 1922 г.[9], — говоря о задачах НКВД в области борьбы с контрреволюцией, не отделяет эти задачи от задач борьбы с бандитизмом: «Подавление открытых контрреволюционных выступлений, в том числе бандитизма...» Тесное переплетение «политического» и уголовного бандитизма не позволяло провести достаточно четкого разграничения между ними. Все же нужно отметить, что декрет ВЦИК от 20 июня 1919 г. «Об изъятиях из общей подсудности в местностях, объявленных на военном положении»[10], говоря о бандитизме, определяет его, как «участие в шайке, составившейся для убийства, разбоя и грабежей, пособничество и укрывательство такой шайки».
188
Рассмотренный циркуляр Кассационного отдела ВЦИК дал наиболее развернутое определение контрреволюционного восстания и мятежа. Последующее законодательство говорит об этих преступлениях, называя их, но не давая их определений. Так, в упомянутом декрете ВЦИК от 20 июня 1919 г. в перечне преступлений, по которым органам ЧК предоставлено право непосредственной расправы — вплоть до расстрела, — в пункте 1 указывается: «Принадлежность к контрреволюционной организации и участие в заговоре против Советской власти».
Третьим видом контрреволюционных преступлений, предусмотренных социалистическим уголовным законодательством в первый период пролетарской диктатуры, явилась контрреволюционная агитация и пропаганда. Борьба 'с этим преступлением была предусмотрена в ряде декретов и циркуляров. Постановление НКЮ «О революционном трибунале печати» предусматривало создание революционного трибунала печати, в компетенцию которого входила борьба с преступлениями и проступками против народа, совершаемыми путем использования печати. «К преступлениям и проступкам путем использования печати относятся всякие сообщения ложных или извращенных сведений о явлениях общественной жизни, поскольку они являются посягательством на права и интересы революционного народа». За совершение такого преступления могли быть наложены следующие наказания: штраф, общественное порицание, обязательное помещение в прессе опровержения ложных сведений, временная или навсегда приостановка издания или его конфискация; конфискация в общенародную собственность типографии или имущества.
Инструкция «О революционном трибунале...» от 19 декабря 1917 г. среди преступлений, подсудных революционному трибуналу, особо оговаривает «преступления против народа, совершаемые путем использования печати». В этой же инструкции, как уже указывалось выше, была предусмотрена ответственность лиц, которые «призывают других лиц к противодействию или неподчинению» рабоче-крестьянскому правительству.
Особой формой контрреволюционной агитации, в ряде случаев служившей способом подготовки других контрреволюционных преступлений, являлся созыв набатным звоном и тому подобными способами, совершенный с контрреволюционной целью. Борьба с этим видом контрреволюционных
189
преступлений была предусмотрена постановлением Совета Народных Комиссаров от 30 июля 1918 г. «О набатном звоне».
Циркуляр Кассационного отдела ВЦИК от 6 октября 1918 г. предусматривал особую форму дискредитирования власти, которая по сути дела является видом контрреволюционной агитации. Терминология, принятая в этом циркуляре, в данном случае расходится с общепринятой в социалистическом законодательстве. Виновным в дискредитировании власти, циркуляр признавал того, «кто сообщением, распространением или разглашением явно ложных или непроверенных слухов путем печати или в публичных собраниях или в публичном месте, могущих вызвать общественную панику или посеять недовольство или недоверие к Советской власти или отдельным ее представителям, по неосторожности или с умыслом дискредитирует Советскую власть в глазах населения». Циркуляр далее разграничивает эти специальные виды контрреволюционной агитации с иными преступлениями: «Всякие, однако, нарекания, клеветнические и иные измышления и оскорбления словом, путем печати или действием отдельных членов и представителей местных или центральных властей или отдельных ее представителей в том или ином из советских учреждений, если таковые оскорбления или измышления направлены персонально против тех или других лиц, но не против учреждений в целом или работающих там работников, без указания конкретных лиц...», «если только не будет доказан специально хулиганский характер действий обвиняемого или злостная цель оскорбления в лице того или другого представителя всего строя Советской республики в целом», — не являются видом контрреволюционного преступления, а относятся к категории дел, возбуждаемых по частной жалобе потерпевшего.
В такой, весьма сложной форме циркуляр Кассационного отдела ВЦИК пытался обрисовать особые формы контрреволюционной агитации и пропаганды, прямо и явно не направленных против пролетарской диктатуры, но объективно способствующих подрыву мощи социалистического государства.
В том же циркуляре, в разделе о саботаже, особо оговаривались случаи призыва к саботажу; в этом случае речь может идти и о подстрекательстве к саботажу и о соответствующей форме контрреволюционной агитации. В рассмотренном
190
выше постановлении Совета Народных Комиссаров «О набатном звоне» также особо указывались лица, призывающие устно, письменно или печатно к возбуждению тревоги с контрреволюционной целью. Этого рода контрреволюционная деятельность социалистическим законодательством и судебной практикой относилась, в зависимости от обстоятельств, к контрреволюционной агитации или к формам подстрекательства к совершению конкретных контрреволюционных преступлений. Еще раньше, в инструкции НКЮ «О революционном трибунале» от 19 декабря 1917 г. указывалось, наряду с попытками восстания и противодействия советской власти, и на призыв к совершению этих преступлений, что в конкретных условиях могло рассматриваться и как подстрекательство к противодействию и как форма контрреволюционной агитации и пропаганды.
Следующим видом контрреволюционных преступлений, которые были сформулированы социалистическим законодательством периода гражданской войны, была «государственная измена, шпионаж, укрывательство изменников, шпионов» (декрет ВЦИК от 20 июня 1919 г. «Об изъятиях из общей подсудности в местностях, объявленных на военном положении»[11]). Этот декрет не давал определения государственной измены и шпионажа, лишь называя их и указывая, что в местностях, объявленных на военном положении, органы ЧК имеют право непосредственной расправы с изменниками и шпионами, с применением всех мер наказания, вплоть до расстрела. Впервые понятие шпионажа появилось в социалистическом законодательстве несколько раньше — в декрете Совета Народных Комиссаров от. 4 мая 1918 г. «О революционных трибуналах»[12], где указывалось, что на революционные трибуналы возлагается борьба наряду с другими преступлениями и со шпионажем.
Определение шпионажа впервые было дано в циркуляре Кассационного отдела ВЦИК от 6 октября 1918 г. Виновным в шпионаже признавался тот, «кто в той или иной форме изобличается в оглашении, .передаче военных тайн, стратегических планов, сведений о военных силах или вооружении представителям иностранных держав или контрреволюционным организациям, или вообще войдет с таковыми
191
в сношений с целый вызвать иностранное, враждебное интересам Советской республики, вмешательство». Эта формулировка шпионажа являлась крайне узкой, охватывавшей лишь случаи военного шпионажа. Циркуляр давал такую формулировку шпионажа, которая предполагала деятельность лишь с прямым контрреволюционным умыслом: «с целью вызвать иностранное, враждебное интересам Советской республики, вмешательство». Таким образом, к шпионажу формально не могли быть отнесены случаи, в которых налицо был косвенный умысел и которые были учтены в последующем уголовном законодательстве — в Уголовном кодексе 1922 г.
В середине 1919 г. в социалистическом законодательстве впервые указывается на задачи борьбы с диверсионными актами. В упомянутом уже декрете ВЦИК от 20 июня 1919 г. «Об изъятиях из общей подсудности в местностях, объявленных на военном положении», органам ЧК было предоставлено право непосредственной расправы (вплоть до расстрела) за ряд преступлений и в том числе: за участие в контрреволюционных целях в поджогах и взрывах; за умышленное истребление или повреждение железнодорожных путей, мостов и других сооружений, телеграфного и телефонного сообщения, складов воинского вооружения, снаряжения, продовольственных и фуражных запасов.
В том же 1919 г. постановление Совета рабочей и крестьянской обороны «Об ответственности за злоумышленное разрушение железнодорожных сооружений»[13] устанавливает наиболее жесткие меры борьбы с диверсиями: «Для пресечения участившихся за последнее время случаев злоумышленного разрушения железнодорожных сооружений или покушения на таковые, пойманных на месте преступления расстреливать в порядке непосредственной расправы, а остальных, заподозренных в тех же преступлениях, но на месте не застигнутых, судить в 24-часовой срок по законам военного времени».
Социалистическое законодательство периода гражданской войны дало определение и некоторых других контрре-полюционных преступлений. Сюда следует отнести политическое хулиганство, активную борьбу с революционным движением при царском строе и сокрытие в контрреволюционных целях боевого оружия.
192
Циркуляр Кассационного отдела ВЦИК от 6 октября 1918 г. относил к лицам, виновным в хулиганстве, тех, «кто исключительно с целью внести дезорганизацию в распоряжения Советской власти или оскорбить нравственное чувство или политические убеждения окружающих, учинит бесчинство».
В такой формулировке понятие хулиганства перерастает за рамки общеуголовного преступления.
Об активной борьбе с революционным движением при царизме, как особом виде контрреволюционных преступлений, говорится в том же циркуляре Кассационного отдела ВЦИК, в примечании, которое по непонятным причинам было отнесено к статье о хулиганстве: «Лица, прошлая деятельность которых хотя бы до утверждения власти советов признается социально вредной для революции, или была прямо против нее направлена, как то: провокаторы, охранники, их осведомители, царские сановники и иные деятели старого режима — могут быть также предаваемы за таковую деятельность суду трибунала, однако-, всякий раз специальными постановлениями исполкомов, местных советов или особо на то уполномоченных лиц».
Систематический перечень контрреволюционных преступлений, совершаемых военнослужащими и подсудных революционным военным трибуналам, дает декрет ВЦИК от 20 ноября 1919 г. «Положение .о революционных военных трибуналах»[14]:
а) заговоры и восстания с целью ниспровержения советского социалистического строя, б) измена Советской республике, в) шпионаж, г) восстание против органов рабоче-крестьянского правительства и поставленных им. властей, д) сопротивление проведению в жизнь требований законов республики или постановлениям и распоряжениям советских- властей, е) агитация и ' провокация, имеющие целью вызвать совершение массами или частями войск указанных выше преступных деяний, ж) разглашение секретных сведений и документов, з) распространение ложных сведений и слухов о Советской власти, о войсках Красной Армии и о неприятеле, и) похищение или уничтожение секретных планов и других секретных документов, к) умышленное уничтожение или повреждение железнодорожных линий, мостов и прочих сооружений, а равно и телеграфных и телефонных линий и складов казенного имущества.
Последовательность развития социалистического уголовного законодательства о борьбе с контрреволюционными •преступлениями особенно ярко выявляется при изучении
193
истории классовой борьбы в период гражданской Воины. Начав с контрреволюционного восстания и саботажа, русская контрреволюция вскоре перешла и к другим активным действиям против социалистического государства — к организации многочисленных вооруженных восстаний и мятежей, к развертыванию контрреволюционной агитации и пропаганды, к диверсионным актам и т. д. Появление новых форм контрреволюции каждый раз вынуждало советское правительство к изданию специальных декретов, посвященных борьбе с этими видами тягчайших преступлений. Эти декреты не всегда давали точные юридические формулировки «составов» контрреволюционных преступлений. В ряде случаев законодатель ограничивался лишь общим упоминанием о контрреволюционных преступлениях, предоставляя самим революционным трибуналам и чрезвычайным комиссиям возможность отнесения того или иного преступления к контрреволюционным. Так, например, «Положение о революционных трибуналах» 1920 г.[15] и «Положение о революционных военных трибуналах» 1920 г.[16] указывают, что ведению этих трибуналов подлежат, в первую очередь, дела о контрреволюции, уточняя, какие именно преступления должны быть отнесены к этой категории.
Своеобразной особенностью социалистического уголовного законодательства периода гражданской войны являлось то, что оно не знало понятия террористического акта: ни в одном декрете, относящемся к этому периоду, нет упоминания о террористических актах. Это, конечно, не означало, что в тот период не велась борьба с таким тягчайшим преступлением, как террористические акты. Наоборот, революционные трибуналы, чрезвычайные комиссии вели самую решительную борьбу с попытками организации террористических актов. Достаточно вспомнить, что в ответ на белогвардейские восстания, мятежи и террористические акты советская власть быстро и метко осуществляла красный террор. Однако социалистическое уголовное законодательство периода гражданской войны не знало понятия террористического акта, которое впервые в нашем законодательстве появляется лишь в 1922 г. — в первом Уголовном кодексе. Трудно сейчас решить, чем объяснялось отсутствие в нашем законодательстве понятия террористического акта.
194
Можно лишь указать, что в понятие контрреволюционного восстания и мятежа, несомненно, входил в качестве составной его части террористический акт, как неразрывно связанный с этим преступлением.
Суммируя все уголовное законодательство периода гражданской войны, посвященное борьбе с контрреволюцией, и приведя его в некоторую систему, можно увидеть, что к концу периода гражданской войны социалистическое уголовное законодательство обладало, по сути дела, законченной системой норм о контрреволюционных преступлениях:
1) контрреволюционные восстания и мятеж;
2) присвоение функций государственной власти с контрреволюционной целью;
3) государственная измена и шпионаж;
4) вредительство и саботаж;
5) диверсионный акт;
6) контрреволюционная агитация и пропаганда;
7) политическое хулиганство;
8) участие в контрреволюционных организациях;
9) активная борьба с революционным движением при царском строе.
III
Борьбе с хищениями социалистической собственности и со спекуляцией советская власть всегда уделяла огромное внимание. В первых же декретах Советского государства указывается на задачи борьбы с хищениями и со спекуляцией: законодатель неоднократно возвращается к этому вопросу в ряде последующих декретов и, наконец, издает декреты и постановления, специально посвященные этим вопросам.
В обращении ко' всем армейским организациям, военно-революционным комитетам и ко всем солдатам на фронте спекулянты и хищники поставлены в один ряд с контрреволюционерами. Таким образом, уже в первый месяц существования советской власти вполне определился взгляд социалистического уголовного законодательства на эти преступления, как на преступления особо опасные, противогосударственные.
Декрет о суде № 1 эту точку зрения развивает дальше. Создаваемые революционные трибуналы имеют своей задачей борьбу с контрреволюционными силами «в видах принятия мер ограждения от них революции и ее завоеваний» и борьбу с мародерством и хищничеством и тому подобными преступлениями.
195
Инструкция НКЮ от 19 декабря 1917 г. «6 революционном трибунале» в перечне дел, подсудных революционному трибуналу, особо выделяет дела тех, кто «путем скупки, сокрытия, порчи, уничтожения предметов массового потребления или иными способами стремятся вызвать их недостаток на рынке или повышение цен на них».
О борьбе со спекуляцией упоминает циркуляр Кассационного отдела ВЦИК от 6 октября 1918 г., посвящающий специальный раздел вопросу о разграничении подсудности дел этой категории.
В декрете ВЦИК «Об изъятии из общей подсудности в местностях, объявленных на военном положении» указывается, что предоставляемое органам ЧК в этих местностях право непосредственной расправы распространяется и на дела о взломе «советских и общественных складов с целью незаконного хищения».
«Положение о революционных военных трибуналах» от 20 ноября 1919 г., перечисляя преступления, совершаемые военнослужащими, и подсудность этим трибуналам, упоминает дела «о злостной спекуляции необходимыми в данной местности предметами массового потребления», дела о присвоении и растрате вверенного по службе имущества, дела о похищении и промотании предметов вооружения, обмундирования, снаряжения и иного военного имущества.
«Положение о революционных трибуналах» от 18 марта 1920 г. указывает, что ведению этих трибуналов подлежат дела: 1) о контрреволюционных деяниях, 2) о крупной спекуляции, 3) о крупных должностных преступлениях, выражающихся в хищениях, подлогах, спекуляции и т. д.
Во всех перечисленных декретах хищения и спекуляции, не отделимые в условиях того периода друг от друга, ставятся в один ряд с государственными, в частности с контрреволюционными преступлениями.
Значение хищения и спекуляции как одних из опаснейших видов государственных преступлений понудило советскую власть издать ряд специальных декретов, посвященных борьбе с этими преступлениями.
Декрет Совета Народных Комиссаров «О борьбе со спекуляцией», опубликованный 15 ноября 1917 г., указывал, что «продовольственная разруха, порожденная войной, бесхозяйственностью, обостряется до последней степени спекулянтами, мародерами и их пособниками на железных
196
дорогах, в пароходствах, транспортных конторах и пр. В условиях величайших народных бедствий преступные хищники ради наживы играют здоровьем и жизнью миллионов солдат и рабочих. Такое положение не может быть терпимо ни одного дня». В связи с этим «Совет Народных Комиссаров предлагает Военно-революционному комитету принять самые решительные меры к искоренению спекуляции "и саботажа, скрывания запасов, злостной задержки грузов и пр. Все лица, виновные в такого рода действиях, подлежат по специальным постановлениям Военно-революционного комитета немедленному аресту и заключению в тюрьмах Кронштадта, впредь до предания военно-революционному суду. Все народные организации должны быть привлечены к борьбе с продовольственными хищениями».
Этот декрет являлся общей декларацией советской власти о задачах борьбы со спекуляцией; он вскрывал корни спекуляции как формы классовой борьбы, указывал на задачи борьбы с нею и призывал к осуществлению решительных и беспощадных мер к искоренению спекуляции. Изданный в первый же месяц существования социалистического государства первый декрет о борьбе со спекуляцией по существу еще не мог наметить конкретных мер наказания, а ограничивался указанием на необходимость ареста спекулянтов впредь до предания их военно-революционному суду. Изданный летом 1918 г. декрет «О спекуляции»[17], подписанный В. И. Лениным, уже содержал в себе 12 точных составов преступлений, определявших вместе с тем и конкретные виды наказаний за спекуляцию.
Ст. ст. 1—3 декрета «О спекуляции» предусматривали сбыт, скупку или хранение с целью сбыта, в виде промысла:
а) продуктов питания, монополизированных республикой;
б) нормированных продуктов питания по ценам выше твердых или других монополизированных предметов;
в) прочих нормированных предметов массового потребления по ценам выше твердых;
г) продовольственных карточек или купонов на эти предметы.
В зависимости от наличия одного из этих объектов виновные в спекуляции подвергались лишению свободы на срок не ниже 10 лет, соединенному с тягчайшими принудительными работами и с конфискацией всего имущества (ст. 1), или лишению свободы на срок не ниже 5 лет в соединении с принудительными работами и с конфискацией всего или части имущества (ст. 2) или, наконец, лишению свободы на срок не ниже 3 лет в соединении с принудительными работами и конфискацией всего или части имущества.
197
Включая в состав квалифицированного преступления спекуляцию в виде промысла, закон при отсутствии этого признака определял наказание в виде лишения свободы на срок не ниже 6 месяцев с принудительными работами и с конфискацией части имущества.
Закон, не ограничиваясь разработкой норм о квалифицированной и простой спекуляции, указывает на все те преступления, которые связаны со спекуляцией, способствуют ей. Таким образом, особенностью этого закона является его стремление к выкорчевыванию спекуляции в полном объеме и во всех разновидностях.
Ст. 5 декрета предусматривает подделку и использование поддельных продовольственных карточек или купонов к ним, а также отпуск товаров по этим карточкам; наказание по ст. 5 — лишение свободы на срок не ниже 5 лет с конфискацией части имущества.
Ст.ст. 6—7 декрета предусматривают незаконные операции с продовольственными карточками и купонами; сюда относятся выдача и распределение или приобретение продовольственных карточек и купонов в неустановленном количестве или незаконное приобретение этих карточек и купонов; в качестве наказания (по ст. 6) — лишение свободы на срок не ниже 6 месяцев с принудительными работами и с конфискацией части имущества. Если субъектом преступления является должностное лицо учреждения и предприятия, то наказание повышается до лишения свободы на срок не ниже 3 лет.
Далее в ст. 7 закон предусматривает отпуск нормированного товара помимо продовольственных карточек или, наоборот, отказ в отпуске этого товара по карточкам по нормированным ценам; наказание — лишение свободы с принудительными работами и с конфискацией части имущества.
Ст.ст. 8—9 предусматривают сбыт, скупку или хранение драгоценных металлов в сырье, слитках и монете, а также не допущенных к обращению или аннулированных ценных бумаг, паев, акций и иных денежных свидетельств. По ст.ст. 8 и 9 закон предусматривает применение к виновным лишения свободы на срок не ниже 10 лет с принудительными работами и с конфискацией всего имущества.
Ст. 10 предусматривает непредставление к регистрации и учету подлежащих этому предметов, за что виновные приговариваются к лишению свободы с принудительными работами и с конфискацией части имущества.
В ст.ст. 11 и 12 закон предусматривает ответственность за соучастие в спекуляции и за покушение на спекуляцию. Соучастники наказываются «наравне с главными виновниками», к соучастникам закон относит подстрекателей, пособников и прикосновенных к преступлениям, а именно: лиц, снабжающих спекулянтов документами на получение и передвижение товаров, нарядами на товары; лиц, предоставляющих спекулянтам склады, вагоны, средства передвижения; лиц, перепродающих дубликаты и всякого рода товарные квитанции.
Ст. 12 указывает, что покушение на спекуляцию карается как оконченное деяние.
Декрет «О спекуляции» имеет исключительно большое значение в истории социалистического уголовного законодательства. Точные составы преступления, конкретные санкции наказаний,, строгая дифференциация наказания «спекулянтам
198
большим и малым», их соучастникам — таково содержание и самый смысл декрета.
В дальнейшем уголовное законодательство возвращается к борьбе со спекуляцией в конце 1919 г., в первой половине 1920 г. и в 1921 г. — уже в условиях новой экономической политики. Подписанный Лениным декрет Совета Народных Комиссаров от 21 октября 1919 г. «О борьбе со спекуляцией, хищениями в государственных складах, подлогами и другими злоупотреблениями по должности в хозяйственных и распределительных органах»[18], как показывает уже его заголовок, связывает борьбу со спекуляцией с борьбой с хищениями государственного имущества и с корыстными должностными преступлениями. Этот закон: I) изымает дела о крупной спекуляции, дела о должностных преступлениях, связанных с хищениями, подлогами, взятками, участием в спекуляции и тому подобными преступлениями из общей подсудности, 2) учреждает для беспощадной борьбы с этими преступлениями революционный трибунал по делам спекуляции при ВЧК и 3) образует особую межведомственную комиссию при ВЧК «для изучения всех источников спекуляции и связанных с ними должностных преступлений, для постоянного наблюдения за систематической борьбой с ней. для объединения всех мер по борьбе с ней и для проведения их в жизнь». Создаваемый этим декретом особый революционный трибунал «в своих суждениях руководствуется исключительно интересами революции и не связан какими-либо формами судопроизводства».
В мае 1920 г. Совет Труда и Обороны издает постановление «О борьбе со спекуляцией предметами военного обмундирования»[19]. Эхо постановление предусматривает уголовную ответственность: 1) лиц, виновных в сокрытии или продаж военного обмундирования или материи, годной для этого обмундирования, и 2) лиц, виновных в отпуске этих материалов и изделий не на военные нужды.
Если рассмотренные нами декреты преимущественное внимание уделяли борьбе со спекуляцией, хотя связывали ее и с борьбой с хищениями государственной собственности, то в дальнейшем, в особенности в начале периода перехода на мирную работу по восстановлению народного хозяйства
199
страны, основное внимание законодателя направляется уже на борьбу с хищениями государственного имущества. Так, декрет ВЦИК и СНК от 1 июня 1921 г.[20], подписанный Лениным, специально посвящен вопросу «О мерах борьбы с хищениями из государственных складов и должностными преступлениями, способствующими хищениям».
Этот декрет четкостью и полнотой определения состава преступления, а также конкретным определением видов и сроков наказания напоминает декрет «О спекуляции рассмотренный выше.
Как отмечено в вводной части этого декрета, он был издан «в целях борьбы с усилившимися хищениями с государственных складов и борьбы с должностными преступлениями лиц, способствующих по своему служебному положению указанным хищениям».
Декрет предусматривает девять составов преступлений:
1) заведомо незаконный отпуск товаров лицами, работающими в органах снабжения, распределении, заготовки и производства;
2) заведомо незаконный отпуск товаров, содействие хищению и непринятие мер к воспрепятствованию хищения, совершенные сотрудниками складов, баз и распределителей;
3) расхищение предметов производства и сокрытие их от учета в целях хищения, совершенные лицами административного и складского персонала промышленных предприятий;,
4) содействие хищениям и умышленное невоспрепятствование хищениям со стороны лиц, охраняющих складские помещения;
5) получение заведомо незаконным путем в целях спекуляции товаров из государственных складов, баз, распределителей, заводов, мельниц и ссыпных пунктов, а равно и посредничество в таком получении;
7) расхищение материалов, предоставленных государственными органами пошивочным и обмундировочным мастерским, артелям, кооперативам, совершенное лицами, руководящими этими предприятиями;
8) расхищение товаров и материалов, предоставленных государственными органами для исполнения государственных заказов государственным и частным предприятиям, совершенное руководителями этих предприятий
9) хищение товаров при транспортировании их сухопутным, водным и гужевым путем.
Точные составы преступлений, данные в этом декрете, подчеркивают значение борьбы с хищениями социалистической собственности во всех их видах. Закон относит к хищениям
200
содействие и невоспрепятствование хищениям со стороны должностных лиц, непосредственно в них не участвовавших, но своей деятельностью или бездействием способствовавших этим хищениям. Закон подчеркивает связь между хищениями и спекуляцией. Наконец, в законе особо выделяется ответственность руководителей учреждений и предприятий за совершение ими хищений, за способствование или невоспрепятствование этим хищениям. .
Наказание по закону от 1 июня 1921 г. — лишение свободы со строгой изоляцией на срок не ниже 8 лет, а при наличии отягчающих обстоятельств — высшая мера наказания. К числу этих обстоятельств закон относил многократность деяния, массовый характер хищения, ответственное положение виновного и т. д.
Закон указывает на условия, при которых возможно смягчение репрессии; ст. 4 декрета гласит: «В качестве единственного признака, допускающего отступления от вышеизложенных правил... установить социальное происхождение и классовую принадлежность привлекаемых и осужденных лиц с тем, чтобы в отношении лиц пролетарского и полупролетарского происхождения суровость репрессии ослаблялась, в отношении же должностных лиц и представителей спекулятивного мира осуществлялась бы со всей неукоснительностью и последовательностью».
Для осуществления быстроты, жесткости и меткости репрессии декрет установил особые правила рассмотрения дел о хищениях. Революционные трибуналы должны были рассматривать дела этой категории «вне всякой очереди в порядке упрощенного судопроизводства» — без допущения защиты и свидетелей, за исключением тех случаев, когда вызов свидетелей обусловливается сложностью дела или противоречивостью имеющихся показаний по делу. Кассационные жалобы и ходатайства о помиловании лиц, осужденных за хищения по декрету 1 июня 1921 г., не подлежали пропуску. Приговор должен был быть обращен к исполнению в течение 24 часов по его вынесении.
Значение декрета 1 июня 1921 г. выходит далеко за рамки периода его действия. Для правильного понимания последующего законодательства и судебной практики по делам о хищениях социалистической собственности уяснение основных принципов, заложенных в этом декрете, а также самых норм закона, является совершенно необходимым, так
201
как и Уголовный кодекс 1922 г. и действующие уголовные кодексы в значительной мере восприняли идеи этого декрета
В том же 1921 г. социалистическое уголовное законодательство пополнилось декретом ВЦИК и СНК от 1 ноября 1921 г. «Об установлении усиленной ответственности для лиц, виновных в хищении грузов во время перевозки их»[21].. Этот декрет был издан в развитие декрета от 1 июня 1921 г. и он устанавливал «усиленную ответственность вплоть до применения высшей меры наказания для лиц, перевозящих грузы гужевым, водным и другим путем, а также для наблюдающих за этими перевозками агентов, уличенных в хищении грузов в пути».
Следует упомянуть также декрет СНК от 28 сентября 1921 г. «Об отмене предварительной ревизии денежных и материальных оборотов»[22], в котором было установлено (ст. 5 Декрета), что «виновные в незаконном расходовании денежных и материальных ценностей подлежат ответственности, как за расхищение народного достояния».
В условиях новой экономической политики нормы в борьбе со спекуляцией подверглись существенным изменениям. В соответствии с декретом от 24 мая 1921 г. «Об обмене»[23] и декретом от 15 июля 1921 г. «Об ответственности за нарушение декретов о натуральных налогах и об обмене»[24] 8 октября 1921 г. была издана специальная инструкция Совета Народных Комиссаров.
Эта инструкция, конкретизируя ст.ст. 2 и 3 последнего декрета, указывает следующие виды преступлений:
1) искусственное повышение рыночных цен на товары по взаимному соглашению (сговор или стачка торговцев);
2) невыпуск с той же целью товаров на рынок;
3) обмен, скупка, сбыт, в виде промысла, продуктов, материалов и изделий, запрещенных к свободному обращению;
5) торговля семенным материалом с нарушением законов;
6) обмен, скупка и сбыт фальсифицированных или заведомо недоброкачественных продуктов;
7) торговля без разрешения органов власти или без уплаты установленных налогов;
202
8) нарушения правил о времени и месте торговли;
9) торговля сельскохозяйственными продуктами, от платежа налога на которые плательщик освобожден;
10) торговля, производимая лицами, не достигшими 16 лет, и попустительство этой торговле.
Не устанавливая точных мер наказания за нарушение закона об обмене, инструкция Совета Народных Комиссаров рекомендовала применять в судебном порядке пре имущественно лишение свободы, принудительные работы, полную или частичную конфискацию имущества.
IV
В период 1917—1922 гг. было издано очень большое число декретов, направленных на борьбу с преступлениями против порядка управления. Выделяя наиболее важные из них, можно наметить следующие группы преступлений против порядка управления:
а) нарушения декретов о национализации промышленности;
б) нарушения декретов о регулировании производства, обмена, распределения;
в) нарушения финансовой системы;
г) невыполнение государственных повинностей;.
д) нарушение декретов о военной службе;
е) нарушение декретов о сельском хозяйстве;
ж) транспортные преступления;
з) противодействие органам власти.
Конечно, приведенная классификация преступлений против порядка управления весьма условна, но она тем не менее позволяет оттенить особенности социалистического уголовного законодательства периода 1917—1922 гг. В этот период Времени основными видами преступлений против порядка управления являются экономические преступления.
В декретах о национализации промышленности, издававшихся в течение 1918—1919 гг., имеются нормы о наказуемости противодействия проведению национализации промышленности. Эти нормы были двоякого рода. В некоторых декретах дается общее указание о наказуемости их нарушений. Примером подобного рода норм является декрет Совета Народных Комиссаров от 2 мая 1918 г. «О национализации
203
сахарной промышленности»[25], в котором в пункте 7 указывается: «Все нарушения настоящего декрета караются, как преступление против достояния всего народа, согласно всей строгости революционных законов». Аналогичным образом сконструирована ст. 7 постановления ВСНХ «О переходе в ведение ВСНХ некоторых национализированных кожевенных предприятий»[26]. «Неисполнение настоящего постановления влечет за собой уголовную ответственность».
Однако в большинстве случаев в законе или постановлении дается более точное описание состава преступления. Так, например, в опубликованном 6 июня 1919 г. декрете Совета Народных Комиссаров «О национализации телефонных сообщений Российской республики»[27] указывается: «Виновные в неподчинении или противодействии проведения в жизнь настоящего декрета, а также злонамеренной порчи и укрытии частей телефонного оборудования и прочего имущества телефонных сообщений подлежат строжайшей ответственности». В постановлении ВСНХ о национализации основной химической промышленности[28] устанавливаются обязанности работников национализируемой основной химической промышленности и указывается в частности: «Весь административный, технический и служебный персонал... должен продолжать исполнение своих обязанностей и выполнять поручения новых органов и их представителей. Виновные в отказе от передачи дел и документов или в сокрытии имуществ и капиталов, принадлежащих вышеуказанным предприятиям, несут ответственность перед судом республики». В ряде случаев постановления ВСНХ о национализации отдельных отраслей промышленности упоминают и о саботаже работников промышленности (например, постановление ВСНХ о Главном правлении государственных автомобильностроительных заводов)[29].
Первым декретом, указавшим на наказуемость нарушения законов о регулировании производства, обмена и распределения, был декрет Совета Народных Комиссаров «О расширении прав городских самоуправлений в продовольственном деле»[30]. В ст. 11 этого декрета указывалось:
204
«За нарушение настоящего декрета или основанных на нем предписаний городского самоуправления, а равно за противодействие мерам городского самоуправления в деле продовольствия виновные подвергаются тюремному заключению до года и имущественному взысканию вплоть до конфискации всего имущества в пользу городов».
Инструкция НКЮ «О революционном трибунале» особо упоминала о лицах, которые «прекращают или сокращают производство предметов массового потребления без действительной к тому необходимости».
Среди большого числа декретов, изданных в период 1918—1922 гг. и создавших уголовно-правовые нормы о нарушениях в области регулирования производства, распределения и обмена, необходимо упомянуть следующие:
1) нарушение постановления о комитетах цен (СУ 1918 г. № 23, ст. 326);
2) самочинный обмен товара на хлеб (СУ 1918 г. № 30, ст. 348);
3) нарушение декрета о разработке торфа (СУ 1918 г. № 33, ст. 437);
4) нарушение декрета об обязательном товарообмене (СУ 1918 г. № 58, ст. 638);
5) уклонение владельцев предприятий от регистрации предприятий (СУ 1918 г. № 59, ст. 631);
6) нарушение правил учета и распределения металлов (СУ 1918 г. № 63, ст. 689);
7) нарушение декрета об организации снабжения населения продуктами и предметами личного потребления (СУ 1918 г. № 83, ст. 879);
8) нарушение постановления о государственной монопольной закупке сырья табака (СУ 1918 т. № 95, ст. 954);
9) нарушение правил о распределении бумаги и картона (СУ 1919 г. № 21, ст. 287);
10) нарушения в области управления совхозами (СУ 1919 г. № 45, ст. 441);
11) незаконное распределение предметов личного домашнего обихода (СУ 1920 г. № 86, ст. 429);
12) незаконная выдача предметов продовольствия и широкого потребления (СУ 1921 г. № 11, ст. 73).
Выше приведены лишь некоторые примеры составов преступлений в области регулирования производства, распределения и обмена из общего числа декретов и постановлений периода 1918—1922 гг. В ряде декретов упоминаются конкретные санкции. Так, например, в приведенном выше постановлении ВСНХ «О государственной монопольной закупке сырья махорки и сырья табака» указывается: «Виновные в нарушении сего постановления подвергаются: а) конфискацией
205
всего обнаруженного у него сырья — табака, сырья — махорки и фабриката; б) штрафу в размере десятикратной стоимости акциза и в) тюремному заключению до 3 лет». Однако в большинстве случаев в этих декретах санкции не указываются, а делается ссылка на уголовную ответственность, на «ответственность по всей строгости революционных законов» и т. д.
Среди нарушений финансовой системы выделяется прежде всего группа норм, посвященных борьбе с подделкой денег. По мере выпуска денежных знаков различного образца Совет Народных Комиссаров издает соответствующие декреты, в которых указывается на выпуск «государственных знаков», «расчетных знаков», «расчетных знаков крупного достоинства» и т. д. В этих декретах, как правило, упоминается о наказуемости подделки денег, без указания на конкретные санкции.
В другую группу преступлений против финансовой системы следует отнести многочисленные нормы о незаконных финансовых операциях, о нарушениях в области налоговой системы и т. д. Ряд декретов устанавливает наказуемость операций с аннулированными ценными бумагами; сюда относятся: декрет «О конфискации акционерных капиталов бывших частных банков»[31], декрет от 18 мая 1918 г., установивший за совершение фиктивных сделок с ценными бумагами наказание в виде лишения свободы на срок не менее 2 лет[32]. Далее, декретом от 29 мая 1918 г. устанавливается наказуемость нарушений в области кредитных операций, в области операций с иностранной валютой, в области операций с драгоценными металлами и т. д. Среди этих норм почти не встречаются ссылки на конкретные наказания; главным образом указывается в общей форме на уголовную ответственность перед народным судом или революционным трибуналом.
Социалистическое уголовное законодательство в период 1918—1922 гг. уделило большое внимание борьбе с невыполнением государственных повинностей — несдачей продналога, невыполнением разверсток и т. д. Во всех постановлениях, устанавливающих обязанности по натуральному налогу или разверстке, упоминается об уголовной ответственности за невыполнение этих государственных повинностей.
206
Декрет ВЦИ'К от 9 мая 1918 г. «6 предоставлении Народному Комиссариату Продовольствия чрезвычайных полномочий по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими»[33], впервые установил наказуемость несдачи излишков хлеба; в ст. 3 декрета указывалось: «Объявить всех, имеющих излишек хлеба и не вывозящих его на ссыпные пункты, а также расхищающих хлебные запасы на самогонку, — врагами народа, предавать их революционному суду с тем, чтобы виновные подвергались тюремному заключению на срок не менее 10 лет; изгонялись навсегда из общины, все их имущество подвергалось конфискации, а самогонщики, сверх того, присуждались к принудительным общественным работам». Этот декрет был направлен против кулачества; отсюда — указание на необходимость применения к кулакам, не сдающим излишков хлеба, суровых мер подавления. В отношении же трудящихся крестьян, нарушающих правила продовольственной разверстки, законодательство подходило иначе. Декрет Совета Народных Комиссаров от 11 января 1919г.[34] установил: «Сельские хозяева, не сдавшие к установленному сроку причитающееся с них количество хлебофуража, подвергаются безвозмездному принудительному отчуждению у них запасов. К упорствующим из них и злостно скрывающим свои запасы применяются суровые меры, вплоть до конфискации имущества и лишения свободы по приговорам народного суда».
В дальнейшем был издан ряд декретов, определивших уголовную ответственность за невыполнение государственных повинностей. Упомянем некоторые важнейшие нормы:
1) несдача в установленный срок льна (СУ 1918 г. № 10, ст. 112);
2) невыполнение обязательных поставок коровьего масла (СУ 1920 г. № 13, ст. 81);
3) невыполнение обязательной поставки яиц (СУ 1920 г. № 1, . ст. 82);
4) невыполнение обязательной поставки скота' на мясо (СУ 1920 г. № 19, ст. 106);
5) невыполнение обязательной поставки домашней птицы (СУ 1919 г. № 59, ст. 271);
6) невыполнение обязательной поставки меда (СУ 1920 г. № 59, ст. 272);
7) уклонение от сдачи излишков хлеба (СУ, 1920 г. № 66, ст. 298).
207
Декреты, как правило, не устанавливали конкретных видов наказания, а упоминали о «суровых мерах воздействия» — аресте, предании суду, заключении в лагерь с конфискацией имущества и реквизицией обнаруженных излишков. В качестве примера приведем § 11 упомянутого выше декрета «Об обязательной поставке скота на мясо»: «Точное и своевременное выполнение настоящего декрета обеспечивается всей силой принудительного государственного аппарата, с применением к невыполняющим декрет необходимых мер воздействия в виде лишения выдачи товаров, причитающихся в порядке распределения, реквизиции подлежащего поставке скота с понижением его стоимости против твердых цен, ареста виновных и преданием их суду Революционного трибунала».
В соответствии с декретом ВЦИК «О замене продовольственной и сырьевой разверстки натуральным налогом», изданным 21 марта 1921 г.[35] и знаменовавшим собой новый этап в экономической политике советской власти, 15 июля 1921 г. был издан декрет Совета Народных Комиссаров «Об ответственности за нарушение декретов о натуральных налогах и об обмене»[36].
Этот декрет сформулировал следующие четыре состава преступления:
«1. Карается принудительными общественными работами или лишением свободы с конфискацией имущества или без таковой несдача плательщиком причитающегося с него продовольственного или сырьевого налога, если установлено отчуждение, сокрытие или прямой отказ от сдачи сельскохозяйственных продуктов или иные злостные действия неисправного плательщика. Такому же наказанию подлежит злостное и упорное предъявление к сдаче явно недоброкачественного продукта.
2. Караются конфискацией имущества с лишением свободы или без такового лица, своими действиями искусственно повысившие цены па товары как путем сговора или стачки между собой, так и путем злостного невыпуска товара на рынок.
3. Карается лишением свободы с конфискацией имущества или без таковой обмен, скупка и сбыт в виде промысла продуктов, материалов и изделий, относительно которых имеются специальные запрещения или ограничения центральной советской власти.
4. Карается принудительными работами или лишением свободы нарушение правил о торговле... в тех случаях, когда этими правилами установлена ответственность по суду».
208
Приведенные нормы были изданы в изменение декрета 22 июня 1918 г. «О спекуляции», который в обстановке 1921 г. уже не мог применяться.
3 октября 1921 г. Совет Народных Комиссаров издал инструкцию[37] по применению декрета, изложенного выше. Эта инструкция перечисляла виды налоговых нарушений и устанавливала меры наказания, налагаемые на виновных в административном и судебном порядке.
Декрет «Об обмене» от 24 мая 1921 г. разрешил свободный обмен, покупку и продажу остающихся у населении после выполнения натурального налога продуктов сельского хозяйства, кустарной и мелкой промышленности.
В связи с этим декретом упомянутая «Инструкция» Совета Народных Комиссаров установила виды нарушений подлежащих уголовной или административной ответственности.
В конечном счете была установлена следующая классификация нарушений натуральных налогов:
1) несдача налогов в установленный срок;
2) сдача недоброкачественных продуктов;
3) продажа, обмен или сокрытие продуктов, подлежащих внесению в счет налога;
4) прямой отказ от сдачи налога;
5) сдача умышленно испорченных продуктов;
6) сообщение неправильных сведений о размерах посевной площади, о количестве скота и о составе семьи;
7) иные злостные действия плательщиков.
Издание изложенных выше декретов и.постановлений о наказаниях, налагаемых за нарушение законов о натуральных налогах и об обмене, не исключило на практике необходимости установления специальных уголовно-правовых норм об ответственности за невыполнение различных натуральных налогов. Так, в 1921—1922 гг. был издан ряд таких декретов: о невыполнении натурального налога на молочные продукты, на хлеб, на картофель, на масличные семена, на яйца, на шерсть, на сено, на продукты огородничества и бахчеводства, на продукты пчеловодства, на мясо и т. д. В этих нормах, как правило, давалось указание на личную судебную или административную ответственность виновных в невыполнении этих натуральных налогов.
Среди норм о преступлениях против порядка управления, сформулированных в социалистическом уголовном законодательстве,
209
большое место занимает уклонение от военной службы. Подобно большинству уголовно-правовых норм периода 1917—1922гг., нормы этого рода приурочены к конкретным явлениям того или иного периода, а не охватывают в целом все виды уклонения от военной службы и военной подготовки.
Декретом ВЦИК от 22 апреля 1918 г. «Об обязательном обучении военному искусству»[38] установлено, что «уклоняющиеся от обязанности военного обучения и небрежно относящиеся к исполнению своих обязанностей по всеобщему обучению привлекаются к ответственности». Рядом последующих декретов предусматривается уголовная ответственность лиц, уклоняющихся от призыва на военную службу (декреты Совета Народных Комиссаров о призыве в Красную Армию граждан, родившихся в 1896— 1897 гг., 1891 —1898 гг., в 1901 г. и т. д., лиц, ранее служивших в царской армии и ныне подлежащих призыву, лиц, подлежащих зачислению в тыловое ополчение, и т. д.). В большинстве случаев эти нормы не предусматривают конкретных видов наказаний, а говорят об «уголовной ответственности», «суровой ответственности» и т. д.
В целом нормы, посвященные борьбе с уклонением от военной службы, могут быть сведены в следующие основные группы:
1) уклонение от призыва в Красную Армию граждан призывного возраста;
2) уклонение от призыва в Красную Армию бывших офицеров, военных чиновников и иных специалистов царской армии;
3) уклонение от призыва лиц, зачисляемых в тыловое ополчение;
4) содействие уклонению от призыва;
5) уклонение от всеобщего военного обучения;
6) нарушение правил регистрации военнообязанных;
7) умышленное самовольное оставление службы в советских учреждениях лицами, объявленными военнослужащими, но оставленными на работе;
8) нарушение правил об освобождении от воинской службы в силу религиозных убеждений.
Среди декретов и постановлений, охраняющих сельское хозяйство социалистического государства, нужно выделить прежде всего декрет о земле, принятый II Всероссийским съездом Советов. Пункт 3 этого декрета провозгласил: «Какая бы то ни было порча конфискуемого имущества, принадлежащего отныне всему народу, объявляется тяжким
210
преступлением, караемым революционным судом». В этом декрете впервые было сформулировано положение о социалистической собственности как всенародном достоянии, а посягательство («порча») на него признано тяжким злодеянием.
Последующие декреты о сельском хозяйстве конкретизировали эти положения. Декретом Совета Народных Комиссаров от 14 декабря 1917 г.[39] была установлена уголовная ответственность лиц, продолжающих продажу и покупку земли и недвижимого имущества. Обращение Наркомзема ко всем земельным комитетам и Советам солдатских, рабочих и крестьянских депутатов[40] указало, что «всякая рубка казенного леса или вывоз материалов из него без разрешения лесничего является преступной и будет влечь для виновных немедленное предание суду». Декретом Совета Народных Комиссаров от 24 мая 1921 г. была установлена уголовная ответственность для лиц, нарушающих правила об охране рыбных и звериных угодий. Декрет устанавливает возможность конфискации судов и иных приспособлений промысла, принадлежащих виновным, в нарушение этих правил. Нарушение правил охоты было предусмотрено декретом Совета Народных Комиссаров от 27 мая 1919 г.[41] и от 20 июля 1920 г.[42]; согласно этим декретам, виновные в нарушении правил охоты предаются суду, а охотничьи принадлежности у них конфискуются.
Ряд декретов устанавливает уголовную ответственность для лиц, виновных в незаконных переделах земли, нарушающих законы о покосах, о посевах, о пчеловодстве и т. д.
Повреждение и убой скота были предусмотрены декретами Совета Народных Комиссаров «Об убое лошадей на мясо» от 22 февраля 1919 г.[43] и от 15 декабря 1921 г.[44] В первом из этих декретов говорилось: «Умышленно искалеченных или приведенных в негодность лошадей, в целях получения разрешения на убой их, конфисковать с передачей в распоряжение местных продовольственных органов, а виновных в этом лиц, равно как лиц, уличенных в убое лошадей
211
без разрешения Ветеринарного надзора, привлекать к суду революционного трибунала».
В целях борьбы с самогоноварением Совет Народных Комиссаров издал детально разработанный декрет от 19 декабря 1919 г.[45] Этим декретом были предусмотрены следующие составы преступлений:
1) незаконная выкурка спирта;
2) соучастие в тайном винокурении, а также сбыт, приобретение и хранение незаконно выкуренного спирта;
3) умышленное срывание пломб с перегонных аппаратов или контрольных снарядов;
4) устройство приспособлений для нарушения действия контрольных снарядов;
5) тайный выпуск спирта, вина и водочных изделий из места законного их хранения;
6) отпуск из мест законного хранения содержащих спирт изделий и смесей лекарственного и технического характера на непредназначенные надобности;
7) продажа, приобретение, хранение, пронос и провоз тайно выпущенных спирта и водочных изделий, а также незаконно отпущенных спиртовых изделий и смесей лекарственного и технического характера;
8) переработка денатурированного спирта и других содержащих спирт изделий и смесей, не предназначенных для питьевого употребления, а также продажа, передача, приобретение и хранение, провоз и пронос этих веществ;
9) приготовление из законно полученного спирта изделий и смесей, из которых можно легко выделить спирт, а также продажа, передача, приобретение или хранение для продажи таких изделий и смесей;
10) приготовление, хранение для продажи, продажа всякого рода крепких напитков с содержанием спирта свыше дозволенного предела или с прибавлением одурманивающих или вредных для здоровья веществ.
Виновные в совершении любого из перечисленных преступлений подвергались: а) конфискации спиртосодержащих веществ: напитков, изделий, аппаратов и т. д., 6) конфискации всего имущества, в) лишению свободы с принудительными работами на срок не ниже 5 лет.
Лица, виновные в устройстве, приобретении или хранении самогонных аппаратов и приспособлений к ним, карались лишением свободы с принудительными работами на срок 'не меньше одного года с конфискацией самогонных аппаратов.
Декрет предусматривал уголовную ответственность не только за незаконную выкурку спирта и спиртосодержащих
212
веществ, но и за потребление этих напитков: «За распитие незаконно приготовленных и незаконно полученных крепких напитков, упоминаемых в предыдущих статьях, в публичных местах, во всякого рода заведениях, а также за допущение такого распития и за появление в публичном месте в состоянии опьянения виновные в том лица подвергаются лишению свободы с принудительными работами на срок не менее одного года».
Изданный 7 октября 1921 г. декрет Совета Народных Комиссаров[46] предусматривал ответственность за нарушение декрета о продаже виноградных, плодоягодных и изюмных вин, которые обладают крепостью свыше 14 градусов или содержат вредные для здоровья примеси, или производятся лицами, не имеющими на то права, или с нарушением правил торговли. В качестве меры наказания декрет предусматривал лишение свободы или принудительные работы с конфискацией имущества или без таковой.
Социалистическое уголовное законодательство в период 1917—1922 гг. уделило большое внимание борьбе с преступлениями на транспорте — железнодорожном, речном, морском и воздушном.
По железнодорожному транспорту были изданы декреты, установившие уголовную ответственность за следующие виды преступлений:
1) невыполнение декрета о централизации управления, охране дорог и повышении их провозоспособности (СУ 1918 г. № 30);
2) нарушение постановления об упорядочении железнодорожного транспорта (СУ 1918 г. № 93);
3) нарушение правил пользования пассажирскими поездами (СУ 1919 г. № 23);
4) нарушение правил проезда по железным дорогам (СУ 1919 г. № 34);
5) нарушение постановления о мерах к улучшению проезда по железной дороге (СУ 1920 г. № 66);
6) порча' и утеря грузов и багажа (СУ 1920 г. № 77);
7) незаконный проезд на паровозах и тормозных площадках (СУ 1921 г. № 34).
В большинстве перечисленных декретов указывается, что виновные привлекаются к строгой ответственности и могут быть отправлены в концентрационные лагери. Конкретные санкции были определены в постановлении Совета Труда и Обороны от 15 апреля 1921 г.[47], которое в ст. 1 указало:
213
«Ввиду крайне тяжелого положения нашего транспорта, всё усиливающегося наплыва безбилетных пассажиров и провоза незаконного количества клади не только в вагонах, но и на тормозных площадках и даже паровозах — применять особо суровые репрессии в отношении тех граждан, кои нарушают существующие железнодорожные правила, проезжают на тормозных площадках товарных вагонов и паровозах, а также и к тем должностным лицам, которые своим бездействием способствуют развитию этого пагубного для транспорта явления».
В связи с этим постановление Совета Труда и Обороны определило применение к лицам, незаконно едущим на паровозах и тормозных площадках, немедленного ареста с последующим направлением через местные чрезвычайные комиссии в концентрационный лагерь на срок до 5 лет. Такой же ответственности подлежат должностные лица на транспорте, которые уличены в бездействии и тем самым —• в способствовании незаконному проезду граждан.
Положение о революционных военных железнодорожных трибуналах[48] содержало норму о преступлениях, совершаемых железнодорожниками. Эта норма представляет большой интерес как первая попытка сформулировать подобного рода преступления.
«Положение» предусматривает «дела о всякого рода преступлениях железнодорожных служащих, связанные с нарушением правильной работы железных дорог или препятствующие восстановлению нормальной деятельности железнодорожного транспорта, к числу каковых дел относятся все виды умышленного и корыстного посягательства как на имущество железнодорожное, так и на вверенное дорогам для перевозки, и не только умышленное неисполнение служебных обязанностей (саботаж), но и явно небрежное к ним отношение в случаях, имеющих для транспорта важные последствия или при повторении упущений после двукратного взыскания в дисциплинарном порядке».
Законодательство, как уже указывалось, предусматривало борьбу с транспортными преступлениями не только на железных дорогах, но и на иных видах путей сообщения.
214
К транспортным преступлениям на водных путях относились: 1) проезд по водным путям с нарушением установленных правил, 2) безбилетный проезд, 3) порча и утрата грузов и багажа, 4) содействие или невоспрепятствование должностных лиц нарушениям правил проезда по водным путям и перевозки грузов и багажа[49]
К транспортным преступлениям на морских путях закон относил: 1) порчу или утрату грузов, 2) безбилетный проезд, 3) неподчинение законным распоряжениям капитана. Виновные в совершении этих преступлений подлежат судебной или административной ответственности[50].
Наконец, декрет Совета Народных Комиссаров от 17 января 1921 г. «О воздушных передвижениях»[51] в общей форме предусматривает уголовную ответственность лиц, без различия подданства, за нарушение правил о воздушных передвижениях.
Последнюю группу преступлений против порядка управления составляет противодействие власти. В первую очередь сюда следует отнести бандитизм (уголовный). Декрет ВЦИК от 20 июня 1919 г. «Об изъятиях из общей подсудности в местностях, объявленных на военном положении» предоставил органам ЧК «право непосредственной расправы (вплоть до расстрела)» по ряду преступлений, в том числе и по делам о бандитизме. Последний определялся декретом как «участие в шайке, составившейся для убийств, разбоя и грабежа, пособничество и укрывательство таковых».
Отнесение бандитизма к преступлениям против порядка управления для данного периода является весьма условным, так как в годы гражданской войны уголовный и политический бандитизм настолько тесно переплетались между собой, что представляется по сути дела невозможным их отграничение друг от друга. Также условным является отнесение к преступлениям против порядка управления тех форм хулиганства, которые предусмотрены декретом Совета Народных Комиссаров от 4 мая 1918 г. «О революционных трибуналах»[52] и циркуляром Кассационного отдела ВЦИК от 6 октября 1918 г.
К этого рода преступлениям тесно примыкают преступления, предусмотренные декретом Совета Народных Комиссаров
215
от 12 июля 1920 г. «О выдаче и хранении огнестрельного оружия и обращении с ним»[53].
Этот декрет предусматривал административную и судебную ответственность (в последнем случае — с применением лишения свободы на срок не ниже б месяцев) виновных в совершении следующих деяний: .
1) незаконное хранение огнестрельного оружия;
2) бесцельная стрельба в воздух в местах скопления народа;
5) небрежное обращение с оружием, в результате чего явился несчастный случай;
6) прицеливание на улице и вообще во всяком месте, где может быть опасность для других лиц, хотя бы выстрела и. не последовало;
7) выдача оружия лицам, не умеющим владеть им, в результате чего имел место несчастный случай.
К другой группе преступлений относятся подлог советских документов и их использование. Циркуляр Кассационного отдела ВЦИК от 6 октября 1918 г. указывает на преступление, при совершении которого виновный «учинит подлог советских документов (ордеров, мандатов, удостоверений, разрешений и иных документов) или воспользуется такими подложными документами, а также кто, имея на то право, воспользуется подлинными документами для своих личных или корыстных целей или использует таковые документы, не имея права на них».
Другим видом противодействия власти уголовное законодательство периода гражданской войны рассматривает явно неосновательное, являющееся грубым злоупотреблением, требование составления протокола в случаях нарушения советских законов. Эта норма вошла в качестве составной части в постановление VI Всероссийского чрезвычайного съезда Советов от 8 ноября 1918 г. «О точном соблюдении законов»[54].
Развивая эти положения, декрет Совета Народных Комиссаров от 30 июня 1921 г. указал: «За жалобы и заявления злостного или заведомо клеветнического характера граждане подвергаются репрессиям только по приговорам судебных
216
учреждений»[55]. Наконец, декретом СНК от 24 ноября 1921 г.[56] установлена наказуемость лиц, виновных в ложном доносе:
«1. Карается по суду лишением свободы на срок не менее одного года — заведомо ложный донос органу судебной или следственной власти о совершении определенными лицами преступного деяния.
2. Карается по суду лишением свободы на срок не менее одного года — ложное показание, данное свидетелем, экспертом или переводчиком при производстве дознания, следствия или судебного разбирательства по делу.
Примечание. Мера наказания увеличивается на срок не менее двух лет при установлении: а) ложности обвинения в тяжком преступлении, б) корыстных мотивов доноса или показания, в) искусственного создания доказательства обвинения.
3. Карается по суду лишением свободы на срок не менее одного года — заведомо ложное сообщение в письменном заявлении государственному учреждению или должностному лицу или в ответе на официальный запрос государственного учреждения или должностного лица о фактах или данных, касающихся деятельности государственных учреждений, должностных лиц, а также касающихся запрашиваемых сведений».
Следующую группу преступлений против порядка управления, относимую к противодействию органам власти, составляют нарушение порядка выезда и взъезда в РСФСР и контрабанда.
Еще в декабре 1917 г. ВСНХ в постановлении «О запрещении привоза предметов роскоши»[57] указывает, что ввоз в РСФСР и контрабандный привоз предметов роскоши караются тюремным заключением на срок до 2 лет и штрафом. В ряде декретов и постановлений Совета Народных Комиссаров и Совета Труда и Обороны регулируется наказуемость перехода линии фронта и контрабанды. Так, например, постановление Совета Труда и Обороны от 11 мая 1920 г.[58] рассматривает лиц, переходящих незаконно линию фронта или занимающихся контрабандой, как шпионов, а их пособников — как пособников в шпионаже. Декрет Совета Народных Комиссаров от 8 декабря 1921 г.[59] устанавливает наказание в отношении лиц, занимающихся контрабандой
217
в виде лишения свободы на срок не менее 3 лет со строгой изоляцией, а при отягчающих обстоятельствах — высшую меру наказания.
Изложенными выше уголовно-правовыми нормами, как уже указывалось, не исчерпывается социалистическое уголовное законодательство, посвященное борьбе с преступлениями против порядка управления; помимо приведенных наиболее важных законодательных актов в период 1917—1922 гг. был издан ряд законов, в которых предусматривалась борьба и с другими преступлениями против порядка управления.
V
В первых декретах советской власти борьбе с воинскими преступлениями уделяется небольшое место. Первое упоминание о воинском преступлении можно найти в обращении Совета Народных Комиссаров ко всем армейским организациям, военно-революционным комитетам и всем солдатам на фронте «О борьбе с буржуазией и ее агентами, саботирующими дело продовольствия армии и препятствующими заключению мира». Это обращение, разоблачающее контрреволюционный саботаж буржуазии, антисоветской военщины и иных контрреволюционных элементов, призывает всех солдат «сплотиться вокруг Советской власти для борьбы за хлеб и за мир». В заключительной части обращения указывается, что оно должно быть оглашено во всех воинских частях и разъяснено всем солдатам. «За сокрытие этого сообщения от солдат виновные подвергнутся суровой каре за непере да чу военного приказа»[60].
В декабре 1917 г. приказом полевого штаба главковерха по Петроградскому военному округу создаются во всех воинских частях этого округа «гласные товарищеские суды».
Последующее законодательство основное внимание уделяет уже не этим сравнительно мелким воинским проступкам, а тяжким воинским преступлениям. Это относится к тому времени, когда была уже создана Красная Армия и Правительством был издан декрет от 26 апреля 1918 г. «О сроке службы в Рабоче-крестьянской Красной армии»[61]. В этом и во всех последующих декретах особое внимание уделено борьбе с дезертирством.
218
Понятие дезертирства как тяжкого воинского преступления было дано в упомянутом декрете от 26 апреля 1918 г.: «Всякий солдат Красной Армии, который самовольно покинет ряды армии до истечения указанного срока (т. е. не менее 6 месяцев, устанавливаемых в качестве минимума для лиц, добровольно вступающих в ряды Красной Армии. — А. Г.), подвергается ответственности по всей строгости революционных законов, вплоть до лишения прав гражданина Советской республики».
Развертывание фронтов гражданской войны, необходимость укрепления боеспособности Красной Армии потребовали от советской власти принятия самых решительных мер борьбы с дезертирством. Поэтому постановление Совета рабочей и крестьянской обороны от 25 декабря 1918 г. «О дезертирстве» устанавливает применение к дезертирам жестких наказаний, дифференцируемых в зависимости от характера деяния. Этот декрет установил наказуемость «пойманных дезертиров в пределах от денежных вычетов (в утроенном размере причитавшегося им за время отсутствия из части содержания) до расстрела включительно». Декрет этот вместе с тем установил суровое наказание и для укрывателей дезертиров: «Всех укрывателей дезертиров, председателей домовых комитетов и хозяев квартир, в коих будут обнаружены укрывающиеся, — к привлечению к принудительным работам на срок до 5 лет».
Вопрос о борьбе с укрывательством дезертиров был подробно развит в декрете Совета рабочей и крестьянской обороны от 3 марта 1919 г. «О мерах борьбы с дезертирством»[62]. Согласно этому декрету «за укрывательство дезертира должностные лица, виновные в укрывательстве дезертиров, подвергаются заключению на срок до 5 лет с обязательными принудительными работами или без таковых» (ст. 5). Должностные лица, виновные в халатности при проведении мер борьбы с дезертирством, подвергаются, в зависимости от конкретных обстоятельств дела, увольнению от должности или заключению на срок до 3 лет, с обязательными принудительными работами или без них (ст. 6). Квартирохозяева, в помещении которых будут обнаружены дезертиры, подвергаются заключению на срок до 5 лет с принудительными работами или без них (ст. 7).
219
В середине того же 1919 г. (3 июня) Совет рабочей и крестьянской обороны издает постановление «О мерах к искоренению дезертирства»[63]. Это постановление подробно регламентирует борьбу с дезертирством и соучастием в нем, устанавливая вместе с тем и соответствующие виды и сроки наказания для каждой категории виновных в этом преступлении.
Это постановление различало ответственность за уклонение от службы в рядах Красной Армии и за дезертирство следующих категорий лиц:
1) лиц, не являвшихся в армию в течение установленного срока, объявляемых врагами и предателями трудящегося народа;
2) укрывателей дезертиров;
3) семей дезертиров, виновных в укрывательстве;
4) местного населения, виновного в упорном укрывательстве дезертиров;
5) должностных лиц, виновных в укрывательстве.
В отношении дезертиров и лиц, уклоняющихся от службы в Красной Армии, могут, согласно этому постановлению, применяться следующие меры наказания: а) расстрел, б) конфискация всего имущества или его части (строения, скот, земледельческого орудия и т. п.), в) лишение навсегда или на срок всего или части земельного надела (покос, огород, сад и т. п.). Те же наказания, кроме расстрела, могут быть применены и в отношении укрывателей дезертиров. Кроме того, семьи укрывателей и вообще укрыватели дезертиров могут быть приговорены к выполнению срочных работ в хозяйствах красноармейцев, нуждающихся в хозяйственной помощи, к выполнению повинности по общественным работам, к денежным штрафам.
В отношении местного населения, упорно укрывающего дезертиров или не оказывающего помощи органам власти в поимке дезертиров, могут применяться в порядке круговой поруки штрафы или принудительные работы.
Наконец, должностные лица, виновные в укрывательстве дезертиров и мобилизованных, объявляются изменниками рабоче-крестьянскому делу и приговариваются к самым тяжким наказаниям -г- вплоть до расстрела.
Это постановление, изданное в разгар гражданской войны, в период максимального напряжения всех сил советской власти и всех трудящихся, значительно усиливало наказания за дезертирство как за измену революции. Отсюда -
220
усиление ответственности должностных лиц, виновных в пособничестве дезертирам, усиление ответственности укрывателей, вплоть до введения коллективной ответственности.
Последующее законодательство предоставило право наложения наказания на укрывателей дезертиров не только революционным трибуналам, но и губернским комиссиям по борьбе с дезертирством[64], а впоследствии и полевым комиссиям по борьбе с дезертирством[65].
В развитии законодательства о воинских преступлениях большое значение имел декрет ВЦИК от 8 апреля 1920 г. «О комиссиях по борьбе, с дезертирством»[66].
Уточняя права комиссий по борьбе с дезертирством, декрет упоминает не только самих дезертиров и их укрывателей, но и подстрекателей и пособников дезертиров. С другой стороны, декрет дает подробный перечень лиц, подлежащих ответственности «а дезертирство. Сюда относятся: 1) бежавшие из части во время боя; 2) бежавшие из части после отдания приказа об отправлении на фронт; 3) оказавшие сопротивление при задержании; 4) похитившие при побеге казенное обмундирование, кроме носимого на себе, или унесшие оружие и снаряжение; 5) дезертиры из числа лиц командного состава; 6) учинившие побег к неприятелю; 7) дезертиры, объединившиеся в вооруженные банды; 8) укрыватели, действующие организованной шайкой; 9) изготовляющие и распространяющие фальшивые воинские документы; 10) укрывающие дезертиров с корыстной целью; 11) должностные лица, виновные в умышленном укрывательстве или пособничестве дезертирству, в особенности в использовании своего служебного положения в целях такого укрывательства или пособничества. Все эти лица подлежали ответственности перед революционным трибуналом.
12 мая 1920 г. постановлением Совета Труд а и Обороны[67] была установлена неделя добровольной явки дезертиров. По истечении недельного срока добровольной явки постановление это предлагало «усилить кары по отношению к неявившимся дезертирам, их семьям и укрывателям как нераскаявшимся изменникам трудового народа».
Окончание гражданской войны позволило установить исключительно судебный порядок рассмотрения дел о дезертирстве. Декретом Совета Народных Комиссаров, утвержденным ВЦИК 2 февраля 1921 г., «О борьбе с дезертирством»[68] было определено, что деля о дезертирстве, за
221
исключением перечисленных ниже категорий Дел, подлежат рассмотрению в народных судах. В компетенцию революционных военных трибуналов входили лишь следующие категории дел: 1) дезертирство в боевой обстановке; 2) дезертирство лиц командного, административного и комиссарского состава; 3) дезертирство, отягощенное' участием в вооруженных шайках (бандитизм); 4) укрывательство, пособничество и попустительство дезертирству со стороны ответственных должностных лиц; 5) участие в шайках, изготовляющих фальшивые воинские документы.
В законодательстве периода гражданской войны вопрос о борьбе с воинскими преступлениями в основном сводился к нормированию борьбы с дезертирством. Борьба с иными воинскими преступлениями была регламентирована достаточно подробно в «Положении о революционных военных трибуналах», утвержденном ВЦИК 20 ноября 1919 г.[69]
«Положение» уделило значительное внимание определению подсудности дел революционным военным трибуналам и дифференцировало преступления, совершаемые военнослужащими, на следующие группы:
Эта классификация воинских преступлений значительно отличается от классификации, принятой в позднейшем военно-уголовном законодательстве.
В первую группу преступлений, которая обозначена как группа контрреволюционных преступлений, совершаемых военнослужащими, «Положение» относило:
а) заговоры и восстания с целью ниспровержения советского социалистического строя;
б) измена Советской республике;
в) шпионаж;
г) восстание против органов рабоче-крестьянского правительства и поставленных им властей;
222
д) сопротивление проведению -в жизнь требований законов, постановлений и распоряжений советской власти;
е) агитация и пропаганда, имеющие целью вызвать совершение массами или частями войск указанных выше преступлений;
ж) разглашение секретных сведений и документов;
з) распространение ложных сведений и слухов о советской власти, войсках Красной Армии и о неприятеле;
и) похищение или уничтожение секретных планов и других секретных документов;
к) умышленное уничтожение или повреждение железнодорожных линий, мостов и прочих сооружений, а равно телефонных и телеграфных линий и складов казенного имущества.
Во вторую группу преступлений, совершаемых военнослужащими, «Положение» относило:
а) мародерство;
б) посягательство на человеческую жизнь;
в) изнасилование;
г) разбой и грабеж;
д) поджог;
е) подделку денежных знаков и документов, совершенную шайкой;
ж) присвоение звания и должности и ношение неприсвоенной формы одежды;
з) злостную спекуляцию предметами массового потребления; и) нарушение правил железнодорожного транспорта.
К третьей группе преступлений военнослужащих были отнесены должностные преступления:
а) саботаж (без контрреволюционного умысла. — А. Г.);
б) превышение и бездействие власти при условии, если означенные деяния сопровождались существенным вредом для республика или для дела революции, или же значительным убытком казны или если могли сопровождаться указанными последствиями, не наступившими лишь случайно или ввиду принятых во время другими лицами предупредительных мер;
в) присвоение, растрата или истребление вверенного по службе имущества;
г) служебный подлог;
д) вымогательства.
К группе чисто воинских преступлений «Положение» относило еле-. дующие виды преступлений:
а) неисполнение боевых приказов и противодействие исполнению таковых другими лицами, частями, отрядами;
б) переход на сторону неприятеля и добровольная сдача в плен;
в) самовольное оставление поля сражения;
г) нарушение правил караульной службы в районе боевых действий армии;
д) злостное дезертирство из частей, штабов, управлений и учреждений, расположенных в районе данной армии;
е) умышленное уничтожение или повреждение специально военных сооружений;
ж) похищение, умышленное повреждение и уничтожение предметов вооружения, обмундирования, снаряжения, всех прочих видов военного имущества, а равно и иромотание тех же предметов;
223
з) явно небрежное хранение тех же предметов в складах;
и) буйство и всякого рода азартные игры в районе боевых Действий армии.
Наконец, к пятой группе преступлений, совершаемых военнослужащими, «Положение» относит все прочие преступления, совершаемые в районе, подчиненном революционному военному совету данной армии, высшим начальствующим составом: начальниками отдельных частей, пользующимися правами командира полка, комиссарами и вышестоящими военачальниками и комиссарами.
Как видно из приведенных материалов, «Положение о революционных военных трибуналах» очень подробно и юридически четко сформулировало роды и виды преступлений, совершаемых военнослужащими. Сделано это было, правда, не с целью разработки материального уголовного права, а с целью более точного определения подсудности революционному трибуналу. Однако значение этого «Положения» для развития материального уголовного права исключительно велико и при этом не только для развития военно-уголовного законодательства, но и для уголовного законодательства в целом.
Законодательство периода гражданской войны, наряду с воинскими преступлениями, знает и преступления, приравненные к воинским. Декретов подобного рода насчитывается достаточно большое число; в них та или иная категория рабочих и служащих, признанных военизированными, объявляется подпадающей под действие военно-уголовного законодательства. Так, например, в постановлении Совета рабочей и крестьянской обороны от 15 марта 1919 г. «О зачислении всего состава рабочих и служащих речного и морского флота и рабочих и служащих, занятых по ремонту судов и вывозке топлива для армий, в разряд военнослужащих»[70] указывается, что соответствующая категория лиц за свои действия ответственна по законам военного времени и подлежит суду революционных военных трибуналов.
Целый ряд декретов приравнивает к дезертирам лиц, скрывающих свою специальность, уклоняющихся от трудовой мобилизации, а лиц, способствующих этому дезертирству, — к укрывателям дезертиров. Эти декреты устанавливают в ряде случаев подсудность данной категории обвиняемых суду революционных военных трибуналов.
Социалистическое уголовное законодательство в период гражданской войны дало основные положения военно-уголовного
224
законодательства. Концентрируя первоначально внимание на разработке норм о борьбе с дезертирством и укрывательством дезертиров, советское уголовное законодательство уже в конце 1919 г. разрабатывает стройную систему воинских преступлений. Помимо этого, законодательство знает уже преступления, приравниваемые к воинским по субъекту преступления и по характеру деяния. С другой стороны, в законодательном порядке регламентируются и иные преступления, совершаемые военнослужащими, в частности, — должностные преступления. Особенностью военно-уголовного законодательства этого периода является тщательное нормирование контрреволюционных и общеуголовных преступлений, совершаемых военнослужащими, и в этом перечне военно-уголовное законодательство идет гораздо дальше общего уголовного законодательства, которое в этот период времени почти не упоминает о таких общеуголовных преступлениях, как убийство, изнасилование и т. д.
Военно-уголовное законодательство, нормируя борьбу с дезертирством, устанавливает конкретные уголовные санкции с большой дифференциацией применяемых мер в зависимости от характера деяния, степени его злостности, роли и характера соучастия и направления умысла соучастников. В этом, несомненно, заключается одна из специфических особенностей военно-уголовного законодательства по сравнению с общим уголовным законодательством периода гражданской войны. Следует отметить, что законодатель особенно подчеркивал конкретные уголовные санкции в тех случаях, когда считал необходимым усилить общепредупредительную сторону наказания.
VI
Социалистическое уголовное законодательство уделяло серьезнейшее внимание борьбе с должностными преступлениями с самого начала периода проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Декрет о суде № 1 в ст. 8 предусматривал создание революционных трибуналов для борьбы с наиболее опасными преступлениями и в том числе для борьбы со злоупотреблениями чиновников. Инструкция НКЮ «О революционном трибунале» от 19 декабря 1917 г. указывала, что на революционные трибуналы, в частности, ложится задача борьбы не только с саботажем служащие государственных и общественных учреждений, но
225
и с теми, кто, «пользуясь своим общественным или административным положением, злоупотребляет властью, предоставленной им революционным народом». Циркуляр Кассационного отдела ВЦИК от 6 октября 1918 г., обобщая социалистическое уголовное законодательство за год существования советской власти, определил «преступления по должности» как использование своего общественного или административного положения путем злоупотребления властью, предоставленной революционным народом. Далее циркуляр указывает, что «подлежат суду трибунала в этих случаях не только лица, совершающие преступные деяния в момент исполнения ими своих служебных обязанностей, но и вообще совершающие какие-либо преступные деяния — с использованием в каком-либо отношении своего положения на советской службе, причем вместе с ними подлежат суду трибунала все лица, входившие с ними при совершении преступного деяния в сношения или участвовавшие в нем». В этих положениях содержится принципиальное решение вопроса о соучастии частных лиц в должностных преступлениях, которое было развито в уголовных кодексах.
Говоря о должностных преступлениях, циркуляр, далее, упоминает преступления, совершенные: 1) военнослужащими, 2) милиционерами и 3) железнодорожниками.
Таким образом, уже в 1918 г. социалистическое уголовное законодательство развило в обобщенной форме понятие должностного преступления. В позднейшем законодательстве это понятие подвергается дальнейшему уточнению. «Положение о революционных трибуналах» от 18 марта 1920 г., перечисляя дела, подсудные этим трибуналам, упомянуло: 1) «дела по крупным должностным преступлениям лиц, обвиняемых в хищениях, подлогах, неправильной выдаче нарядов и участии в спекуляции в той или иной форме, равно как и об иных, более выдающихся,, должностных преступлениях, в том числе и взяточничестве», 2) «дела о явном дискредитировании власти советскими работниками».
Для развития понятия должностного преступления большое значение имело «Положение о революционных военных трибуналах» от 20 ноября 1919 г., в котором были даны некоторые общие признаки должностных преступлений, совершаемых военнослужащими. Говоря о «деяниях общедолжностного характера»,, «Положение» упоминает: «а) саботаж; б) превышение и бездействие власти при условии, если означенные действия сопровождались существенным вредом
226
для республики или для дела революции, или же значительными убытками казны, или если могли сопровождаться указанными последствиями, не наступившими лишь случайно или ввиду принятых во время другими лицами предупредительных мер; в) присвоение, растрату или истребление вверенного по службе имущества; г) служебный подлог; д) взяточничество».
Это «Положение» не только дало известную систему должностных преступлений, но и развило общее учение
О должностном преступлении и тех признаках, которые отделяют должностной проступок от должностного преступления (тяжкие последствия от деяния, значительный убыток, а также самая возможность наступления этих последствий).
О должностных преступлениях упоминается в целом ряде декретов и постановлений советской власти. Так, в декрете Совета Народных Комиссаров от 22 июля 1918 г. «О спекуляции» в ряде статей говорится об ответственности должностных лиц, прямо или косвенно участвующих в спекуляции. В декрете Совета Народных Комиссаров от 21 октября 1919 г.[71], посвященном борьбе со спекуляцией и хищениями, указываются «дела о должностных преступлениях лиц, уличенных в хищениях, подлогах, неправильной выдаче нарядов, в участии в спекуляции в той или иной форме и во взятках». Наконец, в декрете ВЦИК и СНК от 1 июня 1921 г.[72], специально посвященном борьбе с хищениями государственного имущества и с должностными преступлениями, способствующими этим хищениям, особо подчеркивается ответственность должностных лиц, виновных в прямом или косвенном участии в хищениях. В качестве отягчающих вину обстоятельств декрет упоминает, в частности, «ответственность занимаемого положения», предлагая в отношении этих лиц осуществлять репрессию «со всей неукоснительностью и последовательностью». Декрет, наконец, различает прямое участие должностных лиц в хищениях, пособничество в хищениях, умышленное невоспрепятствование ими хищениям и непринятие мер воспрепятствования хищениям. Таким образом, декрет по существу развернул общее учение о должностном преступлении в применении к данному, конкретному виду преступления.
227
Должностные преступления упоминаются и в ряде декретов других преступлений. В декретах о нарушениях национализации промышленности, о нарушениях финансовой дисциплины, о нарушениях трудового законодательства и т. д. постоянно подчеркивается ответственность должностных лиц, виновных в прямом совершении того или иного преступления, в соучастии или в невоспрепятствовании совершению другими лицами.
Помимо этого, ряд декретов специально посвящен борьбе с должностными преступлениями. Особенностью этих декретов следует признать то, что они дают общую формулировку должностного преступления (например, взяточничество, злоупотребление властью и т. д.), в противоположность тем многочисленным декретам, в которых преимущественно давалась конкретизация должностного преступления, например, «задержка или неутверждение ассигновки», «нарушение правил расчетных операций», «предоставление отпуска без соблюдения установленных правил» и т. д.
Выделяя декреты, в которых составы должностных преступлений даны в обобщенной форме, остановимся на наиболее важных из них. Сюда относятся декреты, сформулировавшие такие составы, как взяточничество, присвоения и растраты, бюрократизм, волокита, уклонение судей от выполнения своих обязанностей и т. д. Среди этих декретов особое значение имеет декрет Совета Народных Комиссаров от 25 апреля 1918 г. «О взяточничестве», подписанный Лениным[73]. Этот декрет определяет, прежде всего, понятие должностного лица как лица, состоящего на государственной или общественной службе в РСФСР, а именно: должностные лица советского правительства, члены фабрично-заводских комитетов, домовых комитетов, правлений кооперативов и профессиональных союзов и тому подобных учреждений и организаций или служащие в них.
Декрет «О взяточничестве» предусматривал не только получение взятки должностным лицом, но и дачу взятки, а равно и соучастие во взяточничестве. Первый вид преступления сформулирован как принятие взятки за выполнение действия, входящего в круг обязанностей должностного лица, или за содействие выполнению действия; составляющего обязанность должностного лица другого ведомства. Наказание за принятие взятки должностным лицом было
228
определено в декрете в виде лишения свободы на срок не ниже 5 лет, с принудительными работами на тот же срок.
Декрет определил обстоятельства, усиливающие наказания; к ним отнесены: а) особые полномочия служащего, б) нарушение служащим своих обязанностей, в) вымогательство взятки, г) принадлежность виновного к имущему классу и использование взятки для сохранения или приобретения привилегий, связанных с правом собственности. В этом последнем случае виновный приговаривается к наиболее тяжелым, неприятным и принудительным работам, и все его имущество подлежит конфискации.
Лица, виновные в даче взятки, а также подстрекатели и все прикосновенные к даче взятки лица приговариваются к такому же наказанию, как и должностные лица, принявшие взятку.
Декрет содержит еще ряд специальных норм. Покушение на взяточничество карается как оконченное преступление.
Наконец, ст. 6 декрета устанавливала, что он «имеет обратную силу, с тем, однако, что от преследования за дачу взятки, если таковая была произведена до издания этого декрета, освобождаются те лица, кои в течение трех месяцев со дня издания настоящего декрета заявят судебным властям о даче ими взятки».
В 1921 г. Совет Народных Комиссаров издал новый декрет «О борьбе со взяточничеством»[74]. Этот декрет следующим образом сформулировал нормы о взяточничестве:
«1. Караются лишением свободы с конфискацией имущества или без таковой лица, которые, состоя на государственной, союзной или общественной службе, лично или через посредника получили или пытались получить в каком бы то ни было виде взятку за выполнение в интересах дающего взятку какого-либо действия, входящего в круг их служебных обязанностей.
2. Усиливающими меру наказания за взятку обстоятельствами являются: а) особые полномочия должностного лица, б) нарушение служащими обязанностей службы, в) вымогательство взятки.
3. Карается лишением свободы с конфискацией имущества или без таковой посредничество в совершении означенного в первом пункте преступления, а равно укрывательство взяточников.
4. Лицо, давшее взятку, не наказывается, если оно своевременно заявит о вымогателе взятки или окажет содействие раскрытию дела о взяточничестве».
Другим видом корыстных должностных преступлений, как уже указывалось, явились присвоение и растрата,
229
а равно хищения государственного имущества, совершаемые должностными лицами. Законодательство уделило этому виду преступления большое внимание. Анализ этого законодательства был дан выше.
Социалистическое уголовное законодательство, уделяя большое внимание борьбе с должностными преступлениями, в ряде декретов определило и иные составы преступлений. Так, постановление Совета рабочей и крестьянской обороны от 8 декабря 1918 г.[75] предусматривает уголовную ответственность лиц, виновных в бюрократизме и волоките. Декрет Совета Народных Комиссаров «Об устранении волокиты»[76] также предусматривает уголовную ответственность за волокиту.
Специальные составы должностных преступлений были предусмотрены постановлением НКЮ от 23 июля 1918 г. «Об организации и действии местных народных судов»[77], в котором предусматривалась ответственность судей-заседателей за уклонение «от государственной повинности по отправлению правосудия». Декрет ВЦИК от 15 февраля 1920 г. предусматривал уголовную ответственность членов сельских Советов «за неподчинение, неаккуратное проведение в жизнь постановлений советской власти, за бездеятельность, за злоупотребление и превышение власти, за грубое обращение с населением»[78].
В 1921 г. Совет Народных Комиссаров издает декрет «Об ответственности заведующих государственными, кооперативными и частными предприятиями за уклонение от дачи в установленные сроки сведений, требуемых центральными или местными учреждениями»[79]. Этот декрет установил конкретные санкции в отношении лиц, виновных в непредставлении указанных сведений.
Выше были приведены лишь некоторые из составов должностных преступлений, разработанных социалистическим законодательством в период 1917—1922 гг. Число же декретов и постановлений по вопросам борьбы с должностными преступлениями в этот период было очень велико, сформулированные этими декретами составы охватывают
230
конкретные формы проявления различных должностных преступлений.
В целях обобщения судебной практики по должностным преступлениям, совершаемым на ответственнейшем участке продовольственной работы, НКЮ в феврале 1921 г. издал постановление «Об УГОЛОВНОЙ ответственности должностных лиц за преступления, совершаемые при продовольственной работе»[80], которое было разработано по предложению Президиума ВЦИК. Это постановление определяло обязательное направление в революционные трибуналы следующих категорий дел:
а) о превышении власти продовольственными агентами с явно корыстной целью;
б) о превышении власти, хотя бы и без корыстной цели, но сопровождавшемся дискредитированием советской власти и имевшем важные последствия;
в) о применении истязаний и вообще насильственных действий при выполнении разверстки;
г) о преступном нерадении или бесхозяйственности, имевших последствием порчу или гибель значительного количества заготовленных продуктов;
д) о других, не перечисленных в предыдущих пунктах преступных деяниях, если совершение таковых обусловилось совокупным действием нескольких лиц, а. также если они носили организованный или систематический характер.
В период 1917—1920 гг. советская власть в своих декретах и постановлениях уже дала основные понятия должностных преступлений. К 1920—1921 гг. уже сложилась система должностных преступлений.
В борьбе с должностными преступлениями, по крайней мере с наиболее опасными их формами, законодатель излагал нормы законов с исчерпывающей точностью, устанавливая карательные санкции и точные размеры наказаний по важнейшим видам преступлений. Точные составы должностных преступлений и точные санкции были разработаны при непосредственном участии Ленина. Его замечания, поправки, проекты законов были положены в основу этого законодательства.
VII
В уголовном законодательстве 1917—1922 гг. имеется довольно значительное число декретов и постановлений, нормирующих борьбу с хозяйственными преступлениями.
231
Выделяя наиболее существенные из этих декретов и постановлений, можно разбить их на три основные группы:
1) декреты и постановления о трудовом дезертирстве и уклонении от учета рабочих и служащих;
2) декреты и постановления о нарушении трудового законодательства;
3) декреты и постановления о невыполнении договоров поставок и подрядов.
Среди декретов и постановлений о трудовом дезертирстве и уклонении от учета рабочих и служащих значительное место занимают те из них, которые указывают на уголовную ответственность рабочих и служащих, • уклоняющихся от учета и направления на работу по специальности. Укажем на важнейшие из них:
1) Уклонение от учета и мобилизации технических сил РСФСР (СУ 1918 г. № 38, ст. 102 —в декрете СНК от 19 декабря 1918 г.);
2) уклонение от учета сценических и театральных работников (СУ 1918 г. № 18, ст. 198 — в постановлении НКТруда от 7 апреля 1919 г.);
3) уклонение от ТРУДОВОЙ мобилизации на транспорте (СУ 1920 г. № 8. ст. 52 — в постановлении Совета рабочей и крестьянской обороны от 30 января 1920 г.); .
" 4) уклонение от явки бывших работников транспорта (СУ 1920 г. № 17, ст. 98 — в постановлении Совета рабочей и крестьянской обороны от 5 марта 1920 г.);
5) дача неправильных сведений с целью уклонения от трудовой повинности (СУ 1920 г. № 24. -ст. 116);
6) сокрытие прежней службы на водном транспорте и укрывательство лиц. ранее служивших на нем, при мобилизации на водном транспорте (СУ 1920 г. № 33, ст. 158 —в постановлении СТО от 27 апреля 1920 г.);
7) злостное нарушение студентами-медиками трудовой дисциплины при использовании их в качестве вспомогательного медицинского персонала (СУ 1920 г. № 34, ст. 164 — в постановлении СТО от 30 апреля 1920 г.);
8) нарушение правил о регистрации лиц с высшим юридическим образованием (СУ 1920 г. № 47, ст. 211—в декрете СНК от 11 мая 1920 г.);
9) нарушение правил учета статистических сил (СУ 1920 г. № 49, ст. 217 —в постановлении СТО от 21 мая 1920 г.);
10) сокрытие прежней службы на транспорте при мобилизации на транспорт бывших железнодорожников (СУ 1920 г. № 55, ст. 237 — в постановлении СТО от 21 мая 1920 г.);
11) злостное нарушение трудовой дисциплины студентами, назначенными ветеринарными работниками (СУ 1920 г. № 67, ст. 304— в постановлении СТО от 21 мая 1920 г.);
12) нарушение учебной дисциплины (СУ 1920 г. № 70, ст. 325— в декрете СНК от 29 июля 1920 г.);
13) сокрытие прежней службы по рыбной промышленности при
232
мобилизации специалистов. рыбной промышленности (СУ 1920 г. № 12. ст. 332 — в постановлении СТО от б августа 1420 г.);
14) уклонение от переосвидетельствования и привлечения к ТРУДОВОЙ повинности (СУ 1920 г. № 74, ст. 342 — в постановлении СТО от 11 августа 1920 г.);
15) Haрушение постановления о трудовой мобилизации некоторых категорий рабочих металлопромышленности (СУ 1920 г. № 75, ст. 347 — в постановлении СТО от 20 августа 1919 г.);
16) сокрытие прежней работы в шерстеобрабатывающей промышленности при мобилизации специалистов этой промышленности (СУ 1920 г. № 75, ст. 350 — в постановлении СТО от 13 августа 1920 г.);
17) неявка трудовых дезертиров после истечения объявленной льготной нежели (СУ 1920 г. № 81, ст. 387—в постановлении СТО от 25 сентября 1920 г.);
18) сокрытие прежней службы по ветеринарному делу при мобилизации ветеринарных работников (СУ 1920 г. № 90, ст. 472 — в постановлении СТО от 14 ноября 1920 г.):
19) сокрытие прежней службы по электротехнической промышленности (СУ 1920 г. № 91, ст. 476 — в постановлении СТО от 8 октября 1920 г.);
20) сокрытие прежней работы по межевой и топографо-геодезической специальности пои мобилизации работников этой категорий (СУ 1921 г. № 20, ст. 127—в постановлении СТО от 2 февраля 1921 г.);
21) нарушение постановления о мобилизации работников просвещения и социалистической культуры (СУ 1921 г. № 45, ст. 225 — в декрете СНК от 9 мая 1921 г.);
22) сокрытие прежней службы по полиграфическому производству при мобилизации специалистов этого производства (СУ 1921 г. № 50, ст. 267 — в постановлении СТО от 25 мал 1921 г.);
23) нарушение постановления о мобилизации по сельскохозяйственному строительству (СУ 1921 г. № 52, ст. 309 — в постановлении СТО от 15 июня 1921 г.):
24) уклонение бывших работников горного надзора от регистрации (СУ 1922 г. № 13, ст. 123 —в декрете СНК от 30 января 1922 г.);
25) нарушение декрета об учете специалистов по сельскому хозяйству (СУ 1922 г. №. 26, ст. 305 — в декрете ВЦИК от 28 марта 1922 г.).
В ряде этих постановлений имеется указание на то, что лица, уклоняющиеся от учета или скрывающие свою специальность, приравниваются к злостным дезертирам, а их укрыватели — к укрывателям дезертиров. Особо выделяется уголовная ответственность руководителей учреждений, которые укрывают работающих у них специалистов, подлежащих трудовой мобилизации. Закон, как правило, не указывает конкретных санкций, а ограничивается упоминанием об ответственности всех этих лиц как дезертиров.
Декрет Совета Народных Комиссаров от 29 января 1920 г. «О порядке всеобщей трудовой повинности»[81] установил
233
административную и судебную (перед народным судом и революционным трибуналом) уголовную ответственность за следующие деяния:
1) уклонение от учета и явки по трудовой повинности;
2) дезертирство с работ и подстрекательство к нему;
3) пользование подложными документами, а также их изготовление в целях содействия уклонению от трудовой повинности;
4) сообщение должностными лицами заведомо ложных сведений в целях содействия уклонению от трудовой повинности;
5) намеренная порча орудий труда и материалов;
6) небрежная организация работ и нехозяйственное использование мобилизованной силы;
7) пособничество перечисленным деяниям и укрывательство виновных.
Этот закон, давший четкие определения преступлений, связанных с нарушением порядка трудовой повинности, оставил открытым вопрос о санкциях.
9 мая 1921 г. Советом Народных Комиссаров был издан декрет «О трудовом дезертирстве»[82], который в обобщенной форме излагал основы социалистического права того периода по этому вопросу.
В понятие трудового дезертирства входило:
1) уклонение от учета или регистрации, установленных органами, объявляющими или проводящими трудовые мобилизации;
2) уклонение от явки для назначения на работу лиц, призванных в порядке трудовой мобилизации, и уклонение от явки на работу лиц, получивших назначение;
3) самовольное оставление работы или службы и самовольный переход на службу в другое учреждение или предприятие;
4) уклонение от явки в органы учета и распределения рабочей силы после увольнения с работы;
5) всякое уклонение от трудовой повинности путем подлога документов, занятия фиктивных должностей, фиктивных командировок, симуляций болезни и т. п.
Декрет о трудовом дезертирстве предусматривал наложение на трудовых дезертиров, а также укрывателей и пособников, взысканий в административном порядке: занесение на черную доску, штраф, принудительные работы на срок до одного месяца. В случаях, когда дела о трудовых дезертирах по своему характеру или последствиям не могли быть рассмотрены в административном порядке, они передавались в дисциплинарный товарищеский суд, или в народный суд, или в революционный трибунал по принадлежности.
В следующую группу хозяйственных преступлений дует
234
отнести нарушения трудового законодательства, которые были очень подробно разработаны в социалистическом законодательстве в рассматриваемый период.
Если нормы уголовного законодательства о трудовом дезертирстве относятся по времени их издания к 1919— 1920 гг. и отчасти к 1921 —1922 гг., то нормы о нарушениях трудового законодательства появляются с первых же дней существования социалистического государства.
В декрете Совета Народных Комиссаров от 29 октября 1917 г. «О восьмичасовом рабочем дне» содержится первая норма социалистического уголовного законодательства, посвященная борьбе с нарушениями законов о труде. В этом декрете в пункте 26 сказано: «Виновные в нарушении настоящего закона караются по суду лишением свободы до одного года».
Кодекс законов о труде[83] предусматривал в общей форме уголовную ответственность «за несоблюдение постановлений настоящего кодекса, декретов, инструкций, распоряжений и других актов Советской власти, направленных на охрану жизни и здоровья трудящихся».
Последующее законодательство затрагивает борьбу с нарушениями в области труда в самых разнообразных отраслях трудового законодательства.
Третью группу хозяйственных преступлений составляет невыполнение договоров поставок и подрядов. В период проведения Великой Октябрьской социалистической революции и в период гражданской войны было издано несколько декретов, в которых затрагивалась борьба с этими преступлениями. Декрет от 12 декабря 1917 г.[84] устанавливал уголовную ответственность лиц, имеющих обязательства по договорам о поставках и заготовках продовольствия для армии, — в случае неисполнения этих договоров. Не определяя конкретных видов и форм наказания, декрет устанавливал, что дела этого рода подсудны революционным трибуналам. Постановление Народного комиссариата продовольствия от, 30 октября 1919 г.[85] установило уголовную ответственность должностных лиц продовольственных органов и кооперативов, а также лиц, принявших на себя на комиссионных началах поручения и работы, касающиеся товарных операций, -
235
за неисполнение установленных правил об этих операциях. Постановление приравнивало эти нарушения в смысле уголовной ответственности к спекуляции.
Декрет Совета Народных Комиссаров от 11 декабря 1919 г.[86] предусматривал уголовную ответственность подрядчиков и поставщиков за уклонение от регистрации. Наконец, уже во второй половине 1921 г. Совет Народных Комиссаров принял постановление «О государственных подрядах и поставках»[87], в котором указал: «Недобросовестный подрядчик или поставщик, независимо от имущественной ответственности, несет ответственность в уголовном порядке».
Анализ уголовного законодательства, посвященного борьбе с хозяйственными преступлениями в период до кодификации всего социалистического законодательства, показывает, что к концу 1920 — к началу 1921 г. в нем уже вполне сложились черты, которые оформились еще более четко в Уголовном кодексе. На этом законодательстве мы находим отпечаток специфических условий периода гражданской войны и в положениях о трудовой повинности и трудовом дезертирстве. В остальном же следует признать, что уголовное законодательство первых лет Великой Октябрьской социалистической революции наметило основные черты социалистического уголовного законодательства и в области борьбы с хозяйственными преступлениями, дав характеристику важнейших составов хозяйственных преступлений и определив в ряде случаев конкретные уголовные санкции.
VIII
Социалистическое уголовное законодательство периода гражданской войны уделило сравнительно небольшое внимание вопросам борьбы с преступлениями против личности и имущества граждан. В большинстве случаев нормы о преступлениях этого рода упоминаются в связи с ДРУГИМИ преступлениями, причем в них в большинстве случаев отсутствует упоминание о карательных санкциях. В декрете о суде № 3 указывается, что местные народные суды рассматривают все уголовные дела, кроме дел: 1) о посягательствах на человеческую жизнь, 2) об изнасиловании,
236
3) о разбое и бандитизме и 4) о некоторых других преступлениях.
В декрете ВЦИК от 20 июня 1919 г. «Об изъятиях из общей подсудности в местностях, объявленных на военном положении» указывается, что в указанных местностях органам ЧК принадлежит право непосредственной расправы вплоть до расстрела, заряд преступлений и в их числе — за разбой и вооруженный грабеж, которые, согласно этому декрету, рассматриваются как самостоятельные имущественные преступления.
Изданное в том же году «Положение о революционных военных трибуналах» среди общеуголовных преступлений, совершаемых военнослужащими и подсудных этим трибуналам, упоминает следующие виды преступлений: 1) посягательство на человеческую жизнь; 2) изнасилование; 3) мародерство; 4) разбой, грабеж; 51 поджог.
Таким образом, в период 1917—1919 гг. социалистическое уголовное законодательство вообще не знает точных норм о преступлениях против личности и имущества, и в законах имеется лишь упоминание о некоторых, наиболее опасных видах преступлений этого рода.
Уголовное законодательство в 1920 г. обогащается дополнительно еще несколькими нормами. «Положение о народном суде РСФСР»[88], рассматривая вопрос о подсудности различных категорий уголовных дел народному суду, установило: I
«Ст. 7, Народный суд в составе постоянного народного судьи и шести очередных народных заседателей рассматривает дела: о посягательствах на человеческую жизнь, причинении тяжелых ран и увечья, изнасиловании, разбое, поджоге и подделке денежных знаков и документов.
Ст. 8. Народный суд в составе постоянного народного судьи и двух очередных народных заседателей рассматривает все остальные уголовные и гражданские дела».
В 1920 г. было издано постановление народных комиссаров здравоохранения и юстиции «Об охране здоровья женщины»[89], объявившее ненаказуемым аборт, совершаемый беременной женщиной. Это постановление, освободив от уголовной ответственности беременную женщину во всех
237
случаях совершения ею аборта, признало наказуемым некоторые случаи аборта, а именно:
«II. Абсолютно запрещается производство этой операции кому бы то ни было, кроме врача.
III. Виновные в производстве этой операции акушерка или бабка лишаются практики и предаются народному суду.
IV. Врач, произведший операцию плодоизгнания в порядке частной практики с корыстной целью, также предается суду».
В «Инструкции комиссиям по делам о несовершеннолетних» (постановление народных комиссаров — просвещения, здравоохранения и юстиции от 30 июля 1920 г.[90]) особо упоминается: 1) о преступлениях, совершенных взрослыми с участием несовершеннолетних, и 2) о преступлениях, совершенных несовершеннолетними старше 14 лет, если они обвиняются в тяжких общественно-опасных деяниях, в посягательстве на человеческую жизнь, причинении тяжких ран и Увечья, изнасиловании, разбое, грабеже, поджоге.
В 1921 г. в декрете Совета Народных Комиссаров «Об ограничении прав по судебным приговорам»[91] устанавливаются виды и порядок ограничения прав по судебным приговорам. Декрет дает перечень преступлений, по которым народные суды и революционные трибуналы .могут определять ограничение прав виновных. В этом перечне имеется упоминание о следующих видах преступлений против личности и имущества граждан:
1) убийство;
2) причинение тяжких ран и увечий;
3) изнасилование;
4) растление малолетних;
5) профессиональное сводничество и содержание притонов разврата;
6) разбой;
7) грабеж;
8) кража;
9) мошенничество;
10) вымогательство;
11) присвоение и растрата;
12) скупка заведомо краденого;
13) ростовщичество;
14) поджог.
238
постановление является наиболее полным перечнем преступлений против личности и имущества граждан, которое было дано в советском уголовном законодательстве в период до его кодификации.
Характерной чертой этого законодательства следует признать полное отсутствие конкретных санкций хотя бы по тягчайшим видам преступлений против личности и имущества граждан. Если в законах о борьбе с контрреволюцией, со спекуляцией, с уклонением от государственных повинностей, в особенности с воинскими преступлениями, нередко имеются достаточно точные и определенные указания об уголовных санкциях, то при рассмотрении немногочисленных норм о преступлениях против личности и имущества граждан мы сталкиваемся не только с отсутствием санкций, но и с еще мало разработанными диспозициями.
[1] Д. И. Курский, Новое уголовное право, «Пролетарская революция и право», № 2—4 (12—14) февраль — апрель 1919 г., стр. 24—27.
[2] Ленин, Соч., т. XXII, стр. 55.
[3] СУ 1917 г. № 3.
[4] СУ 1917 г. № 5.
[5] СУ 1917 г. № 6.
[6] СУ 1918 г. № 33.
[7] СУ 1918 г. № 14.
[8] СУ 1918 г. № 65.
[9] СУ 1922 г. № 16.
[10] СУ 1919 г. № 27.
[11] СУ 1919 г. № 27.
[12] СУ. 1918 г. № 35.
[13] СУ 1919 г. № 50.
[14] СУ 1919 г. № 58.
[15] СУ 1920 г. № 22—23.
[16] СУ 1920.г. № 54.
[17] СУ 1918 г. № 54.
[18] СУ 1919 г. № 53.
[19] СУ 1920 г. № 39.
[20] СУ 1921 г. № 49.
[21] СУ 1921 г. № 62.
[22] СУ 1921 г. № 69.
[23] СУ 1921 г. № 40.
[24] СУ 1921 г. № 55.
[25] СУ 1918 г. № 34.
[26] СУ 1918 г. № 80.
[27] СУ 1919 г. № 35.
[28] СУ 1919 г. № 6.
[29] СУ 1919 г. № 6.
[30] СУ 1917 г. № 1.
[31] СУ 1918 г. № 19.
[32] СУ 1918 г. № 32.
[33] СУ 1918 г. № 36.
[34] СУ 1919 г. № 1.
[35] СУ 1921 г. № 26.
[36] СУ 1921 г. № 55.
[37] СУ 1921 г. № 70.
[38] СУ 1918 г. № 33.
[39] СУ 1917 г. № 10.
[40] СУ 1917 г. № 6.
[41] СУ 1919 г. № 21.
[42] СУ 1920 г. № 66.
[43] СУ 1919 г. № 6.
[44] СУ 1922 г. № 1.
[45] СУ 1920 г. № 1—2.
[46] СУ 1921 г, № 68.
[47] СУ 1921 г. № 34.
[48] СУ 1920 г. № 21.
[49] СУ 1920 г. № 33, СУ 1921 г. № 32.
[50] СУ 1921 г. № 50.
[51] СУ 1921 г. № 6.
[52] СУ 1918 г. № 35.
[53] СУ 1920 г. № 69.
[54] СУ 1918 г. № 90.
[55] СУ 1921 г. № 49.
[56] СУ 1921 г. № 77.
[57] СУ 1918 г. № 15.
[58] СУ 1920 г. № 43.
[59] СУ 1921 г. № 79.
[60] СУ 1917 г. № 3.
[61] СУ 1918 г. № 33.
[62] СУ 1919 г. № 9.
[63] СУ 1919 г. № 25.
[64] СУ 1919 г. № 67.
[65] СУ 1920 г. № 9.
[66] СУ 1920 г. № 26.
[67] СУ 1920 г. № 43.
[68] СУ 1921 г. № 9.
[69] СУ 1919 г. № 58.
[70] СУ 1919 г. № 20.
[71] СУ 1919 г. № 53.
[72] СУ 1921 г. № 49.
[73] СУ 1918 г. № 35.
[74] СУ 1921 г. № 60.
[75] СУ 1918 г. № 93.
[76] СУ 1920 г. № 1—2.
[77] СУ 1918 г. № 53.
[78] СУ 1920 г. № 11.
[79] СУ 1922 г. № 1.
[80] СУ 1921 г. № 20.
[81] СУ 1920 г. № 8.
[82] СУ 1921 г. № 46.
[83] СУ 1918 г. № 87.
[84] СУ 1917 г. № 8.
[85] СУ 1919 г. № 53.
[86] СУ 1919 г. № 62.
[87] СУ 1921 г. № 69.
[88] СУ 1920 г. № 83.
[89] СУ 1920 г. № 90.
[90] СУ 1920 г. № 68.
[91] СУ 1921 г. № 39.
<< Назад Содержание Вперед >>
Уголовное право
ИСТОРИЯ СОВЕТСКОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА. А.А. Герцензон, Ш.С. Грингауз, Н.Д. Дурманов, М.М. Исаев, Б.С. Утевский. Издание 1947 г. Allpravo.ru. - 2003.
<< Назад Содержание Вперед >>
ГЛАВА VIII. ПОДГОТОВКА И ИЗДАНИЕ УГОЛОВНОГО КОДЕКСА РСФСР 1922 года
I
В истории советского уголовного права уголовные кодексы советских республик 1922 — 1923 гг., в особенности первый из них — Уголовный кодекс РСФСР 1922 г., играют выдающуюся роль. С изданием УК РСФСР 1922 г. было в основном завершено построение советского социалистического уголовного права, начатое с первых же дней Великой Октябрьской социалистической революции. Многочисленные, и подчас весьма важные, позднейшие дополнения и изменения советского уголовного законодательства как общесоюзного, так и союзных республик можно рассматривать как дальнейшее усовершенствование здания советского уголовного права. Действующее советское уголовное право в основном воспроизводит, конечно, с рядом существенных изменений, дополнений и уточнений главнейшие нормы Уголовного кодекса РСФСР 1922 г.
Основными источниками Уголовного кодекса РСФСР 1922 г. являлись советское уголовной законодательство и судебная практика революционных трибуналов и народных судов 1917 — 1921 гг. Однако Уголовный кодекс 1922 г. не был ни воспроизведением норм декретов или выводов судебной практики, ни даже простой их переработкой. Создание
240
Уголовного кодекса было творческим процессом, в котором все предшествующее уголовное законодательство явилось только материалом. В процессе подготовки и издания Уголовного кодекса весь этот материал пересматривался и по существу и с точки зрения юридической его конструкции, причем многое отбрасывалось или вследствие непригодности, или же вследствие того, что норма была связана только с временными обстоятельствами. Значительный интерес в этом отношении представляет сопоставление первого проекта УК 1921 г., зачастую механически воспроизводившего нормы действовавших законов, с проектом 1922 г. и УК 1922 г., где эти нормы подвергались глубокой переработке.
Не следует забывать также, что уголовно-правовые нормы 1917—1921 гг. в большинстве являлись только небольшой частью законодательных актов, относящихся к другим отраслям права. Поэтому такие уголовно-правовые нормы были органически более связаны с другими статьями закона, частью коего они являлись, чем со всей совокупностью действующих уголовно-правовых постановлений. При издании Уголовного кодекса такие уголовно-правовые нормы теряли непосредственную связь с иными (не уголовно-правовыми) нормами и становились частью всей совокупности норм Уголовного кодекса, приобретая свойственную нормам всякого кодекса неразрывную взаимную органическую связь.
Издание Уголовного кодекса, предназначенного к тому, чтобы охватить весь круг общественно-опасных деяний, караемых по закону, если не считать применения УК в виде исключения по аналогии, предполагало и создание значительного числа новых норм, отсутствовавших ранее в законодательстве и судебной практике.
II
Идея создания советского уголовного кодекса, предусматривающего преступные и наказуемые деяния, возникла в первые же дни Великой Октябрьской социалистической революции. В первые месяцы советской власти в Народном комиссариате юстиции РСФСР велись подготовительные работы по созданию Уголовного кодекса. При этом в тот недолгий период, когда руководство Народного комиссариата юстиции РСФСР принадлежало левым эсерам, последние попытались контрабандой протащить дореволюционное
241
Уголовное уложение 1903 Г. с незначительными модификациями. Эта попытка не удалась; несколько экземпляров «нового» Уложения осталось как доказательство совершенной невозможности рецепции дореволюционных уголовных законов - для строящегося социалистического общества.
После изгнания левых эсеров из Народного комиссариата юстиции в первой половине 1918 г. велись значительные работы по подготовке к изданию Уголовного кодекса или свода советских уголовных законов.
Выступая на заседании II Всероссийского съезда областных и губернских комиссаров юстиции 2 июля 1918 г., заместитель Народного комиссара юстиции РСФСР Д. И. Курский указал, что перед Народным комиссариатом юстиции стоит задача нормирования ряда явлений в области уголовного права. Далее Д. И. Курский отметил, что эта работа началась с частных вопросов, с регламентации уголовной ответственности за отдельные деяния—взяточничество/ спекуляцию, но вместе с тем встала во всю ширь и другая задача. Комиссариат юстиции, заявил Д. И. Курский, уже, теперь имеет определенную работу, находящуюся еще в стадии обсуждения, которая вообще систематизирует уголовное право социалистической республики, предполагая зафиксировать нормы в точные, определенные формы. Д. И. Курский говорил, далее, что «. . .для нас в центре стало ясно, что необходимо создать нормы... судам... нужно, чтобы у суда были нормы, которыми он мог бы руководствоваться...»[1].
Из выступления Д. И. Курского можно сделать выводы: 1) что в Народном комиссариате юстиции был уже подготовлен проект Уголовного кодекса или свода уголовного права, и 2) что при составлении проекта руководители Народного комиссариата юстиции имели в виду прежде всего «определить и точно зафиксировать те явления в области уголовной, которые подтачивают и могут свести на нет весь тот колоссальный сдвиг, который произвела пролетарская революция»[2].
В нашем распоряжении нет проекта, о котором упоминал Д. И. Курский. Бесспорно, что он оказался неприемлемым,
242
и столь же очевидно, что попытка создания советского уголовного кодекса в 1918—1920 гг. не могла удаться.
Новое социалистическое уголовное законодательство, приведенное в систему, могло быть создано только на базе грандиозных изменений общественного строя, осуществление которых началось со дня Октябрьской революции. Новый Уголовный кодекс, изданный в начале перестройки, не был бы жизненным.
Таким образом, наметился иной, несомненно правильный путь создания советских уголовных кодексов — на базе множества отдельных законодательных актов, запрещавших и каравших различные деяния, преимущественно такие, которые стали общественно-опасными, а в силу этого преступными и наказуемыми уже при советской власти[3].
В отдельных законодательных актах и в судебной практике на основе общих положений марксистско-ленинской теории и принципов, провозглашенных программой РКП(б), выковывались и положения Общей части советского социалистического уголовного права. Принципиально идея создания Уголовного кодекса никогда не исчезала, но в 1919 г. создание кодекса не рассматривалось в качестве задачи ближайшего времени.
В «Руководящих началах по уголовному праву РСФСР» издавший их 12 декабря 1919 г. Народный комиссариат юстиции РСФСР указывал, что «без особых правил, без кодексов вооруженный народ справился и справляется со своими угнетателями»[4]. Однако «Руководящие начала» отметили вместе с тем, что подобное положение отнюдь не рассматривается как нормальное в будущем. Указав на необходимость выработки общей системы правил, «Руководящие начала» подчеркнули, что «прежде всего это должно относиться к уголовному праву, которое имеет своей задачей борьбу с нарушителями складывающихся новых условий в переходный период диктатуры пролетариата».
Остается не вполне ясным, имел ли в виду Народный комиссариат юстиции, издавая «Руководящие начала», что последние явятся на будущее время единственным актом, содержащим обобщенные нормы уголовного права,
243
или же они будут заменены Уголовным кодексом с Особенной частью.
В начале 1919 г. Народный комиссар юстиции РСФСР Д. И. Курский сделал попытку обобщения действующих уголовных законов, предусматривающих конкретные преступления, составив своего рода свод действующих советских уголовных законов[5], приведенный нами выше (см. стр. 181).
Видимо, идея создания Уголовного кодекса не была сдана в архив, а лишь временно снята с повестки дня.
III
На III Всероссийском съезде деятелей советской юстиции в июне 1920 г. М. Ю. Козловский в качестве докладчика от Народного комиссариата юстиции выдвинул конкретные предложения о создании уголовного кодекса, который установил бы единообразие в определении наказуемости отдельных деяний, устранив пестроту в мерах наказаний, применяемых судами, как «например, за спекуляцию, которая считается преступлением важным, налагается в одном месте маленький штраф, который немыслим в другом месте, где применяется исключительно лишение свободы и т, д. По целому ряду дел получается невероятное разнообразие и путаница»[6].
М. Ю. Козловский заявлял далее: «В интересах централизации власти мы должны кодекс издать».
Вопрос же о необходимости издания уголовного кодекса, по словам докладчика, никогда не вызывал никаких сомнений в Коллегии Народного комиссариата юстиции РСФСР. «Для нас этого вопроса не существует, —• заявил М. Ю. Козловский.— Мы исходим из того положения, что если мы существовали до сих пор без кодекса, то не потому, что были противниками кодекса, а потому, что не было возможности создать его, и никто не сомневается в необходимости его создания»[7].
III Всероссийский съезд деятелей юстиции по докладу М. Ю. Козловского принял принципиальное решение о необходимости издания уголовного кодекса. Более того, съезд рассмотрел основные линии системы этого кодекса, изложенные в докладе М. Ю. Козловского и выступлении Народного
244
комиссара юстиции РСФСР Д. И. Курского, и принял их за основу. Резолюция съезда гласила: «Съезд признает необходимость классификации уголовных норм, приветствует работу в этом направлении НКЮ и принимает за основу предложенную схему классификации деяний по проекту нового Уголовного кодекса, не предрешая вопроса об установлении кодексом карательных санкций. Съезд признает необходимым, чтобы проект кодекса был разослан на заключение губотделов юстиции»[8].
Момент обсуждения вопроса на III Всероссийском съезде деятелей советской юстиции и принятия названной резолюции можно считать началом подготовки проекта Уголовного кодекса. Однако в 1920 г. эта работа продвигалась крайне медленно.
С переходом- на мирную работу по восстановлению народного хозяйства В. И. Лениным ставится задача «осуществления большей революционной законности»[9]. Вопрос об издании Уголовного кодекса в соответствии о этими указаниями ставится в порядок дня,, и начинается энергичная работа по подготовке проекта Уголовного кодекса.
Вся работа сосредоточивается вокруг подготовки Уголовного кодекса РСФСР. Это вполне понятно. Речь шла о выработке совершенно нового, не имевшего прецедента в истории, Уголовного кодекса социалистического государства. Поэтому было необходимо все силы сосредоточить на разработке норм советского кодекса одной республики, само собой разумеется, РСФСР, и этот Уголовный кодекс должен был бы стать образцом для других независимых советских республик. В подготовке проекта, в обсуждении его на IV Всероссийском съезде деятелей советской юстиции активное участие приняли представители других советских республик, в особенности УССР. В проект Уголовного кодекса РСФСР были включены и некоторые имеющие общее принципиальное значение нормы уголовного законодательства других, кроме РСФСР, независимых советских республик.
IV
IV Всероссийский съезд деятелей советской юстиции в резолюции «Об Уголовном кодексе» специально указал: «Как выявление единства экономических и политических задач
245
дач и братской солидарности всех республик, входящих в состав федерации РСФСР, Уголовный кодекс должен быть единым на всей советской территории»[10]. Подобное же решение было принято до этого Всеукраинским съездом деятелей советской юстиции[11].
Первым проектом Уголовного кодекса РСФСР, который стал основой будущего кодекса, явился выработанный Народным комиссариатом юстиции РСФСР силами коллегии наркомата в 1921 г. и опубликованный в 1922 г. проект Уголовного кодекса РСФСР. В дальнейшем мы будем именовать его Проектом 1921 г.
Хронологически названному проекту предшествовали проекты Общей части (1920 г.)[12] и некоторых разделов Особенной части (1921 г.)[13], выработанные общеконсультационным отделом Народного комиссариата юстиции, и проект Общей части Уголовного кодекса, составленный секцией судебного права и криминалистики Института советского права в конце 1921 г.[14]
Оба эти проекта, исходившие из чуждых советскому праву принципов, не оказали существенного влияния на подготовку Уголовного кодекса РСФСР. Однако в первоначальном проекте Уголовного кодекса, выработанном Народным комиссариатом юстиции, отдельные статьи, видимо, были заимствованы из этих проектов, в частности, статьи о целях наказания, о принудительных работах.
Проект Уголовного кодекса РСФСР, выработанный Народным комиссариатом юстиции РСФСР в .1921 г.., s основном определил главные институты уголовного права, основные виды преступлений и меры наказания. Однако материал еще не был должным образом обработан и систематизирован. В проекте можно обнаружить множество пробелов, противоречий. Некоторые статьи проекта представляли собой механическое воспроизведение отдельных декретов без соответствующей их переработки.
Проект заимствовал от «Руководящих начал», а может быть, частично и от проекта Института права также известную переоценку моментов, относящихся к личности преступника в ущерб объективной стороне и даже виновности.
246
Проект УК 1921 г. был напечатан отдельным изданием в декабре 1921 г. или январе 1922 г. и в том же январе был рассмотрен IV Всероссийским съездом деятелей советской юстиции. На самом съезде проект подвергся лишь самому общему обсуждению. Основная работа была проделана в секции. Съезд принял следующую резолюцию по вопросу «Об Уголовном кодексе»:
«1) Проект в основных своих положениях, пролагая новый путь в области уголовного законодательства и учитывая четырехлетний опыт работы советских судов, отвечает требованиям науки и практическим задачам переживаемого периода пролетарской революции, должен быть принят за основу, нуждаясь в то же время в исправлениях и дополнениях как в Общей, так и в Особенной его части.
2) Скорейшее введение в действие означенного Уголовного кодекса является настоятельно необходимым в интересах внедрения революционной законности и укрепления советского строя».
Пункт 3 формулирует требование единства уголовных кодексов советских республик, цитированное выше, и, наконец, пункт 4 касается создания комиссии для разработки и систематизации поступивших от участников съезда материалов.
Таким образом, съезд признал принципиально новый характер советского уголовного законодательства, подчеркнул • значение УК для внедрения социалистической законности и укрепления советского строя и предъявил общее высокое требование к проектам законов — соответствие требованиям науки и практическим задачам данного момента.
После съезда на основании полученных с мест отзывов и замечаний проект был существенно переработан и в переработанном виде внесен в Совет Народных Комиссаров РСФСР, а затем поступил на рассмотрение 3-й сессии ВЦИК IX созыва[15] в конце 1922 г.
На сессии Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета проект подвергся ряду изменений, по внесении которых был утвержден 24 мая 1922 г. и в качестве Уголовного кодекса РСФСР введен в действие с июня 1922 г. «в целях ограждения рабоче-крестьянского государства и революционного правопорядка от его нарушителей
247
и общественно-опасных элементов и установления твердых основ революционного правосознания» (Введение закона).
V
Важнейшими источниками Уголовного кодекса 1922 г. являлись декреты рабоче-крестьянского правительства 1917—1922 гг., «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР» 1919 г. и свыше чем четырехлетний огромный опыт работы революционных трибуналов и народных судов.
По выражению Д. И. Курского, внесенный на сессию ВЦИК в мае 1922 г. проект Уголовного кодекса РСФСР представлял собою «как бы кристаллизованное правосознание работников, которые сейчас ведут дело правосудия у нас в Советской республике»[16].
Дореволюционные уголовные законы не могли явиться одним из основных источников советского Уголовного кодекса. Они потеряли всякое значение еще в первый год советской власти, как неприемлемые и по содержанию и по форме.
Понятие преступного как и меры наказания с первых же дней Великой Октябрьской социалистической революции определялись декретами рабоче-крестьянского правительства и социалистическим правосознанием судьи.
Определение преступности и наказуемости деяния по социалистическому правосознанию означало необходимость рассмотрения совершенного деяния с точки зрения опасности его для советского строя и создаваемых новых, социалистических общественных отношений.
Понятие преступного, в смысле конкретных деяний, определялось к моменту издания Уголовного кодекса 1922 г. декретами рабоче-крестьянского правительства, установившими .преступность и наказуемость многих деяний, в отношении которых требовалась безусловная регламентация их наказуемости. В отношении же деяний, прямо не предусмотренных декретами, преступность и наказуемость определялись социалистическим правосознанием судьи, основанным на учении марксизма-ленинизма и советском законодательстве.
248
Обобщение уголовно-правовых норм декретов 1917— 1921 гг. показывает, что они в своей совокупности дают то общее материальное определение преступления, которое в несовершенной еще форме было изложено в статьях 5,6 «Руководящих начал» 1919 г. и более четко сформулировано в ст. 6 Уголовного кодекса 1922 г. Из анализа всей совокупности уголовно-правовых норм декретов 1917—1921 гг. можно сделать вывод, что закон, устанавливая наказуемость того или иного действия или бездействия, запрещал под угрозой уголовного наказания действия, опасные для советского строя или для правопорядка, создаваемого диктатурой рабочего класса.
При составлении проекта Уголовного кодекса законодательство прошлых лет могло послужить лишь основой для создания норм кодекса. Санкции, по общему правилу, приходилось определять заново. Некоторые деяния вообще только назывались или даже совсем не упоминались в законодательстве 1917—1921 гг. Для определения некоторых институтов Общей части, отдельных составов, преимущественно из числа преступлений против личности и имущественных, частично были использованы в качестве технико-юридического материала и другие источники.
[1] Журнал Пленарных заседаний II Всероссийского съезда областных и губернских комиссаров юстиции 2-го июля 1918 г. Материалы НКЮ, 1918 г., вып. III, стр. 9—10.
[2] Д. И. Курский, цит. доклад, стр. 9.
[3] этот путь указывал Д. И. Курский в цитированном докладе и статье «Новое уголовное право», «Пролетарская революция и право», 1919 г., № 2, стр. 4.
[4] СУ РСФСР 1919 г. № 66.
[5] Д. И. Курский, Новое уголовное право, «Пролетарская революция и право», 1919 г., № 2—4.
[6] Материалы НКЮ, вып. XI—XII, стр. 74.
[7] Там же, стр. 73.
[8] Материалы НКЮ, вып. XI—XII, Приложения, стр. 2—3.
[9] Ленин, Соч., т. XXVII, стр. 140.
[10] См. «Вестник советской юстиции на Украине», 1922, № 2, стр. 43.
[11] Там же, стр. 56—57.
[12] Материалы НКЮ, вып. VII.
[13] Материалы НКЮ, вып. X.
[14] Журнал «Пролетарская революция и право», 1921 г., № 15.
[15] См. М. М. Исаев, Общая часть уголовного права РСФСР, Ленинград, 1925, стр. 95—96.
[16] См. доклад Д. И. Курского на 3-й сессии ВЦИК IX созыва. Бюллетень сессии ВЦИК, 1922 г., № 3, стр. 27.
ИСТОРИЯ СОВЕТСКОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА. А.А. Герцензон, Ш.С. Грингауз, Н.Д. Дурманов, М.М. Исаев, Б.С. Утевский. Издание 1947 г. Allpravo.ru. - 2003.
<< Назад Содержание Вперед >>
ГЛАВА IX УГОЛОВНЫЙ КОДЕКС РСФСР РЕДАКЦИИ 1922 г.
I
Некоторые принципиальные вопросы, как и нормы, определяющие наиболее важные институты Общей части уголовного права, получили неодинаковое решение в различных проектах Уголовного кодекса и в самом Уголовном кодексе 1922 г., при этом в процессе разработки отдельных вопросов отмечались чуждые советскому праву построения.
Одним из самых важных вопросов, разрешавшихся в процессе подготовки Уголовного кодекса, был вопрос об основаниях уголовной ответственности. Предстояло решить — определяется ли последняя в соответствии с характером деяний или же в соответствии со свойствами личности субъекта, совершающего деяние. «Руководящие начала»
249
1919 г. делали крен в сторону субъективных качеств личности с недоучетом в то же время последствий деяния. Проект комиссии общеконсультационного отдела Народного комиссариата юстиции 1920 г. представлял собой воспроизведение теорий социологической школы уголовного права. Авторы проекта 1920 г. отрицали деление преступлений на виды по их тяжести: «внешние формы осуществления деяния, степень реализации воли, формы участия в правонарушении теряют значение граней, с необходимостью определяющих тяжесть наказания и даже самую наказуемость... Оттенки умышленности, неосторожности утрачивают значение факторов, направляющих наказание по заранее определенной линии»[1] и т. д.
В соответствии с этими и подобными им положениями, которым посвящена почти вся объяснительная записка к проекту, составлены/ и основные статьи 2 и 3 проекта, определяющие понятия преступности и наказуемости деяний. Эти статьи гласят: «Лицо, опасное для существующего порядка общественных отношений, подлежит наказанию по настоящему Кодексу. Наказуемыми являются как действие, так и бездействие. Опасность лица обнаруживается наступлением последствий, вредных для общества, или деятельностью, хотя и не приводящей к результату, но свидетельствующей о возможности причинения вреда».
Эти нормы и положения в основном воспроизведены в проекте УК Наркомюста 1921 г. Статья 4 проекта .гласила: «Опасность лица обнаруживается наступлением последствий, вредных для общества, или деятельностью, хотя и не приводящей к результату, но свидетельствующей о серьезной угрозе общественному правопорядку».
Здесь по существу центр тяжести уголовной репрессии лежит в опасности лица. Совершение им определенных деяний, наступление вызванных последними последствий, равно как и покушение на преступление с точки зрения ст. 4 не более как доказательства опасности лица.
Преступление, таким образом, теряло центральное, наряду с наказанием, положение в системе уголовного права, оно в значительной мере получало значение лишь симптома опасности лица.
Правда, ст. 3 проекта говорила о защите общества от общественно-опасных действий или преступного бездействия,
250
тем самым утверждая понятие преступления как конкретного деяния, тогда как проект общеконсультационного отдела неуклонно проводил единую- линию определения репрессии в соответствии только со степенью опасности лица, но не деяния. Наличие столь противоречащих друг другу статей 3 и 4 может рассматриваться лишь как доказательство недоработанности первоначального проекта Уголовного кодекса.
В связи с этим креном в сторону оценки главным образом или даже почти исключительно свойств личности, несомненно, стоит и отсутствие в проекте статьи, содержащей материальное определение преступления.
В этом отношении проект делает шаг назад в сравнении с «Руководящими началами», которые давали такое определение, хотя в очень несовершенном виде.
В переработанном проекте 1922 г. центральное место занимает определение преступления (ст. 6), включенное затем в Уголовный кодекс РСФСР 1922 г. Докладчик на 3-й сессии ВЦИК IX созыва Д. И. Курский при обсуждении Уголовного кодекса отметил, что ведущим понятием кодекса является понятие преступления[2]. В соответствии с этим из проекта 1922 г. исчезают нормы, определявшие в качестве главного основания уголовной ответственности не совершение деяния, а опасность лица. Кодекс определил, что советское уголовное право учитывает опасность деяния и лица в их неразрывном единстве, не противопоставляя .одно другому. Вместе с тем была изменена и формулировка основных задач Уголовного кодекса.
По проекту НКЮ 1921 г. эти задачи сформулированы таким образом: «Уголовный кодекс РСФСР имеет своей задачей правовую защиту основ советского строя и взаимоотношений между гражданами, установленных на переходный к коммунистическому строю период времени» (ст. 2).
По проекту 1922 г. и УК 1922 г.: «Уголовный кодекс РСФСР имеет своей задачей правовую защиту государства трудящихся от преступлений и от общественно-опасных элементов и осуществляет эту задачу путем применения к нарушителям революционного правопорядка наказания или других мер социальной защиты» (ст. 5).
В редакции ст. 4 проекта, которая стала нормой закона, речь идет о защите прежде всего от преступлений и притом
251
путем применения в первую очередь мер наказания. Таким образом, в отличие от первоначального проекта УК формулирует два центральных понятия уголовного права — преступление и наказание.
II
Существенные изменения были внесены при пересмотре проекта УК и в ст. 6, которая делила все преступления на две категории: 1) направленные против тех пережитков дореволюционного строя, сохранение которых вызывается переходным временем, и 2) направленные непосредственно против порядка управления и общественных отношений, установленных советской властью.
Это деление не нашло отражения в структуре Особенной части проекта, и, поскольку с ним не связывался тот или иной характер санкции, оно имело лишь значение общего принципа.
В проекте, переработанном НКЮ в 1922 г. после IV.Всероссийского съезда деятелей советской юстиции, это деление отсутствует[3]. Докладывая на сессии ВЦИК в мае 1922 г. проект Уголовного кодекса РСФСР, докладчик Народный комиссар юстиции РСФСР Д. И. Курский объяснил это тем, что не всегда можно определить, является ли то или другое преступление непосредственно направленным против советского строя[4].
Очевидно, однако, что отказ от этого деления был вызван более глубокими соображениями. Механическое деление общественных отношений советского общества на две группы неприемлемо. Если социалистическое Государство в данный момент признает необходимым охранять нормами права те или иные общественные отношения, это означает, что на данном этапе социалистического строительства оно рассматривает их как отношения, существование которых в определенных границах и в определенный отрезок времени целесообразно для осуществления общих задач нашего государства.
В первый период нэпа, «когда Советская власть допустила некоторое оживление капитализма при всемерном развитии социализма, когда она рассчитывала на то, чтобы в ходе соревнования двух систем хозяйства, капиталистической
252
и социалистической, организовать перевес социалистической системы над капиталистической»[5], деятельность этих капиталистических элементов в определенных пределах допускалась нормами права. Товарищ Сталин говорил: «Революционная законность первого периода нэпа обращалась своим острием главным образом против крайностей военного коммунизма, против «незаконных» конфискаций и поборов. "Она гарантировала частному хозяину, единоличнику, капиталисту сохранность их имущества при условии строжайшего соблюдения ими советских законов»[6].
Неприемлемость принятого проектом 1921 г. деления общественных отношений на две группы можно проиллюстрировать на простейшем примере. Если, например, в первый период нэпа вор украл у нэпмана часть имущества, то это не означало, что вор посягал на пережитки дореволюционного строя, сохранение которых вызывалось переходным временем. Если же говорить о посягательствах на личность, на личную собственность трудящихся, то неприемлемость принятого проектом деления станет очевидной[7].
Уголовный кодекс 1922 г. принял двучленное деление преступлений на а) преступления, направленные против установленных рабоче-крестьянской властью основ нового правопорядка или признаваемые наиболее опасными, по которым определен кодексом низший предел наказания, не подлежащий понижению судом, и б) все остальные преступления (ст. 27 УК РСФСР 1922 г.).
Таким образом, первая группа преступлений определялась положительными признаками, вторая же определялась по методу исключения: Это деление не отражалось в структуре Особенной части, но, поскольку оно было связано с характером строения санкции, деление Особенной части на две указанные группы преступлений подразумевалось.
В этом делении обращает на себя внимание соединение в общей группе двух видов преступлений: одни включаются по признаку направленности на важнейший объект — основы нового правопорядка, другие по признаку, относящемуся к любому элементу состава — «наиболее опасные». Определение в законе лишь минимального предела санкции
253
за эти преступлений означало отнесение их по Признаку опасности к первой группе. Здесь в основу деления была положена степень опасности деяния, а не тяжесть наказания, характер санкции был производным от опасности преступления.
Судебная практика пошла по пути сужения круга преступлений, включаемых в первую группу, относя к ней преимущественно преступления, направленные против основ советского строя. В директивном письме № 1 Уголовно-кассационной коллегии Верховного суда РСФСР за 1925 г. говорилось, что в общем все преступления можно разбить на две основные группы. Первая группа — это те преступления, которые угрожают самым основам советского строя. Сюда следует отнести преступления контрреволюционные, шпионаж, бандитизм и корыстные хозяйственные и должностные преступления с тяжелыми для государства последствиями. Вторая группа — это все остальные виды преступлений.
Таким образом, Верховный суд РСФСР, во-первых, говорил о посягательствах не На основы нового правопорядка, а на основы советского строя, чем существенно уточнял понятие первой группы преступлений, а во-вторых, исключал из этой группы преступления, относимые к ней ст. 27 УК РСФСР 1922 г. по признаку особой опасности, выраженному в строении санкции по принципу указания минимального ее предела: «не ниже такого-то размера».
Следует признать эту классификацию в основном . правильной. УК РСФСР 1922 г. устанавливал по очень многим статьям санкцию с указанием лишь низшего предела наказания, вследствие чего нарушался принцип выделения преступлений, направленных против основ советского строя: они как бы растворялись во множестве других преступлений, за которые назначалась названная санкция[8].
254
Помимо того, деление, усвоенное ст. 27 УК РСФСР, приводило к тому, что квалифицированный вид преступления нередко относился к одной группе преступлений, а простой вид — к другой, если в последнем случае санкция была определена по принципу: «до такого-то предела».
Может показаться, что Верховный суд РСФСР в названном письме без достаточных оснований отнес к преступлениям против основ советского строя некоторые тягчайшие должностные и хозяйственные преступления. Но следует вспомнить, что в УК РСФСР 1922 г. к числу государственных преступлений были отнесены и все преступления против порядка управления, в том числе и самые легкие (самоуправство и др.). В то же время главы о должностных и хозяйственных преступлениях предусматривали некоторые деяния, несомненно направленные против основ советского строя и каравшиеся самыми суровыми наказаниями вплоть до расстрела.
III
Проблема определения круга преступных деяний среди других важнейших принципиальных вопросов встала перед советскими законодательными органами при издании Уголовного кодекса РСФСР 1922 г.
Законодательство 1917—1921 гг. ограничивало круг преступного только общественно опасными деяниями. Отдельные деяния, признававшиеся преступными по декретам 1917—1921 гг., например, нарушения правил учета специалистов, впоследствии, с переходом на мирную работу по восстановлению народного хозяйства, стали считаться проступками, влекущими административное или дисциплинарное взыскание. Но это произошло не потому, что до издания УК 1922 г. смешивались понятия уголовного преступления и проступка, а потому, что в условиях военного коммунизма эти деяния являлись общественно опасными и, следовательно, карались как преступления. При издании Уголовного кодекса необходимо было дать точный, в основном исчерпывающий;, если не считать применения в виде исключения аналогии, перечень преступных деяний. В связи
255
с этим встал общий вопрос — следует ли считать уголовным преступлением всякое нарушение советского правопорядка и соответственно надо ли включать в уголовные кодексы нормы, определяющие ответственность за те нарушения правопорядка, которые не имеют общественно опасного характера.
Народный комиссариат юстиции сначала разрешил этот вопрос в утвердительном смысле.
Первоначальный проект Уголовного кодекса 1921 г. НКЮ РСФСР[9], не содержавший материального определения преступления, отнес к числу преступных деяний, карае-мых уголовной санкцией,, и всевозможные мелкие правонарушения. Среди должностных преступлений значится: «непредставление должностными лицами в срок по требованию центральных и местных властей необходимых сведений, справок, отчетов» (ст. 95). Здесь стерта грань между должностным преступлением и служебным проступком, влекущим порой незначительное взыскание.
В гл. IX о нарушениях правил, охраняющих народное здравие, общественную безопасность и публичный порядок, содержалась, бланкетная норма, предусматривавшая в общей форме уголовную ответственность за нарушение обязательных постановлений местных органов власти и примерно 42 состава отдельных преступлений. К числу последних были отнесены, например, курение табака в неразрешенных для того местах, превышение предельных норм скорости езды, появление в публичном месте в состоянии опьянения, нарушение правил, установленных для убоя скота, и т. д. Среди имущественных преступлений значилось самовольное пользование чужим имуществом без намерения присвоить его (ст. 186).
Включение всех перечисленных норм в Уголовный кодекс означало бы по существу поглощение понятия административного деликта понятием преступления и значительное расширение области уголовного права за счет права гражданского (наказуемость самовольного пользования чужим имуществом).
При наличии же упомянутой выше ст. 95 проекта, караю: щей непредставление в срок всякого рода сведений и ст. 90, карающей всякое упущение по службе, повлекшее ущерб
256
для государства или отдельного лица, область преступного расширялась и за счет служебных проступков, влекущих взыскание в порядке подчиненности. Характерно, что включение в проект множества мелких деликтов соответствовало отказу от материального определения преступления в проекте 1921 г. Второй проект заменил широкое понятие упущения по службе более узким и определенным понятием халатного отношения к службе и отказался от признания уголовным преступлением единичного факта несвоевременного представления сведений должностными лицами. Это деяние становилось преступлением лишь при повторности (ст. 113). С другой стороны, проект 1922 г. ввел исключительно широкую по составу ст. 90, карающую неисполнение законно изданных распоряжений власти, циркуляров, приказов и т. п. принудительными работами до б месяцев. В такой формулировке ст. 90 чрезвычайно расширяла понятие преступного, включая в него даже деяния, по существу находящиеся за гранью проступков, преследуемых в административном порядке.
При рассмотрении проекта Уголовного кодекса 3-й сессией ВЦИК IX созыва статья 113 проекта была исключена, а из 43 статей главы IX сохранено только 13 статей[10]. Вместе с тем сессия исключила упоминавшиеся выше статьи, предусматривавшие мелкие упущения по службе и самовольное пользование чужим имуществом.
Решение сессии имело огромное принципиальное значение. Оно вытекало из принятого сессией материального определения преступления как общественно опасного действия или бездействия. Это определение, данное в статье 6, являлось краеугольным камнем кодекса[11].
В дальнейшем некоторые из деяний, которые были исключены сессией из перечня преступлений, были признаны преступными/ но не потому, что изменился принципиальный взгляд советского законодательства на понятие преступлений,
257
а потому, что эти деяния стали в других условиях общественно опасными и, следовательно, приобрели тот материальный признак, который характеризует преступление в советском социалистическом уголовном праве.
После издания Уголовного кодекса 1922 г. круг уголовно наказуемых деяний неоднократно изменялся как в ту, так и в другую сторону, что вызывалось изменениями общественной опасности тех или иных деяний в данной конкретной обстановке. Неизменным оставалось, однако, что каждое деяние, которое советский уголовный закон считает преступлением, объективно относится к числу общественно опасных.
IV
Вопрос о вине проект 1921 г. разрешал так же, как и «Руководящие начала» 1919 г., т. е. умысел или неосторожность не определялись в качестве обязательных условий преступности и наказуемости деяния.
В пункте «и» ст. 16 проекта 1921 г. цитированная норма воспроизведена с незначительными изменениями — исключены указания на злобу и коварство, добавлено в качестве смягчающего обстоятельства совершение преступления вследствие угроз и принуждения.
Проект 1922 г. включил принципиальное положение огромной важности, установив, что наказанию подлежат лишь те, которые действовали умышленно или неосторожно. Вместе с тем проект дал определения умысла и неосторожности, которые без изменения вошли в Уголовный кодекс 1922 г. и с незначительными изменениями в «Основные начала» 1924 г. и действующие УК союзных республик.
При определении умысла и неосторожности, видимо, частично была использована ст. 48 Уголовного уложения 1903 г., но не ст. 18 проекта Института советского права. В последней смешиваются субъективный и объективный моменты преступного деяния. Так, по проекту ИСП действовали умышленно те, которые, «предвидели преступные последствия своих действий и "тем не менее не остановились перед осуществлением своего замысла». Здесь смешивается прямой и эвентуальный умысел, обстоятельство, относящееся к объективной стороне — «не остановились», — включается в формулу умысла, наконец, проект говорит о преступных последствиях, хотя этот эпитет может
258
быть применен к деянию в целом, но не к одному лишь его последствию.
УК 1922 г. дал прекрасную формулу умысла, значительно превосходящую формулу ст. 48 Уголовного уложения. Последнее не включало специального указания на элемент предвидения и к тому же прямой умысел определило в негативной форме: «преступное деяние считается умышленным не только когда виновный желал его учинения»... В той же негативной норме Уголовное уложение определило неосторожность в форме небрежности; этого недостатка также избежал УК 1922 г. Наиболее крупный недочет ч. 2 ст. 48 Уложения — альтернативный характер возможности и долженствования предвидения последствий при преступной небрежности устранен в УК 1922 г. путем опущения слов «мог предвидеть». При этом, однако, возможность предвидения подразумевается не как противостоящая долженствованию предвидения, а как его предпосылка. Согласно смыслу ст. 11 УК РСФСР 1922г., субъект действовал неосторожно, когда он мог предвидеть последствия и к тому же должен был их предвидеть.
V
В процессе подготовки проекта Уголовного кодекса была отвергнута идея так называемых родовых составов преступлений.
Выступая на III Всероссийском съезде деятелей советской юстиции в связи с докладом М. Ю. Козловского об Уголовном кодексе, Д. И. Курский заявил: «Здесь мы не имеем в виду дать точную дефиницию преступлений, так как мы имеем определенный опыт, и он показывает, что основную дефиницию мы не употребляем, а только называем известные деяния и вкладываем, в них содержание, и заранее можно сказать, что такой дефиниции, как в буржуазном кодексе, у нас не будет, но мы можем дать нечто иное — и можем дать несколько общих признаков, которые помогут разобраться»[12]
I Построение Особенной части по методу приблизительных, ориентировочных «родовых» составов предлагала комиссия общеконсультационного отдела Народного комиссариата юстиции в своем проекте Особенной части УК[13].
259
Например, статьи о краже и грабеже были сформулированы следующим образом: 1) Кража.—«Карается похищение с корыстной целью движимой вещи, не находящейся в закономерном обладании или пользовании правонарушителя», 2) Грабеж. — «Карается похищение движимой вещи, не находящейся в обладании или пользовании правонарушителя посредством насилия над личностью или угрозы непосредственно причинить такое насилие». Эти две статьи подменяли всю совокупность видов кражи и грабежа.
Идея родовых составов противоречила действовавшему советскому законодательству, которое строилось по принципу определения преимущественно конкретных составов преступлений. Общие формулы встречались в декретах 1917—1921 гг. значительно реже.
Уже проект Наркомюста 1921 г. целиком отказался от идеи родовых составов, в основе которой лежало реакционное воззрение социологической школы на Особенную часть как устаревшую и антинаучную часть уголовного закона, нуждающуюся, как минимум, в решительном сокращении и обобщении составов. Советское законодательство отвергло эту идею. Уголовный кодекс 1922 г. был построен на основе точных и достаточно конкретных составов преступлений.
Проект 1921 г. включил норму об аналогии, которую не знало уголовное законодательство 1917—1921 гг. Поскольку уголовное и уголовно-процессуальное законодательство 1917—1921 гг., помимо случаев, регламентированных законом, допускало определение преступности и наказуемости деяний судом, руководившимся революционным правосознанием, не мог даже ставиться вопрос об аналогии.
С установлением в основном исчерпывающего перечня преступных и наказуемых деяний неизбежно встал вопрос о полноте перечня и возможности восполнения пробелов закона. Теперь не вызывает сомнений, что в 1922 г. и позд-нее нельзя было обойтись без аналогии в советском уго-ловном праве. Она известна «Основным началам» 1924 г., ив настоящее время действующим УК союзных республик.
VI
Значительные расхождения в 1920—1921 гг. вызвал вопрос о санкциях в Уголовном кодексе.
260
Ha III Всероссийском съезде деятелей советской юстиции докладчик М. Ю. Козловский в заключительном слове заявил: «Мы не говорили ни одного слова о том, какова будет санкция, этот вопрос остается открытым... Я совершенно не останавливаюсь на вопросе о санкции, этого вопроса мы еще не касаемся, этот вопрос и для нас, для комиссариата юстиции и членов его коллегии, является вопросом открытым»[14]. М. Ю. Козловский заметил, что имеется взгляд о принципиальной недопустимости санкций в советском уголовном законе.
Вслед за М. Ю. Козловским Народный комиссар юстиции Д. И. Курский также коснулся вопроса о санкциях, высказавшись, насколько можно понять из стенографического отчета, в пользу введения санкции, но в форме указания лишения свободы «не ниже известного срока». Он говорил: «Опыт показал, что правосознание, поскольку оно проявляется в законодательных формах, определенно выдвигает следующее положение: устанавливается минимум наказания, а максимум не устанавливается. Обычная санкция — лишение свободы не ниже известного срока. И это все чаще и чаще вы видите в декретах»[15].
Резолюция съезда, как известно, «принимает за основу предложенную схему классификации деяний по проекту нового уголовного кодекса, не предрешая вопроса об установлении кодексом карательных санкций»[16].
На принципе отказа от санкций был построен проект Особенной части УК комиссией общеконсультационного отдела Народного комиссариата юстиции 1921 г., что теснейшим образом связывалось с системой родовых составов. Проект Института -права 1921 г. в ст. 3 установил, что суд «может определить срок наказания известным минимумом и максимумом (относительно неопределенный приговор)». Система неопределенных приговоров связывалась в проекте с признанием института опасного состояния лица, которое являлось основным критерием при применении репрессии[17].
261
Признание преступника опасным могло влечь применение меры социальной защиты, в частности в виде изоляции на срок от 5 до 20 лет (ст.ст. 30, 31). Таким образом, проект Института советского права стоял на позициях так называемой третьей школы уголовного права,, сочетая наказание, соответствующее тяжести преступления, и меры социальной защиты, соответствующие опасности лица. Идеи обоих проектов, т. е. родовые составы, отказ от санкций и неопределенные приговоры по существу означали отказ от осуществления твердых принципов законности в уголовном праве, признание системы ориентировочных, необязательных для суда составов преступления и полного усмотрения суда в избрании меры наказания. Проект комиссии общеконсультационного отдела НКЮ добавил к этому вслед за «Руководящими началами» 1919г. также и ориентировочный перечень самих мер наказания. В объяснительной записке к проекту говорится, что «предлагаемый перечень мер наказания допускает дальнейшее развитие в духе строгой целесообразности мер карательного воздействия»[18].
Излагавшиеся положения, противоречившие принципам советского уголовного права, духу и форме советского уголовного законодательства 1917—1921 гг., были отвергнуты уже при выработке проекта Уголовного кодекса НКЮ 1921 г. Уголовный кодекс 1922 г. знал точные санкции, построенные по принципу или «не ниже» или «до» такого-то срока и отбрасывал систему неопределенных приговоров. Ст. 28 определяла, что в приговоре суда должно быть указано, на какой срок осужденный приговаривается к лишению свободы и требуется ли строгая изоляция.
Однако проект Уголовного кодекса НКЮ 1921 г. усвоил положение, которое, если бы оно стало законом, в значительной мере снизило бы значение всех санкций Уголовного кодекса. В ст. 8 проекта говорилось: «В том случае, когда по исключительным обстоятельствам дела суд приходит к убеждению в необходимости определить меру наказания выше (разрядка моя — Н. Д.) или ниже предела, указанного в соответствующей статье Уголовного кодекса, или перейти к другому роду наказания (разрядка моя — Н. Д.), суд может допустить отступление не иначе, как точно изложив мотивы, вынудившие отступить от предела наказания, указанного в этих статьях».
262
Статья позволяла суду переходить, скажем, от исправтрудработ к лишению свободы, от высшего предела санкции в виде одного года лишения свободы к десятилетнему заключению. При введении в Уголовный кодекс такой статьи санкции получили бы сугубо ориентировочное и абсолютно необязательное значение.
В проекте 1922 г. статья была изменена в том смысле, что суд может только снижать наказание ниже низшего предела санкции и может переходить к более мягким, но отнюдь не более суровым мерам наказания, чем та мера, которая обозначена в санкции.
Из числа отдельных мер наказания наибольшее внимание при обсуждении проекта вызвали три меры — расстрел, лишение свободы и принудительные работы.
Проекты Комиссии общеконсультационного отдела НКЮ и Института советского права вообще не упоминали расстрела. Проект УК НКЮ 1921 г. в отличие от «Руководящих начал», включивших расстрел в перечень наказаний, вынес эту меру за рамки перечня ст. 26, ограничив применение расстрела местностями, объявленными на военном положении, а также делами, находящимися в производстве военных отделений революционных трибуналов. В статье содержалось указание на временный в принципе характер этой меры наказания: «впредь до отмены Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом». Уголовный кодекс 1922 г. сохранил вынесение смертной казни за пределы перечня наказаний (ст. 33), как и указание на временный характер этой меры, допустив применение ее по делам, находящимся в производстве революционных трибуналов (а не только военных отделений ревтрибуналов и вместе с тем строго ограничив применение расстрела случаями, когда статьями УК определена высшая мера наказания.
Лишение свободы по УК 1922 г. являлось наиболее распространенным наказанием. При создании УК необходимо было определить низший и высший пределы этого наказания При подготовке проекта вопрос о сроках лишения свободы был предметом обсуждения съезда деятелей советской юстиции. Как первый, так и второй проекты Наркомюста определили минимальный срок лишения свободы -6 месяцев и максимальный — 5 лет, хотя на IV Всероссийском съезде деятелей советской юстиции были защитник:' максимального десятилетнего срока лишения свободы.
263
Статья 28 проекта, за исключением установления ми- ч нимального срока, воспроизводила декрет 21 марта 1921 г. В резолюции IV Всероссийского съезда деятелей советской юстиции по докладу о современной карательной политике было записано: «1)... Лишение свободы имеет своей целью перевоспитание впавших в преступление граждан и приспособление их к условиям существующего строя. 2) Краткосрочный арест как мера не перевоспитания, а так называемого юридического исправления требует помещения арестованных в одиночные камеры, что в переживаемых условиях неосуществимо. Поэтому арест не введен в систему наказаний в проект Уголовного кодекса. 3) Лишение свободы как мера исправительная может достигать желательных результатов лишь при значительных сроках, дающих возможность ознакомиться с личностью преступника и применить к нему те или иные методы воздействия. Поэтому в проекте Кодекса минимальный срок этого вида наказания установлен шесть месяцев. 4) В зависимости от тяжести преступления и степени вредности и опасности преступника для общества объем наказания лишением свободы варьирует от 6 месяцев до 5 лет и применяется по так называемой прогрессивной системе постепенным смягчением режима в зависимости от степени исправления, характеризуемой поведением и трудолюбием заключенного»[19]. Таким образом, односторонне понимая задачу перевоспитания, съезд деятелей юстиции принципиально отказался от краткосрочного лишения .свободы. Минимальный шестимесячный срок лишения свободы был принят сессией ВЦИК, но одновременно максимальный предел был увеличен до 10 лет. Это совершенно правильное мероприятие, однако, не сопровождалось пересмотром санкций, определенных проектом 1922 г. применительно к пятилетнему предельному сроку лишения свободы. Вследствие этого в УК оказалось чрезмерно большое количество статей, угрожающих лишением свободы на срок до 10 лет. Этот недостаток был окончательно устранен только при общем пересмотре Уголовного кодекса и создании УК РСФСР редакции 1926 г.
Минимальный шестимесячный срок лишения свободы удержался лишь около года. Законом 10 июля 1923 г.[20] было введено краткосрочное лишение свободы.
264
Срок принудительных работ проектами УК был определен от 7 дней до 2 лет. В этом отношении проекты отступили от декрета 21 марта 1921 г., установившего одинаковый пятилетний предельный срок и для лишения свободы и для принудительных работ.
При дальнейшем обсуждении проекта предельный максимальный срок принудительных работ был установлен в один год.
VII
В настоящей работе нет необходимости специально анализировать ряд вопросов Общей части УК 1922 г. Достаточно остановиться на отдельных статьях. Проект 1921 г. распространял действие УК на иностранцев, совершивших любые преступления за пределами РСФСР (ст. 1). В Уголовном кодексе 1922 г. ответственность иностранцев, совершивших преступления за пределами РСФСР, ограничивается случаями совершения преступлений против основ государственного строя и военной мощи РСФСР (ст. 3). Специально указано, что УК не распространяется на иностранцев, пользующихся правом экстерриториальности.
По ст. 11 проекта невменяемыми признавались все вообще душевнобольные. Кодекс ввел два критерия невменяемости, известных и действующему праву (ст. 11 УК РСФСР 1926 г.).
Проект 1921 г. установил предельный пятилетний срок давности по всем преступлениям, которые караются лишением свободы свыше одного года, следовательно, и по контрреволюционным (ст. 12).
Уголовный кодекс (ст. 21) редакции 1 июня 1922 г. распространил давность только на преступления, караемые в качестве наиболее сурового наказания лишением свободы, и установил удвоенные сроки давности, если виновный уклонился от следствия или суда.
УК включил норму о крайней необходимости, отсутствовавшую в проекте 1921 г.
Проект 1921 г. сохранил (ст. 18) определение оконченного преступления, известное «Руководящим началам», которые основным признаком .оконченного преступления признавали осуществление до конца намерения субъекта. Если это определение могло иметь место в «Руководящих началах» при отсутствии конкретных составов, то в Уголовном кодексе, особенно при наличии ряда усеченных составов
265
преступления, признающих преступление оконченным задолго до осуществления намерений субъекта, оно не соответствовало бы действительности. Поэтому в УК определение оконченного преступления опущено.
В определении покушения (ст. 19) проект 1921 г. воспроизвел ст. 18 «Руководящих начал» 1919 г., которая покушением почему-то считала только оконченное покушение, когда совершивший выполнил все, что считал необходимым для приведения своего умысла в исполнение, но преступный результат не наступил по причинам, от него не зависящим.
Ст. 13 УК РСФСР 1922 г. дала четкое определение как оконченного, так и неоконченного покушения.
В отличие от проекта 1921 г. и в особенности от «Руководящих начал» 1919 г., предусматривавших одинаковую ответственность за покушение и оконченное преступление, т. е. отрицавших здесь значение объективного момента[21], УК 1922 г. установил, что «отсутствие или незначительность вредных последствий могут быть приняты судом и при определении меры наказания».
Уже проект 1921 г. установил освобождение от уголовной ответственности при добровольном отказе от преступления. УК 1922 г. отказался от наказуемости приготовления иначе как преступления sui generis.
В вопросе об определении круга соучастников проект УК 1921 г. воспроизвел положение «Руководящих начал»: 1) соучастие определяется как совершение деяния сообща группою лиц, что не точно в отношении соучастия в узком смысле слова; 2) к числу пособников причисляются как укрыватели, так и попустители.
Однако вместе с тем проект 1921 г. внес весьма важное, принципиальное изменение. По ст. 21 «Руководящих начал» в отношении соучастников «мера наказания определяется не степенью участия, а степенью опасности преступника и совершенного им деяния». Проект 1921 г. установил, что «мера наказания определяется как степенью участия, так и степенью опасности преступника и совершенного им преступления» (ст. 22). Эта формула была включена и в УК 1922 г.
Ряд менее существенных норм УК 1922 г. мы опускаем.
266
Отметим лишь, что в проекте 1922 г. появляются две меры наказания, неизвестные проекту 1921 г. — изгнание из пределов РСФСР срочное или бессрочное и увольнение от должности. Впрочем, последняя мера под названием «отрешение от должности» была известна и ст. 25 «Руководящих начал» 1919 г.
В заключение следует остановиться на терминах, обозначающих репрессию.
Проекты 1921 и 1922 гг. и УК 1922 г. приняли термин «наказание», которое, однако, рассматривалось как вид мер социальной защиты. Таково место наказания согласно ст. ст. 5 и 8 УК, говорящих о наказании и других мерах социальной защиты. Однако это нововведение осталось чисто терминологическим. Во всем кодексе наказание, назначаемое за совершение преступного деяния и соответствующее тяжести деяния и опасности .преступника, фактически противопоставляется мерам социальной защиты, к числу которых прежде всего относятся меры медицинские1 и другие, не содержащие элемента кары.
Если УК 1922 г. говорил, что наказанию подлежат лишь действовавшие умышленно или неосторожно (ст. И), то он вполне последовательно не упоминает о мерах социальной защиты. Но сам УК допускал непоследовательность, когда в ст. 8 указывал, что наказание и другие меры социальной защиты преследуют цели как общего, так и специального предупреждения. Это справедливо только в отношении наказаний, и по существу ст. 8 говорит лишь о целях наказания.
VIII
Впервые вопрос о системе или общей классификации преступных деяний был поставлен на III Всероссийском съезде деятелей советской юстиции при обсуждении принципов подготовки будущего Уголовного кодекса.
В докладе о проекте Уголовного кодекса М. Ю. Козловский справедливо заявив, что схема (или иначе система) преступлений не может быть воспроизведением схемы старого кодекса, сообщил, далее, что коллегии Наркомюста «казалось более целесообразным дать такую структуру и такой талан, чтобы он более выпукло и наглядно обнаружил
267
те новые отношения, которые новый закон будет защищать»[22].
Народный комиссариат юстиции предлагал делить преступления на 1) преступления против Советской республики, 2) преступления против организации производства и потребления, 3) преступления против тех постановлений, которые обеспечивают правильное функционирование государственных органов и защиту его строя, 4) должностные преступления, 5) преступления против жизни и здоровья и 6) преступления против порядка пользования[23].
Докладчик пояснил, что последняя глава содержит имущественные преступления, но «Народный Комиссариат Юстиции, изменяя эту номенклатуру, исходил из того, что в сущности государство защищает не право собственности, а право пользования».
Выступая в связи с обсуждением вопроса об издании Уголовного кодекса, Народный комиссар юстиции Д. И. Курский заметил, что «схему, которую предлагают, можно рассматривать как программу ближайшей работы по классификации тех материалов-, которые имеются, для того, чтобы ответить на те запросы, которые ставит жизнь».
Д. И. Курский согласился с тем, что последнюю главу надо назвать посягательством на право пользования. «Если вы возьмете, — продолжал Д. И. Курский, — область пережитков, известных уголовных деяний, которую мы имеем1 в виде имущественных преступлений, то увидите, что* схема сконструировала их не как покушение на право собственности, исходя при этом из основного положения, что в настоящее время распорядителем является государство в целом и вопрос соответственно и ставится»[24].
Формулируя наименование последней главы, Наркомюст исходил из ошибочного предположения, что личная собственность теряет всякое значение. Вместе с тем он, видимо, не учитывал всего значения общественной собственности и охраны ее от посягательств. Это оказалось и в проектах и в первой редакции УК 1922 г., который не уделил должного внимания охране государственной собственности, вследствие чего пришлось вскоре же после издания УК издать новеллы, усиливающие эту охрану (особенно ст. 180-а УК 1922 г.).
268
Видимо, при подготовке проекта было недостаточно использовано законодательство 1920—1921 гг., которое знало ряд норм, подчеркивающих значение государственной собственности и устанавливающих суровые меры наказания за посягательства на эту собственность.
Упомянем декрет ВЦИК и СНК от 1 июня 1921 г. «О мерах борьбы с хищениями из государственных складов и должностными преступлениями, способствующими хищениям»[25], и декрет ВЦИК и СНК от 1 сентября 1921 г. «Об установлении усиленной ответственности для лиц, виновных в хищении грузов во время перевозки их»[26].
В проекте комиссии общеконсультационного отдела Народного комиссариата юстиции также имелся раздел, озаглавленный: «Преступления против порядка пользования имуществом», причем «комиссия исходила из мысли о необходимости безусловной охраны пользования имущественными благами, предоставленными отдельным лицам, общественным объединениям и государственным органам»[27].
Схема, выработанная Народным комиссариатом юстиции, была использована в качестве материала при составлении проекта УК 1921 г. При этом преступления против Советской республики стали называться преступлениями контрреволюционными. Преступления против организации производства и потребления превратились в хозяйственные преступления. Преступления против! тех постановлений, которые обеспечивают правильное функционирование государственных органов, стали преступлениями против порядка управления. Преступления должностные и против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности сохранили свои наименования. Преступлениям против порядка пользования было возвращено принадлежащее им наименование имущественных преступлений.
Проект 1921 г. добавил главы о нарушении правил об отделении церкви от государства и нарушение правил об актах гражданского состояния, воинские преступления и нарушение1 правил, охраняющих народное здравие, общественную безопасность и публичный порядок.
Следует отметить, что основы этой системы Особенной части были выработаны в советской судебной практике 1918—1921 гг. Видимо, путем обобщения судебной практики
269
были созданы Народным комиссариатом юстиции и те упомянутые выше разделы схемы Уголовного кодекса, которые рассматривались и в основном были одобрены III Всероссийским съездом деятелей советской юстиции.
После съезда до момента выработки проекта УК РСФСР 1921 г. схема дорабатывалась. Инструкция для составления отчетности Губревтрибуналом при ВЦИК, изданная, по-видимому, в августе 1921 г.[28], почти за год до издания Уголовного кодекса РСФСР 1922 г. и за несколько месяцев до составления проекта УК 1921 г., дала перечень составов преступлений, выработанных судебной практикой. Этой инструкцией была намечена и система Особенной части советского уголовного права, положенная в том же году в основу упомянутой выше системы Особенной части проекта УК РСФСР 1921 г. НКЮ РСФСР.
Система этого проекта стала системой УК РСФСР за одним лишь исключением. Намечавшаяся в проекте глава IV Особенной части — «Нарушение правил об актах гражданского состояния» — не вошла в Уголовный кодекс.
Особенная часть УК РСФСР 1922 г. в редакции 1 июня
1922 г. состояла из следующих глав:
I. Государственные преступления:
1) о контрреволюционных преступлениях,
2) о преступлениях против порядка управления.
II. Должностные (служебные) преступления.
III. Нарушение правил об отделении церкви от государства.
IV. Преступления хозяйственные.
V. Преступления против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности.
VI. Имущественные преступления.
VII. Воинские преступления.
VIII. Нарушение правил, охраняющих народное здравие, общественную безопасность и публичный порядок.
Следует заметить, что в число государственных преступлений включались все преступления против порядка управления, например, оскорбление представителя власти, самоуправство, подделка документов, побег арестованного и т. д.
Преступления против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности в УК РСФСР 1922 г. были разделены на
270
пять видов (убийство, телесные повреждения и насилие над личностью, оставление в опасности, преступления в области половых отношений, иные посягательства на личность и ее достоинство)[29].
IX
При составлении перечня преступных деяний в момент выработки проектов УК было широко использовано прежде всего законодательство 1917—1921 гг. Из уголовно-правовых норм декретов этих лет не вошли в Уголовный кодекс те, которые вытекали из системы мероприятий, вызванных исключительно трудными условиями обороны страны и имевших временный характер, систему, называвшейся военным коммунизмом. Таким образом, при разработке и издании Уголовного кодекса 1922 г. в него не были включены нормы, признававшие преступными деяния, явившиеся нарушением таких мероприятий, как монополия хлебной торговли, запрещение частной торговли хлебом, установление продразверстки, введение всеобщей трудовой повинности для всех классов.
Уголовно-правовые нормы других декретов должны были подвергнуться существенной переработке, чтобы предусмотреть в качестве преступных деяния, ставшие опасными с переходом к мирной работе по восстановлению народного хозяйства, в частности попытки капиталистических элементов перешагнуть временно отведенную им советским законом узкую область деятельности и, с другой стороны, признать в качестве преступных пережитки методов военного коммунизма — незаконные аресты, конфискации и пр.
Перед законодательными органами стояла задача так сформулировать в кодексе понятие преступного, чтобы был дан точный, а не ориентировочный перечень деяний, признаваемых социалистическим государством опасными и влекущими наказание. Это требовало глубокого обобщения норм закона. В связи с этим перечень преступных деяний не раз подвергался пересмотру как в процессе работы над проектами,
271
так и на сессии ВЦИК, рассматривавшей в мае 1922 Г. проект УК.
Выше упоминалось о разрешении сессией ВЦИК важнейшего вопроса об отнесении к числу преступлений только общественно опасных деяний и исключении из Уголовного кодекса деяний, лишенных признака общественной опасности.
Помимо решения основного принципиального вопроса о пределах советского социалистического уголовного права, в частности о границе между правом уголовным и административным, 3-я сессия ВЦИК IX созыва определила отношение к ряду других деяний, разрешив в ту или другую сторону вопрос об их наказуемости.
Ниже излагаются: 1) деликты, включенные в проект 1922 г. и не упомянутые в проекте 1921 г.; 2) деликты, включенные в Уголовный кодекс 1922 г., но не упоминавшиеся в проектах 1921 и 1922 гг.; 3) деликты, перечислявшиеся в проектах 1921 и 1922 гг., но не включенные в Уголовный кодекс 1922 г.
При работе над проектами были произведены многочисленные и порой очень существенные изменения диспозиций и особенно санкций многих статей.
В проект Уголовного кодекса 1922 г. включены отсутствовавшие в проекте 1921 г. составы следующих преступлений:
1) Злоупотребление властью.
2) Дискредитирование власти.
3) Разглашение должностным лицом сведений, не подлежащих оглашению.
4) Провокация взятки.
5) Бесхозяйственное использование арендатором предоставленного ему государственного имущества.
6) Неисполнение обязательств по договору с государственным учреждением или предприятием.
7) Спекуляция валютой.
8) Незаконный аборт.
9) Сводничество.
10) Заражение венерической болезнью.
11) Сообщение заведомо ложных сведений в заявлении, направляемом государственному учреждению.
12) Покупка заведомо краденого.
Невключение отдельных из этих деликтов, в частности статьи о покупке заведомо краденого, в первоначальный проект может быть объяснено случайным пропуском.
272
Однако включение специальных статей о злоупотреблений властью, провокации взятки и особенно о дискредитировании власти (статьи, не имеющей себе подобных даже с внешней стороны в буржуазных кодексах) означало проведение в жизнь принципиального взгляда на советских должностных лиц как на слуг трудового народа, несущих суровую ответственность за все и всякие нарушения служебного долга, за направление своей деятельности не в интересах диктатуры рабочего класса. Включение статей о бесхозяйственном использовании арендатором полученного им государственного имущества и о неисполнении арендатором договора с государственным учреждением и предприятием, равно как статей о спекуляции валютой и сообщении ложных сведений в заявлениях, подаваемых в государственные органы, означало дальнейшее осуществление той линии работы органов юстиции в отношении частнокапиталистических элементов, которая была сформулирована в решении IX Всероссийского съезда Советов, написанном Лениным.
Включение упоминавшихся статей о должностных и хозяйственных преступлениях также вытекало из задач органов юстиции в период перехода на мирную работу по восстановлению народного хозяйства, сформулированных указанной резолюцией. Эта резолюция гласила: «От Наркомюста IX съезд Советов требует несравненно большей энергии в двух отношениях:
во-первых, чтобы нарсуды республики строго следили за деятельностью частных торговцев и предпринимателей, не допуская ни малейшего стеснения их деятельности, но вместе с тем строжайше карая малейшие попытки отступления от неуклонного соблюдения законов республики и воспитывая широкие массы рабочих и крестьян в деле самостоятельного, быстрого, делового участия их в надзоре за соблюдением законности;
во-вторых, чтобы нарсуды обратили больше внимания на судебное преследование бюрократизма, волокиты, хозяйственной нераспорядительности»[30].
В соответствии с этой директивой попытки капиталистических элементов нарушить ограничивающие их деятельность законы советской власти, в частности, использовать аренду предприятий для наживы за счет социалистического государства путем неисполнения договоров или расточения
273
арендованного имущества, считались и не могли не считаться тяжким уголовным преступлением, караемым суровыми наказаниями, вплоть до расстрела, а отнюдь не гражданским правонарушением, влекущим вчинение иска.
Наказуемость указанных деяний была предусмотрена уже во втором проекте УК 1922 г., переработанном Наркомюстом в соответствии с решениями IV Всероссийского съезда деятелей советской юстиции[31].
X
Факт большой общественной опасности всякого рода ухищрений нэпманов и необходимость установления суровых наказании за попытки нарушить советский закон весьма ярко показало так называемое парафиновое дело (апрель 1922 г.). Суть его состояла в следующем. На таможню поступило 600 пудов парафина. За несколько дней переменилось шесть собственников парафина: он побывал в руках частников, которые перепродали его госучреждениям, те, в свою очередь, перепродавали частникам и т. д. Самое характерное, что за эти 2 недели цена парафина выросла в 3 раза, а сам многократно продаваемый и покупаемый парафин продолжал лежать на таможне. Наглость и ловкость спекулянтов и иных посредников были поразительны, не в меньшей мере поразительными были ротозейство и бесхозяйственность служащих тех государственных учреждений, деньги которых перекачивались частникам.
Верховный трибунал должен был решить вопрос — допустима ли подобная деятельность с точки зрения нашего действующего права и подлежат ли государственные служащие ответственности за небрежное отношение к государственному добру, за сознательное спекулятивное взвинчивание цен.
Защита доказывала, что здесь имел место свободный договор между двумя дееспособными лицами и в силу этого нет состава преступления. Принципиальный вопрос об уголовной ответственности обвиняемых Трибунал разрешил в положительном смысле; тем самым он признал деяние опасным, а ссылку на «свободный договор» не заслуживающей внимания, так как никакой договор не исключает ответственности, если деяние направлено во вред Советскому государству.
274
Вместе с частниками Верховный трибунал осудил и государственных служащих за спекулятивное повышение цен и за небрежность, вследствие которой 600 пудов парафина перешли в руки частных агентов и спекулянтов, использовавших операцию для вздувания цен.
Однако Верховный трибунал вынес следующее определение: «Принимая во внимание общую неурегулированность и несогласованность действий всех государственных учреждений в их торговой деятельности в новом и трудном деле борьбы с частным капиталом в пределах допущенного советской властью свободного товарооборота, а также принципиального значения настоящего приговора, Трибунал определил настоящий приговор представить на окончательное утверждение Президиума ВЦИК»[32]
Президиум ВЦИК, признавая необходимым «скорейшую выработку законов о привлечении к суровой ответственности за спекуляцию, ажиотаж, вздувание цен, незаконный сговор торговцев в этих целях, а также за бесхозяйственность советских учреждений», поручил Наркомюсту выработать и внести в СНК проект декрета об уголовной ответственности за эти преступные деяния. Вместе с тем «ввиду отсутствия в момент совершения осужденными .. .инкриминируемых им деяний точных законоположений в этой области», а также за невыявлением корыстных целей Президиум ВЦИК приговор Верховного трибунала отменил и дело прекратил[33].
Таким образом, сначала суд, а затем и законодательный орган признали общественную опасность деяний, бывших предметом судебного разбирательства, и необходимость наказуемости этих деяний. Неприменение же наказания к конкретным виновникам было вызвано отсутствием точных законоположений, устанавливающих запрет подобных деяний.
Поскольку время выхода из печати второго варианта проекта УК 1922 г. точно неизвестно, крайне затруднительно определить, включены ли упомянутые выше статьи, равно как и статья о злоупотреблении властью, отсутствовавшая
275
В проекте 1921 г., — на основе излагаемого постановления ВЦИК по «парафиновому» делу или же эти статьи по инициативе НКЮ были включены в проект еще до указанного постановления. При издании УК 1922 г. эти нормы стали законом. В дальнейшем большую роль в борьбе с вражескими вылазками капиталистических элементов сыграла статья 63, в редакции ее от 10 июля 1923 г., которая карала экономическую контрреволюцию.
XI
Кодекс дал новое определение контрреволюционного преступления, сформулированное Лениным в письме к Д. И. Курскому[34]. Проект слишком узко определял контрреволюционное преступление, признавая контрреволюционным только действие, непосредственно направленное па свержение советской власти и рабоче-крестьянского правительства. Дополнение ст. 57, сделанное на основании прямого указания Ленина, охватывало понятием контрреволюционного преступления новые формы вражеских контрреволюционных действий, с которыми пришлось бороться в период перехода на мирную работу по восстановлению народного хозяйства.
Уголовный кодекс включил в качестве отдельных составов контрреволюционных преступлений диверсионный акт и активную борьбу против рабочего класса и революционного движения при царизме, проявленную на ответственных или особо секретных должностях.
Неупоминание в проектах диверсионного акта в качестве отдельного вида контрреволюционного преступления, конечно, не означало, что авторы проектов не считали этого деяния контрреволюционным. Очевидно, они полагали, что диверсионный акт охватывается каким-либо другим составом контрреволюционного преступления.
Включение состава, предусматривающего активную борьбу против революционного движения при царизме, произошло в процессе обсуждения проекта УК в комиссии, выделенной сессией ВЦИК[35]. Об ответственности за это преступление специально упоминал уже циркуляр Кассационного отдела ВЦИК от 6 октября 1918 г., и до издания Уголовного кодекса 1922 г. было несколько десятков процессов
276
над провокаторами. Из этого можно заключить, что авторы проектов не упомянули указанного деяния случайно, а не потому, что считали его ненаказуемым.
Важным дополнением перечня уголовно наказуемых деяний, отнесенных к числу государственных преступлений, явилось включение уже в проект 1922 г. статьи, определяющей ответственность за пропаганду или агитацию, содержащие призыв к разжиганию национальной вражды и розни (ст. 83 Уголовного кодекса 1922 г.).
Это дополнение проекта 1921 г., в котором указанный состав отсутствовал, было произведено по предложению съезда деятелей советской юстиции, причем в основу этой статьи проекта, а впоследствии статьи Уголовного кодекса 1922 г., был положен декрет СНК УССР, опубликованный 13 февраля 1918 г., «О наказуемости агитации, направленной к возбуждению национальной вражды»[36].
По предложению того же съезда деятелей советской юстиции УССР в статью 58 проекта 1922 г. было включено .специальное указание о каре за какую бы то ни было попытку расторгнуть заключенные с РСФСР договоры. В текст УК такое указание включено не было, очевидно, потому, что это деяние и без того предусматривалось статьями, карающими контрреволюционные преступления.
В УК 1922 г. были включены отсутствовавшие в проекте статьи, предусматривавшие сбыт заведомо негодного семенного материала (ст. 192) и взимание € рабочих и служащих повышенной сверх установленных законом пределов квартирной платы или выселение их иначе, как по решению суда; эти статьи были непосредственно направлены против попыток капиталистических элементов злостно нарушить советские законы.
Несколько деяний, которые по проектам 1921 и 1922 гг. считались преступными, не были признаны такими сессией ВЦИК- Таковы (помимо указанных уже выше административных деликтов):
1) кровосмешение;
2) угроза;
3) сутенерство;
4) убийство из сострадания к убитому;
5) самовольное издание и публичное исполнение чужих художественных произведений.
277
Кроме того, в УК 1922 г. не вошли в качестве самостоятельных норм статьи проектов, предусматривавшие постройку дома без разрешения, вовлечение в разврат несовершеннолетних, незаявление о подкинутом ребенке, насильственное помещение в притон разврата, но эти последние деяния, как правило, охватывались диспозициями других статей Уголовного кодекса.
Признание ненаказуемости убийства, совершенного из сострадания по настоянию убитого, несомненно было ошибкой.
Уже проект 1922 г., выделяя в специальной статье (ст. 136) этот вид умышленного убийства в качестве преступления, более легкого по наказуемости (лишение свободы или исправительно-трудовые работы до одного года), чем убийство в состоянии аффекта и даже убийство при превышении пределов необходимой обороны, пошел по неправильному пути.
Отдельные факты совершения убийств по настоянию убитого[37] доказали несомненную высокую общественную опасность этого преступления. Вскоре же постановлением 4-й сессии ВЦИК IX созыва примечание к ст. 143, определявшее ненаказуемость указанного вида убийств, было исключено[38].
Исключение наказуемости угрозы частному лицу диктовалось, видимо, теми соображениями, что признание угрозы наказуемой повлечет возбуждение множества необоснованных дел.
Наконец, в отношении кровосмешения, как можно видеть из выступлений на сессии, исключение наказуемости определялось тем, что это деяние само по себе столь противоестественно, что не может иметь распространения. Как известно, уголовные кодексы Азербайджанской ССР и особенно Грузинской ССР признали кровосмешение уголовным преступлением.
Не выяснены мотивы исключения статьи о сутенерстве, которое в момент издания УК 1922 г. еще имело место.
Что же касается самовольного издания или исполнения чужих художественных произведений, сессия, очевидно, нашла достаточным установить ответственность в гражданско-правовом порядке.
278
XII
В отношении многих преступлений при пересмотре проекта УК и при издании Уголовного кодекса была существенно изменена санкция. .В ряде случаев это изменение выражало собою качественно иной взгляд на тяжесть данного деяния: оно из легкого преступления, стоящего на грани административного деликта, превращалось в тяжкое преступление и наоборот.
Для примера остановимся на изменении санкции за контрабанду и содержание притонов разврата.
По проекту 1921 г. контрабанда—-преступление, караемое принудительными работами на срок до 3 месяцев или штрафом до 300 рублей (ст. 81). Проект 1922 г., сохранив эту санкцию для простой контрабанды,, предусмотрел квалифицированную контрабанду (ч. 2 ст. 92), отнеся к ней контрабанду в виде промысла, вооруженную контрабанду, контрабанду определенных предметов. Вместе с тем проект отграничил контрабанду как уголовное преступление от контрабанды как административного деликта. В УК 1922 г. наказуемость контрабанды (ст. 97) была определена в общем так же, как и в проекте 1922 г.
Содержание притонов разврата по проекту 1921 г. считалось весьма легким преступлением, близким к административному деликту. Статья 231, предусматривавшая это деяние, а также допущение разврата в гостиницах и меблированных комнатах, была включена в главу о нарушениях правил, охраняющих народное здравие, общественную безопасность и публичный порядок, и содержала санкцию в виде штрафа до 300 рублей или принудительных работ до трех месяцев. Проект 1922 г. отнес содержание притонов разврата к числу преступлений против личности (ст. 164), .установив санкцию в виде лишения свободы до двух лет. Уголовный кодекс 1922 г., учитывая необходимость решительного пресечения всех попыток восстановить дома терпимости в Советской стране, установил санкцию в виде лишения свободы на срок не ниже трех лет с конфискацией имущества.
Вместе с тем проект 1922 г. и УК 1922 г. отделили состав допущения разврата, являющегося по существу видом попустительства ненаказуемому деянию, от содержания притонов разврата, т. е. активных действий по культивированию
279
разврата, посягающих непосредственно на личность. Допущение разврата в проекте 1922 г. осталось в качестве деликта, близкого к административному (ст. 233). Уголовный кодекс совершенно исключил этот деликт, очевидно, потому, что допущение разврата в гостиницах с извлечением из этого материальной выгоды образует состав содержания притонов разврата.
Проект Уголовного кодекса 1922 г., а затем и УК 1922 г. отказались от широкой формулы статей 157 и 161 проекта
1921 г., предусматривавших вовлечение в половой разврат несовершеннолетних, в какой бы форме оно ни выразилось (ст. 157), вовлечение женщин в проституцию и удержание их в проституции. Проект 1922 г. и УК 1922 г. заменили широкую формулу проекта 1921 г. более узкой, предусматривающей действительно общественно опасные для того периода деяния, посягающие на половую нравственность — половое сношение с лицами, не достигшими половой зрелости, и развращение этих же лиц путем развратных действий. В качестве специальных составов были сохранены принуждение к занятию проституцией путем физического и психического насилия, притом совершенное из личных видов, и вербовка женщин для проституции. Вместе с тем наказание за эти виды посягательств на женщин было значительно повышено.
XIII
В первые два года действия Уголовный кодекс РСФСР 1922 г. подвергся значительным изменениям. Некоторые из них были вызваны недостатками и пробелами УК, вполне понятными в первом кодексе, к тому же подготовленном и изданном в крайне короткий срок. Другие изменения были вызваны общим развитием советского социалистического уголовного права или же появлением на новых этапах социалистического строительства новых общественно опасных деяний, отпадением или изменением степени общественной опасности ряда деяний. Остановимся сначала на существенных изменениях Общей части Уголовного кодекса.
Уголовный кодекс 1922 г., как известно, отказался от наказуемости приготовления как стадии преступной деятельности: приготовительные действия наказывались лишь в том случае, когда они являлись преступлением.
280
Практика показала нецелесообразность столь категорического исключения ответственности за приготовительные действия. В частности, были оправданы фальшивомонетчики, запасавшие шрифт, бумагу и штампы, и группа рецидивистов, направлявшаяся к месту совершения хищения с комплектом воровских инструментов.
Законом 10 июля 1923 г.[39] при сохранении прежней нормы о ненаказуемости приготовления было установлено (ст. 12), что от суда зависит применить в отношении привлекаемых лиц, признаваемых им социально опасными, меры социальной защиты в силу статьи 46 УК, т. е. воспрещение занятия той или иной должности или занятия промыслом, удаление из определенной местности.
Несколькими законодательными актами внесены были новые нормы относительно ответственности несовершеннолетних. Законом 1 ноября 1922 г.[40] установлено обязательное снижение меры наказания для несовершеннолетних от 14 до 16 лет наполовину, для несовершеннолетних от 16 до 18 лет — на одну треть. Законом 11 августа 1924 г.[41] допущено условное осуждение несовершеннолетних даже при отсутствии тех условий, которые в силу ст. 36 УК 1922г. были обязательны для применения условного осуждения к взрослым (совершение деяния в первый раз, при тяжелых обстоятельствах и т. д.).
Тем же законом усилена наказуемость посягательств на малолетних и несовершеннолетних. В число отягчающих обстоятельств (ст. 25) включено совершение деяния в отношении лица, находившегося на попечении или особо беспомощного по возрасту. В УК включена новая мера социальной защиты — лишение родительских прав (ст. 46), которое могло назначаться на любой срок в случае злоупотребления этими правами.
Наибольшее число изменений относилось к нормам о наказании и его применении. Законами 27 июля и 7 сентября 1922 г.[42] были введены примечание 1 и примечание 2 ст. 33 УК, исключавшие применение расстрела к несовершеннолетним и женщинам, находящимся в состоянии беременности. Законом 10 июля 1923 г. распространено в известных пределах
281
делах применение давности (неприменение за одним исключением расстрела) по статьям, предусматривающим в санкции высшую меру наказания. Законом от 10 июля 1923 г. введено краткосрочное лишение свободы от одного месяца, а законом от 16 октября 1924 г. — от 7 дней, причем соответственно были изменены низшие пределы санкций в Особенной части.
Весьма важное мероприятие, вытекающее из принципов социалистического гуманизма, было осуществлено законом 9 февраля 1925 г.[43], которым был введен институт погашения судимости. Часть 3 ст. 37 УК, включенная этим законом, сформулирована в общем в той же редакции, как и позднейшая, ныне действующая ст. 101 Основных начал, которая, таким> образом, воспроизводит в качестве общесоюзной нормы названный закон.
Самым крупным нововведением, фактически относящимся, к Общей части уголовного права, но законодательством 1925 г. включенным в Уголовно-процессуальный кодекс, является установление принципа отказа от уголовного преследования деяний, хотя формально и подпадающих под признаки состава какого-либо преступления, но лишенных общественно опасного характера.
Статья 4-а УПК РСФСР, введенная 9 февраля 1925.г., гласила[44]: «Сверх того, прокурор и суд имеют право отказать в возбуждении уголовного преследования, а равно прекратить производством уголовное дело в тех случаях, когда деяние привлекаемого к уголовной ответственности лица хотя и содержит в себе признаки преступления, предусмотренного Уголовным кодексом, но не может признаваться общественно опасным (ст. 6 Уголовного кодекса) вследствие своей незначительности, маловажности и ничтожности своих последствий, а равно, когда возбуждение уголовного преследования или дальнейшее производство дела представляется явно нецелесообразным».
Статья 4-а УПК являлась продолжением ст. 4, предусматривавшей основания невозбуждения или прекращения уголовного преследования. Из этого, казалось бы. можно сделать вывод, что норма ст. 4~а имела чисто процессуальное, а не уголовно-материальное содержание. Однако, анализируя содержание ст. 4-а, можно видеть, что она содержит и
282
норму уголовно-материального характера — невозбуждение или прекращение дела вследствие отсутствия признаков общественной опасности деяния[45] — и норму уголовно-процессуальную — невозбуждение или прекращение уголовного преследования вследствие явной нецелесообразности последнего.
Ссылка в ст. 4-а УПК на ст. 6 Уголовного кодекса РСФСР прямо свидетельствует о глубоком различии этих двух норм. Поскольку ст. 6 УК РСФСР 1922 г. говорила, что преступлением признаются только общественно опасные деяния, отсутствие этого признака исключало деяние из круга преступлений.
Норма ст. 4—а УПК, дающая право отказать в возбуждении уголовного преследования и прекратить дело, когда деяние привлекаемого к уголовной ответственности лица хотя и содержит в себе признаки преступления, предусмотренного Уголовным кодексом, но не может признаваться общественно опасным (ст. 6 УК) вследствие своей малозначительности, маловажности и отсутствия вредных последствий, не являлась совершенно новой нормой советского уголовного права. Статья 4-а УПК лишь развивала норму ст. 6 УК РСФСР, требуя, чтобы в некоторых случаях в отношении деяний, содержащих элементы состава статьи Особенной части, применялся критерий наличия или отсутствия общественной опасности деяния.
В практике вскоре обнаружилась тенденция к слишком широкому применению ст. 4-а УПК, именно в той ее части, которая относится к уголовно-процессуальному праву, так как довольно неопределенный критерий нецелесообразности возбуждения или дальнейшего производства дела не служил достаточно ясным руководством при разграничении деяний, подлежащих и не подлежащих уголовному преследованию. Поэтому Президиум Верховного суда РСФСР постановлением
283
от 18 ноября 1925 г.[46] предложил ограничить применение ст. 4~а только случаями, когда последствия были незначительны или совершенное преступление было маловажным. Вместе с тем Президиум Верховного суда РСФСР предложил всем судам после обсуждения представить свои соображения о соответствующем изменении законодательства.
После рассмотрения представленных пленумами губсудов соображений Пленум Верховного суда РСФСР 28 июня 1926 г.[47] признал необходимым существование в Уголовном кодексе статьи, которая «давала бы судам и прокуратуре возможность практически применять свойственное советскому уголовному праву понимание преступления как социально опасного деяния, а не как формального нарушения уголовного закона, и, следовательно, устраняла -бы возможность предания суду и вынесения обвинительных приговоров за деяния, лишь формально подпадающие под признаки какой-либо статьи Особенной части УК, но не представляющие по своему содержанию того минимума социальной опасности, который в силу ст. 6 УК является необходимым свойством преступления».
Вместе с тем Пленум счел необходимым ввести и норму, содержащуюся в ст. 8 ныне действующего УК РСФСР. Пленум Верховного суда РСФСР сделал соответствующее представление законодательным органам РСФСР, на рассмотрении которых в это время находился проект Уголовного кодекса РСФСР 1926 г.
Предложения эти были приняты, и в УК РСФСР включены примечания к ст. 6 и ст. 8 в редакции, предложенной Пленумом Верховного суда РСФСР. Одновременно по представлению того же пленума из УПК была исключена ст. 4-а, причем, по разъяснению указанного Пленума, прекращение дел при наличии признаков примечания к ст. 6 УК должно было производиться в порядке пункта 5 ст. 4 УПК, т. е. за отсутствием состава преступления.
Это означало, что наличие признаков, предусмотренных примечанием к ст. 6 УК, исключало состав преступления, следовательно, не только наказуемость, но и преступность деяния.
284
Большое число изменений было внесено в 1922—1925 гг. в нормы Особенной части.
Многие статьи Уголовного кодекса подвергались существенному изменению, причем менялось как место данного состава преступления в кодексе, так и элементы состава преступления. Еще в большей степени менялись санкции по отдельным видам преступления.
В последующие после издания Уголовного кодекса годы периода перехода на мирную работу по восстановлению народного хозяйства круг преступных деяний существенно изменяется. . Рядом законодательных актов признаются преступными деяния: а) которые посягают на мероприятия социалистического государства, вытекающие из задач восстановительного периода, и б) деяния, которые становятся нетерпимыми и общественно опасными с, дальнейшими успехами социалистического строительства и ростом на их основе социалистического правосознания.
Вместе с тем многие деяния, отнесенные Уголовным кодексом РСФСР 1922 г. к числу преступлений, теряют общественно опасный характер и исключаются из числа преступлений.
Прежде всего надо остановиться на том определении контрреволюционного преступления, которое было дано законом 10 июля 1923 г.[48]. Упомянутый закон отнес к числу контрреволюционных преступлений деяния, направленные как к свержению, так и подрыву или ослаблению советской власти и рабоче-крестьянского правительства, существующего на основании Конституции РСФСР. Названный закон признает контрреволюционным и такое деяние, которое,.- не будучи непосредственно направлено на свержение, подрыв или ослабление советской власти, «тем не менее, заведомо для совершившего деяние, содержит в себе покушение на основные политические или хозяйственные завоевания пролетарской революции» (ч. 2 ст. 57 УК РСФСР.).
Контрреволюционное преступление, совершаемое с эвентуальным контрреволюционным умыслом и выражающееся преимущественно в форме экономической контрреволюции — такова была одна из основных форм сопротивления классово-враждебных элементов в годы восстановительного периода. С более широким определением субъективной стороны
285
состава контрреволюционного преступления связано и существенное изменение ст. 63, в ее новой редакции, карающей экономическую контрреволюцию.
Разумеется, действия, караемые начиная с 1923 г. по ст. 63 Уголовного кодекса, были наказуемы и ранее, но не в качестве контрреволюционных преступлений. В составы некоторых других контрреволюционных преступлений также были внесены существенные изменения, отвечавшие задачам борьбы с новыми формами этих преступлений. Так, 11 ноября 1922 г. были внесены изменения в ст. 64, каравшую террористические акты, 10 июля 1923 г. включена ч. 2 ст. 63, предусматривавшая саботаж, и изменена ст. 67, каравшая активную борьбу против рабочего класса при царизме[49].
Довольно многочисленные уголовные законы признавали преступными различные попытки капиталистических элементов, пользуясь обстановкой первого периода нэпа, усилить роль частного капитала за счет ослабления социалистического сектора.
Заключение убыточных для государства договоров лицом, действующим от имени государственного учреждения или предприятия (ст. 128~а Уголовного кодекса РСФСР 1922 г., введенная законом 10 июля 1923 г.), признано тяжким преступлением, причем заключение такого договора путем стачки с контрагентом казны или с намеренным предпочтением их выгоды выгоде государства каралось наравне с экономической контрреволюцией.
Этим же законом 10 июля 1923 г. установлены суровейшие наказания за всякие другие попытки расхищения или расточения государственного имущества (ч. 2 ст. 113, ст. 110, ст. 128, ст. 180а УК РСФСР). Решительное повышение наказуемости всех видов хищения социалистической собственности должно было служить одной из мер предотвращения преступного перекачивания государственного имущества в руки частников.
Законом 10 июля 1923 г. установлена наказуемость наравне со спекуляцией сговора с целью снижения цен на публичных торгах путем намеренного опорочивания вещи и иным способом. Частные предприниматели и торговцы практиковали такой сговор, когда государственное имущество
286
продавалось и сдавалось в аренду с торгов; путем стачки частники старались получить это имущество за бесценок.
Против капиталистических же элементов была направлена новая ст. 226б УК РСФСР 1922 г., каравшая сообщение ложных сведений при регистрации торгово-промышленных предприятий.
Новые налоговые деликты были связаны с введением косвенного обложения, которое, как более легко осуществимое, составляло в первые годы восстановительного периода центр тяжести налоговой системы[50]. Законом И ноября 1922 г. в УК РСФСР вводится новая ст. 139а, предусматривающая акцизные нарушения, 10 июля 1923 г. — ст.ст. 190а и 190б, карающие нарушение пробирных правил, затем ст. 22ба, предусматривающая нарушение правил гербового сбора.
Издание закона 22 мая 1922 г. «Об основных имущественных правах граждан», устанавливавшего, в частности, право наследования, потребовало включения статьи, предусматривающей в качестве уголовного преступления сокрытие наследственного имущества.
Реорганизация Красной Армии вызвала необходимость точного определения в законе преступных деяний против воинской службы и военно-транспортной повинности, что было осуществлено введением статей 81а—81Ж. Дальнейшее укрепление революционной законности, выразившееся, в частности, в издании Уголовно-процессуального кодекса, потребовало установления наказуемости деяний, препятствующих осуществлению социалистического правосудия. Таковы: 1) уклонение свидетеля и эксперта от явки (ст. 104а, введенная 10 июля 1923 г.), 2) незаконное оглашение данных предварительного следствия или дознания (ст. 104б, введенная тем же законом), 3) уклонение от обязанностей народного заседателя (ст. 104а в ред. 25 августа 1924 г.), 4) побег с места высылки (ст. 95 в ред. 11 ноября 1922 г.).
Развитие советского торгового мореплавания вызвало необходимость определения трех видов преступных деяний: 1) подъем на морском судне советского флага без права на этот флаг, 2) незаконная покупка и продажа плавающего ,под советским флагом судна и 3) несвоевременное возвращение
287
с берега лица из экипажа советского торгового судна, стоящего в иностранном порту.
Отдельные законодательные акты признают преступными посягательства на личность, ранее не являвшиеся наказуемыми. Таковы: 1) понуждение к половой связи женщины, находящейся в материальной или иной зависимости (ст. 169а, введенная 10 июля 1923 г.), 2) неплатеж алиментов и оставление без поддержки детей (ст. 165а, введенная законом 16 октября 1924 г.), 3) изготовление, хранение и сбыт одурманивающих веществ (ст. 104д, введенная 22 декабря 1924 г.). Последнее преступление отнесено в законе к числу преступлений против порядка управления, но оно объектом своим имеет, в первую очередь, здоровье людей.
Особо важное значение имело признание неплатежа алиментов уголовным преступлением. В этом выразилось отношение Советского государства к родительской обязанности как одной из важнейших обязанностей советского гражданина; злостное ее невыполнение отныне закон стал считать не только антиморальным поступком и гражданским правонарушением, но и общественно опасным деянием. По мысли закона, преступлением является злостный неплатеж алиментов на содержание детей всеми лицами, которые обязаны уплачивать их в силу ст.ст. 107, 141, 143, 161, 163, 172, 173 Кодекса законов об актах гражданского состояния 1918 г., а не только родителями, как и всякое «сложение с себя забот об их (т. е. детей. — Н. Д.) воспитании и подготовлении к полезной деятельности»[51].
В 1923 г. в Азербайджанской ССР ив 1924 г, в РСФСР (законом 16 октября 1924 г.) вводится наказуемость общественно опасных деяний, составляющих пережитки родового быта (браки с малолетними, принуждение женщин к браку, похищение женщин, калым и др.). В УК РСФСР нормы, карающие эти преступления, образовали новую, IX главу «Бытовые преступления»[52], включенную в УК в каждой автономной республике или автономной области РСФСР в особой редакции.
Вместе с общим уточнением понятия преступления советское законодательство описываемого периода многие
288
деяния, подпадавшие ранее под признаки статей Особенной части, признало не преступными, т. е. стало считать уже не уголовным, а административным или гражданским деликтом или дисциплинарным проступком.
Введение упомянутой выше статьи 4-а УПК существенно сокращало круг преступных деяний.
Конкретные же деяния, исключенные из числа преступных, таковы:
1) Маловажные виды злоупотребления властью, превышения власти, бездействия власти и должностной халатности (закон 10 июля 1923 г.).
2) Мелкая кража на производстве.
3) Маловажные виды хулиганства.
4) Хранение огнестрельного оружия.
5) Побег из места лишения свободы.
6) Маловажные виды лесных нарушений.
7) Незаконная рыбная ловля, охота.
8) Проживание по чужому документу.
9) Самовольное оставление определенного судом или административным органом места пребывания.
10) Нарушение правил об открытии типографий.
11) Самогоноварение для личного потребления.
12) Неизвещение о заразных заболеваниях.
13) Нарушение правил об установке механических, двигателей.
14) Незаконное занятие горным промыслом.
Остановимся на нескольких из этих деяний, исключенных законом из числа преступлений.
Постановлением 2-й сессии ВЦИК X созыва 10 июля 1923 г. значительно сужена область основных должностных преступлений — злоупотребления, превышения и бездействия власти и должностной халатности.
По редакции УК 1 июня 1922 г. злоупотребление властью (ст. 105) являлось уголовным преступлением во всех случаях, когда действия, совершенные должностным лицом благодаря его служебному положению и не вызывавшиеся соображениями служебной необходимости, «повлекли за собой нарушение правильной работы учреждения или предприятия, или общественного порядка, или частных интересов отдельных граждан». Совершение тех же действий из личных видов или наступление в результате их тяжелых последствий образовывало тяжкий вид злоупотребления властью. По редакции 10 июля 1923 г. те признаки, которые ранее образовывали квалифицированный вид злоупотребления, стали конститутивным элементом самого состава злоупотребления властью. Следовательно, злоупотребление властью, совершенное без этих отягчающих обстоятельств,
289
после закона 10 июля 1923 г. рассматривалось лишь в качестве служебного проступка, влекущего дисциплинарное взыскание (ч. 2 ст. 105).
Аналогично были изложены статьи о превышении и бездействии власти и должностной халатности. Таким образом, значительная часть должностных проступков перестала быть уголовно наказуемым деянием.
Важное изменение коснулось статьи о хулиганстве (ст. 176). Сессия ВЦИК разграничила хулиганство как административный деликт и хулиганство как уголовное преступление, причем сузила само понятие хулиганства, исключив, в частности, в определении этого преступления произнесение грубой брани как признак хулиганства[53].
Не менее важное значение имело разделение лесных нарушений на: 1) являющиеся уголовным преступлением и 2) не являющиеся такими.
Народный комиссариат юстиции в своем проекте, утвержденном Президиумом ВЦИК, предлагал провести разграничение по признаку однократности (административный деликт) или повторности (уголовное преступление) совершения нарушения[54].
Сессия после долгого обсуждения вполне основательно не согласилась с установлением такого критерия, так как и при первичном нарушении (точнее, при обнаружении лесонарушителя в первый раз) лесному хозяйству может 'быть причинен весьма значительный ущерб. Сессия приняла количественный критерий[55]: лесонарушение ни сумму до 15 рублей признано административным деликтом. Этот критерий сохранился и во всех действующих советских уголовных кодексах (чч. 1 и 2 ст. 85 УК РСФСР).
Сессия исключила ответственность за побег из места заключения, совершенный при отягчающих обстоятельствах (подкоп, взлом). Объяснительная записка к проекту изменений Уголовного кодекса отмену наказуемости «побегов
290
из мест лишения свободы, совершаемых хотя бы и со взломом материальных преград, но без насилия», мотивировала тем, что кара за побег — это фактически «кара за дурное состояние мест лишения свободы и плохой надзор тюремной стражи». По мнению авторов записки, «побег невозможен, если места лишения свободы отвечают своему назначению»[56].
Эту мотивировку нельзя признать удовлетворительной. Ошибочность решения об исключении уголовной ответственности за побег путем подкопа, взлома или повреждения стен и запоров видна хотя бы из того, что менее чем через год в проекте Уголовного кодекса 1925 г. Народный комиссариат юстиции восстановил ответственность за это деяние[57].
Нет необходимости подробно останавливаться на каждом из других перечисленных выше деяний, уголовная наказуемость которых была исключена сессией ВЦИК 16 октября 1924 г. Заметим лишь, что в некоторых выступлениях на сессии и в статьях, посвященных этим изменениям уголовного Законодательства, зачастую давалось непринципиальное объяснение этих мероприятий: они мотивировались необходимостью разгрузки судебных органов. Разумеется, одни эти соображения никогда не привели бы к исключению из советского Уголовного кодекса деяний; являющихся по существу своему в данное время общественно опасными.
Если деяние является общественно опасным и в силу этого борьба с ним должна вестись мерами уголовного наказания, эти меры применялись бы независимо от того, что преследование этого деяния увеличит работу суда. Обязанность суда — бороться с преступлениями, а не устраняться от борьбы с ними..
Изменение степени опасности многих деяний приводило к существенным изменениям в санкциях статей Уголовного кодекса. Так, например, законом 11 ноября 1922 г. была значительно усилена наказуемость самогоноварения и связанных с ним преступлений.
Усиление ответственности за умышленное истребление или повреждение имущества, принадлежащего государственным и общественным учреждениям, предприятиям и организациям, осуществленное декретом ВЦИК и СНК РСФСР от
291
24 августа 1925 г.[58], характерно тем, что закон, не ограничившись простым усилением санкций, разделил нормы, карающие истребление и повреждение названного имущества и имущества отдельных лиц, отнеся при этом первые к числу преступлений против порядка управления (новая ст. 92а). По тому же пути пошло законодательство, усиливая наказуемость хищений и растрат имущества государственных и общественных учреждений, предприятий и организаций. Особенно примечательно введение новой ст. 180а УК, предусматривающей наиболее тяжкие виды хищения государственного и общественного имущества, в какой бы форме это хищение ни, осуществлялось (кража, растрата и др.).
Другое обстоятельство, которое должно быть отмечено при упоминании ст. 92а,— это включение в качестве отягчающих обстоятельств тех последствий, которые вызвало истребление или повреждение имущества, каковы, например, приостановка и перерыв производства. Закон учитывал не только непосредственный вред, выразившийся в истреблении некоторого количества материальных ценностей, но последствия, которые вызваны этим истреблением. Таким образом, незначительный сам по себе ущерб, например перерыв провода, дает основание для признания деяния квалифицированным видом преступления, караемым лишением свободы на срок до трех лет с факультативной конфискацией имущества, если это деяние вызвало вредные последствия.
Взяточничество было весьма опасным явлением с первых дней Великой Октябрьской социалистической революции. В. И. Ленин не раз указывал на необходимость неуклонной борьбы с этим преступлением. По инициативе Ленина бил издан лично им отредактированный декрет 8 мая 1918 г. о борьбе со взяточничеством. В 1921 г., когда опасность взяточничества чрезвычайно усилилась в связи с попытками капиталистических элементов путем подкупа завладеть государственными ценностями и обеспечить условия развертывания частнокапиталистических форм хозяйства в ущерб Советскому государству и социалистическому хозяйству, В. И. Ленин отнес взятку к числу трех главных врагов, с которыми надо было бороться в тот период[59].
В Уголовном кодексе 1922 г. за взяточничество были
292
установлены суровые наказания вплоть до высшей меры наказания (ст. 114 УК).
Однако к осени 1922 г. обнаружилось, что опасность взяточничества не искоренена, что необходимо усиление всех форм борьбы с ней, в частности и уголовно-правовой борьбы. Опасность взяточничества в этот период замечательно охарактеризовал в беседе с корреспондентом «Известий ВЦИК» Ф. Э. Дзержинский, тогда помимо поста Председателя ГПУ занимавший и пост Народного комиссара путей сообщения. Ф. Э. Дзержинский отметил, что, «. . .к сожалению, взяточничество на железных дорогах стало бытовым явлением... Известная всем поговорка «не подмажешь — не поедешь» в применении к транспорту, увы, является сугубой правдой». Далее Ф. Э. Дзержинский указал, что существует дикое и невероятное явление — «подкуп одними советскими органами служащих другого, в данном случае НКПС», с целью незаконного протаскивания грузов, и что «различные частные транспортные общества, выскочившие на поверхность Нэпа, основой своей работы избрали путь подкупа — взятки». В заключение Ф. Э. Дзержинский сообщил о разоблачении целой компании нэпманов-взяточников, организовавшихся в так называемое общество «Трансунион», и, заклеймив малодушных людей, отчаявшихся в успехе борьбы со взяткой, выразил твердую уверенность, что общими усилиями безусловно удастся покончить с этим злом[60].
В циркулярном письме Ф. Э. Дзержинского, как Народного комиссара путей сообщения, от 11 сентября 1922 г. весьма глубоко вскрыт классовый характер взяточничества и его особая опасность в период перехода на мирную работу по восстановлению народного хозяйства. Ф. Э. Дзержинский писал: «Мы должны отдать себе ясный отчет в том, что взятка имеет глубоко классовый характер, что она есть проявление мелкобуржуазной, частнокапиталистической стихии, направленное против самых основ ныне существующего строя. Роль и значение взятки в пролетарском государстве и при царизме далеко не одинаковы. Если раньше она была общепризнанным и неизбежным явлением, одним из видов налога в пользу царского чиновничества, необходимым дополнением к установленному окладу жалования, вытекала из самой природы помещичьего государства, которое
293
рое приличия ради прикрывалось лишь видимостью «законов» против взятки, то теперь, наоборот, взятка противна всей сущности пролетарского государства, целиком направлена против него, является средством полнейшей дезорганизации государственного хозяйственного аппарата, переводом весьма солидных материальных ресурсов рабоче-крестьянской казны в «честный» карман спекулянтов.
В самом деле, разве не «кормлением» паразитов является, например, тот факт, что некоторые государственные тресты отпускают крупные суммы на проталкивание своих грузов на путях сообщения, тем самым развращая железнодорожников, и разве эти средства не могли бы быть израсходованы на прямые производительные нужды самих этих трестов или в крайнем случае переданы НКПС на предмет скорейшего упорядочения дела перевозок».
Далее, в письме приводится ряд случаев крупнейшего взяточничества, результатом которого было нанесение тяжкого ущерба государству и огромная выгода для частнокапиталистических элементов. В заключение, отметив, что «Партия и Советская власть заняты сейчас вопросом о мобилизации всех сил и средств для преодоления взяточничества во всех областях хозяйственной жизни Республики», письмо призывает работников транспорта к борьбе со взяткой и причинами, ее вызывающими, и дает конкретные указания о видах и формах этой борьбы[61].
Коммунистическая партия и Советское государство провели осенью же 1922 г. комплекс разносторонних энергичных мероприятий по борьбе со взяточничеством, учитывая повышенную опасность этого преступления. В числе этих мероприятий было осуществлено проведение специальной кампании по борьбе со взяточничеством и дальнейшее усиление кары за взяточничество и связанные с ним преступления. Декретом ВЦИК от 9 октября 1922 г.[62], изменившим ст. 114 и введшим новую ст. 114а, наказание за неквалифицированный вид взяточничества было установлено в виде лишения свободы на срок не ниже одного года с факультативной конфискацией имущества. За квалифицированные виды взяточничества наказание- — лишение свободы на срок не ниже трех лет, а при особо отягчающих обстоятельствах -
294
расстрел с конфискацией имущества. За дачу взятки и посредничество во взяточничестве установлены были в принципе те же наказания, что и за получение взятки.
[1] Материалы НКЮ, вып. VII, стр. 42
[2] Бюллетень 3-й сессии ВЦИК IX созыва, № 3, стр. 37.
[3] Уголовный кодекс РСФСР, М., 1922 г., проект Народного комиссариата юстиции.
[4] Бюллетень 3-й сессии ВЦИК IX созыва. № 3.
[5] Сталин, Вопросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 508.
[6] Там же стр. 394.
[7] В своем докладе на сессии ВЦИК Д. И. Курский, в частности, отмечал, что при классификации, принятой первым проектом HKЮ. неизвестно, куда, например, может быть отнесено убийство.
[8] Так, в УК РСФСР 1922 г., с изменениями по 1925г., из 35 статей, предусматривающих преступления против порядка управления, 20 статей содержали или для основного, или для квалифицированного вида преступления санкцию — с указанием низшего предела лишения свободы. При этом наряду с тяжкими преступлениями, отнесенными затем в 1927 г. к числу государственных преступлений общесоюзным уголовным законодательством, названную санкцию содержали и статьи, предусматривающие повторный или упорный неплатеж налогов или уклонение от повинностей (ст. 79), сопротивление власти без отягчающих обстоятельств и оскорбление представителей власти (ч. 2 ст. 86 и ст. 88), самовольное присвоение власти должностного лица (ст. 91), похищение документов (ст. 92), освобождение и побег арестованного (ст. ст. 94, 95). Из 15 статей о должностных преступлениях такая же санкция содержалась в 13 статьях. Из 19 статей о хозяйственных преступлениях 'указанная санкция содержалась в 16 статьях.
[9] Уголовный кодекс РСФСР, проект Народного комиссариата юстиции, М., 1922.
[10] Докладчик комиссии, выделенный сессией, объяснил следующим образом решение комиссии: «В комиссии пришли к заключению, чти в настоящее время было бы еще нецелесообразно введение только судебной репрессии за мелкие правонарушения» (Бюллетень 3-й сессии ВЦИК IX созыва, № 10, стр. 4).
[11] Д. И. Курский, докладывая сессии ВЦИК проект Уголовного кодекса, говорил: «Прежде всего Кодекс этот формулировал основное явление, с которым он борется, — преступление. Он -определяет преступления как явления, опасные для того строя, который мы защищаем». (Бюллетень 3-й сессии ВЦИК IX созыва, № 3, стр. 27).
[12] Материалы НК.Ю, вып. XI—XII, стр. 81.
[13] Материалы НКЮ, вып. X, стр. 46 и сл.
[14] Материалы НКЮ, вып. X, стр. 80.
[15] Там же, стр. 81.
[16] Там же, Приложения, стр. 3.
[17] «Ст. 6. При выборке рода и меры репрессии судьи руководствуются, прежде всего, степенью опасности преступника для общежития, т. е. установленной судом степенью вероятности совершения преступником новых правонарушений, так называемым опасным или антисоциальным состоянием его». Одним из источников опасного состояния признавалась врожденная ненормальность (ст. 9).
[18] Материалы НКЮ, вып. VII.
[19] «Вестник советской юстиции на Украине», 1922 г., № 2, стр. 72—73.
[20] СУ РСФСР 1923 г. № 48.
[21] «Стадия осуществления намерения совершающего преступление сама по себе не влияет на меру репрессии, которая определяется степенью опасности преступника» (ст. 20 «Руководящих начал»).
[22] Материалы НКЮ, вып. XI—XII, стр. 74.
[23] Там же.
[24] Там же, стр. 81.
[25] СУ 1921 г. № 49.
[26] СУ 1921 г. № 62.
[27] Материалы НКЮ, вып. X, стр. 47—53.
[28] Собрание циркуляров Пленума Верховного трибунала ВЦИК «а 1921 г., издание Верховного трибунала, М., 1921.
[29] Проект УК РСФСР 1921 г., выработанный Народным комиссариатом юстиции, делил преступления против жизни, здоровья и достоинства личности на десять видов. Кроме видов, известных УК РСФСР 1922 г., в проекте были такие виды этих преступлений: содействие самоубийству, незаконное лишение свободы, угрозы, ложный донос и лжесвидетельство. Телесное повреждение и насилие составляли два различных вида. Половые преступления именовались «преступлениями в области половой нравственности»
[30] Ленин, Соч., т. XXVII, стр. 143.
[31] Уголовный кодекс РСФСР, Проект Народного комиссариата юстиции, М., 1922 г.
[32] «Известия ВЦИК», № 69 от 26 марта, № 76 от 4 апреля, № 81 от 11 апреля 1922 г. В материалах печати указывалось, что «приговор трибунала должен явиться первым прецедентом по делам указанной категории и предметным уроком для многих».
[33] Постановление ВЦИК излагается по заметке в «Известиях ВЦИК» от 11 апреля 1922 г., № 81.
[34] См. Ленин, Соч.. т. XXVII. стр. 296—297.
[35] Бюллетень 3-й сессии ВЦИК IX созыва, № 8.
[36] СУ УССР 1919 г. № 9, ст. 114.
[37] См. М. М. Исаев, Особенная часть советского уголовного права, 1930, М., стр. 196—197.
[38] СУ 1922 г. № 72—73.
[39] СУ 1923 г. № 48.
[40] СУ 1922 г. № 72—73.
[41] СУ 1924 г. № 70.
[42] СУ 1922 г. № 47, 58.
[43] СУ РСФСР 1925 г. № 9, ст. 68.
[44] Там же.
[45] Это отметил и доклад о работе УКК Верховного суда РСФСР за 1925 г.: «С вопросом о наличии или отсутствии в действиях лица состава преступления тесно связан вопрос о принципах применения ст. 4а УПК, — статьи, которая по сво1й сущности скорее является нормой материального, чем процессуального права» («Еженедельник советской юстиции», 1927, № 2). Последующее включение материально-правовой части нормы ст. 4—а УПК в УК РСФСр подтверждает этот вывод УКК Верховного суда.
[46] Сборник циркуляров и важнейших разъяснений Пленума Верховного суда РСФСР, январь 1925 г. — май 1926 г., М., 1927, стр. 14—16.
[47] См. там же
[48] СУ 1923 г. № 48.
[49] Изложение и анализ изменений общего определения контрреволюционного преступления и отдельных составов этих преступлений см. в книге А. А. Герцензона и других авторов, Государственные преступления, М., 1938 г.
[50] См резолюцию XI съезда РКП(б) «О финансовой политике», ВКП(б) в решениях съездов, конференций и пленумов ЦК, ч. I, ОГИЗ, 1940, стр. 427.
[51] Объяснительная записка к изменениям и дополнениям Уголовного кодекса РСФСР, ЕСЮ, 1924 г., № 35—36.
[52] См. СУ РСФСР 1924 г. № 79; 1925 г. № 29, № 70.
[53] Ср. проект изменений статьи 176 в объяснительной записке к изменениям и дополнениям Уголовного кодекса РСФСР (ЕСЮ 1924 г. № 35—36) и доклад комиссии на 2-й сессии -ВЦИК XI созыва. Бюллетень, стр. 434).
[54] ЕСЮ, 1924 г. № 35-36.
[55] Докладчик комиссии, излагая на сессии ВЦИК 16 октября 1924 г. изменение, внесенное комиссией в ст. 99 УК, говорил: «Основным в нем является то, что внесен признак стоимости, который сразу дает возможность провести грань между мелкими и крупными правонарушениями» (Бюллетень 2-й сессии ВЦИК XI созыва, стр. 433).
[56] Объяснительная записка, ЕСЮ, 1924, № 35—36.
[57] Проект Уголовного кодекса РСФСР с объяснительной к нему запиской, М., 1925, стр. 7 (объяснительная записка) и 64.
[58] СУ 1925 г. № 58.
[59] См. Ленин, Соч., т. XXVII, стр. 51.
[60] См. беседу Ф. Э. Дзержинского с корреспондентом «Известий» — («Известия ВЦИК» от 3 октября 1922 г., № 222 (1661).
[61] См. «Известия ВЦИК» от 6 октября 1922 г., № 225 (1664).
[62] СУ РСФСР 1922 г. № 63.
<< Назад Содержание Вперед >>
Уголовное право
ИСТОРИЯ СОВЕТСКОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА. А.А. Герцензон, Ш.С. Грингауз, Н.Д. Дурманов, М.М. Исаев, Б.С. Утевский. Издание 1947 г. Allpravo.ru. - 2003.
<< Назад Содержание Вперед >>
ГЛАВА X. ОСОБЕННОСТИ ПЕРВЫХ УГОЛОВНЫХ КОДЕКСОВ ДРУГИХ СОВЕТСКИХ РЕСПУБЛИК
I
В подготовке Уголовного кодекса РСФСР 1922 г. приняли деятельное участие работники юстиции не только РСФСР, но и других советских республик[1], тогда еще не объединившихся в Союз Советских Социалистических Республик. Вполне понятно, что в момент выполнения этой огромной задачи — создания первого Уголовного кодекса социалистического государства — все внимание было сосредоточено на тех нормах, которые являются общими для всего социалистического уголовного права, а не на тех различиях, которые вызываются особенностями отдельных советских республик.
Характерно поэтому, что содержание норм уголовных кодексов 1922 г. в общем совпадает во всех советских республиках. Лишь через несколько лет, когда единые в общем нормы советских уголовных кодексов были твердо усвоены и судебно-прокурорскими органами и гражданами, появляются в значительном числе нормы, специфические для отдельных советских республик, при незыблемом единстве основных положений отличающиеся в частных вопросах от норм других союзных республик.
Обязательным этапом для создания различных уголовных кодексов союзных республик было создание по существу почти одинакового во всех советских республиках уголовного законодательства на базе Уголовного кодекса РСФСР 1922 г.
Первый Всеукраинский съезд деятелей юстиции, состоявшийся 19—23 января 1922 г., в резолюции по вопросу «О задачах
295
советской юстиции, в связи с новой экономической политикой» заявил: «Необходимо распространить на территории УССР, в целях единства карательной политики, общий с РСФСР уголовный кодекс, единый для всех судов, проект которого уже разработан на следующих началах в системе кодекса: 1) Общая часть, 2) разделы о государственных преступлениях, об имущественных преступлениях, о подделке денежных знаков, о должностных преступлениях, о преступлениях против отделения церкви от государства, о преступлениях против жизни, здоровья и достоинства личности, с точным определением (дефиниция) содержания перечисленных преступных деяний применительно к современным условиям и на основе практики революционных судов.
В отношении установления санкций уголовных норм по перечисленным преступлениям проводится разделение их на две категории: 1) направленные против пережитков дореволюционной эпохи (например, кража); 2) направленные против порядка управления и общественных отношений, установленных советской властью.
Для преступлений первой категории устанавливается тот предел, который суд не должен превышать, а для второй категории тот предел, который суд не должен понижать при определении меры наказания.
Право суда отступать от указанных норм предположено лишь в исключительных случаях»[2].
Вслед за этой резолюцией IV Всероссийский съезд деятелей советской юстиции в своей резолюции по вопросу об Уголовном кодексе указал: «Как выявление единства экономических и политических задач и братской солидарности всех республик, входящих в состав федерации РСФСР, Уголовный кодекс должен быть единым для всей Советской территории»[3].
Постановление 3-й сессии Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета IX созыва от 24 мая 1922 г. о введении в действие Уголовного кодекса РСФСР гласило: «Президиуму Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета поручается ввести в действие настоящий кодекс на территории союзных советских республик в надлежащем порядке».
296
Во всех советских республиках Уголовный кодекс был введен путем законодательного акта, изданного законодательными органами данной республики, причем в Украинской ССР, Грузинской ССР, Азербайджанской ССР, Армянской ССР кодекс получил наименование кодекса данной республики.
II
Уголовный кодекс Украинской ССР был утвержден Всеукраинским Центральным Исполнительным Комитетом 23 августа 1922 г. и введен в действие с 15 сентября 1922 г. Во вводной статье закона о введении Уголовного кодекса в действие ВУЦИК указал, что это объединение в Уголовный кодекс всех карательных постановлений произведено «для ограждения рабоче-крестьянского государства и революционного правопорядка от его нарушителей и общественно опасных элементов и для установления твердых основ революционного правосознания»[4].
ВУЦИК заявил при этом, что он принимает «в целях установления единства уголовного законодательства советских республик за основу Уголовный кодекс РСФСР».
Законодательные органы УССР сохранили одинаковую с Уголовным кодексом РСФСР нумерацию и содержание статей в УК УССР. В силу ст. 3 вводного закона действие УК УССР, так же как и УК РСФСР, было распространено на преступления, совершенные до его издания.
Вводный закон к УК УССР в отличие от УК РСФСР, полностью отменившего действие всех ранее изданных уголовно-правовых норм, сохранил действие 11 законов (ст. 2). При этом соответствующие упомянутым законам уголовно-правовые нормы были включены в Особенную часть Уголовного кодекса УССР в виде самостоятельных статей с особой нумерацией (791, 1252 и т. д.), дававшей возможность сохранить единую с УК РСФСР нумерацию кодекса.
Уголовный кодекс УССР специально определил наказуемость воспрепятствования в посещении школы лицу, обязанному изучать грамоту (ст. 79), совершения запрещенных сделок с недвижимостью, домостроениями и ценными бумагами (ст. 1391), нарушения противопожарных мероприятий (ст. 217), правил, охраняющих народное здравие, наказуемость открытия товариществ или обществ с нарушением
297
установленного порядка, в частности, ранее регистрации их.
По законодательству РСФСР, перечисленные деяния в большинстве признавались административными деликтами.
В главу о нарушениях правил об отделении церкви от государства УК УССР 1922 г. было включено пять статей, предусматривавших, в качестве преступных деяний, не упоминаемые в кодексе РСФСР: 1) совершение служителями культов религиозных обрядов (крещение, обрезание, венчание, похороны) до регистрации соответственного акта гражданского состояния (рождения, брака, смерти — ст. 1231), 2) .принуждение к исполнению религиозных обрядов, 3) препятствование погребению в черте кладбища по обрядам гражданских похорон (ст. 1252), 4) непредставление установленной отчетности о церковном имуществе, 5) сокрытие церковного имущества (ст. 1254). Последние два деяния и в РСФСР являлись преступными, так как охватывались статьями о присвоении имущества и непредставлении установленных сведений. Что же 'касается признания преступными первых из перечисленных деяний, то, очевидно, оно было вызвано более сложной обстановкой осуществления декрета об отделении церкви от государства на Украине, где советская власть окончательно была установлена значительно позднее.
Изменения Уголовного кодекса УССР в 1922—1925 гг. в общем воспроизводили изменения, вносимые в Уголовный кодекс РСФСР. Надо отметить следующие особенности УК УССР. В ст. 40 УК УССР сохранилось в качестве вида поражения прав лишение ряда гражданских прав, которое в УК РСФСР было включено на очень короткое время и затем исключено из числа видов поражения прав.
В 1925 г.[5] была введена новая ст. 511, установившая порядок и сроки замены лишения свободы со строгой изоляцией лишением свободы без строгой изоляции. Тем же законом установлено в качестве минимума отбытие одной трети наказания как обстоятельство, дающее основание для возбуждения ходатайства об условно-досрочном освобождении (ст. 55 УК). Эта норма явилась воспроизведением статьи «Основных начал». УК РСФСР сохранил в этих случаях в качестве минимума отбытие половины срока наказания.
В Особенную часть были включены некоторые нормы, не имевшие существенного значения, — о наказуемости несдачи
298
архивных материалов (ст. 1021
), наказуемости неисполнения частными лицами и обществами требований закона о публикации отчетов и других материалов (ст. 1032
).
III
В Белорусской ССР постановлением 3-й сессии ЦИК БССР от 24 июня 1922 г. действие Уголовного кодекса РСФСР 1922 г. было с 1 июля 1922 г. распространено на всю территорию БССР без всякого изменения текста кодекса[6]. УК не получил наименования Уголовного кодекса БССР и в законодательных актах БССР долго именовался просто как Уголовный кодекс без указания республики. Изменения Уголовного кодекса РСФСР в первые годы его действия целиком переносились в УК, действовавший на территории БССР. Так, сессия Центрального Исполнительного Комитета БССР приняла 26 июля 1923 г. постановление о распространении на Белоруссию принятых 2-й сессией Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета изменений и дополнений Уголовного кодекса.
Общесоюзное уголовное законодательство вскоре после вступления его в действие включалось в Уголовный кодекс. Так, нормы постановления Президиума ЦИК СССР от 14 августа 1925 г. об уголовной ответственности за шпионаж были включены ЦИК БССР в Уголовный кодекс законом от 9 октября 1925 г.[7]
Еще ранее, законом 12 июня 1925 г. было включено в Уголовный кодекс Общесоюзное положение о воинских преступлениях от 31 октября 1924 г.[8]
В 1925 г. была, переработана в соответствии с «Основными началами уголовного законодательства СССР и союзных республик» вся Общая часть Уголовного кодекса. 2-я сессия ЦИК БССР VII созыва в основном утвердила новую редакцию Общей части УК и поручила Президиуму ЦИК окончательно отредактировать и опубликовать новую редакцию. Однако это постановление не было осуществлено. Разработанный проект послужил основой для подготовки проекта Уголовного кодекса БССР 1928 г.[9]
299
IV
Уголовный кодекс Грузинской ССР 1922 г. был введен в действие на всей территории Грузинской ССР, Аджарской АССР, Юго-Осетинской автономной области и союзной с Грузией (в то время) Абхазской ССР постановлениями Всегрузинского Центрального Исполнительного Комитета от 9 ноября 1922 г. и 23 ноября 1922 г. Постановлением от 9 ноября Уголовный кодекс вводился в действие с 15 ноября 1922 г., постановлением от 23 ноября введение УК в действие 'было отсрочено до 5 декабря 1922 г.
В отличие от Уголовного кодекса РСФСР УК Грузинской ССР установил наказуемость кровосмешения, под которым понимается «половое сношение с восходящими или нисходящими родственниками или боковыми родственниками в тех степенях родства, в которых законом воспрещено вступление в брак» (ст. 175). Кровосмешение каралось лишением свободы на срок до трех лет.
Наказуемость кровосмешения сохранил и действующий Уголовный кодекс Грузинской ССР 1928 г.
В числе видов квалифицированного убийства предусмотрено убийство из засады (пункт «е» ст. 146). В определении квалифицированной кражи (пункт «б» ст. 187) дано не воспроизведенное другими советскими уголовными кодексами представляющее интерес для науки определение специального рецидива при краже. Кража считалась квалифицированной, если она совершена после отбытия уже однажды наказания по суду за кражу, грабеж, разбой, вымогательство или мошенничество. Таким образом, в основу понятия специального рецидива было положено совершение не тождественного, а однородного в широком смысле слова преступления.
УК Грузинской ССР установил пониженный в сравнении с УК других советских республик минимальный возраст уголовной ответственности—13 лет (ст. 13). Этот минимальный возраст был воспроизведен и в нормах УК 1928 г. В нескольких составах преступлений в сравнении с УК РСФСР внесены существенные изменения.
Изменения УК Грузинской ССР в 1922—1924 гг., как правило, явились воспроизведением изменений УК РСФСР 1922 г.
Вместе с тем законодательными органами Грузинской ССР по собственной инициативе введено несколько новелл.
300
Законом 16 июня 1925 г.[10] была специально определена наказуемость похищения женщин. Это деяние было отнесено к числу преступлений против личности, а в системе последних включено в раздел 2 — «Телесные повреждения и насилия над личностью». Новые ст.ст. 1661
и 1662
гласили: Ст. 1661
. «Похищение женщины, не состоящей в замужестве, без ее на то согласия, с целью вступления с ней в брак, влечет за собой лишение свободы до трех лет».
Ст. 1662
. «Похищение женщины без ее на то согласия, с целью вступления с нею в половую связь, влечет за собой лишение свободы до пяти лет.
Похищение с той же целью не достигшей брачного совершеннолетия, независимо от того, последовало ли на то ее согласие или нет, влечет за собой лишение свободы до восьми лет».
Обращает на себя внимание точность юридических определений этих статей в сравнении с соответствующими статьями УК Азербайджанской ССР и главы IX УК РСФСР 1922 г. Цитированные статьи дифференцируют ответственность за похищение как замужней, так и незамужней женщины.
Законодатель, видимо, сознательно избегал в этих случаях употребления термина «против воли», заменяя его термином «без ее согласия». Таким образом, отсутствие состава преступления могло доказываться не ссылкой на отсутствие возражений со стороны женщины (которых могло и не быть со стороны испуганной обстановкой женщины), но лишь ссылкой на прямое выражение добровольного согласия на, похищение.
Вполне основательно закон не придал юридического значения согласию похищенной, не достигшей брачного возраста.
Законом 28 апреля 1924 г.[11] была введена наказуемость . педерастии как добровольной со стороны пассивного субъекта, так и насильственной. По смыслу ст. 1711
УК, введенной этим законом, под педерастией следовало понимать только мужеложство, т. е. противоестественное половое сношение мужчины с мужчиной, в отличие от УК Азербайджанской ССР, расширившего понятие педерастии.
301
Постановлением Центрального Исполнительного Комитета ССР Абхазии от 1 апреля 1925 г. с 1 апреля 1925 г. был введен в действие на территории ССР Абхазии Уголовный кодекс; ССР Абхазии. Этот уголовный кодекс, действовавший до введения в действие УК Грузинской ССР 1928 г., который был распространен и на Абхазскую АССР, по общему правилу, воспроизводил нумерацию и содержание статей УК Грузинской ССР 1922 г. Однако в нем имелись и отличия. В частности, часть 4 ст. 166а допускала возможность примирения сторон при покушении на похищение незамужней женщины, не доведенном до конца по собственному побуждению покушавшегося.
Ст. 166б карала похищение женщины или девицы, «совершенное при исключительных условиях и обстоятельствах, могущих вызвать общественное возмущение или волнение широких слоев населения», высшей мерой наказания. Под педерастией (ст. 171а) УК Абхазской ССР, видимо, понимал противоестественное совокупление мужчины с мужчиной.
Ст. 146а специально предусматривалось убийство, совершенное из побуждений кровной мести, каравшееся при особо отягчающих обстоятельствах высшей мерой наказания. Ст. 146б карала умышленное убийство работников редакций, рабочих или сельских корреспондентов повременных изданий, если эти убийства были совершены из мести к убитому за разоблачение в печати. Санкция — лишение свободы на срок не ниже восьми лет со строгой изоляцией, а при отягчающих вину обстоятельствах — высшая мера наказания. После издания разъяснений Пленума Верховного суда РСФСР это деяние повсеместно стало рассматриваться в теории и судебной практике как контрреволюционное преступление.
После издания УК Абхазской ССР 1925 г. действие Уголовного кодекса Грузинской ССР 1922 г. уже не распространялось на территорию Абхазии.
Грузинская ССР — первая из всех союзных республик пересмотрела свой Уголовный кодекс, приведя его в соответствие с общесоюзным уголовным законодательством.
Постановлением Всегрузинского Центрального Исполнительного Комитета от 6 октября 1925 г.[12] была отменена вся Общая часть действующего Уголовного кодекса и введена
302
в действие новая редакция Общей части УК, целиком построенная на нормах «Основных начал» уголовного законодательства СССР и союзных республик 1924 г.
V
В Азербайджанской ССР Уголовный кодекс, принятый 2-й сессией ЦИК в конце 1922 г., был введен в действие постановлением Азербайджанского ЦИК от 27 января 1923 г.[13] — с 1 февраля 1923 г., т. е. позже, чем к других советских республиках. Нумерация статей, нормы Общей части и диспозиции статей Особенной части УК Азербайджанской ССР совпадали со статьями УК РСФСР 1922 г. Однако санкции по некоторым статьям были более суровыми, чем в УК РСФСР. Так, УК Азербайджанской ССР предусматривал при особо отягчающих обстоятельствах высшую меру наказания (расстрел) за умышленное убийство (ст. 142), растление малолетних (ст. 167).
В 1924—1925 гг. в УК Азербайджанской ССР были внесены почти все изменения, включенные в эти же годы в УК РСФСР.
Помимо того, законодательные органы Азербайджанской ССР самостоятельно включили в Уголовный кодекс наибольшее число новелл в сравнении о другими союзными республиками.
Общая часть УК законом 19 января 1924г.[14] была пополнена ст. 301
, установившей принцип сложения наказания в случае совершения нового преступления после вынесения приговора за прежнее преступление, но до отбытия наказания.
Этот принцип впоследствии был усвоен многими уголовными кодексами, и в настоящее время соответствующие нормы действуют в шести союзных республиках.
По инициативе законодательных органов АзССР значительно пополнены разделы о преступлениях против порядка управления, против личности и имущественных. В главу о преступлениях против порядка управления включена новая ст. 91а, карающая незаконное ношение форменной одежды и знаков различия, присвоенных Красной Армии, войскам ГПУ, милиции, лесной и таможенной страже,
303
а также формы или отличительных знаков других советских учреждений.
Это деяние вообще предусматривалось лишь в немногих УК советских республик.
Вторая часть ст. 91а карала лишением свободы до двух лет незаконное ношение форменной одежды или отличительных знаков с целью совершения какого-либо преступления. Поскольку приготовление по УК 1922 г. не каралось, это деяние справедливо рассматривалось как преступление.
В число преступлений в области половых отношений законом 26 июня 1923 г.[15] включена педерастия (ст.ст. 1671 и 1672 УК АзССР) как добровольная, так и насильственная.
В отличие от УК других республик, каравших педерастию, УК Азербайджанской ССР весьма широко определяет состав этого 'преступления.
В статьях об имущественных преступлениях заслуживает внимания определение кражи, которым охватывается не только кража вещи, но и похищение поливной воды из оросительных канав и водных амбаров. Обращает на себя внимание точность определения простой кражи, в которое, в отличие от УК других республик, включен и негативный признак — отсутствие перечисленных в других пунктах статьи квалифицирующих обстоятельств (ст. 180 п. «а»).
В числе квалифицирующих кражу обстоятельств значились совершение кражи о устранением преград или запоров, препятствующих доступу во двор здания или иное помещение или хранилище, совершение кражи лицом, запасшимся оружием или орудием для нападения или защиты, совершение кражи из разрытой или поврежденной с этой целью могилы (пункт «б» ст. 180). Большинство из этих квалифицирующих признаков не упоминалось в УК Других союзных республик.
Законом 15 ноября 1924 г.[16] специально предусмотрено (ст. 197а) умышленное повреждение имущества транспорта или связи, могущее нарушить правильное функционирование последних, и умышленное повреждение оборонительных сооружений, не содержащее признаков контрреволюционного преступления.
304
Особенно следует отметить вторую часть этой статьи, предусматривающую неосторожное повреждение этого имущества. Такая норма и в настоящее время известна только УК Азербайджанской ССР и Узбекской ССР.
Большую группу представляют преступления, составляющие пережитки патриархально-феодальных отношений. Наказуемость этих деяний устанавливается начиная с 1923 г:[17], т. е. значительно раньше, чем в РСФСР. Введением ст. 215а устанавливается наказуемость не только приготовления и продажи опиума и гашиша и содержание притонов для их потребления, но и самого курения опиума. В отличие от УК РСФСР и позднейших УК Узбекской ССР 1926 г. и Грузинской ССР 1928 г. в Уголовном кодексе АзССР преступления, составляющие пережитки патриархально-феодальных отношений, не выделяются в отдельную главу, а соответственно объекту включаются в другие главы Особенной части.
В УК Азербайджанской ССР к числу преступлений против порядка управления были отнесены следующие деяния, направленные против раскрепощения женщин:
1) Многоженство и многомужество (ст. 96а),
2) Вступление в брак с; лицом, не достигшим брачного возраста (ст. 96б).
К числу преступлений против личности отнесены:
1) Убийство из кровной вражды (ст. 142а). В санкции при наличии особо отягчающих обстоятельств предусматривался расстрел.
2) Убийство женщины в связи с раскрепощением (ст. 142б). В санкции предусматривался при наличии особо отягчающих обстоятельств: расстрел.
3) Принуждение женщин к вступлению в брак против воли (ст. 159а).
4) Похищение женщины с целью вступления в брак (ст. 159б).
5) Продажа и покупка женщины (ст. 159В).
6) Похищение женщины для продажи или помещения в притоны разврата (ст. 159Г). В санкции при наличии отягчающих обстоятельств предусматривался расстрел.
Таким образом, в 1922—1925 гг. уголовное законодательство Азербайджанской ССР наиболее полно из всех
305
союзных республик в то время предусмотрело деяния, посягающие на фактическое раскрепощение женщины.
Эти нормы уголовного, законодательства АзССР в дальнейшем, видимо, оказали влияние на разработку УК Узбекской ССР 1926 г, и УК Грузинской ССР 1928 г.
[1] На IV Всероссийском съезде деятелей советской юстиции 26—30 января 1922 г. были представлены 51 губерния, 9 автономных областей и 11 советских республик (Материалы НКЮ, вып. XIV—XV, стр. 14).
[2] Резолюции, принятые I Всеукраинским съездом деятелей юстиции, «Вестник советской юстиции», 1942 г., № 2, стр. 56—57.
[3] «Вестник советской юстиции на Украине», № 2, стр. 143.
[4] СУ УССР 1922 г. № 23,.
[5] СУ УССР 1925 г. № 29, ст. .175.
[6] СУ БССР 1922 г. № 5, ст. 80.
[7] СУ БССР 1925 г. № 36, ст. 330.
[8] СУ БССР 1925 г. № 3, ст. 280.
[9] СУ БССР 1925 г. № 47, ст. 371.
[10] СУ ССР Грузии 1925 г. № 1, ст. 33.
[11] СУ ССР Грузии 1924 г. № 1, ст. 23.
[12] СУ ССР Грузии 1925 г. № 3, ст.
[13] СУ Азербайджанской ССР 1923 г. № 2 ст. 86.
[14] СУ Азербайджанской ССР 1924 г. № 2, ст. 38.
[15] СУ Азербайджанской ССР 1923 г. № 7, ст. 295.
[16] СУ Азербайджанской ССР 1924 г. № 12, ст. 308.
[17] Закон 16 июня 1923 г (СУ Азербайджанской ССР № 7, ст. 29), 15 ноября 1924 г. (СУ Азербайджанской ССР № 12, ст. 308).
<< Назад Содержание Вперед >>
Уголовное право
ИСТОРИЯ СОВЕТСКОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА. А.А. Герцензон, Ш.С. Грингауз, Н.Д. Дурманов, М.М. Исаев, Б.С. Утевский. Издание 1947 г. Allpravo.ru. - 2003.
<< Назад Содержание Вперед >>
ГЛABA XI. ВОЗНИКНОВЕНИЕ И ПРИНЦИПИАЛЬНЫЕ ОСНОВАНИЯ ОБЩЕСОЮЗНОГО СОВЕТСКОГО УГОЛОВНОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА
I
До образования СССР уголовное законодательство создавалось самостоятельно каждой советской социалистической республикой.
В силу основных законов советских республик издание норм, определяющих уголовную ответственность, относилось к компетенции высших органов государственной власти советских республик, чем обеспечивалось в этих республиках единство определения преступных и наказуемых деяний и единство осуществления социалистического правосудия по уголовным делам. Местным органам государственной власти не было предоставлено право издания постановлений уголовно-правового характера.
Первая советская конституция — Конституция РСФСР 1918 г. — отнесла к ведению Всероссийского съезда Советов и Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, в числе других вопросов общегосударственного значения,, «общегосударственное законодательство, судоустройство и судопроизводство, гражданское, уголовное законодательство и пр.» (п. «о» ст. 49)[1]. Конституция УССР 10 марта 1919 г. к числу вопросов общегосударственного значения, подлежащих ведению центральной советской власти на Украине, отнесла гражданское, уголовное и процессуальное законодательство (п. «е» ст. 6)[2].
Из смысла ст. 49 Конституции РСФСР 1918 г. следовало, что автономные республики РСФСР не могли самостоятельно осуществлять уголовное законодательство. Постановление
306
ВЦИК о введении в действие Уголовного кодекса 1922 г. специально формулировало этот принцип, указав, что изменения или дополнения Уголовного кодекса, вызываемые местными бытовыми условиями, вводятся в жизнь лишь постановлениями отдельных центральных исполнительных комитетов по утверждении ВЦИК. В отдельных автономных республиках законодательными органами этих республик издавались порою постановления уголовно-правового характера или же постановления, содержавшие указания на квалификацию определенных деяний по тем или иным статьям действовавшего тогда Уголовного кодекса РСФСР, однако такое законодательство имело место лишь в виде исключения.
Так, постановлениями СНК Башкирской АССР 1923 г. были даны указания о квалификации некоторых деяний по определенным статьям Уголовного кодекса РСФСР, в частности о квалификации применительно к ст. 180 УК РСФСР 1922 г. укрывательства похищенных телеграфных проводов[3]. Постановлением ЦИК и СНК Бурят-Монгольской АССР 7 апреля 1928 г. определена ответственность по статьям УК РСФСР за нарушение правил охоты, в частности указано и на применение аналогии[4]. В приведенных случаях автономные республики не создавали новых норм уголовного закона, а давали лишь толкование действовавшему УК РСФСР.
ЦИК и СНК Дагестанской АССР в течение некоторого времени особыми постановлениями вводили в действие на территории Дагестанской АССР статьи Уголовного кодекса РСФСР, вновь изданные или измененные в установленном порядке законодательными органами РСФСР. Так, например, постановлением от 14 февраля 1924 г. введено в действие постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 9 января 1924 г. об изменении ст.ст. 140, 140а, 140б УК РСФСР[5]. Такая практика была неправильной, так как уголовные законы РСФСР получили силу на всей территории РСФСР после опубликования их законодательными органами РСФСР и не требовали дополнительно введения их в действие на территории автономных республик. Постановлением ЦИК и СНК Дагестанской АССР от 7 марта 1926 г.
307
введены в действие новые нормы уголовного закона, карающие сопротивление фактическому раскрепощению женщины[6]. Однако инструкцией НКЮ Дагестанской АССР по применению закона 7 марта 1926 г. указано, что статьи УК, упомянутые в законе, введенные ВЦИК в действие в ряде других автономных республик, но не введенные в Дагестанской АССР, должны применяться только по аналогии[7].
Постановлением 3-й сессии ЦИК Киргизской (впоследствии Казахской) АССР II созыва «Об изменениях и дополнениях Уголовного кодекса РСФСР и о введении его в действие на территории КАССР» от 13 июля 1922 г. Уголовный кодекс РСФСР введен в действие на территории КАССР с 1 июня 1922 г., причем кодекс дополнен новой главой, IX — «Нарушения запретов куна, бариты (барачты), калыма, принуждения женщин к супружеству у киргиз КАССР», которая также была введена в действие с 1 июня 1922 г.[8] Однако поскольку такое самостоятельное, без санкции ВЦИК, дополнение Уголовного кодекса РСФСР противоречило закону о введении в действие Уголовного кодекса РСФСР, очевидно, введение в действие главы IX было затем приостановлено. Так, циркуляр НКЮ КАССР упоминает, что вопрос представлен на утверждение ВЦИК и впредь до утверждения и опубликования закона ВЦИК вопрос об ответственности за прием и уплату калыма надо оставлять открытым[9]. Глава IX УК РСФСР для Казахской АССР была введена в действие постановлением ВЦИК 16 октября 1924 г.
Законно изданным являлся малоизвестный Уголовный кодекс Абхазской ССР от 1 апреля 1925 г. Конституция ССР Грузии, введенная в действие 5 июля 1926 г., определяла, что «Социалистическая Советская Республика Абхазии входит в Социалистическую Советскую Республику Грузии в силу особого между ними договора» (ст. 9)[10], а не в качестве автономной республики, как впоследствии. Поэтому в силу ст. 88 названной конституции верховные органы власти ССР Абхазии имели право издавать законодательные
308
акты по вопросим внутренних дел, юстиции, просвещения и др.[11]
За этими исключениями уголовное законодательство осуществлялось советскими социалистическими республиками. Анализ и сравнение Уголовного законодательства отдельных советских республик, созданного до образования СССР, показывают, что содержание норм уголовных законов отдельных республик в основном совпадало. Это вытекало из принципиального единства всего социалистического уголовного законодательства.
Законодательство советских республик, в частности и интересующее нас здесь уголовное законодательство, в общем было одинаковым, различаясь главным образом по частным вопросам. В основе уголовного законодательства всех советских республик лежало уголовное законодательство РСФСР. Вместе с тем уголовное законодательство каждой советской республики отражало особенности этой республики.
Еще до издания уголовных кодексов 1922—1923 гг. законодательными органами УССР были введены на территории УССР почти все уголовные законы РСФСР, а также законы, содержащие уголовную санкцию, причем в отдельных случаях эти законы воспроизводили текст законодательства РСФСР, в других же содержали основные мысли этих законов с соответствующей переработкой их текста[12]. Вместе с тем отдельные принципиальные 'Постановления Народного комиссариата юстиции РСФСР были восприняты в других советских социалистических республиках. Так, постановлением коллегии Народного комиссариата юстиции УССР, опубликованным в циркуляре НКЮ УССР 4 августа 1920 г., были введены- на территории УССР без
309
всякого изменения текста «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР» от 12 декабря 1919 г.[13]
В то же время отдельные советские социалистические республики проявили и до издания уголовных кодексов 1922—1923 гг. значительную инициативу в издании уголовных законов. Упомянем декреты СНК УССР, опубликованные 21 марта 1919г., «Об условном осуждении» и «О досрочном освобождении»[14], декрет СНК УССР, опубликованный 13 февраля 1919 г., «О наказуемости агитации, направленной к возбуждению национальной вражды»[15].
При разработке Уголовного кодекса РСФСР 1922 г. источниками кодекса явились не только изданные в 1917— 1922 гг. уголовные законы РСФСР, но в известной мере и законодательные акты других советских социалистических республик. В частности, ст. 83 УК РСФСР 1922 г., карающая агитацию и пропаганду, направленную к возбуждению национальной вражды и розни, была основана на декрете СНК УССР от 13 февраля 1919 г. В содержании ст. ст. 36, 37 и 53—55 УК РСФСР 1922 г. в некоторой степени отражены нормы упомянутых декретов. СНК УССР от 21 марта 1919 г. и 12 ноября 1921 <г. о досрочном1 освобождении и условном осуждении.
Уголовный кодекс РСФСР 1922 г., изданный «и целях ограждения рабоче-крестьянского государства и революционного правопорядка от его нарушителей и общественно опасных элементов и установления твердых основ, революционного
310
правосознания...»[16], стал основой уголовных кодексов других советских республик. Постановление сессии ВЦИК о введении » действие Уголовного кодекса РСФСР 1922 г. гласило: «Президиуму ВЦИК поручается ввести в действие настоящий кодекс на территории союзных советских республик в надлежащем порядке»[17].
Уголовные кодексы в других советских социалистических республиках были в 1922—1923 гг. самостоятельно изданы законодательными органами этих республик, но содержание их, за отдельными исключениями, совпадало с содержанием Уголовного кодекса РСФСР 1922 г.
Почти полное сходство о Уголовным кодексом РСФСР 1922 г. уголовных кодексов других советских республик, изданных самостоятельно законодательными органами этих республик, объясняется тем, что в Уголовном кодексе РСФСР 1922 г. нашли свое отражение и законодательство и судебная практика как РСФСР, так и других советских республик. Уголовный кодекс РСФСР явился плодом глубокой и тщательной подготовительной работы, отразил и опыт других, кроме РСФСР, советских республик, причем работники этих республик также принимали участие ю его выработке. Поэтому при введении Уголовного кодекса на территории отдельных советских республик .всего лишь через несколько месяцев после издания Уголовного кодекса РСФСР не требовалось внесения в него каких-либо существенных изменений.
Закон о введении в действие Уголовного кодекса УССР, повторяя общие политические основания введения кодекса, изложенные во вводном законе к Уголовному кодексу РСФСР, указал, что в целях «. .. ограждения рабоче-крестьянского государства и революционного правопорядка от его нарушителей и общественно опасных элементов...» Bсeукраинский Центральный Исполнительный Комитет признает необходимым «...объединить все карательные постановления в Уголовный кодекс, приняв — в целях установления единства уголовного законодательства советских республик — за основу Уголовный кодекс РСФСР...»[18]
311
В процессе дальнейшего развития социалистического уголовного права явилась необходимость в существенных изменениях и дополнениях уголовных кодексов отдельных советских республик, —изменениях, исходивших из учета особенностей данной советской республики. Так, например, во многих союзных республиках были введены главы и отдельные статьи, предусматривающие преступления, составляющие пережитки патриархально-феодальных отношений, причем эти нормы получили силу в тех местностях, где указанные пережитки еще сохранились.
II
Договор об образовании Союза Советских Социалистических Республик 30 декабря 1922 г. к ведению СССР в лице его верховных органов отнес «установление основ судоустройства и судопроизводства, а также гражданское и уголовное союзное законодательство» (п. «о» ст. 1)[19].
Редакция этого пункта договора приводила отдельных авторов к заключению, что первоначально договор все уголовное законодательство относил к ведению СССР. Однако такое понимание п. «о» ст. 1 договора нельзя признать правильным. Специальное указание в п. «о» ст. 1 договора на союзное уголовное законодательство могло означать лишь то, что, помимо союзного, должно быть и уголовное законодательство союзных республик.
С полной ясностью вопрос о пределах. общесоюзного уголовного законодательства разрешен был Конституцией СССР, принятой сессией ДИК СССР 6 июля 1923 г. и окончательно утвержденной II Всесоюзным съездом Советов 31 января 1924 г. Ведению СССР, согласно п. «п» ст. 1, подлежало «установление основ судоустройства и судопроизводства, а также гражданского и уголовного законодательства Союза». Таким образом, Конституция СССР 1924 г. разделила сферу компетенции в области уголовного законодательства между СССР и союзными республиками, предоставив союзным республикам право самостоятельного развития уголовного законодательства в пределах, определенных основами уголовного законодательства СССР, что
312
являлось совершенно необходимым в период действия Конституции СССР 1924 г.
При непосредственном осуществлении общесоюзного уголовного законодательства прежде всего встал вопрос о том, что понимать под основами уголовного законодательства.
Вторая сессия ЦИК СССР II созыва во вводной статье и ст. 3 принятых ею «Основных начал уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик»[20] 1924 г. установила сферу уголовного законодательства СССР и союзных республик в точном соответствии с Конституцией СССР 1924 г.
Вводная статья, определив единую задачу уголовного законодательства СССР и союзных республик, говорит, что задача эта осуществляется путем применения к правонарушителям мер наказания «...в порядке, устанавливаемом законодательством Союза ССР и союзных республик, на основании общих начал...», изложенных в статьях «Основных начал». Следовательно, вводная статья установила, что создается уголовное законодательство (а не директивные указания) СССР и уголовное законодательство союзных республик, причем как то, так и другое должно воплощать в себе те общие начала, которые изложены в статьях «Основных начал».
Ст. 3 «Основных начал» отнесла к компетенции СССР, помимо этих общих начал, также издание положений о преступлениях государственных и воинских и законов, указывающих союзным республикам роды и виды преступлений, по которым СССР считает необходимым проведение определенной линии единой судебной (в редакции 31 октября 1924 г. «карательной») политики.
Совокупность всех указанных законодательных актов и образует, по смыслу вводной статьи и ст. 3 «Основных начал», те основы уголовного законодательства, которые были отнесены Конституцией СССР 1924 г. к компетенции СССР в лице его верховных органов государственной власти. Такое истолкование понятия основ было единственно правильным. Союз Советских Социалистических Республик в соответствии с Конституцией СССР 1924 г. должен был иметь возможность не только устанавливать общие линии уголовного законодательства, но и определять конкретные
313
формы борьбы с отдельными видами тех преступлений, в отношении которых было необходимо установить единое определение их состава, как и единую наказуемость на территории всего Союза, т. е. прежде всего с преступлениями государственными и воинскими.
Переходя к изложению отдельных составных частей общесоюзного уголовного законодательства, надо прежде всего остановиться «а «Основных началах» (общая их характеристика дается ниже, в главе XII).
1. Прежде всего «Основные начала» точно определили компетенцию СССР и союзных республик. К ведению последних они отнесли издание уголовных кодексов, которые должны: а) быть основаны на общих положениях «Основных начал», б) включать в себя в качестве неотъемлемой составной части положения о преступлениях государственных и воинских в тексте, принятом законодательными органами СССР[21], и в) включать те нормы, которые установлены общесоюзным уголовным законодательством в отношении других, помимо государственных и воинских, преступлений.
2. «Основные начала» дали точные указания о системе построения уголовных кодексов. Слова ст. 3 о том, что «отдельные виды преступлений и порядок применения к ним мер социальной защиты определяются уголовными законами союзных республик. . .», указывают на построение уголовных кодексов союзных республик По принципу определения в них точных составов преступлений и точного указания в отношении каждого преступления вида и предела наказания, с тем, что прямо не предусмотренные, но определенные в законе по своим родовым признакам преступные деяния могут в виде исключения караться по аналогии со статьями, предусматривающими наиболее сходные по важности и роду преступления.
3. «Основные начала» содержат нормы общей части, т. е. положения, определяющие в общей форме преступления, меры наказания и порядок их применения, обстоятельства,
314
исключающие наказуемость, пределы действия уголовных законов и др.
4. Наконец, «Основные начала» содержат указания законодательным органам союзных республик об издании определенных постановлений: о порядке зачета предварительного заключения (ст. 18), о количестве и роде предметов, не подлежащих конфискации (примечание 1 к ст. 251
ред. 15 июня 1927 г.), об условиях и порядке применения условного осуждения (ст. 37) и др.
«Основные начала», устанавливая определенные нормы, в ряде случаев предоставили законодательным органам союзных республик возможность изменения их. Так, примечанием к ст. 10 им предоставлено право понижения давностных сроков, в том числе и по преступлениям, караемым лишением свободы на срок до пяти лет. Этим правом большинство союзных республик воспользовалось.
III
Положение о воинских преступлениях, принятое одновременно с «Основными началами» 31 октября 1924 г. и замененное затем Положением 27 июля 1927 г., не вызвало по существу значительных споров, так как содержание Положения о воинских преступлениях было дано уже в определении воинского преступления. Однако в 1924—1925 гг. оспаривался вопрос о моменте введения Положения в действие.
Как «Основные начала», так и положения о государственных и воинских преступлениях в их первоначальной редакции были основаны на тексте уголовных кодексов союзных республик 1922—1923 гг., который, однако, подвергся существенной переработке. Таким образом, общесоюзное уголовное законодательство, являясь новой, более высокой ступенью в развитии социалистического уголовного права, сохраняло в то же время полную преемственность в отношении предшествовавшего ему законодательства советских республик. Положение о воинских преступлениях от 31 октября 1924 г. было опубликовано 6 декабря 1924 г.[22],
315
но в уголовные кодексы союзных республик было включено значительно позднее[23].
От разрешения вопроса относительно времени вступления в силу Положения о воинских преступлениях зависело и определение его юридической природы. Если Положение вступало в силу только с момента включения его в уголовные кодексы союзных республик в качестве отдельной главы, то, следовательно, до этого момента оно являлось не законом, а только директивой, направленной законодательным органам союзных республик и не имевшей еще общеобязательной силы. Признание же моментом вступления в силу Положения о воинских преступлениях времени опубликования его в Собрании законов СССР означало, что с этого момента Положение приобретало общеобязательную силу общесоюзного закона, вследствие чего последующее включение Положения в уголовные кодексы союзных республик получало лишь субсидиарное значение. Президиум ЦИК СССР, в точном соответствии со ст. 3 «Основных начал», разрешил вопрос в этом последнем смысле. Постановление Президиума ЦИК СССР от 16 октября 1925 г. гласило:
«1. Во изменение постановления Президиума ЦИК Союза ССР от 19 июня 1925 г. считать сроком введения в действие Положения о воинских преступлениях момент опубликования означенного Положения в установленном порядке.
2. Предложить Верховному суду Союза ССР и верховным судам союзных республик издать соответствующие распоряжения о пересмотре приговоров, вынесенных с нарушением действующего Положения о воинских преступлениях»[24].
316
Из постановления Президиума ЦИК СССР от 16 октября 1925 г. и циркуляра Военной коллегии Верховного суда СССР № 8 от 10 декабря 1925 г. можно видеть, что в течение некоторого времени многие суды продолжали применять статьи главы о воинских преступлениях уголовных кодексов союзных республик, замененные общесоюзным Положением о воинских преступлениях 1924 г.
После аутентического разъяснения времени вступления в силу Положения о воинских преступлениях 1924 г. вопрос о времени вступления в силу Положения о преступлениях государственных от 25 февраля 1927 г. не вызывал никаких сомнений. В Уголовный кодекс РСФСР статьи этого Положения были включены 6 июня 1927 г.[25], но моментом введения их в действие, согласно разделу VII постановления ВЦИК и СНК РСФСР от 6 июня 1927 г., являлся момент вступления в силу Положения о преступлениях государственных.
Понятие государственных преступлений было определено на сессии ЦИК СССР, принявшей 25 февраля 1927 г. Положение о преступлениях государственных.
Сессия ЦИК СССР установила, что под государственными преступлениями надо понимать контрреволюционные преступления и особо для СССР опасные преступления против порядка управления.
Основной признак этих последних преступлений, определяющий их принадлежность к числу государственных, тот, что они «...колеблют основы государственного управления и хозяйственной мощи Союза ССР и союзных республик» (ст. 15 Положения о преступлениях государственных). Основной признак, обличающий эти преступления от контрреволюционных, — отсутствие контрреволюционной цели при совершении деяния.
Выделение государственных преступлений, в частности и особо для СССР опасных преступлений против порядка управления, в качестве преступлений, ответственность за которые регламентируется общесоюзным законодательством,
317
имеет существенное значение при применении уголовного закона в тех случаях, когда деяние предусматривается и статьей Положения о преступлениях государственных и статьей другой главы Уголовного кодекса: в этих случаях, по общему правилу, применяется статья Положения.
Общесоюзные уголовные законы, определяющие ответственность и наказуемость отдельных деяний (ст. 3 «Основных начал»), по содержанию разнообразны. Союзным законодательством регламентированы составы таких преступлений, в борьбе с которыми было признано необходимым осуществление полного единства социалистического правосудия на всей территории СССР. Сессия ЦИК СССР при выработке «Основных начал» отвергла неправильную точку зрения, согласно которой СССР должен был устанавливать уголовные санкции только за нарушение законодательства, отнесенного к предметам ведения СССР, а союзные республики — за нарушение законодательства республиканского.
Уголовное законодательство СССР, осуществлявшееся в порядке ст. 3 «Основных начал», относилось ко всем разделам Особенной части Уголовного кодекса. Наибольшее число таких законодательных актов падает, если следовать классификации преступлений, принятой Уголовным кодексом РСФСР, на главы о преступлениях против порядка управления и о преступлениях хозяйственных (об этом — см.. главу XIV).
Общесоюзные уголовные законы, изданные на основании ст. 3 «Основных начал», содержали или полный текст статьи, которая в этом случае без изменений включалась в уголовные кодексы союзных республик, или же элементы нормы, т. е. состав преступления и санкцию, или одну лишь санкцию. В последнем случае текст статьи вырабатывался законодательными органами союзных республик с соблюдением точного смысла общесоюзного уголовного закона.
Вне пределов общесоюзного уголовного законодательства союзные республики при действии Конституции СССР 1924 г. осуществляли уголовное законодательство самостоятельно, с соблюдением, однако, общих принципов, изложенных в «Основных началах». Изданные в соответствии с «Основными началами» уголовные кодексы союзных республик частично различаются между собой как в объеме наказуемых деяний, так и в части наказуемости их. Эти различия, по общему правилу, выражали собой особенности отдельных союзных республик.
318
Соотношение общесоюзного и республиканского уголовных законодательств в процессе развития социалистического строительства существенно изменялось. В первые годы действия «Основных начал» дальнейшее развитие советского уголовного законодательства осуществлялось преимущественно в порядке законодательства союзных республик. В дальнейшем же преобладающее значение получило, наоборот, общесоюзное уголовное законодательство.
[1] СУ 1918 г. № 51, ст. 582.
[2] СУ УССР 1919 г. № 19, ст. 204.
[3] СУ БАССР 1923 г. № 9, ст. 189.
[4] Бюллетень ЦИК и СНК Бурят-Монгольской АССР, 1928, № 12, ст. 51.
[5] СУ ДАССР 1924 г. № 1, ст. 7.
[6] СУ ДАССР 1926 г. № 1, Ст. 11.
[7] СУ ДАССР 1926 г. № 9, ст. 12.
[8] СУ КАССР 1922 г. № 11, ст. 104.
[9] «Вестник рабоче-крестьянского правительства КАССР», 1924, № 14, ч. 2, стр. 331.
[10] Основной закон (Конституция) Советской Социалистической Республики Грузии, Тифлис, 1926. Тоже, Конституция 1922 г.
[11] Шестым Всегрузинским съездом Советов было окончательно утверждено изменение ст. 9 и исключение статей главы V «О договорной Социалистической»Советской Республике Абхазии». В ст. 9 новой редакции Абхазская ССР упоминалась уже как автономная республика. В соответствии с этим действие Уголовного кодекса ССР Грузии 1928 г. было распространено и на Абхазскую ССР, а Уголовный кодекс ССР Абхазии 1925 г. утратил силу.
[12] В качестве примеров из законодательства УССР укажем: постановление СНК УССР «О борьбе со взяточничеством и незаконными поборами», опубликованное 30 апреля 1919 г. («Известия ВУЦИК» 30 апреля 1919 г., № 30/57) и воспроизводившее в основном декрет СНК РСФСР 8 мая 1918 г.; декрет, опубликованный 2 апреля 1919 г., «О наказуемости разрушения путей сообщения» (СУ УССР 1919 г. № 34 ст. 387); декрет СНК УССР от 20 августа 1920 г., вводивший в действие на территории УССР декрет СНК РСФСР о борьбе с незаконным изготовлением спиртных напитков (СУ УССР 1920 г. № 23, ст. 469); постановление ВУЦИК и СНК Украины, опубликованное 23 июня 1921 г., «О борьбе с хищениями грузов в государственных складах и при транспортировании грузов железнодорожным, водным и гужевым путем» (СУ УССР 1921 г. № П, ст. 311); декрет СНК УССР от 1 ноября 1921 г. «О борьбе со взяточничеством» (СУ УССР 1921 г. № 22, ст. 639); постановления СНК УССР от 8 июля 1921 г. «О взысканиях за невыполнение продовольственных и сырьевых налогов» и от 15 ноября 1921 г. «Об ответственности за нарушение декретов о натуральных налогах (СУ УССР 1921 г. № 13, ст. 362 и № 23, ст. 684); декрет СНК УССР от 12 ноября 1921 г. «О лишении свободы, условно-досрочном освобождении и условном осуждении» (СУ УССР 1921 г. № 23. ст. 680). Все приведенные законодательные акты УССР или текстуально или с изменениями воспроизводили ранее изданные законодательные акты РСФСР.).
[13] СУ УССР 1920 г. № 22, ст. 438.
[14] СУ УССР 1919 г. № 30, ст.ст. 335 и 336.
[15] СУ УССР 1919 г. № 9, ст. 114.
[16] Постановление ВЦИК о введении в действие Уголовного кодекса РСФСР, вводная статья (СУ 1922 г. № 15).
[17] СУ 1922 г. № 15.
[18] СУ УССР 1922 г. № 36, ст. 553.
[19] «Первый съезд Советов СССР», Стенографический отчет, с приложениями, М., 1923, стр. 8.
[20] СЗ 1924 г. № 24, ст. 205.
[21] Из действующих уголовных кодексов союзных республик только в Уголовном кодексе Грузинской ССР Положение о воинских преступлениях выделено в качестве приложения к Уголовному кодексу. В остальных уголовных кодексах, кроме УК Узбекской ССР, общесоюзные положения являются главами Уголовного кодекса.
[22] СЗ 1924 г. № 24, ст. 207.
[23] В Уголовном кодексе РСФСР содержание Положения о воинских преступлениях 1924 г. было включено только при издании Уголовного кодекса редакции 1926 г. — 22 ноября 1926 г. В Уголовный кодекс Грузинской ССР Положение 1924 г. включено в качестве приложения к кодексу 6 октября 1925 г. (СУ ССР Грузии 1925 г. № 3, ст. 68), причем Положение было введено на территории Грузинской ССР с 1 июля 1925 г. В этой части постановление Всегрузинского ЦИК, как расходящееся с постановлением ЦИК СССР от 16 октября 1925 г. о времени вступления в силу Положения, потеряло силу с изданием указанного постановления ЦИК СССР от 16 октября 1925 г.
[24] Постановление Президиума ЦИК СССР от 16 октября 1925 г, сообщено на места циркуляром Военной коллегии Верховного суда СССР № 8, утвержденным председателем Верховного суда СССР 10 декабря 1925 г. («Еженедельник Советской Юстиции», 1925 г., №52, стр. 1604). В циркуляре предлагалось: а) сроком вступления в силу Положения о воинских преступлениях считать время получения на месте № 24 Собрания законов СССР от 6 декабря 1924 г.; б) пересмотреть дела об осужденных по ст.ст. 201, 205 и др. Уголовного кодекса РСФСР, если наказание превышает пределы Положения о воинских преступлениях.