А. В. Лисс сдерживание во втором ядерном веке - реферат

Российская академия наук

Институт проблем международной безопасности

А.А. Кокошин

В.А. Веселов

А.В. Лисс

СДЕРЖИВАНИЕ ВО ВТОРОМ ЯДЕРНОМ ВЕКЕ

Москва - 2001

Содержание

Введение

Проблема ядерного сдерживания - комплексная междисциплинарная тема, поле совместной деятельности множества специалистов и ученых, представляющих как естественные, так и гуманитарные науки. Это сфера исследований и разработок не только для политологов и военных, но и для социологов (исследование поведение малых групп, теория принятия решений), психологов, экономистов, а также для климатологии и науки по изучению экосистем, биологии, радиологии, простор и для классических исторических исследований общего плана и для специальных работ по исследованию конкретно-исторических ситуаций и для целого ряда других научных дисциплин.

Ядерное оружие и средства его доставки отличает исключительно высокая наукоемкость. Это же относится и к таким важным компонентам системы сдерживания, как система предупреждения о ракетном нападении (СПРН), система контроля космического пространства (СККП) и др. Это же свойственно и теории ядерного сдерживания, если к ней относиться так серьезно, как этого требует данная тема.

В СССР ядерное оружие было создано огромным напряжением усилий практически всей страны в тяжелейших условиях первых лет после Великой Отечественной войны. Это же относится и к носителям ядерного оружия. Неоспорима при этом роль отечественных ученых, отечественной науки, несмотря на все заслуги политической и военной разведки, оказавших немаловажное содействие в создании советского “ядерного щита”.

Создатели отечественного ядерного, а затем и термоядерного, оружия навсегда останутся гордостью отечественной науки, символом выдающегося вклада науки в национальную безопасность страны. В этом же ряду стоят и имена наших выдающихся конструкторов, создателей средств доставки ядерного оружия.

К сожалению, события последних лет заставляют поставить вопрос - сможем ли мы правильно распорядится доставшимся нам от Советского Союза ракетно-ядерным наследством или впоследствии придется воссоздавать ядерный щит практически с нуля, по аналогии с тем, как это не раз случалось с отечественным военно-морским флотом?

В ходе развернувшейся в нашей стране в последнее время острой публичной дискуссии о значении ядерного сдерживания в современной стратегии национальной безопасности России – как с военной, так и политической точек зрения - обозначились две крайние позиции.

Согласно одной точке зрения, в связи с острейшими проблемами, с которыми сталкивается сегодня Россия в обеспечении надлежащей оборонной мощи в целом, в развитии сил общего назначения, именно ядерное сдерживание должно быть основной опорой в обеспечении национальной безопасности.

Сторонники противоположной точки зрения отмечают, что в обозримом будущем основные проблемы национальной безопасности будут связаны с терроризмом, сепаратизмом, конфликтами низкой интенсивности на территории России и у ее границ, ядерное оружие для этого совершенно бесполезно. Логическим выводом служат предложения о радикальных сокращениях ядерных сил до почти символического уровня и переход к так называемому минимальному ядерному сдерживанию с одновременным перенацеливанием ресурсов на наращивание возможностей сил общего назначения.

Высказываются и весьма радикальные точки зрения о судьбе различных компонентов ядерных сил, прежде всего стратегических - вплоть до перехода к стратегической “монаде” в лице наземного компонента - межконтинентальных баллистических ракет (МБР) в составе Ракетных войск стратегического назначения (РВСН).

Характерно, что сторонники обоих подходов апеллируют к одним и тем же базовым документам - Концепции национальной безопасности и Военной доктрине Российской Федерации, утвержденным Президентом России в январе и апреле 2000 г. соответственно.

В новой Концепции национальной безопасности Российской Федерации отмечается, что “ важнейшей задачей Российской Федерации является осуществление сдерживания в интересах предотвращения агрессии любого масштаба, в том числе с применением ядерного оружия, против России и ее союзников”. В том же документе указывается, что “этноэгоизм, этноцентризм и шовинизм, проявляющиеся в деятельности ряда общественных объединений, а также неконтролируемая миграция способствуют усилению национализма, политического и религиозного экстремизма, этносепаратизма и создают условия для возникновения конфликтов“, при этом “во многих странах, в том числе в Российской Федерации, резко обострилась проблема терроризма, имеющего транснациональный характер и угрожающего стабильности в мире”.

Представляется что, обе позиции, высказанные участниками вышеназванного спора, абсолютизируют одну из сторон современной военно-политической обстановки.

При этом складывается впечатление, что многие участники дискуссии продолжают размышлять в категориях “первого ядерного века”, когда существовало четкое разграничение между “центральным противостоянием” и периферийными интересами, а сдерживающая роль ядерного оружия основывалась на убеждении в том, что его применение ведет к глобальной катастрофе.

Изначально, в силу наличия двух сверхдержав - СССР и США - и возглавляемых ими крупнейших военно-политических союзов, ядерный баланс принял глобальный характер. Внешне для подавляющей части политиков “ядерное уравнение” при этом было достаточно простым, сводясь к количествам боезарядов, обеспеченных средствами доставки. Однако в условиях “второго ядерного века в балансе можно и нужно более рельефно выделить несколько уровней, поскольку имеются уже не один тип ядерных государств и существуют различные виды взаимоотношений между ядерными и неядерными державами. У каждого ядерного государства есть собственная специфика структуры и состава ядерных сил, ядерной политики, философии ядерного сдерживания, стратегической культуры.

В условиях нового стратегического ландшафта начала XXI века для интересов национальной безопасности России как никогда важно учитывать не только так называемый “центральный” ядерный баланс Россия-США (доставшийся, прежде всего в наследство от баланса СССР-США), но и все остальные компоненты “мирового ядерного уравнения”, сколько бы малыми они ни выглядели на сегодняшний день в чисто количественном выражении. Только их учет позволяет представить сложнейшую систему военно-политического взаимодействия ведущих государств мира. Особенно важно это после завершения “холодной войны”, распада “биполярного” устройства мира.

По нашему мнению, в отмеченной выше полемике о роли ядерного оружия еще не найден оптимум. Проблема ядерного сдерживания применительно к “малым” войнам не столь очевидна, как кажется. Конечно, едва ли найдется в мире государство, готовое применить ядерное оружие в борьбе с “внутренним врагом”, но это не означает полной бесполезности сил ядерного сдерживания для противодействия сепаратизму – если не в прямом, то в косвенном выражении.

Два наиболее крупных конфликта последнего десятилетия - война в Персидском заливе в 1991 г. и агрессия НАТО против Югославии в 1999г. - укладываются в одну схему, которая может стать стандартной в новом веке. Суть ее - крупномасштабное вмешательство внешних сил во внутренний конфликт со строго выверенными политическими целями ограниченной войны* . Начавшаяся 7 октября 2001г. контртеррористическая операция США и их союзников в Афганистане также может принять форму внешнего вмешательства в гражданскую войну в этой стране.

В современном мире существует немало реальных и потенциальных конфликтов, которые могут развиваться подобной “иракско-югославской” модели. Это индо-пакистанский конфликт в Кашмире, арабо-израильский конфликт, “тайваньская проблема” и др. Нельзя исключать из этого ряда и проблемы целостности России и наши отношения с соседями. О том, что ядерное сдерживание может “работать” в подобных конфликтах, свидетельствует, на наш взгляд, опыт располагающего “ядерной бомбой в подвале” Израиля. На протяжении последних двух десятилетий (с 1982 г.) он ведет “вялотекущую войну” в Ливане и на своей территории, при этом союзники палестинцев вынуждены воздерживаться от крупномасштабного вмешательства в нее не в последнюю очередь из-за страха перед возможным возмездием.

* * *

Данная работа – это не всеохватывающее исследование по данной теме, а лишь краткий очерк по проблеме ядерного сдерживания в условиях наступления нового этапа в развитии международных отношений в их военно-политической составляющей.

Мы считаем, что несколько десятилетий после второй мировой войны продолжался “первый ядерный век”, а к концу ХХ в. мир вступил во “второй ядерный век”. В настоящей работе в том числе делается попытка развить тезис о “втором ядерном веке”, определить, пока хотя бы вчерне, его контуры и сделать ряд выводов для политики национальной безопасности России. В том числе в данной брошюре получили дальнейшее развитие и обоснование ряд положений, выдвинутых ранее одним из авторов концепции Северного стратегического бастиона для морского компонента стратегического ядерного сдерживания и также концепция “предъядерного сдерживания”, связанная с различными формами применения высокоточного оружия большой дальности.

1. ПАРАМЕТРЫ “ПЕРВОГО ЯДЕРНОГО ВЕКА”

1.1. Центральный ядерный баланс

Существующая система ядерного сдерживания сформировалась прежде всего в результате взаимодействия в этой сфере Советского Союза и США. В основе центрального ядерного баланса лежит признание де-факто принципа “взаимного гарантированного уничтожения”. Отечественная теория ядерного сдерживания разрабатывалась у нас со значительным запаздыванием по отношению к развитию его материальной основы.

Ядерное сдерживание вероятного противника от агрессии базируется на неотвратимости, неизбежности нанесения ему неприемлемого ущерба при любом варианте его действий, даже при внезапном “обезоруживающем” или “обезглавливающем” ударе. Хотя идея воздействовать на восприятие противника таким образом, чтобы удержать его от нежелательных поступков, очень стара (еще 2500 лет назад Сунь-Цзы писал о возможности расстроить планы противника), только ядерное оружие смогло создать достаточно мощный психологический эффект, в роли которого выступают размеры неприемлемого ущерба в ответных действиях, под угрозой нанесения которого противник вынужден отказаться от своих намерений.

Осознание потенциальным агрессором неотвратимости возмездия, угрозы гибели его населения в колоссальных масштабах от первичных, вторичных и третичных последствий ядерных взрывов, угрозы катастрофического нарушения экосистемы делает любые политические цели, которые могли бы быть поставлены при развязывании такой войны, иррациональными.

Во многом система взаимного сдерживания была узаконена, кодифицирована советско-американскими соглашениями об ограничении стратегических наступательных вооружений, начиная с Договора ОСВ-1 1972 г., а также Договором об ограничении систем ПРО 1972 г. Путь к этим соглашениям, к кодификации отношений между СССР и США в ядерной сфере, к установлению определенного уровня стратегической стабильности был тяжелым, сложным, не раз чреватым ядерной войной. Об этом ни в коем случае нельзя забывать, оценивая перспективы стратегической стабильности в XXI веке, разрабатывая российскую стратегию национальной безопасности.

До распада СССР становление системы центрального ядерного сдерживания прошло, по крайней мере, пять этапов.

Первый этап (июль 1945 - август 1949 гг.) характеризуется ядерной монополией США. На втором этапе, после первого испытания ядерного оружия в СССР, монополия была ликвидирована, но уязвимость территории США еще оставалась несоизмеримо меньшей, чем у Советского Союза. В тот период мы не имели ни межконтинентальных средств доставки, ни авиационных и морских баз вблизи территории США, подобных американским базам у наших границ.

Следует отметить, что и ликвидация ядерной монополии не была одномоментным актом. Если американцы смогли применить свои атомные бомбы уже через несколько недель после первого испытания, то нашей стране потребовалось больше времени для подготовки серийного производства ядерного оружия, начатого только в декабре 1951 г., и принятия его первых образцов на вооружение в 1953-1954 гг. С точки зрения сдерживания важно другое - уже само по себе первое советское испытание было воспринято американцами как утрата ядерной монополии. В этом проявилась одна из характерных черт ядерной сферы - важно не только то, что происходит в действительности, но и восприятие другой стороной.

Третий этап связан с развертыванием в СССР, начиная с 1956 г. бомбардировщиков межконтинентального радиуса действия (Ту-95 и М-4), баллистических и крылатых ракет на подводных лодках и МБР. И вновь, как на предыдущем этапе, свою роль сыграло восприятие - вывод на орбиту советской ракетой типа Р-7 первого искусственного спутника Земли 4 октября 1957г. имел больший политический эффект, чем развертывание нескольких боевых МБР того же типа в Архангельской области и Казахстане тремя годами позже.

На четвертом этапе, к концу 60-х гг. благодаря усилиям конструкторских коллективов, возглавлявшихся М.К.Янгелем, В.Н.Челомеем, В.П.Макеевым, И.Д.Спасским и С.Н.Ковалевым, их многочисленных смежников, разработавших средства доставки; предприятий промышленности, развернувших их серийное производство; военных, осваивавших новую технику, Советскому Союзу удалось выйти на уровень примерного равенства с США по количеству носителей ядерного оружия. Однако в начале этого этапа США, начавшие интенсивно оснащать свои МБР и баллистические ракеты подводных лодок (БРПЛ) разделяющими головными частями индивидуального наведения (РГЧ ИН), все еще обладали значительным преимуществом перед СССР по совокупному количеству ядерных зарядов. Это преимущество было ликвидировано после начавшегося в 70-х гг. оснащения советских МБР и БРПЛ зарядами с РГЧ ИН. В это время и возникло понятие стратегического паритета между СССР и США.

Признанием факта его установления стали достигнутые во Владивостоке в 1974 году между Л.И.Брежневым и президентом США Дж.Фордом договоренности о равном суммарном количестве уровней стратегических вооружений на период до конца 1985 года: по 2400 носителей стратегического оружия (на земле, на море и в воздухе), а также равное количество ракет, которое стороны имеют право оснащать разделяющимися головными частями индивидуального поведения (не более 1320 единиц).

На пути к этому соглашению обе стороны прошли через серию кризисов, в ходе которых возникала прямая или косвенная угроза применения ядерного оружия. Это, прежде всего, два Тайваньских (1954 и 1958 гг.) и Берлинский (1961 г.) кризисы, а также Карибский (в американской терминологии – “Кубинский ракетный”) кризис октября 1962 года. Все они, особенно Карибский, происходили в условиях высочайшего накала военно-политического и идеологического противостояния двух сверхдержав, двух мировых систем в глобальном измерении. Каждый этап противостояния, каждый кризис, к счастью, заканчивался мирным исходом, одновременно способствуя формированию системы взаимного сдерживания, системы взглядов на обеспечение ядерной безопасности.

И для советских и для американских лидеров, по-видимому, главной точкой в оценке ядерного оружия и возможностей его использования в кризисной ситуации стал Карибский кризис. Важнейший вывод состоял в том, что уже в тех условиях, когда ядерные силы США преобладали количественно, американской стороне, ее высшему государственному политическому руководству пришлось признать, что невозможно безнаказанно нанести ядерный удар по СССР. Иными словами стала очевидной ситуация взаимного ядерного сдерживания, хотя в то время, по ряду авторитетных оценок, соотношение ядерных потенциалов США и Советского Союза было 17:1 в пользу США. И это реальное положение дел американцы знали достаточно хорошо, несмотря на всю браваду и блеф со стороны Н.С.Хрущева, заявившего под впечатлением от посещения Южного машиностроительного завода в Днепропетровске о том, что в СССР “ракеты стали делать, как сосиски”.

По ряду появившихся в американских источниках данных, во время Карибского кризиса военные предлагали президенту Дж.Кеннеди нанести упреждающий “обезоруживающий” удар по всем ядерным средствам СССР. Но при этом никто не был готов гарантировать американскому президенту, что у “Советов” не останется хотя бы одного-двух боезарядов на соответствующих носителях, способных доставить ядерный боезаряд до территории США в ответном ударе и уничтожить Нью-Йорк или Вашингтон. Отсутствие такой гарантии оказалось достаточным для Кеннеди, чтобы отказаться от планов применения ракетного оружия против СССР, хотя это был последний исторический шанс США лишить Советский Союз ядерного потенциала. Такова, например, точка зрения академика А.А.Фурсенко.

Впрочем, есть исследователи, которые предполагают, что, окажись на месте Кеннеди менее рациональный, более склонный к авантюрам политик, он мог бы и не избежать соблазна применить ядерное оружие. Так что необходимо учитывать и такого рода возможность.

Опираясь на модель поведения американского президента в ходе Карибского кризиса, можно применительно к сработавшему в тех условиях ядерному сдерживанию говорить о “критериях Кеннеди”. То есть о том, что даже при значительной асимметрии в силах и средствах намного более слабая сторона, обладающая ядерным оружием, способна, благодаря его огромной разрушительной силе, сдерживать в условиях кризиса более сильную сторону.

Уроки Карибского кризиса для дальнейшей эволюции системы ядерного сдерживания можно оценивать двояко. Для Советского Союза они послужили стимулом для количественного рывка в строительстве как стратегических сил, так и других ядерных сил и средств. Советский Союз не стал строить свою политику на основе “критериев Кеннеди”. Затратив огромные усилия и средства, СССР смог сначала добиться паритета с США, а затем длительное время поддерживать примерное количественное равенство с США по числу боезарядов и носителей. Для других членов “ядерного клуба”, развивавших свои ядерные силы и средства под сенью “центрального ядерного сдерживания” и ограничившихся гораздо более скромными политическими целями и, соответственно, ядерными арсеналами, “критерии Кеннеди” фактически легли в основу национальных ядерных стратегий (особенно Франции и Китая), хотя их использование при этом напрямую не формализовывалось.

В том, что дальнейший количественный рост числа зарядов не имеет смысла, обе стороны убедились еще до конца холодной войны. Результатом этого стала тенденция снижения суммарных количеств ядерных боеприпасов. Пиковые значения были достигнуты СССР в 1986г. – 45 тыс. единиц, США - в 1966г. (32 тыс. единиц). В 1991 г. количество ядерных боеприпасов, находящихся на вооружении у СССР и США, составляло, по ряду оценок экспертов, 35 тыс. единиц и 20 тыс. единиц, т.е. уменьшилось по сравнению с максимальным на четверть и на треть соответственно.

Тенденция к снижению размеров ядерных арсеналов характерна для всех членов “ядерного клуба”, не только сверхдержав, но и стран так называемого второго эшелона. Так, у Великобритании максимум – 350 единиц - имел место в 1975-1981 гг., к началу XXI в. ее ядерный потенциал оценивается специалистами в 185 зарядов. По оценкам, у Франции было 538 зарядов в 1991-1992 гг. и 450 в 2000г.; в Китае – 434 в 1991-1993гг. и 400 в 2000г.

Как показывают эти данные, две сверхдержавы намного оторвались от трех других ядерных держав, и этот отрыв в целом сохраняется и поныне, хотя количество ядерных боеприпасов в ядерных арсеналах и России и США продолжает постоянно уменьшаться.

Несмотря на тенденцию к сокращению запасов, система взаимного ядерного сдерживания установилась на исключительно высоком уровне, когда число боеголовок и количество стратегических средств доставки ядерного оружия межконтинентальной дальности измеряется тысячами единиц. В результате возникло противоречие между располагаемыми арсеналами и реальными потребностями. Пытаясь разрешить это противоречие, и зарубежные и отечественные эксперты все чаще стали оперировать так называемыми “критериями Макнамары”* , определяющими масштабы “гарантированного уничтожения” противника в ответном ударе.

Полемика вокруг размеров неприемлемого ущерба идет давно, и разброс оценок, предполагаемых разными авторами, весьма широк. Такой разброс обусловлен сложно измеряемыми количественно или не поддающимися формализации факторами, такими, как менталитет населения страны, подвергающейся ядерному удару, характер социально-политической системы, особенности географии государства и т.п.

Позднее, уже в конце 70-х годов, по ряду сведений, просочившихся в печать, Пентагон отошел от “критерия Макнамары” и начал использовать “критерий Г.Брауна” (известного физика, министра обороны в администрации президента Дж.Картера). По “критерию Г.Брауна”, порог “неприемлемого ущерба” с учетом различных дополнительных факторов был снижен в 2 раза, т.е. до 200 Мт. Но и он многими экспертами признается весьма завышенным. Многие американские специалисты отмечают, что при выборе такого порога не учитывались многообразные вторичные и третичные последствия ядерных взрывов, на которые ученые, а затем и политики начали обращать внимание позднее, в основном уже в 80-е годы* .

Помимо развития собственно стратегических наступательных ядерных вооружений, создания каждой ядерной сверхдержавой трехкомпонентных стратегических ядерных сил (наземных в виде межконтинентальных баллистических ракет, морских - баллистические ракеты на атомных подводных лодках и бомбардировочной авиации межконтинентальной дальности), страны - первые обладательницы ядерного оружия приобрели и другие “аксессуары”, тесно связанные с СЯС. Это двухэшелонные (наземная и космическая) СПРН, системы стратегической спутниковой разведки, нацеленной прежде всего на разведку целей, связанных с СЯС, СККП и др. Обладание именно такими системами, наряду с наличием огромных арсеналов ядерных боеприпасов, на деле обеспечивало США и СССР статус сверхдержав, поскольку монополия на собственно ядерное оружие была утрачена ими достаточно быстро, после того как в 1952, 1960 и 1964 гг. в привилегированный “ядерный клуб” вступили соответственно Великобритания, Франция и Китай.

1.2. Ядерные державы “второго ряда” в глобальном ядерном балансе

Система “центрального” ядерного сдерживания сыграла, как показывает история холодной войны, немаловажную роль в предотвращении не только новой мировой войны, но и в ограничении масштабов локальных войн и региональных конфликтов. Англия, Франция и Китай – постоянные члены Совета Безопасности ООН - развивали свои ядерные силы как бы под общей шапкой ситуации “центрального” ядерного сдерживания СССР и США, причем каждая из трех стран делала это по-своему. Изучение политики этих держав также представляет значительный интерес с точки зрения национальной безопасности России, формирования российской теории и практики ядерного сдерживания в современных условиях.

Великобритания сделала ставку на максимально тесное сотрудничество с США, начавшееся еще в годы второй мировой войны, и на максимальную опору на американскую СПРН. Благодаря созданному во время войны заделу, англичане смогли довольно быстро создать собственное ядерное оружие, вступив в “ядерный клуб” лишь на три года позже, чем СССР.

Выбор в пользу морского компонента СЯС для бывшей “владычицы морей”, сохраняющей высокий уровень военно-морской культуры, высокое качество своих, теперь сравнительно небольших, Королевских военно-морских сил в целом, закономерен. Ядерная политика Соединенного Королевства всеми экспертами оценивается как менее самостоятельная – по сравнению с Россией, Францией, Китаем* .

Франция создавала независимый ядерный потенциал вопреки сопротивлению американцев, но оставаясь в целом в системе политического союза Запада (даже после выхода из военной организации НАТО в 1967 г.)** .

Для Франции собственное ядерное оружие было и остается, несмотря на сравнительно скромные размеры ядерных арсеналов по сравнению с США и Россией, одним из главнейших средств обеспечения статуса великой державы, символом ее национальной независимости, суверенитета.

Хотя работы по программе создания собственного ядерного оружия во Франции были начаты еще в 1945 г., рывок в ее реализации был сделан лишь с приходом к власти Шарля де Голля в 1958г. Вынужденный пойти на отказ от такого символа величия, как колониальная империя, президент должен был предложить нации, прежде всего, военным какие-то иные атрибуты великой державы. Собственное ядерное оружие как нельзя лучше подходило для этого.

В 50-е – начале 60-х годов деголлевское государственное руководство в тесном взаимодействии с национальным капиталом, с национальными промышленниками, создало собственную атомную науку и индустрию, ракетостроение, сохранило и развило авиационную промышленность, создало национальную электронику, словом, – все то, что сегодня является одним из краеугольных камней национального технологического и промышленно-экономического суверенитета нации.

Причем, если в разработке обычной военной техники и сложной наукоемкой продукции гражданского назначения французы смело шли там, где это было выгодно, на кооперацию с английскими, германскими, итальянскими, испанскими (а в ряде случаев – и с американскими) фирмами, то ядерное оружие и средства его доставки, их разработка и производство оставались полностью в руках французского государства. Ядерные секреты французы тщательно оберегали от своих союзников, даже когда они были еще в военной организации НАТО.

На создание независимых ядерных сил Франция затратила, по ряду оценок, в три-четыре раза больше средств, чем Великобритания. Такова цена, которую французская нация решила заплатить за сравнительно высокую степень независимости своих ядерных сил сдерживания.

Официально де Голль мотивировал создание собственных ядерных сил страны ненадежностью Америки в качестве гаранта военной безопасности Франции в условиях развивавшегося военно-стратегического равновесия США – Советский Союз, на которое он обратил внимание еще в 50-е годы. Конечно, сыграло свою роль и унижение, которое французам и англичанам (уже имевшим в то время ядерное оружие) довелось испытать в 1956 г., когда в ходе Суэцкого кризиса им четко указали на то, что они более не рассматриваются в качестве великих держав.

И этот курс де Голля сам по себе был весьма неприятным для США, но сделать они ничего, в конечном итоге, так и не смогли. Де Голль писал, что “запрет для Франции иметь собственные силы сдерживания, если она в состоянии их иметь, значит навлечь на себя гром, совершенно лишившись громоотвода… Это будет означать - полностью положиться на американскую оборону… на их политику в заграничном протекторате и оставаться в неопределенности”. Де Голль при этом в свойственном ему и столь привлекательном для французов в то время патетическом стиле восклицал: “Нет, мы достойны лучшего, чем это”.

При этом де Голль не отказывался от “совместных действий этой силы с аналогичными силами союзников”, но тут же фактически перечеркивал этот тезис, говоря: “для нас всякого рода интеграция вообще невообразима”* .

Такое отношение к общей системе ядерной политики западного блока, в которой доминировали США и англичане, т.е. в целом англосаксы, было отражением глубочайшего недоверия Франции и де Голля к политике англосаксонских держав, которое сложилось еще во время второй мировой войны. Тогда, как известно, Франции не оставалось ничего другого, как уповать на союзнические отношения с Америкой и Англией, но как держава, потерпевшая поражение от Германии в 1940 году, она неоднократно ставилась англосаксонскими государствами в откровенно подчиненное, а подчас и унизительное положение.

Степень антиамериканизма во французской ядерной политике, в военно-политическом курсе в целом, отнюдь не следует преувеличивать. Во всех острых международно-политических кризисах послевоенного периода Франция выступала в качестве одного из наиболее лояльных союзников США; в конфликтных ситуациях она позволяет разногласия с США лишь до определенных пределов (но при этом поведение Франции заметно контрастирует с поведением Великобритании, которая вообще не позволяет себе практически никаких разногласий с США). Среди причин подобного поведения Франции следует отметить соотношение ее политической, экономической и военной мощи с США, а также принадлежность страны, несмотря на все особенности ее положения и позиции, к евроатлантическому сообществу.

Французы, не имея таких огромных интеллектуальных ресурсов, которые имели американцы после второй мировой войны, тем не менее, создали и продолжают развивать собственную независимую школу ядерного стратегического мышления. Одним из принципиальных доктринальных положений Франции в отношении ядерного оружия является сохранение максимальной свободы выбора в применении ядерного оружия. Во французской “Белой книге” по вопросам обороны 1994 г. (документе, действующим и по сей день) зафиксировано, что в определенных случаях не исключается применение Францией превентивных ядерных ударов. Следуя этой политике, Франция официально сохраняет неопределенность относительно применимости или неприменимости своего ядерного оружия.

Нетрудно заметить, что эти положения французской военной доктрины во многом созвучны духу формирующейся новой идеологии российского ядерного сдерживания, изложенной в принятой в 2000 г. Военной доктрине России, где отмечается, что “Российская Федерация оставляет за собой право на применение ядерного оружия в ответ на использование против нее и (или) ее союзников ядерного и других видов оружия массового уничтожения, а также в ответ на крупномасштабную агрессию с применением обычного оружия в критических для национальной безопасности Российской Федерации ситуациях”.

Характеризуя национальные подходы к политике ядерного сдерживания и к структуре ядерных сил после завершения “холодной войны”, один из ведущих современных французских военных теоретиков А.Ларкан сделал весьма любопытное заявление: “Вездесущий, скрытый военно-морской компонент боевой мощи позволяет наносить удары по всем азимутам. Гипотеза его применения против СССР была лишь временной”.

Франция имеет полный цикл национальной ядерной и ракетной промышленности. При этом она обладает потенциалом для разработки и производства практически всего спектра обычных вооружений, чего нет ни у Великобритании, ни у Германии, ни тем более у Японии. Вместе с тем у Франции, в отличие от США и России, пока отсутствуют национальная система предупреждения, но шаг за шагом развивается система спутниковой стратегической разведки, что в перспективе позволит создать космический эшелон СПРН.

Во Франции все еще существует устойчивый национальный консенсус по ядерным вопросам, объединяющий практически весь политический спектр – от коммунистов до правых** . Опираясь на этот консенсус, президент Франции Ж.Ширак сразу же после прихода к власти, презрев международное общественное мнение, провел в 1996 г. серию испытаний ядерного оружия, явно продемонстрировав свою приверженность деголлевскому курсу. Французским “ядерщикам” профессионально завидовали те, кто связан с развитием ядерного оружия в России и США, поскольку, по их мнению, ничто не может заменить натурных испытаний. Нет во Франции “аллергии” и в отношении атомных электростанций, которая надолго охватила США, а также многие западноевропейские страны, а после Чернобыльской трагедии – и Советский Союз.

В Китае побудительные мотивы, толкавшие руководство на создание собственного ядерного оружия, отчасти были схожи с теми, которые действовали в случае с Францией, но средства были избраны иные. Оружие изначально рассматривалось китайским руководством не только в контексте собственно национальной безопасности, но как инструмент борьбы за место в ряду великих держав. Для того, чтобы преодолеть слабость, приведшую в XIX-XX вв. к нескольким унизительным поражениям не только от западных держав, но и от соседних России и Японии, стране следовало наверстывать не десятилетия, а столетия отставания.

Атомный проект стал тем рубежом, который советское руководство решило не переходить, сохраняя в целом союзнические отношения с Китаем. Конечно, в рамках военно-технического сотрудничества было достигнуто немало – в СССР учились китайцы, в Китае работали советские военные и гражданские специалисты по ракетно-ядерной тематике, поставлялись носители (самолеты, баллистические ракеты, дизельные ПЛ) и технологии их производства. Представление о масштабах помощи можно получить из опубликованных в последнее время воспоминаниях высокопоставленных советских участников сотрудничества в ядерной сфере, где раскрывается ряд важных подробностей. Тем не менее самого главного - передачи китайской стороне технологий атомного и термоядерного оружия – все же не произошло, несмотря на давление Мао Цзедуна, особенно сильное в 1958 г., во время очередного тайваньского кризиса.

Будучи “младшим” союзником в альянсе, китайцы к середине 50-х гг. поняли, что “старший брат” - CССР - не собирается рисковать своей безопасностью ради интересов Китая в острых кризисных ситуациях, особенно тогда, когда не совсем ясно, кто является их инициатором. Не случайно старт китайской ядерной программе был дан после кризиса 1954-1955 г., когда КНР не удалось решить тайваньский вопрос* . “Атомная программа” была дополнена секретной военной составляющей, что нашло отражение в двенадцатилетнем (1956-1967) плане развития науки и техники, предусматривавшем работы в сфере атомной энергии, радиоэлектроники, разработке ядерного оружия и средств его доставки. Некоторые авторы напрямую связывают дату принятия решения о создании собственного ядерного оружия с заседанием секретариата ЦК КПК 12 января 1955 г.

Используя созданный с советской помощью “задел” и технологии, полученные разными путями с Запада, КНР смогла в сжатые сроки создать собственное ядерное (к 1964 г.) и термоядерное (к 1967 г.) оружие, развернуть к концу 60-х годов “диаду” СЯС средней дальности, состоящую из БР наземного базирования и бомбардировщиков, а затем и выйти в космос (в 1970 г.)** .

В целом, по оценкам специалистов, в ракетных и ядерных технологиях КНР отстает от США и Российской Федерации на 20-25 лет, однако стремится ликвидировать это отставание, вкладывая в технологии значительные средства** . При этом у Китая практически отсутствует система предупреждения о ракетном нападении, но КНР активно стремится развивать национальную систему стратегической космической разведки.

Ядерная политика Китая отличается от французской тем, что КНР может проводить полностью независимый курс, не испытывает ограничений, подобных зависимости Франции от США и НАТО. Можно с высокой степенью вероятности предположить, что Китай станет второй сверхдержавой уже на исходе первой трети XXI века. В некоторых опубликованных политических документах Пентагона утверждается, что только две державы в обозримом будущем в глобальном масштабе могут “создать проблемы” для США – Китай** и возрожденная Россия, при этом отмечается, что Россия находится в упадке, а Китай - на подъеме* .

КНР активно модернизирует свои ядерные силы и средства, но, как считают большинство экспертов, до 2001 г. никакого форсирования их количественного наращивания не наблюдалось. Перелом связывают с агрессией НАТО на Балканах, что было воспринято многими, в том числе и китайскими экспертами, как отработку военно-политического инструментария для XXI века.

Прикрываясь “зонтиком” ядерного сдерживания (близкого по многим признакам к упомянутым выше “критериям Кеннеди”), КНР создает более пригодные для использования в большой политике военные инструменты. Значительно интенсивнее, чем СЯС, в КНР развиваются силы общего назначения, особенно авиация, а в последнее время и ВМС, которые все еще остаются в основном флотом прибрежного действия** .

Подавляющее большинство серьезных экспертов сходятся во мнении, что вектор военной политики Пекина в обозримой перспективе будет направлен в жизненно важный для его интересов район Южно-Китайского моря и Юго-Восточной Азии, а не в сторону, например, Индии. Одним из свидетельств этому может служить весьма сдержанная (можно отметить, ответственная) реакция Пекина на индийские ядерные взрывы в 1998 г., особенно с учетом неосторожных высказываний в тот момент министра обороны Индии. Нельзя не заметить, что такая реакция была благоприятна для российских интересов. Более жесткий ответ китайской стороны, особенно принятие каких-либо решений по наращиванию китайских ядерных сил, еще больше осложнил бы международную военно-политическую обстановку.

1.3. “Теория - это действие”

Теоретическое обеспечение ядерного сдерживания разрабатывалось. параллельно с его “материальным наполнением”. При этом материальная составляющая ядерного сдерживания имеет нивелирующее значение, поскольку физическая основа ядерного оружия, как и технологическая основа создания ядерных боезарядов, средств их доставки, систем управления стратегическими силами и в целом ядерного оружия в принципе имеют одни и те же основы у разных стран. Избранная теоретическая концепция играет огромную роль в политике ядерного сдерживания. Здесь вполне можно согласиться с одним из ведущих французских военных теоретиков генералом Пуарье - соратником де Голля, - который сказал, что в ядерную эпоху “теория – это действие”.

В целом различные теории ядерного сдерживания предусматривают самый широкий диапазон действий – от упреждающих, превентивных ударов до варианта “мертвой руки”, когда предполагались действия уже после уничтожения “обезглавливающим ударом” государственного руководства страны, подвергшейся нападению (как это постулировалось в ряде американских директив по ядерной политике в годы холодной войны, судя по организовывавшимся утечкам в прессу). Весьма широк диапазон действий ядерных держав и в ответных действиях: здесь и так называемый “встречный удар”, и “ответно-встречный”, и “ответный удар” с его разновидностью в виде “глубокого ответного удара”. Рассматривались разного рода “демонстрационные” единичные ядерные взрывы, которые были бы призваны продемонстрировать стороне, слишком далеко зашедшей в своих военных операциях, решимость другой стороны применить и ядерное оружие.

Каждый из видов этих действий предполагает свои требования не только в отношении собственно ударных ядерных средств, но и в отношении систем боевого управления и процедур принятия решений, систем предупреждения о ракетном нападении и пр.

При этом исключительно большую роль в политике ядерного сдерживания играет не только прямая угроза применения ядерного оружия, но и разного рода косвенные действия, символические жесты, утечки информации о директивах по применению ядерного оружия, реклама тех или иных взглядов военных теоретиков. Особенно умело пользуются этим набором средств англосаксонские государства.

Как уже отмечалось выше, ядерная политика, в том числе теория и практика ядерного сдерживания, у каждой стороны, у каждой нации специфична, национальна, отражает особенности национальной психологии, традиции национальной политической и военной культуры. Нетрудно заметить, что и американская, и советская (российская) и французская школы ядерной мысли строились на одном интеллектуальном фундаменте - европейском рационализме. Уже при первом взгляде на китайское стратегическое мышление выявляется влияние иной социокультурной базы.

Для глубокого понимания сущности современной китайской военной доктрины, органической частью которой является ядерная составляющая, необходимо читать военные труды Мао Цзэдуна и трактаты полководца и военного теоретика VI-V вв. до н.э. Сунь-Цзы, являющиеся сегодня своего рода библией китайского “политбюро в политбюро” - Центрального военного совета КНР, частью которого является Генштаб НОАК.

Следует отметить, что теоретическое наследие Сунь-Цзы оказало определенное воздействие и на американских разработчиков теории ядерного сдерживания. Это неудивительно, поскольку приверженность Сунь-Цзы непрямым действиям обеспечили этому автору гораздо большую популярность в США, чем, например, Клаузевицу, проповедовавшему прежде всего “прямые действия” в духе “стратегии сокрушения”, которую реализовали Мольтке-старший во франко-прусской войне 1870-1871 гг. и его последователи в первой и второй мировых войнах.

Классическое китайское военное наследие, ставящее во главу угла “победу замыслом”, оказалось очень созвучным философии ядерного сдерживания, основанного на виртуальных воздействиях на восприятие другой стороны. Как представляется такое совпадение не совсем случайно. Эпоха, в которую жил Сунь-Цзы, знала свою “революцию в военном деле”, относительные масштабы которой могут быть сопоставимы с переворотом, произведенным ядерным оружием (имея в виду оценки возможных последствий применения военной силы для достижения политических целей)* .

Сунь-Цзы пришел к выводу, что следует стремиться к тому, чтобы “побеждать не сражаясь”, “побеждать замыслом”, расстраивая планы противника, заставляя его отказаться от своих намерений. Второй его вывод, повлиявший на ядерные стратегии - возможность победы “слабого над сильным”, что что нашло отражение в “критериях Кеннеди”, концепциях “минимального сдерживания”.

Неудивительно, что китайцы, позже других вступившие в “ядерный клуб”, очень хорошо в нем освоились и уверенно опираются на свои сравнительно скромные ядерные силы во внешней политике.

Китай первым провозгласил принцип неприменения ядерного оружия и долгое время оставался единственным государством, сделавшим это, пока к Китаю не присоединился Советский Союз. Сейчас КНР снова оказалась в положении единственного государства, официально придерживающегося этого принципа в его абсолютном выражении. Наряду с обязательством по неприменению ядерного оружия КНР взял на себя обязательство (без предварительных условий) не применять ядерное оружие и не угрожать его применением в отношении неядерных государств и безъядерных зон.

Формулировка соответствующего положения военной доктрины России, принятой в 2000 г., выглядит следующим образом: “Российская Федерация не применит ядерного оружия против государств - участников Договора о нераспространении ядерного оружия, не обладающих ядерным оружием, кроме как в случае нападения на Российскую Федерацию, Вооруженные Силы Российской Федерации или другие войска, ее союзников или на государство, с которым она имеет обязательства в отношении безопасности, осуществляемого или поддерживаемого таким государством, не обладающим ядерным оружием, совместно или при наличии союзнических обязательств с государством, обладающим ядерным оружием”.

Российская формула ближе по содержанию к доктринальным положениям, декларируемым США и Англией. У Франции, как уже отмечено выше, в этом вопросе позиция более агрессивная. Нельзя исключать того, что с учетом таких факторов, как появление ядерного оружия в Индии и Пакистане, решения США по ПРО и агрессия НАТО против Югославии, позиция Китая в этом вопросе может быть в какой-то момент подвергнута пересмотру.

В силу своей независимости французская, а также китайская модели ядерного сдерживания представляет особый интерес. Хотя надо признать, что на них до самого последнего времени даже специалисты не обращали должного внимания, сосредоточив его почти исключительно на ситуации “центрального ядерного баланса”, взаимного ядерного сдерживания сверхдержав. Сегодня же в экспертных кругах высказывается предположение, что многие элементы политики новых ядерных государств – Индии и Пакистана – будут скорее заимствованы ими у Франции и Китая, нежели у США или России.

Следует ожидать, что и индийские и пакистанские концепции будут носить синтетический характер, род сплава европейских уроков Оксфорда и Гарварда, где получает образование элита двух стран, и местных культурных особенностей, опыта более старых членов “ядерного клуба”.

Более того, в не меньшей, чем любая другая политика, а иногда и в большей мере, ядерная политика несет на себе отпечаток личности того или иного государственного деятеля. Политико-психологические параметры военно-стратегического баланса в ядерной сфере имеют особое значение. Именно психология как отдельных государственных и военных лидеров, так и психологические особенности тех “малых групп” высших эшелонов власти, в которых могут приниматься решения на применение ядерного оружия, на приведение в боевую готовность соответствующих сил и средств, относительно тех или иных заявлений или других жестов, связанных с ядерным оружием, в определенных ситуациях может оказаться решающей.

2. ОЧЕРТАНИЯ “ВТОРОГО ЯДЕРНОГО ВЕКА”

2.1. Новый стратегический ландшафт

Произошедшие в течение 90-х годов глубокие изменения в стратегическом ландшафте позволяют утверждать, что наступила новая фаза - “второй ядерный век”.

Начало второго ядерного века не может быть привязано к какой-либо точной календарной дате. Так же было и с “первым ядерным веком”, отсчет которого можно было бы вести или от первого применения ядерного оружия в Хиросиме, или от первого испытания в Аламогордо, или от начала Манхэттенского проекта, или от открытия деления урана. Скорее всего было бы правильно считать началом первого ядерного века 1945 год, имея в виду не только состоявшиеся первые испытания и применение, но и начало новой - послевоенной - эпохи. Демонстрация возможностей нового оружия проводилась не столько в интересах ведения войны, сколько в качестве определенной заявки на послевоенное устройство мира, вскоре приобретшего специфические черты холодной войны.

Начало второго ядерного века было обозначено цепью событий 1998 -1999 г. Первым признаком наступления нового ядерного века стало расширение ядерного клуба, обозначенное сериями ядерных взрывов в Индии и Пакистане весной 1998 г. Появление новых членов этой привилегированной группы государств важно не только само по себе, но и своим вкладом в формирование нового стратегического ландшафта на рубеже XX-XXI веков.

Важнейшей стратегической новацией 90-х годов ХХ века окончательное становление Азии в качестве не просто географического, но и особого экономического и военно-стратегического региона, простирающегося от Средиземноморья до Японских островов. Азиатские государства превратились из объекта мировой политики, бывшего одним из полей битв в холодной войне, в весьма динамичного субъекта, в границах которого находятся претендующий на роль сверхдержавы Китай, новые ядерные государства Индия и Пакистан, “де факто ядерный” Израиль, “околоядерные” обладатели ракетных технологий КНДР и Иран.

При всей несхожести этих стран их объединяет одно - “правила игры”, которыми они руководствуются, отличается от правил “первого ядерного века”, которые определялись сверхдержавами. На первый план выходят военно-политические отношения между самими азиатскими государствами. Многое говорит за то, что в Азии, в отличие от Европы, эпоха вооруженных конфликтов между крупными державами еще не миновала, что придает ядерному фактору особую значимость.

Появление в США в том же 1998 г. (почти одновременно с расширением “ядерного клуба”) доклада комиссии, возглавлявшейся нынешним министром обороны Д.Рамсфелдом, возвестило о возрождении идеи НПРО.

Крупным “подарком” сторонникам ПРО в августе того же 1998г. стал запуск многоступенчатой баллистической ракеты в КНДР. Независимо от того, была ли это неудачная попытка вывести на орбиту ИСЗ или испытание боевой ракеты, всему миру были продемонстрированы новые возможности этого государства.

“Центральное ядерное сдерживание” во втором ядерном веке не исчезает, но в отличие в первого ядерного века перестает быть главным, определяющим. Его как бы теснят другие составляющие, связанные с Китаем и новыми ядерными государствами. Эти страны не входили в существующую уже несколько веков геополитическую систему "Запад-Россия", внутри которой и возникли такие явления как холодная война и “первый ядерный век”. Китай и новые члены ядерного клуба отличаются от участников центрального сдерживание (и шире - главных действующих лиц холодной войны), во-первых, характером политических целей, во-вторых характером военно-технических средств.

Холодная война была для ее участников вопросом выживания конкретной социально-политической системы. Вопрос "кто-кого" сохранял свою актуальность, по крайне мере до середины 80-х годов. Пониженный характер политических целей во втором ядерном веке снижает и "цену вопроса” - речь о выживании политической системы сегодня не идет и в обозримом будущем едва ли будет идти.

В таком случае отпадает и необходимость нанесения удара "в сердце" противника, что в свое время вело к постоянному росту дальности действия средств доставки ядерного оружия. Гонка за дальностью продолжалась, пока не удалось достичь сначала межконтинентальной, а затем и “глобальной” дальности.

Вторым вектором развития ядерных сил в первом ядерном век была "погоня за противосиловыми способностями". Азиатские члены ядерного клуба такой потребности пока не испытывают. Вместо этого они развивают средства средней дальности, предназначенные, в первую очередь, для нанесения противоценностных ударов.

В то же время устрашение соседей не является единственной функцией СЯС новых ядерных государств. Как справедливо отметил П.Брэкен, потенциальной целью их ядерных сил становится, по его выражению, "ахиллесова пята американского военного присутствия в Азии" - инфраструктура США на заморских театрах военных действий - базы, порты, аэродромы. Действительно, успеху военных операций в Персидском Заливе в 1991 г. и в Югославии в 1999г. во многом способствовала пассивность обороняющихся, позволивших США и их союзникам беспрепятственно осуществлять развертывание своих громоздких сил, опиравшихся на ограниченное число баз на ТВД.

Американский автор высказывает предположение, что именно инфраструктура представляют собой оптимальную цель для ядерных сил азиатских членов ядерного клуба* . В связи с этим для условий “второго ядерного века” становятся весьма актуальными размышления А.А.Свечина о “базировании и ударности”. Рассматривая эти два элемента вооруженной борьбы, он отдает приоритет роли “базирования”, особенно в затяжной войне** .

Поскольку второй ядерный век отличается снижением уровня политических целей, уровень “неприемлемости” потенциального ущерба также снижается. В этом случае с точки зрения сдерживания удар по сообщениям противника и его "базе" (в широком смысле слова) может иметь результатом нанесение такого ущерба, который будет рассматриваться как неприемлемый, даже если собственная территория агрессора останется в неприкосновенности. Потеряв свои "точки опоры" противник может отказаться от продолжения агрессии – таким образом сдерживание сработает.

Таким образом если в противосиловом варианте развития в первом ядерном веке наиболее важной целью были сильные стороны противника (“ударность”), то в противоценностном варианте второго ядерного века под удар ставятся прежде всего, наиболее слабые (уязвимые) элементы другой стороны (“базирование”). Чем-то особенно новым это назвать нельзя, поскольку, как уже отмечалось выше, об этом еще 2500 лет назад писал Сунь-Цзы.

Одно из основных отличий второго ядерного века от первого состоит в механизме эволюции сдерживания. “Центральное сдерживание” в течение нескольких десятилетий развивалось прежде всего по логике двустороннего противостояния, почти не подчиненного влиянию извне, со стороны третьих сил. Для второго ядерного века характерно то, что “азиатское сдерживание” не может быть самодостаточным, а испытывает серьезное воздействие внешних сил, в значительной степени навязывающих новые “правила игры”. В качестве примера подобного воздействия извне может быть рассмотрено влияние агрессии НАТО в Югославии на ядерную политику азиатских держав.

Хотя агрессия НАТО против Югославии в 1999 г. была ограничена в пространстве рамками региона, ее последствия носили поистине глобальный характер* . Действия НАТО в Косово задали определенную модель, которая формировала процесс новых взглядов на роль оружия массового поражения после завершения эпохи “холодной войны”. В ходе операции НАТО в Косово во многих странах не раз возникал вопрос - было бы это возможно, обладай Белград ядерным оружием?

В российской политической элите и в ходе этих событий и после их завершения неоднократно высказывались опасения о том, что следующая операция по наведению порядка может произойти на территории какой-либо из стран СНГ или даже России. В связи с этим упоминаются Абхазия, Приднестровье, Нагорный Карабах.

Политические элиты таких стран как Китай, Индия, Иран (да и России тоже) вынуждены были задуматься - кто будет следующим объектом “воспитания” и что следует предпринять для обеспечения национальной безопасности* . Различные варианты реакции были продемонстрированы в течение 1999-2000 г.

Так, например, Индия ответила целой серией публикаций по проекту новой ядерной доктрины, увеличением военных расходов, и что особенно примечательно - приоритетным развитием флота. Пакистан, несмотря на крайне тяжелую экономическую ситуацию, предпринимает соответствующие шаги в военном строительстве. Не остался безучастным и Иран.

Многое свидетельствует о том, что агрессия против Югославии в 1999 г. вкупе с законодательным оформлением работ по ПРО конгрессом США в том же году привели к ускорению развития ракетно-ядерного потенциала Китая. Демонстрация нового поколения ракет в связи с юбилеем КНР в 1999 г. показала, что Китай может приблизиться к России и США по качественным параметрам своих СЯС, ядром которых будут мобильные твердотопливные МБР с РГЧ ИН. Одновременно КНР, благодаря сокращениям российских и американских ядерных сил, сможет сократить количественное отставание от первых двух ядерных держав и “уйти в отрыв” от Великобритании и Франции.

В свою очередь США, своими действиями на Балканах стимулировавшие повышение военной активности многих стран, интенсифицировали усилия по созданию ПРО - как “национальной”, так и на ТВД.

Таким образом агрессия НАТО в Югославии нанесла значительный ущерб стратегической стабильности. Внедрение продемонстрированных в Югославии новых подходов к разрешению спорных проблем в сочетании с ревизией Договора ПРО, ведущей к развалу фундамента взаимного ядерного сдерживания, будет иметь следствием опасную разбалансировку всех механизмов обеспечения международной стабильности и безопасности.

События в Косово в 1999 г. свидетельствуют о том, что ни одно из государств, не входящее НАТО, не считать свою безопасность полностью обеспеченной, поскольку наличие мандата ООН для своих действий Североатлантический альянс считает совершенно необязательным.

Политика, зафиксированная в официальных документах НАТО и апробированная на Балканах, может стать серьезным стимулом к ускорению процесса распространения ОМУ, против которого существующие международно-правовые механизмы могут оказаться неэффективными.

Расширение НАТО, особенно его предстоящая “вторая волна”, грозит серьезно нарушить сложившийся в Европе баланс сил, прежде всего за счет усиления уже имеющегося превосходства альянса в обычных силах. Более того, НАТО получает возможность, используя ядерную инфраструктуру (хранилища и аэродромы) созданную с участием СССР в бывших странах Варшавского договора, развернуть ядерное оружие и носители в непосредственной близости от российских границ. А это угрожает уже не только сложившемуся соотношению сил в Европе, но и стратегическому балансу в мировом масштабе. Ведь в зоне досягаемости американских самолетов могут оказаться и объекты российских СЯС.

Можно предположить, что дальнейшая эволюция стратегического ландшафта будет во многом определяться двумя государствами - Китаем и Индией, имея в виду, что КНР превратится в сверхдержаву, а Индия в международной системе станет примерно таким же элементом, каким сегодня является Китай.

Хотя мы находимся в самом начале новой фазы, уже можно спрогнозировать некоторые конфликты “второго ядерного века”, в которых может быть задействован ядерный фактор:

в Восточной Азии – в конфликте США и Китая по вопросу о “тайваньской проблеме”;

в Южной Азии - эскалация очередного столкновения Индии и Пакистана в Кашмире и недавно начавшее приобретать новый потенциал силовое противостояние КНР – Индия, как один из элементов по линии противостояния КНР - США;

в Западной Азии - очередной всплеск арабо-израильского конфликта, вынуждающий Израиль легализовать ядерный статус с тем, чтобы изолировать палестинцев от союзников.

2.2. Новые члены “ядерного клуба”

Для специалистов появление ядерного оружия у Индии и Пакистана не было неожиданным. Обе страны шли к этому давно и целеустремленно, подчас ускоряя процесс, а иногда, под давлением внешних и внутренних обстоятельств, замедляя его. Еще в 1974 году Индия взорвала свое ядерное устройство, объявив при этом, что взрыв был проведен в мирных целях* .

Индия и Пакистан, в отличие от Израиля, который, как уже отмечалось выше, придерживается концепции “бомбы в подвале”, осуществили открытый переход в статус ядерных держав. Он обусловлен как рациональными, так и во многом иррациональными соображениями, лежащими глубоко в национальной психологии этих стран. Новизна ситуации, возникшей после серии испытаний в Индии и Пакистане, состоит в том, что в число ядерных вошли два государства с действительно самостоятельной, довольно своеобразной военной политикой.

В индийских политических и академических кругах приводятся несколько основных аргументов в пользу решения о создании ядерного оружия. Среди них и недостаточные усилия сверхдержав по радикальному сокращению своих ядерных арсеналов (“если они не хотят стать такими безъядерными как мы, то мы должны стать такими же ядерными, как они”) и китайский ядерный фактор, фигурирующий еще с того времени, как Китай провел свои первые ядерные испытания. О том, что основным мотивом был именно китайский фактор, свидетельствует эволюция индийской военной ядерной программы. Такие факторы как ситуация в Тибете в конце 50-х гг., поражение Индии в пограничном конфликте 1962 г. и сохранение территориального спора в последующем, превращение Китая в ядерную державу в 1964 г., сохранение конфронтации в 60-е годы, служили убедительными аргументами в пользу приобретения Индией собственного ядерного потенциала. И наоборот, ослабление напряженности в индийско-китайских отношениях в 80-х годах было главной причиной затянувшейся паузы между первым и последующими индийскими ядерными испытаниями* .

Уровень конфликтности в индийско-китайских отношениях действительно остается значительным. Индийцы постоянно напоминают, что Китай удерживает под своим контролем часть индийской территории, захваченной после вооруженного конфликта 1962 года. Китай же не признает индийского суверенитета над Сиккимом. Потенциально более значительной зоной конфликтующих интересов Индии и Китая может стать Юго-Восточная Азия (достаточно вспомнить характерное название полуострова – Индо-Китай!), но при этом соперничество двух азиатских гигантов здесь носит пока преимущественно не военный, а экономический характер.

Нельзя не вспомнить попытки индийского руководства поставить перед лидерами международного сообщества вопрос о том, что необходимо найти другое, неядерное решение проблемы озабоченности Индии тем, что у ее грозного соседа, Китая, имеется собственное ядерное оружие. Индийское руководство не раз пыталось поставить перед лидерами ведущих государств мира (прежде всего США и Великобритании) сложные вопросы ядерного разоружения и ядерных гарантий безопасности Индии, в большинстве своем оставшиеся без ответа.

Обретавшим все большее значение аргументом индийского руководства в пользу ядерного оружия стали усилия Пакистана по созданию собственного ядерного потенциала. При этом в Индии глубоко убеждены в том, что пакистанские ядерные устройства созданы при непосредственном участии китайских специалистов и с помощью китайских технологий, хотя признанные эксперты из других стран высказывают иные точки зрения на этот счет. Такого же рода заявления можно встретить и у многих западных экспертов.

В целом можно констатировать, что практически одновременное с Индией появление ядерного оружия у Пакистана было, если исходить из классических схем балансов сил, выгодным Китаю. В результате после 1998 г. явно образовался новый “ядерный треугольник” КНР-Индия-Пакистан, на положение дел в котором с приходом к власти в 2001 г. администрации Дж.Буша-мл. во все большей степени пытаются, по-видимому, воздействовать США* .

Если масштабы военного противостояния между Индией и Китаем непосредственно на индийско-китайской границе в настоящее время невелики и инцидентов там практически не наблюдается (хотя потенциал конфликтности последние несколько месяцев значительно усилился), то ситуация во взаимоотношениях Индии и Пакистана иная** .

В то же время основные геополитические интересы Индии и Пакистана стран ориентированы в разных направлениях. Для Индии приоритетом является Юго-Восточная Азия, зона Индийского океана, а Пакистан после потери в 1971 г. своей восточной части (ныне Бангладеш) ориентируется главным образом на Ближний Восток, Афганистан, а после распада СССР - также на Центральную Азию, где его основным соперником оказывается не Индия, а Иран.

При всей значимости конфликта Индии с Пакистаном в стимуляции решения о создании ядерного оружия этими странами не менее важную роль играли и обстоятельства, в значительной мере не находящиеся на поверхности и почти до сих пор не обсуждаемые. Индия – это второе государство в мире по численности населения с древнейшей культурой, с динамично развивающейся экономикой (хотя и не столь высокими темпами, как в КНР, что тревожит индийскую деловую и политическую элиту). При наличии сотен миллионов индийцев, живущих за чертой бедности, средний класс страны по любым международным стандартам уже насчитывает более 200 млн. человек. Это делает Индию одним из крупнейших в мире рынков сбыта и, как считают некоторые эксперты, индийский внутренний рынок по емкости превосходит уже рынок Китая.

В Индии, при всех быстрых и подчас непонятных иностранному наблюдателю переменах, существует устойчивый слой национальной технократии, обеспечивающей стабильность и устойчивость основных направлений экономического и научно-промышленного развития Индии. Именно эта технократия поддерживает и обеспечивает развитие по нарастающей военного потенциала страны, включая его ракетный и ядерный компонент.

Индийские технократы с законной гордостью подчеркивают, что и ракеты-носители и ядерное оружие созданы в Индии собственными силами. Так что для Индии ракетно-ядерное оружие – как в свое время для СССР, Франции, Китая – во многом является не только орудием оборонной политики, но и символом освоения высоких технологий.

Пакистанские авторы также подчеркивают, что ядерное оружие и средства его доставки созданы им самостоятельно, при этом они считают, что Индия создала свой ядерный потенциал, по крайней мере, при попустительстве со стороны западных государств, а во многом и благодаря их большой технической помощи в развитии гражданской атомной энергетики, научной базы в ядерной сфере (прежде всего со стороны Канады, а во многом и со стороны США, где готовились многочисленные кадры для индийской атомной науки и промышленности).

Следует отметить, что и Индия и Пакистан начинали свои ядерные программы как чисто гражданские, в интересах решения, прежде всего, энергетических проблем (обе страны являются нетто-импортерами нефти), и в этом их существенное отличие от первой пятерки членов ядерного клуба. В Индии первый исследовательский ядерной реактор вступил в строй еще в середине 50-х годов, в Пакистане - в середине 60-х. При этом обе страны первоначально опирались на значительную помощь из-за рубежа.

В мае 1974 г. Индия произвела подземное испытание устройства, по мощности примерно эквивалентного американской бомбе, сброшенной на Хиросиму. Пакистан вслед за этим форсировавший свою программу, по оценкам экспертов, приобрел аналогичную способность примерно в середине 80-х годов, прочно обосновавшись в группе “пороговых” государств* . Тем не менее до 1998 г. обе стороны воздерживались от проведения взрывов. Усилия и Индии и Пакистана в этот период были сосредоточены на разработке средств доставки (что само по себе свидетельствовало о высокой степени готовности собственно зарядов).

В отличие от стран “первой пятерки”, начинавших с отработки авиационных средств доставки, и Индия и Пакистан изначально сделали ставку на баллистические ракеты наземного базирования. И в этой сфере Индия предпочитала опору главным образом на собственные силы, а Пакистан, по оценкам многих зарубежных специалистов, был вынужден искать источники за рубежом, прежде всего в Китае.

Таким образом, окончание холодной войны не привело к сворачиванию национальных ракетно-ядерных программ, скорее наоборот - способствовало их развитию. Если в период биполярной конфронтации и Индия и Пакистан могли рассчитывать при решение задач в сфере безопасности на поддержку - если не военную, то политическую, - одной из сверхдержав (а Пакистан рассчитывал сразу на две - США и Китай), то после окончания холодной войны обе стороны вынуждены рассчитывать, прежде всего, на собственные силы.

Высокая заинтересованность элит двух стран в завершении программ создания ядерного оружия определялась и невысоким уровнем внутриполитической стабильности.

После появления ядерного оружия у Индии и Пакистана многое будет зависеть от того, какую модель выберет для себя каждая из этих стран, какие параметры теории и практики ядерного сдерживания будут позаимствованы у “старых” ядерных держав – как у тех, кто десятилетиями осуществлял центральное ядерное сдерживание (СССР и США, Россия и США), так и у тех, кто находится во втором эшелоне “пятерки” официальных ядерных держав.

При этом надо учитывать, что Индия и Пакистан находятся в совсем ином положении, чем три ядерных державы второго эшелона. Они не включены в систему центрального ядерного сдерживания, в которую, пусть и в разной мере, так или иначе входят до сих пор не только Англия, но и Франция. В обозримом будущем Индия и Пакистан, видимо, не будут стремиться к такому включению, стремясь сохранить свободу рук в вопросе о ядерном оружии, ядерной политике. Нельзя, однако, исключать того, что со временем они могут увидеть, что такая свобода оборачивается и очень многими издержками. В то же время все более важную роль будут играть взаимоотношения в “ядерном азиатском треугольнике” Китай-Индия-Пакистан, который может превратиться и в “четырехугольник” КНР-Индия-Пакистан-Иран* .

Можно предположить, что в двусторонних отношениях Индия и Пакистан будут учитывать опыт “центрального” сдерживания, а своих отношениях с внешним миром – опыт стран “второго эшелона”. Уже сейчас заметна некоторая асимметрия в подходах двух стран к концепциям строительства и применения ядерных сил.

Видимо, учитывая опыт противостояния СССР и США (прежде всего, с экономической точки зрения** ), пакистанцы не проявляют стремления добиваться стратегического паритета с Индией. Вместо этого декларируется приверженность идее “минимального ядерного сдерживания”, что, по крайней мере, на современном этапе, считается достаточным для обеспечения безопасности.

После акта “мегатерроризма” на территории США 11 сентября 2001г. многие специалисты справедливо обратили внимание на ряд особенностей поведения Пакистана. Эта страна оказалась в фокусе внимания США и их союзников как один из важнейших участников контртеррористических действий. В ней в то же время действуют очень активные, а подчас и агрессивные радикальные и экстремистские группировки, тесно поддерживающие афганских талибов. В связи с этим не исключается, что в случае активного вовлечения Исламабада Соединенными Штатами в контртеррористические действия против Усамы бен Ладена и талибов правительство Пакистана не устоит против своих исламистов, и в результате мусульманские экстремисты получат в свои руки ядерное оружие с неплохими средствами доставки. В западной печати появились сообщения о возможных действиях спецназа США и их союзников по захвату ядерного арсенала Пакистана в критической обстановке в целях недопущения его попадания в руки исламистов** .

Особенностью системы взаимного ядерного сдерживания Индии и Пакистана является то, что у обеих сторон ракетно-ядерные средства обладают исключительно коротким подлетным временем при поражении как основных центров военного управления и самих ядерных сил, так и административных центров – в несколько раз более коротким, нежели в случае с СССР и США применительно к их основным СЯС (подлетное время основных средств – МБР – около 30 минут). Это укорачивает время на принятие решения об ответных действиях таким образом, что его практически не остается. По всем канонам теории ядерного сдерживания такое положение дел в том числе стимулирует нанесение в критической обстановке упреждающих ядерных ударов.

Удастся или не удастся Индии и Пакистану адаптироваться к глобальной системе ядерного взаимодействия и системе сдерживания во многом зависит и от поведения “пятерки” “старых” ядерных держав – постоянных членов Совета Безопасности ООН, их курсов применительно к находящимся в их распоряжении арсеналам и ядерным доктринам, к развитию системы глобальной безопасности.

Особенно важным здесь представляется создание системы подлинно равноправного и взаимовыгодного сотрудничества России и США, а также конструктивного взаимодействия в треугольнике Россия-США-КНР, которое все больше представляется возможным, несмотря на явное ухудшение американо-китайских отношения с начала 2001 г.

2.3. Перспективы появления следующих ядерных государств

Обращение к ядерному фактору как средству достижения определенных политических целей зависит от степени остроты конфликтов, в которые вовлечено данное государство, величины “ставок” в спорных ситуациях (общей “цены вопроса” при разрешении конкретной проблемы национальной безопасности), и уже после этого - от наличия соответствующих материальных предпосылок.

Расширение ядерного сообщества в 1998 г. отличается от предыдущих случаев тем, что “клуб” пополнился очередными членами в условиях, когда исчезла ситуация абсолютного ядерного пата и такого противостояния двух сверхдержав, которое рассматривалось обоими участниками как вопрос о существовании соответствующих социально-политических систем.

Новые ядерные государства появились, когда уже не было глобального идеологического конфликта двух систем, во главе которых стояли две сверхдержавы, когда уровень военно-политической конфронтации с задействованием ядерных держав существенно снизился (символом чего стала серия соглашений о взаимном ненацеливании стратегических ядерных сил сторон). С другой стороны, резко возросло количество конфликтов на этнической, религиозной почве, обострился режим конкурентной борьбы в экономической и научно-технической сферах.

Многие уже начали говорить о том, что ядерное сдерживание во взаимоотношениях США-Россия, США-КНР, Россия-КНР уже практически утратило свой смысл (не говоря уже о других “осях” с участием Франции и Великобритании, которые и раньше не имели большого значения с военно-политической точки зрения). Начали появляться предположения о том, что ядерное оружие само по себе постепенно сошло бы “на нет”* .

Эта логика представлялась сомнительной еще до ядерных взрывов в Южной Азии. Ядерное оружие и без новых изменений в стратегическом ландшафте оставалось бы на вооружении на всю обозримую перспективу. Но, безусловно, обретение ядерного оружия Индией и Пакистаном дало мощный импульс к его сохранению и развитию, к развитию и все большему усложнению всей системы ядерного сдерживания. А усложнение означает повышение требований к уровню и надежности систем боевого управления - сочетания процедур (соответствующих команд), техники, программных продуктов и определенных штатных решений. Эти четыре компонента - неотъемлемая часть стратегических ядерных сил, и о них не следует забывать.

Появление двух новых ядерных держав демонстрирует неадекватность того международного порядка, который пытаются конструировать США, оставшись единственной сверхдержавой в период после холодной войны. Соединенным Штатам, пытающимся многие проблемы решать де-факто единолично, несмотря на целый ряд соглашений с Российской Федерацией и активизацию взаимодействия с Китаем, с Западной Европой, необходимо понять, что во многом действия Индии и Пакистана направлены не только друг против друга, но именно против того миропорядка, который пытаются сформировать США. Нельзя не видеть, что со стороны США и ряда других западных стран противодействие индийской и пакистанской ядерной и ракетной программам было (по крайней мере внешне) значительным* .

Появление ядерного оружия у Индии и Пакистана, испытания ракет сравнительно большой дальности Ираном и Северной Кореей (с разной степенью успешности) показали неадекватность унаследованного у периода холодной войны режима нераспространения ОМУ и средств его доставки.

Действительно, вступление в “ядерный клуб” Индии и Пакистана было первым его расширением за время действия Договора о нераспространении ядерного оружия, подписанного в 1968 г. и вступившего в силу в 1970 г. На сегодня ни Индия, ни Пакистан к этому Договору не присоединились и, таким образом, формально не нарушили его, создав свое ядерное оружие. На всех международных форумах индийские представители постоянно открыто критиковали этот Договор, считая его дискриминационным в отношении неядерных держав. Даже когда начался процесс ограничения, а затем сокращения стратегических ядерных вооружений СССР и США, индийцы постоянно подчеркивали, что потолки ядерных вооружений у США и СССР остаются “непомерно высокими” и т.п. Если до сих пор удавалось добиться сворачивания ядерных программ в ряде государств с военных рельсов добровольно (Швеция, Бразилия, Аргентина) или под давлением мирового сообщества (ЮАР, Ирак, Северная Корея), то осуществление ядерных программ двух южно-азиатских государств было серьезным ударом по самой идее “нераспространения”* .

Для интересов России, нашей национальной безопасности, международного сообщества в целом важно то, какие страны и в какой форме последуют примеру Индии и Пакистана.

В этом отношении представляют интерес развернувшиеся в последнее время в Израиле дебаты вокруг ядерного статуса этой страны. В том, что Израиль является де факто обладателем ядерного оружия не сомневается, наверное, никто. Судя по опубликованным в Израиле данным, работы в области использования атомной энергии начались еще в 1952 г. Столкнувшись с противодействием в реализации своей программы со стороны США, израильские руководители сделали ставку на сотрудничество Францией, в основе которого лежали прагматические интересы обеих стран - Парижу был нужен противовес Египту, поддерживавшему алжирцев, а Израилю были необходимы соответствующие знания и технологии.

Несмотря на то, что тесное сотрудничество, продолжавшееся во второй половине 50-х годов, при голлистском руководстве Франции было постепенно свернуто, Израиль успел совершить соответствующий технологический рывок, в результате которого к 1966 году страна вплотную подошла к ядерному порогу. По данным израильских авторов в ноябре 1966г. было проведено “подкритическое” испытание ядерного боеприпаса. Несколько ранее, в марте того же года, была испытана баллистическая ракета “Иерихон”, разработанная во Франции по израильскому заказу. Таким образом, к этому времени Израиль располагал тремя ключевыми элементами: расщепляющимися материалами, наработанными на реакторе в Димоне, конструкцией боеприпаса, испытанной на нулевую мощность, и средствами доставки (самолеты и БР). Существует мнение, что для Египта намерение разгромить Израиль до того, как он станет ядерной державой, послужило одним из побудительных мотивов к военным приготовлениям 1967 г., на что Израиль ответил превентивным ударом в “шестидневной войне”.

По некоторым оценкам, в июне 1967 г. Израиль уже располагал несколькими боеготовыми зарядами. В настоящее время, по ряду оценок, его ядерный арсенал может насчитывать до 200 боезарядов.

Однако открытого вступления Израиля в “ядерный клуб” не произошло. Выл выбран вариант “бомбы в подвале” и политики “ядерной непрозрачности” (nuclear opacity). Функционирование этой своеобразной модели было продемонстрировано в октябре 1973 года во время очередной арабо-израильской войны. В период наступления арабских армий Израиль предпринял ряд демонстративных действий, рассчитанных, прежде всего, на восприятия руководителями великих держав. Предполагалось, что вслед за этим СССР должен будет оказать сдерживающее воздействие на Египет и Сирию, а США окажут срочную военно-техническую помощь Израилю (так оно и случилось).

Официально принцип “бомбы в подвале” действует в Израиле до сих пор, несмотря на то, что в 2000 г. в парламенте состоялись острые дебаты о целесообразности сохранения этого курса.

Многие отечественные и зарубежные эксперты кандидатом номер один на роль следующей ракетно-ядерной державы небезосновательно называют Иран .

Эта страна испытала летом 1998 г., вскоре после серии ядерных взрывов в Индии и Пакистане, баллистическую ракету “Шехаб-3” с дальностью около 1300 км. По ряду заслуживающих внимания оценок, ракетно-ядерный потенциал Ирана создается теперь не только как средство воздействия на Ирак и на де факто ядерный Израиль, но и как средство сдерживания Пакистана* , который, как считают в Иране, стоял за спиной талибов, представлявших наибольшую угрозу национальной безопасности Ирана. Однако его создание не может не вызвать озабоченности у всех стран, которые оказываются в пределах досягаемости этого оружия. В их числе, помимо Пакистана и Афганистана, и арабские страны Ближнего Востока, и Израиль, и Закавказье, и Украина, и юг России.

При гипотетической смене политической власти в Иране на враждебный России режим при наличии у этой страны ракетно-ядерного оружия напряженность на этом направлении для России резко возрастает, что может в том числе сказаться на решении проблемы Каспия – одной из крупных проблем глобальной энергетической и в целом экономической стабильности, имеющей и весьма большое значение для интересов России.

В то же время следует иметь в виду, что развитие ядерных потенциалов не только упомянутых, но и других государств преимущественно ориентировано не только на решение традиционных военных задач, но и на повышение их статуса в современной системе международных отношений , особенно Индии, претендующей, по мнению части ее политической элиты, в перспективе на роль мировой державы. Китай и Индия при этом, прежде всего, добиваются более благоприятных условиях для решений задач укрепления своих позиций в мировой экономике** , в расширении присутствия своих компаний, товаров, услуг на рынках прежде всего наиболее развитых стран, и особенно на рынке США.

Еще в большей степени экономический фактор проявляется в поведении таких “пороговых” держав, по сути, поставивших условием прекращения своих ядерных программ получение материальной помощи от мирового сообщества. Как правило, эти страны имеют достаточно высокий научно-технический потенциал, обладают опытом по разработке и производство обычных боеприпасов, располагают определенным количеством расщепляющих материалов.

Как показывает исторический опыт государств, как вступивших в ядерный клуб, так и отказавшихся от этого (Швеция, Швейцария, ЮАР, Бразилия), ключевым элементом в процессе приобретения ядерного оружия является принятие политического решения руководством государства. Можно предположить, что катализатором процесса принятия соответствующих решений в некоторых странах (скорее всего по израильскому варианту) могла стать агрессия НАТО против Югославии. Прежде всего, это относится к группе так называемых “пороговых” стран, которые уже имеют необходимую научно-техническую и промышленную базу, но пока отказывались от приобретения ядерного оружия по тем или иным политическим причинам.

3. СТРАТЕГИЧЕСКАЯ СТАБИЛЬНОСТЬ В УСЛОВИЯХ “ВТОРОГО ЯДЕРНОГО ВЕКА”

3.1 Новые моменты в ядерной политике США

Критика внешней и оборонной политики администрации Б.Клинтона была одним из существенных элементов предвыборной стратегии республиканцев. Еще в рамках своей президентской компании Дж.Буш-мл. выдвинул идею освобождения от “догм холодной войны" и придания военной политике более гибкого характера, о приверженности которым уже не раз заявлял и после вступления в должность, но с рядом важных корректив.

Если в первые недели пребывания у власти и Буш-мл., и Рамсфелд (например, на конференции в Мюнхене) говорили о сдерживании как об устаревшей концепции, которая должна быть отброшена, то в выступлении Дж.Буша в Национальном университете обороны 1 мая 2001 г. речь шла уже о новом понимании сдерживания, выработке его новой формулы, соответствующей новым реальностям.

Прежде всего речь идет об учете формирующегося нового стратегического ландшафта в строительстве вооруженных сил. В середине февраля 2001 г. Дж.Буш-мл. потребовал провести всеобъемлющую переоценку военной стратегии США. Некоторые выводы относительно нее позволят сделать бюджетный запрос на очередной финансовый год, выпущенный 30 сентября 2001 г. "Четырехлетний военный обзор" (Quadrennial Defense Review, QDR) и “Анализа положения в ядерной области” (Nuclear Posture Review, NPR), который должен появиться в декабре 2001 г. В начале 2002 г. должен быть обнародован доклад президента Конгрессу "Стратегия национальной безопасности" и ежегодный доклад министра обороны, в который должна войти 5-летняя программа военного строительства. В целом процесс пересмотра военной политики США займет около года.

Как стало известно из утечек в прессу, появившихся в конце марта 2001 г., министр обороны Д.Рамсфелд представил президенту США целый ряд предложений по пересмотру военной доктрины. Облик новой оборонной политики в целом приводится в соответствие с предвыборными обещаниями Дж.Буша-мл. Вскоре после инаугурации Буш поручил министру обороны подготовить предложения по пересмотру военной политики, реорганизации вооруженных сил и изменениям в военно-технической политике.

Столь бурная деятельность (в Пентагоне было образовано около 20 рабочих групп по различным направлениям), возможна объясняется тем, что Рамсфелд принадлежит к поколению деятельных проводивших самую радикальную военную реформу в послевоенной истории США - в начале 70-х годов, после окончания вьетнамской войны. Характерно, что Рамсфелд привлек для решения этой задачи “радикального реформатора” Э.Маршалла, высокоавторитетного гражданского специалиста, возглавляющего на протяжении многих лет Управление комплексных оценок (Office of Net Assessment) министерства обороны США. Маршалл полагает, что виды вооруженных сил США продолжают готовиться к "прошлой войне", и предлагает провести радикальные преобразования, исходя из того, что в качестве основного противника США должна рассматриваться уже не “слабеющая Россия”, а “усиливающийся Китай”* . В связи с этим центр тяжести оборонных усилий США он предложил резко сместить из Европы в Азиатско-Тихоокеанский регион.

В отношении Китая уже в своей предвыборной платформе 2000 г. республиканцы использовали более жесткую риторику, чем демократы, идентифицируя КНР не как партнера США, а как главного соперника Соединенных Штатов. Главное внимание Пентагона начало уделяться растущему китайскому оборонному потенциалу. Было обещано оказать военную помощь Тайваню (правда, не в том объеме, как хотели бы в Тайбее), если Пекин попытается применить силу для решения своей исторической задачи - окончательного воссоединения страны. В такой прямой и откровенной форме этого не делала ни одна американская администрация на протяжении последних трех десятилетий.

Э.Маршалл в своих последних разработках подверг, в частности, сомнению ценность ударных авианосцев и пилотируемой авиации, предложив сделать упор на “умное” беспилотное оружие. Реформаторы предлагают в новой стратегии США в меньшей степени опираться на “передовое” базирование” и больше рассчитывать на стратегическую мобильность вооруженных сил. Подобный подход в целом соответствует отмеченным выше особенностям второго ядерного века. В связи с тем, что потенциальные противники США располагают оружием массового уничтожения и/или современным ракетными технологиями, в Пентагоне исходят из того, что могут оказаться уязвимы объекты инфраструктуры на новых ТВД, играющие важную роль для “передового базирования”. Отсюда повышаются требования к стратегической мобильности сил, а также к ВВТ в сторону дальнейшего снижения ее заметности.

Под этим углом зрения формируется и новая военно-техническая политика. Речь идет, прежде всего, о том, что воевать придется без прежней опоры на базы, включая “плавучие аэродромы”. Реформаторы в Пентагоне подготовили предложения по решительному пересмотру планов их строительства и переносу центра тяжести на море на носители КРМБ, а в воздухе - на бомбардировщики типа В-2.

Эти идеи, в различных вариантах и в различной тональности озвученные министром обороны Д.Рамсфелдом а в какой-то мере - и самим президентом, вызвали во многом противодействие как среди военных, так и в соответствующих сегментах оборонной промышленности США.

Что касается радикального смещения акцентов в военно-политических усилиях США с Европы на АТР, то здесь Буш и Рамсфелд встретили активное сопротивление “европеистов” в американском “истэблишменте национальной безопасности”. В результате этого Бушу не удалось реализовать одно из предвыборных обещаний - резко сократить американскую вовлеченность на Балканах. В ходе первой европейской поездки Дж.Буша летом 2001 г. он фактически подтвердил свою приверженность прежнему курсу. Не прозвучали из уст Буша, как ожидали многие и слова об уходе США с территории бывшей Югославии и предоставлении всей последующей деятельности НАТО там в руки западноевропейцев, которые как считают многие в администрации Буша, и втянули администрацию Клинтона в эти операции, не соответствующие, по их мнению, прагматическим интересам Соединенных Штатов.

В результате дебатов в Пентагоне был выработан компромисс, нашедший отражение в тексте “Четырехлетнего обзора”. В нем сделан акцент на действия в условиях, когда противник препятствует доступу к инфраструктуре на ТВД (anti-access), подчеркивается роль стратегической мобильности, но ничего не говорится об уходе из Европы и переносу центра тяжести в Тихоокеанскую зону. Напротив выражается готовность действовать в любом регионе, причем в конфликтах, совпадающих во времени.

Во-вторых, провозглашается отказ от модели сдерживания, основанного на взаимном гарантированном уничтожении, как идейного наследия холодной войны. В своих публичных выступлениях Дж.Буш - мл. поставил под сомнение необходимость сохранения "ядерного баланса страха" в условиях, как он подчеркнул, когда Россия не является больше врагом Соединенных Штатов. Взамен предложен новый подход к стратегической стабильности основанной на строительстве ПРО территории страны.

В-третьих, администрация Дж.Буша-мл. явно отказывается от договорного оформления контроля над вооружениями и переход к односторонним сокращениям стратегических вооружений. Данный подход, был, как известно, апробирован на рубеже 1991-1992 г. отцом нынешнего президента США, М.С.Горбачевым и Б.Н.Ельциным применительно к тактическому ядерному оружию. Буш-мл. выдвинул в качестве возможного варианта двусторонние параллельные сокращения либо даже односторонних американские сокращения.

3.2. Контуры новых соглашений по сокращению стратегических наступательных вооружений между Россией и США

Состоявшийся в ноябре 2001 г. российско-американский саммит подтвердил наметившийся подход американской администрации к контролю над вооружениями. С одной стороны Дж.Буш-мл. заявил о готовности в течение десяти лет понизить потолок СНВ США до 1700-2200 боезарядов, что представляет собой шаг навстречу пожеланиям российской стороны. С другой стороны, использованная им на пресс-конференции формулировка сразу насторожила российских экспертов. Дело в том, что президент говорил не об общем числе боезарядов, а лишь о “находящихся в боеготовности развернутых стратегических ядерных боеголовках” (operationnally deployed srtategic nuclear warheads). Таким образом речь идет не о реальном сокращении боезарядов путем ликвидации, а лишь о понижении уровня их боеготовности, проще говоря, выводе в резерв двух третей арсенала.

Самое важное - американская сторона отказалась зафиксировать свое обязательство на бумаге, сославшись на доверие между президентами.

Почему США решили отказаться от наработанного в течение почти четырех десятилетий (начиная с Московского договора 1963 г. о запрещении ядерных испытаний в трех средах) переговорного механизма? Основная особенность любых односторонних инициатив в сфере контроля над вооружениями - их необязательный характер по сравнению со стандартной схемой действий при заключении международных договоров, подлежащих ратификации законодательными органами власти государств-участников. Односторонние сокращения вооружений не требуют согласия и контроля не только со стороны партнеров, но и со стороны “своих” законодательных органов, поскольку они не связаны с юридически обязывающими международными документами.

Учитывая расстановку сил в Конгрессе (а также настроения военных), администрация таким способом развязывает себе руки при определении количественных параметров СЯС. Конечно, полной свободы при этом не получится, поскольку в руках парламента остается важнейший рычаг - бюджет.

Дж.Буш-мл. намерен в самых принципиальных вопросах касающихся стратегической стабильности заменить ведение длительных и сложных переговоров, предшествующих договорно-правовому оформлению соглашений, которые он считает архаичными и не соответствующими новым реалиям, не обязывающими “консультациями”. Эту линию еще летом 2001 г. подтвердила помощник президента по национальной безопасности К.Райс, находившаяся в Москве для проведения консультаций по широкому кругу военно-политических вопросов, но, прежде всего, для обсуждения подходов к проблеме противоракетной обороны и к новым глубоким сокращениям стратегических наступательных вооружений.

Следует напомнить, что еще в ходе предвыборной кампании выступая в Национальном клубе прессы 23 мая 2000 г. Дж.Буш-мл. высказался в пользу более глубоких сокращений стратегических наступательных вооружений по сравнению с уровнем, предусмотренным Договором СНВ-2, ничего, правда не конкретизируя. "Когда я стану президентом, я сокращу количество боеголовок до минимального уровня", - подчеркнул Буш, имея в виду сокращение ядерных боезарядов “в значительно большей степени, чем предусмотрено Договором СНВ-2” (одновременно он предложил снизить уровень боевой готовности ракет).

Придя к власти, президент США отмечал, что конкретизация количественных потолков односторонних сокращений СНВ будет осуществлена по результатам проводимого Министерством обороны США анализа положения в ядерной области (NPR).

Уже через две недели после вступления в должность президента Дж.Буш-мл. распорядился о пересмотре ядерной стратегии США, имея в виду оценить угрозы, уточнить методологию нацеливания, скорректировать количественные и качественные параметры СНВ США. В том числе, судя по сообщениям печати, был поставлен вопрос о возможности сокращения американского стратегического арсенала до уровня 2000-2500 боеголовок. В 2000 г. против сокращений ниже такого уровня решительно выступил Комитет начальников штабов (КНШ), поскольку это потребовало бы кардинального пересмотра ядерного планирования.

По целому ряду оценок, уже летом 2001 г., накануне встречи с Президентом России В.В.Путиным в Генуе, Буш был готов согласиться на уровень по 1500 боезарядов на стратегических носителях для каждой стороны* , но к этому времени министр обороны США Д.Рамсфелд еще не смог “утрамбовать” КНШ, для которого это означает еще более радикальную смену всей системы ядерного планирования, в том числе нацеливания ракет.

Значительное сокращение количества боезарядов на стратегических носителях у России и США по сравнению с потолками СНВ-2 (до 1000 единиц и ниже) создало бы принципиально новый уровень стратегической стабильности. Такое число боезарядов резко снизило бы возможность нанесения обезоруживающего и “обезглавливающего” упреждающего удара. Кроме того, такое сокращение было бы крупным политическим шагом, демонстрирующим всему международному сообществу ответственность подхода двух держав к выполнению их обязательств в соответствии с Договором о нераспространении ядерного оружия, в отношении чего до последнего времени и к СССР (России) и к США неоднократно предъявляли претензии другие государства, например, Индия.

Разумеется новое соглашение по такому сокращению СНВ России и США должно включать в себя четко оформленную договоренность о соблюдении всех верификационных процедур, предусмотренных Договором СНВ-1, что также работает на укрепление стратегической стабильности за счет повышения транспарентности деятельности РФ в области стратегических ядерных вооружений.

Поскольку договор СНВ-2 не вступает в силу из-за того, США не выполняют условий, на которых Государственная Дума ратифицировала Договор в 2000 г, то формальным юридическим ограничителем количественных параметров СЯС становится договор СНВ-1, позволяющий США иметь до 6000 боезарядов. Указанный уровень в новых условиях является очевидно избыточным, и какое может быть найдено применение такому количеству зарядов - не знает никто (об этом пишут и американские эксперты).

В целом можно предположить, что в военной стратегии США ядерное оружие будет играть куда менее заметную роль, чем в годы холодной войны. Пентагон ныне делает ставку на завоевание подавляющего превосходства во всех сферах, чтобы добиться победы в противоборстве с любым противником без рисков, связанных с применением ядерного оружия.

С точки зрения воздействия на стратегическую стабильность в избранной республиканской администрацией линии поведения наиболее важны следующие моменты:

- отказ от обязательств по Договору ПРО 1972 г. Выбор времени для юридического оформления выхода из Договора скорее всего будет зависеть от темпов работ по системе ПРО;

- отсутствие при одностороннем походе юридического оформления мер контроля за сокращаемыми вооружениями, обычно закладываемых в тексты договоров и связанных с ними документов;

- отказ от необратимости проводимых сокращений, в том числе отказ от уничтожения сокращаемых носителей и их трансформация в средства доставки высокоточного обычного оружия.

- отказ ратифицировать Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ), что предоставляет американцам свободу рук в деле модернизации ядерных боеприпасов, разработке их новых видов.

3.3. Изменения в фундаменте ядерного сдерживания

Взаимному ядерному сдерживанию принадлежала особая роль в структуре такого феномена мировой политики как холодная война, самым кратким описанием которой может служить известная формула Л.Д.Троцкого “ни мира, ни войны…”. Окончание холодной войны, возвращение к “традиционной” политике, не могло не сказаться на взглядах на смысл сдерживания, прежде всего взглядов на возможные последствия применения ядерного оружия.

Начиная с 50-х годов и до сих пор в основе сдерживания лежит страх перед глобальной катастрофой в случае массированного использования ядерного оружия. Путь к полномасштабному выявлению и осознанию последствий этой катастрофы во всех странах мира был весьма непростым. Не сразу появились и научные данные о том, что может произойти с нашей планетой в случае полномасштабного ядерного конфликта. В послевоенные годы, в условиях существовавшего тогда уровня знаний в ядерной области за рубежом и в нашей стране многим, в том числе и специалистам, казалось, что эти последствия все же имеют ограниченный характер и не несут угрозы существованию человечества на Земле. Сегодня приходится вспоминать об этом состоянии умов, поскольку значительное снижение количественных потолков СЯС при реализации договоров СНВ-1, СНВ-2 и в перспективе СНВ-3 может возродить подобные настроения, что в свою очередь чревато непредсказуемыми последствиями.

Так, например, один из крупнейших физиков ХХ в. П.Л.Капица в 50-е годы писал, основываясь на данных, которыми располагала тогда наука: “Можно заключить,… что отравление атмосферы даже после самой крупной атомной войны не приведет к прекращению жизни на Земле. К тому же нельзя забывать, что, как показывает история человечества, даже при эпидемиях самых ужасных болезней всегда находились лица, имевшие природный иммунитет, которые не гибли и не теряли жизнеспособности”. В чем-то этот выдающийся отечественный ученый в своих мыслях оказался близок к китайскому лидеру Мао Цзэдуну, призывавшему в 60-е годы не страшиться последствий ядерной войны.

Подобные “оптимистические” оценки служили основой для военно-стратегических расчетов. В советских публикациях конца 40-х - начала 50-х годов, включая первые годы после испытания в 1949 году советской атомной бомбы, содержалось немало насмешек над “дефективной” буржуазной стратегией, будто бы копирующей германскую стратегию военного времени. Говорилось о том, что “атомный вариант блицкрига” имеет еще меньше шансов на успех, чем стратегия гитлеровских захватчиков. Сталин подчеркивал, что в ядерной войне могут быть уничтожены десятки и сотни тысяч мирных жителей, но до миллионов он не поднимался. В таком же духе мыслили и многие наши военные, что нашло свое отражение в многочисленных высказываниях относительно достижения “решающей победы” социализма над капитализмом в будущей ядерной войне. Не было недостатка в таких высказываниях и со стороны американских военных и гражданских стратегов.

В таком дух были выдержаны, в частности идеи книги “Военная стратегия” под редакцией Маршала Советского Союза В.Д.Соколовского, выдержавшей четыре издания в СССР и множество переводных изданий на Западе, прежде всего в США.

К 70-80-м годам отношение мирового сообщества к разрушительной мощи созданного им же ядерного Левиафана изменилось, и это было особенно заметно в общественно-политических и научных кругах разных стран. Большой вклад в разработку проблемы того, каковы могут быть последствия ядерной войны для жизни на Земле, внесли гражданские ученые и специалисты. В 1972 г. тот же П.Л. Капица на основе новых знаний о ядерном оружии, с учетом резко возросших его запасов, отметил: “Общепризнанно, что такая война, где бы она ни возникла, в несколько часов могла бы отравить весь земной шар и прекратить жизнь человека”.

Сейчас опять уместно вспомнить о том, что последствия применения ядерного оружия весьма многообразны. Это не только первичные поражающие факторы ядерного взрыва, но и вторичные и третичные последствия, которые в первой половине 80-х годов, в период очередного обострения международных отношений, весьма подробно исследовали отечественные и зарубежные ученые – климатологи, физики, медики и биологи. В отечественной науке можно отметить труды Г.С.Голицина, Н.Н.Моисеева, Е.И.Чазова, Е.П.Велихова, А.А.Гинзбурга, В.А.Александрова и др. Оценки ученых вызывали часто неприятие и критику у профессиональных военных, предпочитавших говорить только о первичных последствиях применения ядерного оружия. Это оборачивалось завышением при расчетах наряда необходимых сил и средств для проведения военных действий, и, как следствие, - повышением количественных “потолков” сил, обеспечивающих политику сдерживания.

* * *

Параллельно с развитием стратегических ядерных сил СССР и США развивалось многообразное оружие оперативно-тактического и тактического назначения (ТЯО), в том числе так называемое “оружие поля боя”, вплоть до боеприпасов для советских и американских гаубиц калибром 152 и 155 мм соответственно. Миниатюризация ядерного оружия была действительно крупным научным и инженерным достижением, и здесь как СССР, так и США намного обошли другие ядерные державы. Характерно, что в отличие от ракет средней дальности, быстро обнаруженных на Кубе в 1962 г., выявить советское ТЯО американцам тогда не удалось, и о его присутствии в тот период на острове стало известно лишь совсем недавно.

В обеих странах в то время ТЯО - от инженерных боеприпасов (ядерные фугасы) до ракет класса “воздух-воздух” – рассматривалось, прежде всего, не как средство сдерживания, а как инструмент вооруженной борьбы, средство прямого усиления огневой мощи сухопутных войск, тактической авиации, военно-морских сил общего назначения, сил противовоздушной и противоракетной обороны. Как писал в свое время Н.В.Огарков, ядерное оружие в то время разными способами стремились приспособить к существовавшим формам и способам ведения военных действий.

Сегодня, по мнению президента Академии военных наук генерала армии М.А.Гареева, "ядерное оружие, подвергаясь неуклонному сокращению, перестает быть оружием поля боя и превращается в средство стратегического сдерживания". Данный тезис имеет полное право на существование, однако к нему надо подходить с определенной осторожностью в связи с новой ролью ядерного оружия, закрепленной в новой Военной доктрине России в 2000 г.

Следует отметить, что деление ядерного оружия на стратегическое и тактическое является достаточно условным. В качестве основного критерия отнесения к тому или иному классу используется дальность их доставки. К “стратегическим” были отнесены средства, которые обеспечивали СССР и США нанесение ударов по территории друг друга с национальной территории каждой страны и с морских акваторий с использованием баллистических ракет, а к тактическим (оперативно-тактическим) - ракеты с радиусом действия до 1000 км, авиабомбы самолетов фронтовой авиации, артиллерийские снаряды, мины, фугасы. При этом БРПЛ оказывались стратегическими, а КРМБ - тактическими, даже если превосходили их по дальности полета.

Однако очевидно, что при одинаковой дальности средства, считающиеся в России или США тактические, становятся стратегическими в условиях Индии или Пакистана, не говоря уже об Израиле, где счет идет на десятки километров. ТЯО может быть стратегическим, т.е. способным решать задачи стратегического масштаба в ходе боевых действий, - но только размещенным на тактических средствах доставки.

В настоящее время в развитии ТЯО наметились следующие основные тенденции: дуализм средств доставки (создание одних систем в различном снаряжении - ядерном и обычном); миниатюризация ядерного оружия, повышение избирательности его действия и уменьшение побочных эффектов. Указанные тенденции - и дуализм и понижение мощности в результате ведут к размывание границы между ТЯО и обычными вооружениями, ликвидируя психологический барьер - табу на применение ядерного оружия.

* * *

Отмеченный дуализм средств доставки относится, прежде всего, к крылатым ракетам* . В связи с этим важно отметить, что проводя сокращения своих стратегических вооружений, США стремятся сохранить соответствующий потенциал средств доставки которые не ликвидируются, а “переориентирует” на выполнение неядерных задач. Как известно, тяжелые бомбардировщики типа B-1B, применявшиеся и в Ираке, и в Югославии, не подлежат зачету по условиям Договору СНВ-2.

Принято решении о переоборудовании четырех ПЛАРБ типа "Огайо" в носители КРМБ (одна лодка будет способна нести до 154 ракет). В случае его реализации количество крылатых ракет на американских подводных лодках практически удвоится. Учитывая же то, что перспективные КРМБ США будут обладать способностью перенацеливания в полете и малой заметностью, они гипотетически будут представлять значительную угрозу для российских объектов СЯС.

С точки зрения стратегической стабильности опасность подобного дуализма связана, прежде всего, с тем, что в условиях конфликта невозможно определить, какие - ядерные или обычные боеприпасы находятся на борту вылетевшего бомбардировщика или в каком - ядерном или обычном оснащении находится на борту корабля или ПЛ крылатая ракета.

Серьезной проблемой в организации борьбы с атакующими КР является низкая эффективность систем обнаружения их стартов. Наибольшие проблемы создают КРМБ, запускаемые с подводных лодок, поскольку они могут быть скрытно развернуты в любом районе Мирового океана, и ракеты могут атаковать цели практически с любого направления.

В связи с этим КР в принципе могут рассматриваться как одно из средств “асимметричного ответа” на различные варианты систем ПРО - как стратегической, так и на ТВД. Как существующие, так и перспективные РЛС обнаружения, которые планируется применять в системах ПРО, рассчитаны на баллистические цели и будут иметь очень ограниченные для перехвата малозаметных низколетящих КР. В связи с этим можно предположить, что активность США и их союзников в области ПРО послужит дополнительным стимулом для развития данного класса средств доставки в различных государствах* .

* * *

Вторая тенденция эволюции ТЯО - его миниатюризация. По имеющимся открытым сведениям, разработчики ядерного оружия в США стремятся получить разрешение на разработку ядерных зарядов сверхмалой мощности, для которые предлагается следующая градация: “мининьюки” (сотни тонн тротилового эквивалента), “микроньюки” (десятки тонн), “тайниньюки” (единицы тонн).

Проблема заключается в том, что в 1994 г. конгресс запретил выделять средства на НИОКР в сфере ядерных боеприпасов мощностью менее 5 кт, опасаясь, что это приведет к стиранию грани между ядерным и обычным оружием и повышению вероятности использования ядерного оружия.

Разработчики ядерного оружия (лаборатории в Лос-Аламосе и “Сандия”), заручившись поддержкой республиканцев в сенате, попытались добиться снятия указанного ограничения при рассмотрении проекта федерального бюджета на 2001 ф.г., однако единственное, чего смогли добиться - разрешения проводить исследования проникающих зарядов, способным поражать подземные объекты, причем в тексте закона не уточняется, о ядерных или обычных боеприпасах идет речь. Развернулись дебаты, в ходе которых сторонники “мини-ньюков” утверждают, что применение такого оружия не повлечет ущерба для окружающей среды, а противники доказывают что для того, чтобы продукты взрыва мощностью 5 кт не вышли на поверхность, он должен произойти на глубине порядка 200 м, а проникнуть на такую глубину, как считает западные эксперты, существующие боеприпасы пока не могут.

Характерно, что лоббисты “мини-ньюков” в качестве объектов применения до последнего времени называли только две точки: иракский “бункер С.Хусейна” и потенциально - российский пункт стратегического управления на Южном Урале (“гора Ямантау”). В ходе начавшейся 7 октября антитеррористической операции в Афганистане к ним добавилось также “логово бен Ладена”.

Следует также отметить, что для совершенствования существующих и создания новых боезарядов – малой мощности, но повышенной точности - могут потребоваться натурные испытания. В связи с этим отказ от ратификации ДВЗЯИ Конгрессом США обусловлен стремлением обеспечить Соединенным Штатам свободу рук (наряду с отказом от договорно-правового оформления процесса сокращения СНВ).

* * *

Размывание границы между ядерным и обычным оружием происходит и с другой стороны - намечается вторжение обычных вооружений в сферу, рассматривавшуюся до сих пор как исключительно ядерную. Новые виды обычных вооружений способны стать одним из элементов стратегического уравнения.

На фоне радикальных сокращений СНВ значение ВТО в стратегическом балансе может резко возрасти. До сих пор при оценках балансов при проведения сокращений на паритетной основе, закрепленных в договорах ОСВ и СНВ, принимались во внимание лишь возможности ядерных вооружений и средств их доставки, что было оправдано существованием огромных ядерных арсеналов у обеих сторон. В перспективе, по мере более глубоких количественных сокращений СНВ, снижения их оперативной боеготовности и, вероятнее всего, развития и развертывания стратегических оборонительных средств, возрастет роль и других факторов, которые пока не учитываются и практически никак не ограничиваются - ТЯО и ВТО в обычном снаряжении - но способны в новых условиях повлиять на выживаемость СЯС.

В результате качественного развития перспективное обычное оружие, действующее на принципах кумулятивного и кинетического воздействия, может представлять угрозу не только для мобильных ПГРК, но и для ШПУ, до сих пор считавшихся неуязвимыми при воздействии неядерным оружием.

Угрозой живучести СЯС со стороны новых видов обычных вооружений в ближайшее время можно было бы пренебречь, если бы она существовала изолированно. Однако необходимо принять во внимание, что одновременно с конца 1990-х годов в США усилилась тенденция к созданию стратегической противоракетной обороны, что вкупе с противосиловыми возможностями СЯС и, в перспективе – ВТО в обычном снаряжении, может существенно сократить способность к нанесению ответного удара даже у страны со значительным ракетно-ядерным арсеналом. Таким образом, к стратегической цели - лишить потенциальных противников возможности сдерживать Америку, - Соединенные Штаты продвигаются сразу по нескольким направлениями одновременно. И в первую очередь, по всем признакам, вектор этой политики нацелен на КНР.

3.4. Проблема ПРО и стратегическая стабильность

Сегодня выработанное на рубеже 60-70-х годов обоюдное понимание основ стратегической стабильности находится под угрозой Если признание стратегического паритета было первым условием для выработки “кодекса поведения” в ядерный век, вторым необходимым условием было переосмысление роли оборонительных систем в обеспечении стратегической стабильности. Постоянный прогресс в военных технологиях ведет к тому, что на протяжении десятилетий “ядерного века” регулярно возникают идеи изменить или модифицировать систему взаимного гарантированного уничтожения за счет создания широкомасштабных (национальных) систем ПРО (НПРО) – как в СССР, так и в США.

Налицо стремление определенной части политиков и военных к тому, чтобы выйти из состояния “ядерного пата”, при котором военные и политические функции ядерного оружия весьма ограничены. С одной стороны, такая “патовая” ситуация противоречит самой сути традиционного подхода к функциям военных средств борьбы, заключающимся в устрашении, нападении и защите. С другой стороны, соблазнительным выглядит “размораживание” фактически омертвленных гигантских вложений в ядерное оружие (само по себе оно при серийном производстве не столь дорого, но очень велика стоимость средств доставки, СПРН, систем боевого управления и всей инфраструктуры). Наконец, есть стремление сделать ядерное оружие более действенным средством дипломатии и военной политики.

Рассматривая проблему воздействия создания НПРО США на стратегическую стабильность, следует иметь в виду, что это уже четвертая попытка такого рода в послевоенной истории (начиная с конца 50-х годов).

Следует отметить, что одновременно с созданием "классических" систем ПРО, еще на рубеже 60-70-х годов у ряда советских ученых и специалистов возникла идея использования нетрадиционных видов оружия, основанных на новых физических принципах, например, зарядов и пучков заряженных частиц для поражения боеголовок на участке подлета к цели. Работы в этой области начались, но оказались бесперспективными и через некоторое время были свернуты. Немыми свидетелями этих усилий стали пустые сооружения на полигоне около озера Балхаш, по поводу которых в США позже регулярно поднимался шум.

Примерно в тоже время, т.е. за 10 лет до СОИ, под влиянием достижений в области космической техники в СССР появились концепции и космической ПРО. Впервые с такой идеей выступил академик Г.Будкер, но на подверглась критике со стороны академиков Л. Арцимовича и Б. Константинова и была отвергнута. Другой вариант космической ПРО (с использованием ракет-перехватчиков из космоса) предложил академик В.Челомей. Свою идею он доложил Л. Брежневу, но после обсуждения на самом высоком уровне и жесткой борьбы эта идея была также отвергнута. По справедливому замечанию академика Е.Велихова, эти дискуссии создали определенный иммунитет у советской научной общественности к идеям "звездных войн".

До заключения первых советско-американских соглашений по стратегическим наступательным и оборонительным вооружениям взгляды руководителей двух стран на проблемы обеспечения стратегической стабильности за счет ядерного сдерживания не совпадали, причем первоначально Советский Союз занимал даже более активную позицию в создании и отработке систем ПРО, чем США.

О различиях красноречиво свидетельствует, в частности, та дискуссия, которая развернулась между Председателем Совета министров СССР А.Н.Косыгиным и министром обороны США Р.Макнамарой на встрече на высшем уровне в Гласборо в 1967 г. Макнамара, ставший к этому времени символом рационализма в военной политике, прославившийся массовым внедрением в оборонные программы методов системного анализа, критерия “стоимость-эффективность”, предлагал обеим сторонам фактически отказаться от развертывания систем противоракетной обороны, полагаясь на сдерживающий эффект ядерного оружия с учетом неизбежности возмездия для нападающей стороны. К этому времени Р.Макнамара с помощью видных американских ученых и специалистов смог серьезно разобраться в возможностях того или иного варианта системы ПРО и убедился, что перед лицом такой грозной силы, как ядерное оружие, она, просто исходя из элементарных принципов физики, не может быть создана таким образом, чтобы эффективно защитить страну от ядерного нападения. Всегда нападающая сторона имеет множество способов преодолеть любую оборону за гораздо более низкую цену, нежели стоимость противоракетной обороны. В ответ на предложения американского руководства Косыгин горячо отстаивал правомочность развития советской стороной стратегической противоракетной обороны и фактически переводил дискуссию в иную плоскость. Судя по различным источникам, Косыгин в тот момент просто еще не был готов к такой постановке вопроса.

В своей пресс-конференции в ходе встречи Косыгин сказал: “...какое оружие следует рассматривать как фактор напряженности - наступательное или оборонительное? Думаю, что оборонительные системы, которые предупреждают нападение, не являются причиной гонки вооружений, а представляют собой фактор, предотвращающий гибель людей. Некоторые рассуждают так: что дешевле - иметь наступательное оружие, которое может уничтожить города и целые государства, или иметь оборонительное оружие, которое может предупредить это уничтожение. В настоящий момент кое-где имеют хождение теории, что следует разрабатывать систему, которая дешевле. Такого рода “теоретики” спорят и о том, сколько стоит убить человека - 500 тыс. долларов или 100 тыс. Может быть, противоракетная система дороже стоит, чем наступательная, но она предназначена не для убийства людей, а для сохранения человеческих жизней... Для решения проблемы безопасности есть другие пути, куда более надежные, пути, которые действительно могли бы устроить человечество. Вы знаете, что мы высказываемся за то, чтобы вообще прекратить ядерное вооружение и уничтожить запасы ядерного оружия...”.

К обсуждению ПРО сверхдержавы вернулись в 1970 году, в рамках переговоров по ОСВ-1. Судьба ПРО вызвали множество разногласий с обеих сторон. Так, например, администрация Р.Никсона выступала за увязку решений по ОСВ и ПРО с решением вьетнамского кризиса. Советская сторона, в свою очередь, считала возможным заключить отдельное соглашение по ПРО, не дожидаясь результатов ОСВ. Прорыв наметился только лишь в начале 1971 года. В мае было опубликовано совместное советско-американское сообщение о том, что правительства СССР и США согласились сконцентрировать свои основные усилия на выработке соглашения об ограничении развертывания систем противоракетной обороны. В то же время было решено, что при заключении соглашения по ПРО стороны также договариваются и о некоторых мерах в ограничении ОСВ, исходя из того, что ограничения на ПРО должны быть одинаковы для обеих сторон Договор по ПРО и Временное соглашение по ОСВ должны быть подписаны одновременно; в основу соглашения СНВ должен быть положен принцип замораживания этих видов вооружений на существовавшем у каждой стороны уровне.

Результатом этих договоренностей стало подписание 26 мая 1972 года Договора между Союзом Советских Социалистических Республик и Соединенными Штатами Америки об ограничении систем противоракетной обороны, который вступил в силу 3 октября 1972 г. По условиям Договора стороны брали на себя обязательства не разрабатывать системы ПРО в масштабах всей национальной территории. Согласно Статье III этого Договора каждая из сторон получала возможность развертывания системы ПРО "радиусом сто пятьдесят километров с центром, находящимся в столице данной Стороны". Второй район "размещения системы ПРО радиусом сто пятьдесят километров, в котором расположены шахтные пусковые установки МБР".

В 1974 году согласно дополнительному протоколу к Договору по ПРО было решено оставить только один район размещения системы ПРО. Советский Союз выбрал для защиты Москву. Соединенные Штаты - базу МБР Гранд-Форкс в Северной Дакоте. В 1976 году высокая стоимость обслуживания системы и ограниченные ее возможности вынудили американское руководство отдать приказ о закрытии системы. Основной радар системы ПРО в Гранд-Форксе был включен в систему Североамериканской ПВО (НОРАД).

Кроме того, в Договоре оговаривалось, что система ПРО может быть только наземной и стационарной. При этом Договор допускает создание системных компонентов “на иных физических принципах” (“перспективные разработки”), но они также должны быть наземными и стационарными и могут быть развернуты только в разрешенном районе.

С сожалением следует признать, что сейчас в общественном сознании сгладились воспоминания не только о “великих дебатах” по проблемам ПРО на рубеже 1960-х – 1970-х годов (о которых знали немногие специалисты в нашей стране), но и о ставших достоянием широкой публики дебатах вокруг СОИ в 1980-е годы. В настоящее время, к сожалению, данная тема в России не стала предметом постоянного рассмотрения на высшем государственном уровне (в Совете Безопасности), как это было в предыдущие периоды, в том числе в начале 1980-х годов, когда администрация Р.Рейгана выступила со “стратегической оборонной инициативой” (СОИ) – названной в СМИ “звездными войнами”, с помощью которой американцы рассчитывали обойти, а по сути - похоронить Договор по ПРО путем создания системы ПРО с элементами космического базирования.

Именно в 1980-е годы в ходе интенсивного, а подчас и бурного обсуждения CОИ как на Западе, так и у нас одержала верх точка зрения, в соответствии с которой признавалось, что реальной технической, экономической, а в конечном счете и военно-политической альтернативы сдерживанию на основе угрозы взаимного гарантированного уничтожения на тот момент не существовало.

Советскими учеными тогда была разработана концепция “асимметричного ответа” на создание США широкомасштабной ПРО с космическим эшелоном. Она базировалась прежде всего на возможности преодоления любой (исходя из законов физики) системы обороны ракетными носителями с ядерными боеприпасами путем значительно меньших затрат на развитие средств нападения, чем на создание “противоракетного щита”. К сожалению, на деле “асимметричный ответ” не был до конца последовательно проведен в жизнь советским политическим руководством, несмотря на декларирование приверженности ему (это лишний раз говорило о том, что высшее политическое руководство в СССР в этой сфере не управляло полностью важнейшими процессами). Огромные средства были затрачены на НИОКР, аналогичные американским НИОКР по СОИ, т.е. в направлении “симметричного” ответа.

Тогда, в 80-е годы, опасную разбалансировку военно-стратегических отношений в случае начала реализации ПРО и разрыва Договора по ПРО 1972 года удалось предотвратить. Весьма важную роль в этом сыграло заключение авторитетнейшего государственного деятеля США, председателя комитета сената по делам вооруженных сил С.Нанна, подготовленное с использованием выводов ученых. Но концепция широкомасштабной ПРО не умерла, продолжает существовать и волновать умы военных, специалистов и политиков. Этот вопрос, являющийся по сути дела вопросом о соотношении обороны и наступления в ядерной сфере, сохраняет свое значение и поныне, поскольку он имеет общесистемный характер и его суть направлена в сердцевину стратегии ядерного сдерживания, базирующейся на угрозе взаимного уничтожения.

Окончание холодной войны привело к свертыванию работ в рамках СОИ. В начале 90-х годы ей на смену пришел проект глобальной системы защиты от случайных запусков ракет (GPALS), в которой предполагалось использовать технологии, разрабатывавшиеся для "звездных войн". Затем на первый план вышли проекты создания систем ПРО для театров военных действий, как наземного, так и морского базирования. Толчком к такой переориентации послужила война в Персидском заливе, в ходе которой Ираком были эффектно, хотя и далеко не эффективно с военной точки зрения, применены баллистического ракеты оперативно-тактического назначения, созданные на основе советских ракет, именуемых на Западе “Scud” .

К настоящему времени в США уже достигнуты определенные успехи в разработке систем ПРО такого назначения. Как известно, есть они и в нашей стране, поскольку на протяжении нескольких десятилетий параллельно с работами по стратегической ПРО проводились исследования по перехвату тактических и оперативно-тактических БР.

Конец 90-х гг. в обозначил новый этап дебатов по ПРО в США. Он заметно отличается от того, что было в начале 80-х.

Несмотря на большое внимание к системам для прикрытия ТВД, не с ними связывается начало "четвертой волны" ПРО. Новый этап связан с возрождением в США планов создания национальной ПРО, в которой используются как опыт "второй волны", так и наработки в рамках СОИ. В качестве условного временного рубежа можно рассматривать 1999 год, когда был изменен статус программы НПРО - из "программы разработки технологии" она была переведена в "программу готовности к развертыванию системы оружия".

Об "экзотических системах", подобных тем, что выдвигались в период президентства Рейгана, речь на данном этапе за редким исключением не идет. Энтузиасты ПРО в США говорят теперь прежде всего о традиционных ракетных перехватчиках наземного базирования с обычной, неядерной боеголовкой.

Переломным для судьбы ПРО стали 1998-1999 гг. Сначала тревогу подняла двухпартийная комиссия, состоявшая из ученых, отставных военных и чиновников высокого ранга, образованную по решению конгресса для оценки потенциальных угроз со стороны государств, обладающих баллистическими ракетами. Комиссию возглавил бывший министр обороны Д.Рамсфелд, вновь получивший этот пост в администрации Дж.Буша-мл. (членом комиссии был также нынешний первый заместитель Рамсфелда П.Вулфовиц).

Можно предположить, что президент Клинтон изначально надеялся передать эту проблему по наследству своему преемнику, что и было сделано 1 сентября 2000 г., за два месяца до президентских выборов. Зная изначально отрицательное отношение значительной части демократической администрации Клинтона к созданию противоракетной обороны (она тихо прикрыла программу НИОКР по “СОИ” в начале своего пребывания у власти), можно считать весьма достоверным мнение о том, что вся история с реанимацией идеи ПРО в 1999 г. была связана с необходимостью прикрыть фланги “справа” вице-президента А.Гора, выдвигавшегося как кандидат в президенты США на выборах 2000 г. Однако опросы общественного мнения, проводившиеся в ходе предвыборной кампании, показали, что проблема ПРО тогда занимала очень небольшую часть населения США (десятые доли процента). Это и определило то, что администрация Клинтона не сделала сколько-нибудь решительных шагов в этом вопросе.

Для новой администрации Дж.Буша-мл. создание национальной противоракетной обороны стало одной из главных тем. Как отмечал известный американский политолог профессор Гарвардского университета Г.Аллисон, вопрос о создании ПРО для новой администрации стал вопросом не политики или военной стратегии, а “вопросом веры”. Республиканцы в конгрессе во главе с председателем сенатского комитета по международным делам Дж.Хелмсом в течение всех последних нескольких лет утверждали что советско-американский Договор по ПРО 1972 г. утратил юридическую силу после распада СССР и на этом основании отказываются ратифицировать Протоколы 1997 г. о демаркации стратегической и тактической ПРО. Республиканская администрация, оказавшись у власти, начала движение именно по этому пути и использовала те же самые аргументы (изменилась эпоха).

Сам Дж.Буш-мл изложил свои взгляды еще в ходе избирательной кампании выступая в Национальном клубе прессы 23 мая 2000 г.: радикально снизить уровни СНВ (на основе одностороннего решения), радикально понизить оперативную готовность СНВ и развернуть широкомасштабную НПРО. Наибольшее внимание в первые месяцы пребывания у власти Буш уделяет последнему направлению.

10 января 2001 “вторая комиссия Рамсфелда” опубликовала свой доклад, в котором делается вывод о необходимости ускоренной милитаризации космоса и скорейшего развертывания противоспутникового оружия. Поэтому назначение Рамсфелда министром обороны было расценено всеми как признак того, что создание НПРО - цель администрации Буша. Сам Рамсфелд на слушаниях в сенате при утверждении его кандидатуры на пост главы Пентагона подчеркнул свою приверженность задаче быстрейшего введения НПРО в строй и заявил, что Россия должна будет смириться с отказом от Договора 1972 г.

“Мы должны оставить в прошлом ограничения 30-летнего Договора по ПРО. Этот Договор не соответствует настоящему и не ведет нас к будущему. Это Договор из прошлого. Договор, который не позволяет нам противостоять сегодняшним угрозам, который запрещает нам разрабатывать многообещающие технологии для защиты своего государства, своих друзей и союзников, не отвечает нашим интересам, интересам мира во всем мире”

Здесь переплелось много нерешенных проблем - политических, военно-технических, финансовых, международно-правовых и др. Технический облик системы еще неясен, пока можно говорить лишь о том, что “система Буша” будет в отличие от “системы Клинтона” многоэшелонной. Выступление Буша 1 мая 2001 г. в Национальном университете обороны подтвердило, что администрация окончательно еще не решила, какую же систему НПРО она хочет создать: “Еще многое предстоит сделать, чтобы определить, какую окончательную форму примет (противоракетная) оборона. В дальнейшем мы изучим все эти способы. Мы осознаем технологические трудности, стоящие перед нами, и мы готовы их встретить”.

Несмотря на множество вопросов, ясно, что обсуждаемая в настоящее время перспективная система ПРО должна быть многоэшелонной, состоящей из нескольких подсистем, объединенных единым информационным полем, и в конечном виде иметь способность поражения баллистических ракет на всех участках траектории.

Для решения этой задачи информационно-разведывательные средства и оружие перехвата должны располагаться не только на Земле, но и в атмосфере и космическом пространстве, образуя несколько рубежей перехвата. В отличие от предложений демократов, республиканцы изначально придавали большее значение первому эшелону ПРО, предназначенному для перехвата ракет на активном участке их траектории, когда крупные размеры цели и мощное инфракрасное излучение работающих двигателей позволяют надежно обнаруживать ее в полете и наводить на нее средства поражения. Привлекательность данной концепции состоит также в том, что ракета со всеми находящимися на ней боеголовками и средствами преодоления ПРО уничтожается одним ударом до момента разведения головных частей.

Однако решить эту задачу с высокой эффективностью при помощи ныне существующих средств перехвата ракет не представляется возможным без привлечения новых видов противоракетного оружия, основанных на иных физических принципах, что однозначно запрещено Договором 1972 г. Среди них на первом месте находится лазерное оружие, работы по созданию которого были начаты в США еще в 1970-х годах, а пик активности усилий по приданию им боевых свойств пришелся на 80-е годы - эпоху СОИ. Поэтому пока продолжаются начатые при Клинтоне работы по традиционным перехватчикам наземного базирования.

Принимая во внимание технические трудности, с которыми уже столкнулся Пентагон при проведении испытаний компонентов системы в 1999-2000 гг., а также высокую стоимость НПРО, можно предположить, что развертывание системы до конца нынешнего десятилетия маловероятно. Во всяком случае этого не произойдет при первом сроке пребывания у власти избранной республиканской администрации. Не случайно сторонники ПРО предлагают сейчас осуществить в 2004 хотя символическое развертывание любой возможной конфигурации системы - для того, чтобы поставить следующую администрацию (если республиканцы не удержатся у власти) перед фактом.

С учетом этого не приходится удивляться, что американская сторона не спешит юридически оформлять односторонний выход из Договора по ПРО (хотя в СМИ первомайская речь Буша была воспринята именно в таком смысле, никаких правовых последствий его выступление не имеет). Ведь в противном случае США еще долгие годы не будут иметь реальной системы (Н)ПРО, но успеют спровоцировать конфронтацию с Россией, Китаем и даже ухудшить отношения со своими ближайшими союзниками.

Удастся ли администрации обеспечить необходимое финансирование - так же еще неизвестно, особенно с учетом изменения в расстановке сил в конгрессе после того, как весной 2001 г. неожиданно большинство в сенате США перешло к демократам (после того, как сенатор-республиканец Дж.Джеффордс ушел в “независимые”).

Для Буша-мл. возникнет проблема "ножниц" между фактическим уровнем ассигнований на нужды Пентагона и его завышенными потребностями.

Оценивая возможные перспективы, следует иметь в виду что мотивы создания НПРО сегодня заключены не только в военно-технических аспектах, попытках найти выход из "ядерного пата" или прикрыться от угрозы в виде гипотетических северокорейских ракет. Представляется, что американцам важнее всего обеспечить свою исключительность в условиях нового стратегического ландшафта в начале XXI века. В условиях холодной войны, после достижения Советским Союзом паритета в ядерной сфере, США продолжали чувствовать свое превосходство практически во всех остальных сферах. Так называемая "биполярность" была далеко не полной. Сегодня говоря о многополярности, подразумевают, что существуют центры силы, способные реально соперничать с США не только в ракетно-ядерной сфере (Россия) но и в экономике (Европа).

В перспективе, через 20-30 лет или несколько более, Китай сможет “бросить вызов” США как на экономическом направлении, так и на военно-политическом. Для американцев это означает, что они должны отказаться от представлений о своем величии и исключительности и смириться с тем, что они - всего лишь одни из многих, что означает значит вернуться к статусу 20-30-х годов. Альтернатива - сохранить свою исключительность, используя факторы, в которых длительное время никто не сможет с США конкурировать, в том числе “технологический отрыв” в области ПРО.

Все это создает не только новые проблемы для Китая, но и дилеммы для России, бывшей до этого не раз лидером в соперничестве с США в системах ПРО. Уже в 80-е годы многим и в нашей стране и в США было ясно, что в случае возникновения гонки вооружений в области систем ПРО, особенно при создании космических систем ПРО, бремя этой гонки оказалось бы для нашей страны гораздо большим, чем для США, в силу нараставшего разрыва между ВВП США и ВВП СССР; особенно опасным представлялось соперничество в информационной составляющей систем ПРО, где отрыв США от СССР как в техническом, так и экономическом отношении (по критерию “стоимость-эффективность) был особенно значительным.

Сегодня у США намного больше средств на НИОКР и тем более на развертывание ПРО. Если здесь начнется гонка, Россия ее автоматически проиграет. Сколько-нибудь равноправное, а тем более полномасштабное сотрудничество между США и Россией представляется в этой сфере весьма сомнительным, несмотря на то, что в российской науке и промышленности, в Вооруженных Силах РФ имеется значительный задел под создание тех или иных вариантов системы ПРО. В этих условиях для России значительно более актуальной, чем в 80-е годы, становится идея “асимметричного ответа” как одного из компонентов российской политики обеспечения национальной безопасности, обеспечения стратегической стабильности.

4. СИСТЕМА ЯДЕРНОГО СДЕРЖИВАНИЯ РОССИИ

В НАЧАЛЕ XXI ВЕКА

4.1. Облик стратегических ядерных сил России

Все перечисленные выше обстоятельства, характеризующие наступление “второго ядерного века”, безусловно, учитываются при подготовке и принятии решений в области строительства СЯС и ядерной стратегии Российской Федерации. Важнейшие решения, формирующие будущий облик российских СЯС были приняты в течение 1998г.

Ключевая роль ядерного сдерживания закреплена в утвержденных Президентом России 3 августа 1998 г. “Основах (концепции) государственной политики РФ по военному строительству на период до 2005 г”. В развитие ее концептуальных положений на заседании Совета Безопасности 3 июля 1998 г. были определены структура и состав сил и средств ядерного сдерживания, которые необходимы России в современных условиях, а также определены количественные и качественные требования к ядерному потенциалу страны России.

Во многом основу решений Совета Безопасности составили выводы и рекомендации специально созданной Президентом РФ Комиссии, которую возглавлял вице-президент РАН академик Н.П.Лаверов. Фактически были выработаны решения, в основном определившие облик наступательных и оборонительных ядерных сил России до 2010 г. и далее.

По итогам этого заседания, на котором указывалось на необходимость поддержания ядерного потенциала на гарантированном уровне, в ноябре того же года указом Президента РФ был утвержден комплекс мер по обеспечению эффективного ядерного сдерживания, а в декабре - утверждены основные положения ядерной политики России на среднесрочную и долгосрочную перспективы.

Принятые Советом Безопасности летом 1998 г. решения предусматривают сохранение трехкомпонентного состава стратегических ядерных сил (наземные, морские и авиационные силы) до 2010 г. и далее. Были определены объемы финансирования, приняты решения по экономическому, промышленному, научному обеспечению и развитию стратегических ядерных сил. Решения принимались, исходя из имевшихся тогда оценок экономики страны на обозримый период. Кризис 17 августа 1998 г. и последующее развитие экономики потребовал пересмотра многих цифр, что было осуществлено в 1999-2001 гг. все представляется в гораздо более мрачном виде. Потребовался трезвый пересмотр планов развития СЯС и в целом сил и средств ядерного сдерживания, а не просто изменения в сроках модернизации тех или иных компонентов сил сдерживания.

Советом Безопасности в 1998 г. было решено, что в наземной составляющей СЯС России вместо шести типов МБР перейдут к одному типу ракеты, единой как для стационарного, так и для подвижного базирования. Это будет система “Тополь-М”; первые стационарные комплексы этой системы поставлены на боевое дежурство. “Тополь-М” будет находиться в строю, по крайней мере, до 2020 года.

Предполагалось, что по морской составляющей СЯС на ближайшее время основной упор будет сделан на поддержание в боеготовом состоянии атомных подводных ракетоносцев проекта 667 БДРМ, а также ряда других сил и средств. Определены пути развития и совершенствования сил и средств морской составляющей СЯС на период до 2010 года и дальнейшую перспективу, в том числе в части разработки новых средств доставки.

В части авиационной составляющей, прежде всего, планировалось осуществить модернизацию бомбардировщиков типа Ту-95МС и Ту-160, а также крылатых ракет большой дальности, которыми оснащены эти бомбардировщики. Эти самолеты смогут служить до 2015 г. и далее (это вполне соответствует мировой практике – аналогичные сроки службы определены в США для различных модификаций тяжелых бомбардировщиков Б-52 и Б-1, ровесников наших самолетов, и для крылатых ракет большой дальности). Дальняя авиация (в отличие от РВВСН) имеет высокую гибкость применения, поскольку может не только участвовать в ядерном сдерживании, но и решать другие задачи (при оснащении высокоточными обычными боеприпасами).

Немаловажную роль в нашей политике ядерного сдерживания играли и будут играть оперативно-тактические и тактические ядерные силы и средства. На заседании Совета Безопасности было концептуально определено место этих средств в общей системе ядерного сдерживания. Если раньше тактическое и даже оперативно-тактическое оружие рассматривалось, прежде всего, как усилитель боевых возможностей сил общего назначения (о чем, как уже упоминалось выше, в свое время откровенно говорил Н.В.Огарков), то теперь оно как бы подтягивается по своему военно-политическому предназначению к стратегическим ядерным вооружениям, выступая исключительно как компонент средств ядерного сдерживания, интегрируясь в общую систему.

Современные системы ядерного сдерживания содержат в себе не только собственно ядерные боеприпасы и разнообразные средства их доставки, но и другие многочисленные элементы, часто формально не принадлежащие к СЯС. Среди них – СПРН и СККП. Особо необходимо выделить системы спутниковой разведки.

Нельзя забывать и об обширной инфраструктуре обеспечения ядерных сил сдерживания: системы базирования для стратегических подводных ракетоносцев и специальные системы связи с ними; специальные объекты для хранения ядерных боеприпасов и средства их транспортировки; необходимое оборудование для наземных комплексов, особенно для комплексов подвижных (ПГРК), на которые на определенном этапе был сделан значительный упор в нашей стране.

Оценивая статусную роль ядерного оружия для нашей страны, необходимо иметь в виду и экономику ядерного сдерживания. Россия к началу XXI в. сохранила соизмеримый с США ядерный арсенал, другие элементы системы ядерного сдерживания, имея, по ряду авторитетных оценок, валовой внутренний продукт в 17-18 раз меньше, чем у Соединенных Штатов. В несколько раз больше, чем у России, валовой внутренний продукт у каждой из трех других ядерных держав – членов Совета Безопасности ООН: Великобритании, Франции, КНР. При этом их ядерные арсеналы существенно меньше, чем российский ядерный арсенал. К тому же у России значительно больше, чем у Франции или у Великобритании, потребности в силах общего назначения – сухопутных, военно-воздушных (включая ПВО), в военно-морских силах. При ограниченности наших ресурсов очевидно, что без мощного рывка в экономике Россия уже в ближайшие годы не сможет полностью обеспечивать и свой ядерный статус. Но даже при самом благоприятном развитии российской экономики количественного равенства с США нам не выдержать. Да в этом и нет острой необходимости.

Ключевую роль в решении задачи ядерного сдерживания играет ядерный оружейный комплекс. Весь комплекс мер по решению его проблем президент поручил рассмотреть на специальном заседании Совета Безопасности, которое состоялось в апреле 1999 г.

Надо помнить о том, что ядерное оружие – это и колоссальное бремя. Это постоянные заботы о его безопасности – против актов терроризма, случайного и несанкционированного применения, против ситуаций, способных привести к возникновению “войны по ошибке”. Все более масштабной и дорогостоящей становится проблема утилизации ядерного оружия и средств его доставки (а также жидких радиоактивных отходов атомных подводных лодок). С учетом всего этого ядерное оружие оказывается не таким уж дешевым средством обеспечения безопасности, как об этом все еще продолжают говорить наиболее ярые его сторонники.

4.2. О концепции Северного стратегического бастиона

Одним из важнейших элементов реализации решений Совета Безопасности по политике ядерного сдерживания летом 1998 г. стало принятие концепции “Северного стратегического бастиона”, о чем заявил Б.Н.Ельцин в ходе учений Северного флота 21 августа 1998 г. В соответствии с этой концепцией Северный флот призван обеспечивать стратегическое ядерное сдерживание и вместе с тем представлять свободную морскую силу для обеспечения интересов России в Мировом океане.

Формулирование этой концепции было итогом поиска собственно российской идеи обеспечения безопасности, стратегической стабильности, в ее основе - осмысление уроков нескольких послевоенных десятилетий, особенно событий Карибского кризиса 1962 г., а также понимание того, что при расчете наших скудных ресурсов необходима концентрация сил и средств на ограниченном количестве направлений* .

Для “бастиона” не случайно выбрано северное направление. Зона вокруг Кольского залива – это действительно зона особых интересов безопасности России. Север лучше всего обжит нами, труды русских и советских полярников, их самопожертвование добыли нам огромные, уникальные знания соответствующих районов Арктики – по ледовой обстановке, по гидрологии и гидрографии, по климату и погодным условиям и пр., создав немаловажные преимущества для России в этой зоне, особенно для подводных лодок – как многоцелевых дизельных и атомных, так и для стратегических ракетоносцев. Пласт знаний в этой области, накопленный усилиями российских полярников, ученых, военных и гражданских моряков, уникален. Он лишний раз свидетельствует о вкладе отечественной науки в обеспечение стратегической стабильности.

Концепция Северного стратегического бастиона дает представление о том, как будет происходить строительство российских морских сил сдерживания в начале XXI века, реализация одной из базовых, доктринальных формул новой концепции военного строительства - сочетание ядерного сдерживания со стратегической мобильностью интегрированных разносторонних сил и средств. Новая концепция учитывает, что надежная система ядерного сдерживания – это не только подводные ракетоносцы, но и еще их надежная защита, средства, обеспечивающие боевую устойчивость. Создание Северного стратегического бастиона не потребует какого-либо радикального увеличения ассигнований; надо просто более системно использовать те ресурсы, которые там есть и будут. Наконец, Северный бастион может играть важную роль в глобальной стратегической стабильности, обеспечивая России статус великой державы.

4.3. О ядерной доктрине России

15 марта 1999 г. Президент Российской Федерации Б.Н.Ельцин утвердил "Основные положения политики Российской Федерации в области ядерного сдерживания", базирующейся на разработках 1996 г. и 1997-1998 гг. Этот документ определяет роль и задачи ядерных сил, условия их применения для обеспечения национальной безопасности государства.

Согласно этому документу Российская Федерация, рассматривает свои ядерные силы в качестве гаранта национальной безопасности и средства сдерживания агрессии против российского государства и его союзников. До тех пор, пока в арсеналах других государств имеется ядерное оружие, обеспечение гарантированного ядерного сдерживания агрессии против России и ее союзников является одним из важнейших приоритетов российского государства. Главной целью политики Российской Федерации в области ядерного сдерживания является обеспечение гарантированной защиты территориальной целостности и суверенитета Российской Федерации и ее союзников, создание благоприятных условий для мирного развития России. Политика Российской Федерации в области ядерного сдерживания не направлена против каких-либо конкретных государств или союзов государств. Российская Федерация, рассматривая ядерное оружие как средство сдерживания агрессии, допускает возможность его применения только в качестве вынужденной крайней меры пресечения критических угроз национальной безопасности России и ее союзников, когда все другие меры не смогли эти угрозы устранить. Российская Федерация подтверждает, что не применит ядерное оружие против государств - участников Договора о нераспространении ядерного оружия, не обладающих ядерным оружием, кроме как в случае вторжения или другого нападения на Российскую Федерацию, ее территорию, ее вооруженные силы или другие войска, ее союзников, или на государство, с которым она имеет обязательство в отношении безопасности, осуществляемых или поддерживаемых таким государством, не обладающим ядерным оружием, совместно или при наличии союзнических обязательств с государством, обладающим ядерным оружием.

Как следует из новой редакции Концепции национальной безопасности, утвержденной Указом Президента России в январе 2000 г., противостоять угрозам со стороны наиболее развитых мировых держав Россия будет именно с помощью ядерного оружия. "Российская Федерация, - говорится в документе, - должна обладать ядерными силами, способными гарантированно обеспечить нанесение заданного ущерба любому государству-агрессору или коалиции государств в любых условиях обстановки".

При этом роль ядерного оружия отнюдь не сводится лишь к отражению или сдерживанию агрессии, осуществляемой непременно с применением ядерного оружия. Теперь Россия допускает "применение всех имеющихся в ее распоряжении сил и средств, включая ядерное оружие, в случае необходимости отражения вооруженной агрессии, если все другие меры разрешения кризисной ситуации исчерпаны или оказались неэффективными".

Еще откровеннее этот подход выражен в тексте Военной доктрины России. "Российская Федерация, - говорится в нем, - не применит ядерное оружие против государств-участников Договора о нераспространении ядерного оружия, не обладающих ядерным оружием, кроме как в случае вторжения или любого другого нападения на Российскую Федерацию, ее территорию, ее Вооруженные Силы или другие войска, ее союзников, или на государство, с которым она имеет обязательство в отношении безопасности, осуществляемых или поддерживаемых таким государством, не обладающим ядерным оружием, совместно или при наличии союзнических обязательств с государством, обладающим ядерным оружием".

При этом речь идет о странах, официально заявивших о своем безъядерном статусе. Подход к членам ядерного клуба значительно жестче: "Российская Федерация оставляет за собой право на применение ядерного оружия в ответ на использование против нее и ее союзников ядерного и других видов оружия массовою поражения, а также в ответ на широкомасштабную агрессию с применением обычного оружия в критических ситуациях для национальной безопасности Российской Федерации и ее союзников". Поскольку определение того, что является такой "критической ситуацией", не имеет четких критериев, Россия оставляет за собой почти неограниченную свободу выбора, понижая тем самым “ядерный порог”. Главная проблема – сделать так, чтобы угроза использования ядерного оружия в тех или иных кризисных ситуациях выглядела убедительной для потенциального агрессора. Решение этой задачи должна способствовать отечественная теория ограниченной ядерной войны, которая до недавних пор у нас практически не развивалась.

4.3. О возможном ответе на создание системы ПРО

Если оценить в совокупности действенность возможных контрмер системе ПРО, можно с достаточной степенью уверенности утверждать о несостоятельности точки зрения относительно "непробиваемости" "противоракетного щита". Сторона, против которой замышляется эта система, чтобы сохранить за собой возможность адекватного ответного удара, может воспользоваться целым рядом эффективных гораздо менее дорогостоящих средств на основе упоминавшейся выше концепции “асимметричного ответа”, отработанной советскими учеными еще в 1980-е годы.

Подобные контрмеры могут быть активными или пассивными. К первым относятся в том числе специальные средства нейтрализации и поражения различных элементов эшелонированной противоракетной системы, ко вторым - наращивание, модификация и диверсификация стратегических ядерных вооружений. По времени активизации контрмер их можно разделить на меры быстрой реализации, осуществление которых непосредственно привязано к моменту проведения ответного ядерного удара, и долговременные меры, охватывающие предварительную подготовку потенциала ответного удара, включая структурные изменения в СЯС и других компонентах системы ядерного сдерживания. Полная картина потенциально возможных контрмер выявляется тогда, когда окончательно формируется концепция и облик создаваемой противоракетной системы.

Наиболее уязвимыми элементами любой сколько-нибудь широкомасштабной системы ПРО является ее РЛС, системы связи (особенно космической связи, которая становится необходимым компонентом в случае обретения системой ПРО как ударных, так и разведывательно-информационных компонентов космического базирования.

Еще в декабре 1999г., т.е. в тот период, когда отношение американской стороны к ПРО оставалось не вполне определенным, генерал В.Н.Яковлев, в то время - главком РВСН – в публикации, посвященной юбилею Ракетных войск, обозначил комплекс асимметричных мер противодействия ПРО, направленных на недопущения обесценивания российского потенциала сдерживания.

В том числе им были упомянуты наращивание количества боевых блоков в группировке за счет максимально возможного - до 30 лет - продления срока службы существующих ракетных комплексов УР-100НУТТХ, оснащенных шестью ББ, а также за счет оснащения ракет комплексов "Тополь-М" разделяющимися ГЧ.

Последнее направление приобрело вид официальной позиции России, поле того, как в июне 2001 г. Президент России В.В.Путин заявил, что в случае выхода США из Договора ПРО Россия сможет перевооружить МБР с моноблочных на разделяющиеся головные части, подчеркнув, что это “самый дешевый ответ, противостоять которому никто не сможет в ближайшие лет 50, а может быть и 100”

По словам В.Н.Яковлева, одной из мер может быть также использование "единой ракеты с РГЧ для морского и наземного базирования", что позволит существенно снизить затраты на программу развития отечественных СЯС.

В более отдаленной перспективе, как считает главком, могут быть использованы меры противодействия, предусматривающие качественное совершенствования боевого оснащения МБР на основе разработки маневрирующих ББ, перспективных боевых блоков и средств противодействия ПРО, малозаметных в радио- и оптическом диапазонах длин волн, планирующих крылатых блоков для ракеты “Тополь-М”.

В том же ключе высказываются и разработчики ракетных комплексов. Как отметил в одном из своих интервью директор и генеральный конструктор Московского института теплотехники Ю.С.Соломонов, “в РК "Тополь-М" заложен ряд технических возможностей по преодолению перспективной системы противоракетной обороны США. В том числе и возможности маневрирования ракеты на активном участке траектории” Еще большими возможностями в этом отношении обладают, благодаря большей, чем у "Тополя" боевой нагрузке, упомянутые выше жидкостные МБР разработки реутовского НПО Машиностроения.

Очевидно, что еще большими маневренными возможностями обладают стратегические КР. Поэтому частью асимметричного ответа может стать, как отмечалось выше, и развитие крылатых ракет различных видов базирования, противодействовать которым задуманная в США система ПРО будет не в состоянии.

Меры асимметричного ответа, перечисленные В.Яковлевым, не являются чем-то новым, по большинству из них в СССР велись работы еще несколько десятилетий назад. Накопленный опыт, как представляется, может и должен быть востребован сегодня, в условиях активизации усилий по созданию ПРО в США. По мнению российских специалистов, оснащение БР различными средствами противодействия ПРО позволит смягчить требования к количественному составу СНВ России в условиях наращивания оборонительных возможностей другой стороны, повышая вероятность преодоления ими противоракетной обороны противника.

Применение этих мер в различных комбинациях позволит значительно снизить уязвимость баллистических ракет на активном участке, а повышение их выживаемости на данном участке, в свою очередь, в большой степени усложнить задачу перехвата на всех последующих фазах их полета. Очевидно, что полная картина потенциально возможных контрмер может быть выявлена, когда окончательно сформируется облик системы ПРО, но уже сегодня к их числу можно отнести некоторые локальные меры, которые могут быть использованы для поражения таких жизненно важных и весьма уязвимых ее элементов.

Россия, при всей скудности имеющихся финансовых и промышленных ресурсов, способна найти целый ряд изощренных технических и военно-организационных решений, призванных обеспечить убедительность, надежность нашей системы ядерного сдерживания. Другой вопрос, что во многом виртуальный характер угроз от удара стратегическими ядерными силами, накладываемый на неопределенность самой системы ПРО и механизм контрмер ПРО создает крайне неустойчивую систему принятия решений высшим государственным руководством в максимально усложненном уравнении стратегической стабильности.

В случае одностороннего выхода США из Договора по ПРО возникает качественно новая ситуация для России для обеспечения наших интересов национальной безопасности. Под вопрос будет поставлена вся система обеспечения военно-стратегического равновесия, развивавшаяся с 1972 года, - как с военно-политической и технической точек зрения, так и с точки зрения правовой.

Россия, при всей скудности имеющихся финансовых и промышленных ресурсов, способна найти целый ряд изощренных технических и военно-организационных решений, призванных обеспечить убедительность, надежность нашей системы ядерного сдерживания.

5. СИСТЕМА “ПРЕДЪЯДЕРНОГО СДЕРЖИВАНИЯ”

ДЛЯ РОССИИ

Многие специалисты и политические деятели давно уже подвергли сомнению ценность “понижения ядерного порога”, небезосновательно считая, что по мере его понижения все менее убедительным становится угроза применения ядерных средств, пусть даже сугубо выборочным порядком, не по реальным целям, а где-нибудь в пустыне, лишь для “демонстрации решимости” к его применению и т.п.

Проблема убедительности сдерживания при понижении “ядерного порога” как во взаимоотношениях с ядерными, так и безъядерными государствами, требует рассмотрения и других, дополнительных мер по повышению убедительности ядерного сдерживания и, соответственно, его эффективности.

Такие возможности лежат в том числе в сфере возможного применения высокоточного дальнобойного оружия различных видов и типов с обычными боеприпасами, в том числе повышенной мощности, с использованием, прежде всего в качестве платформ, как подводных, так и надводных боевых кораблей, а также бомбардировочной авиации большой дальности.

Еще в начале 1980-х годов Маршал Советского Союза Н.В.Огарков и ряд других специалистов отмечали, что обычные боеприпасы по своей мощности приближаются к ядерному оружию малой мощности. С повышением точности наведения, которая постоянно возрастает в последние 15-20 лет, возможности боеприпасов в обычном снаряжении для поражения широкого спектра военных и экономических целей еще больше увеличиваются. При этом применение обычных боеприпасов даже самой большой мощности не сопровождается эффектами, которые неизбежно присутствуют при использовании любых видов ядерных боеприпасов, даже “мини-ньюков” (проникающая радиация, радиоактивное заражение почвы, воды и др.)

Убедительная угроза применения высокоточного дальнобойного носителя с боезарядом в обычном оснащении могла бы стать основой системы “предъядерного сдерживания”, дополняющей систему ядерного сдерживания. Потенциальной агрессор должен при этом иметь в виду, что он может рассчитывать на нанесение удара не только по его силам и средствам, непосредственно развернутым и задействованным против России, но и по ряду других объектов.

Использование такого оружия должно быть обставлено соответствующим образом политически – как акт “последнего предупреждения” в ходе военных действий перед селективным применением сравнительно маломощных ядерных боеприпасов.

При применении такого оружия речь должна идти, прежде всего, об объектах высокой стоимости, сложных системах обеспечения национальной безопасности, сравнительно удаленных от густонаселенных районов. К таким объектам, в частности, относятся наземные центры радиоэлектронной разведки, крупные корабли аналогичного назначения.

На более высоких стадиях эскалации, но все еще в рамках “предъядерной” стадии, речь могла бы идти и об аналогичных объектах гражданского назначения, прежде всего об объектах инфраструктуры, сравнительно удаленных от крупных городских агломераций в целях минимизации потерь для мирного населения, но нанесения агрессору ощутимого экономического ущерба.

Научно-технический уровень нашей страны вполне позволяет иметь такого рода средства “предъядерного сдерживания” и развивать их в соответствующем направлении. При этом необходимо иметь в виду, что система “предъядерного сдерживания” в еще большей мере, чем система ядерного сдерживания, зависит от развития соответствующей информационной инфраструктуры – средств разведки, целеуказания, навигации (в том числе космической навигации). Значительная часть этой инфраструктуры – это средства двойного назначения, которые необходимо и развиваться соответствующим образом.

Как писал российский историк и идеолог развития военно-морского флота П.И, Белавенец постоянную “готовность нападений на территорию врага удержит его от нападения на наши земли”. Этот неоправданно забытый автор справедливо подчеркивал , что “эта истина верна была всегда и будет верна, пока будет существовать война и войска как на суше так и на море”.

Перечень сокращений

БР - баллистическая ракета

БРПЛ - баллистические ракеты подводных лодок

БРСД - баллистическая ракета средней дальности

ВВП - валовый внутренний продукт

ВВТ - вооружение и военная техника

ВМС - военно-морские силы

ВТО - высокоточное оружие

ГЧ - головная часть

ДВЗЯИ - Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных

испытаний

ИСЗ - искусственный спутник Земли

КНШ - Комитет начальников штабов

КР - крылатая ракета

МБР - межконтинентальная баллистическая ракета

НПРО - национальная противоракетная оборона

КРМБ - крылатая ракета морского базирования

НИОКР - научно-исследовательские и опытно-конструкторские

работы

ОМП - оружие массового поражения

ПГРК - подвижный грунтовый ракетный комплекс

ПЛ - подводная лодка

ПЛАРБ - атомная подводная лодка с баллистическими ракетами

ПРО - противоракетная оборона

РВСН - Ракетные войска стратегического назначения

РГЧ ИН - разделяющиеся головные части индивидуального

наведения

СККП - система контроля космического пространства

СНВ - стратегические наступательные вооружения

СОИ - стратегическая оборонная инициатива

СПРН - система предупреждения о ракетном нападении

СЯС - стратегические ядерные силы

ТВД - театр военных действий

ТЯО - тактическое ядерное оружие

ШПУ - шахтная пусковая установка

ЯБЧ - ядерная боевая часть

* Следует оговориться, что если для Югославии “косовский вопрос”, безусловно внутреннее дело, то в случае с оккупацией Ираком Кувейта юридически ситуация выглядит иначе, хотя Багдад и рассматривает его как часть своей территории, искусственно отделенную британскими стратегами при разделе “оттоманского наследства”. В данном случае для анализа важна не столько международно-правовая, сколько военно-политическая составляющая.

* В 60-е годы группа специалистов по системному анализу, работавших в аппарате министра обороны США Р.Макнамары, определила в качестве “неприемлемого” ущерб, наносимый взрывом примерно 400 боеголовок в одномегатонном тротиловом эквиваленте каждая. Эта оценка стала той точкой отсчета, вокруг которой колебались и от которой отталкивались другие аналогичные критерии, исходящие из формирующегося “порога насыщения”. Под этим порогом понимается уровень, выше которого даже при весьма значительном приращении количества боеприпасов, доставляемых до цели, приращение эффекта уничтожения промышленности и населения подвергшейся нападению стороны становится минимальным.

* Бывший министр обороны США Р.Макнамара и бывший командующий Стратегическим авиационным командованием (САК) США генерал Р.Батлер в конце 80-х годов стали активно пропагандировать идеи сокращения числа боезарядов на стратегических носителях для СССР и США до уровня 1000 ед., считая, что в отсутствие ПРО каждая сторона все равно будет обладать, с учетом особенно вторичных и третичных последствий ядерных взрывов, способностью к гарантированному уничтожению другой стороны как современной цивилизации.

* Время от времени в Англии возникает сильное движение за отказ от ядерного статуса, от собственных средств сдерживания. Это, прежде всего, связано с тем, что значительная часть британского общества не видит смысла иметь собственные СЯС при такой тесной связке британской военной, в том числе ядерной, политики с США.

** По аналогичному пути пошел и Китай, еще до политического и идеологического конфликта с Москвой начав создание собственного независимого ядерного потенциала с особым подходом к ядерной политике, к проблеме сдерживания.

* Создав собственное ядерное оружие, де Голль вышел из военной организации НАТО, не порвав при этом отношения с Североатлантическим альянсом по политической линии. Такой политический курс сохраняется и до настоящего времени, несмотря на то, что не раз возникало впечатление, что он вот-вот будет свернут и французам придется довольствоваться той же ролью, что и Великобритании.

* Ее дальность полета в настоящее время составляет 300 км, при модернизации может быть увеличена до 500. Хранимый запас составляет 60 ракет.

** Аналогичный консенсус в отношении ядерного оружия сложился в Индии, а по ряду данных – и в Пакистане.

* Эта проблема имеет сих пор особое значение для завершения процесса объединения государства, ее решение является едва ли не главным приоритетом китайской внешнеполитической и военно-политической стратегии.

** Как отмечают многие специалисты китайцы на протяжении более чем 20 лет испытывали большие трудности в отработке технологий запуска баллистических ракет из подводного положения. Эти проблемы по многим оценкам, в решительной мере были преодолены в 2000-2001 г.г.

*** Иногда данный тип относят к МБР ограниченной дальности.

** В 1990-е годы в западной печати не раз появлялись скандальные публикации об утечке в КНР из США важнейших технологий создания ядерных боеприпасов и средств их доставки, По этим фактам проводились разного рода расследования, вводились некоторые санкции.

** Между Китаем и США явно существует геополитическое соперничество, несмотря на сотрудничество во многих сферах и растущую взаимозависимость в экономике (только торговый оборот между США и Китаем в 2000 г., по ряду оценок, превысил 120 млрд.долл.). Есть немало российских и зарубежных экспертов, которые считают, что в США имеются влиятельные силы, которые в условиях “ядерного пата” с КНР основную ставку реально делают на дестабилизацию обстановки в этой стране, на ее развал наподобие того, что произошло с СССР – куда более крупной ядерной державы

* По ряду свидетельств западной прессы республиканская администрация США пришедшая к власти в 2001 г. исходит из того, что китайский ядерный арсенал, особенно межконтинентальной дальности будет в ближайшее время наращиваться в количественном отношении в любом случае. При наличии ПРО США возможно масштабы этого арсенала будут раза в два больше, чем в отсутствие таковой; но все равно он будет исчисляться небольшим по сравнению с США и РФ количеством боезарядов – где-то около 100 единиц в начале следующего десятилетия. (Будет ли у китайцев 50 или 100 боезарядов но стратегических носителях межконтинентальной дальности – это для США особой роли не играет – приходится слышать голоса из Вашингтона, когда заходит речь о возможной реакции китайцев на создание системы ПРО в США).

** Здесь Китай в значительной степени опирается на закупки вооружений и технологий в России, используя свои крупные валютные резервы, накапливаемые благодаря устойчивому экономическому росту. Поставки такой техники и технологий из США и Западной Европы заблокированы соответствующими политическими решениями Запада. Они остались не пересмотренными и в условиях значительного улучшения американо-китайских отношений, которое пришло на смену периоду обострения в связи с событиями вокруг Тайваня в 1996 г., а уж тем более не ослабли в условиях обострения американо-китайских отношений после прихода к власти администрации Дж.Буша-мл.

* В эпоху “Сражающихся Царств” (Чжаньго) военное дело перестало быть уделом профессионалов - аристократов, сражавшихся на боевых колесницах. Им на смену пришли массовые пехотные армии, комплектуемые из крестьян по принципу всеобщей воинской повинности. Новое наступательное оружие (арбалет) привело к резкому росту потерь. Ведение войны стало чрезвычайно разорительным делом - не только из-за высоких потерь на поле боя, но и из-за того, что из экономики изымалось почти все трудоспособное мужское население. Лицам, принимающим решения, пришлось сопоставлять возможную “выгоду” с потенциальным “ущербом”, и выяснилось, что ведение боевых действий является наименее эффективным средством достижения политических целей.

* Если мы обратимся к новым доктринальным документам США, например “Четырехлетнему обзору”, вышедшему 30 сентября 2001 г., то увидим, что понятие “воспрепятствование доступу” (anti-access) к инфраструктуре на ТВД является одним из ключевых, а ведение боевых действий в таких условиях рассматривается к качестве наиболее вероятного сценария. См. Quadrennial Defense Review Report. September 30, 2001 <http:// www.defenselink.mil>

** В этой связи Свечина правильнее было бы называть “русским Сунь-Цзы”, а не “русским Клаузевицем” как его иногда именуют некоторые авторы. В современных условиях формула Свечина: "стратегия - наука о сообщениях" находит все больше подтверждений в конкретном опыте военных конфликтов.

* Агрессия НАТО в Югославии представляла собой попытку утверждения США и их союзниками приоритета прав человека над приматом национального суверенитета, либо по крайней мере постановка этих двух принципов на одну доску. Использование военной силы в нарушение норм международного права, формировавшихся не только после второй мировой войны, но и на протяжении более чем трех столетий развития системы международных отношений после Вестфальского мира 1648 года породило многие негативные процессы в международной военно-политической сфере, последствия которых, в том числе и для системы ядерного сдерживания, в глобальном масштабе еще предстоит оценить.

* На различных международных форумах 1999-2000 гг. в ответ на высказываемые российскими участниками опасения относительно возможности “гуманитарной интервенции” НАТО на территории бывшего СССР и даже России со стороны некоторых западных деятелей приходилось слышать, что де “вам нечего опасаться таких операций, поскольку у вас есть ядерное оружие”. К такого рода полемике очень внимательно прислушивались представители неядерных государств, способных приобрести собственное оружие массового поражения и средства его доставки.

* В Индии сегодня довольно распространено мнение, согласно которому уже тогда надо было вполне определенно сказать о том, что это был взрыв ради создания оружия

* Немаловажные успехи в нормализации индийско-китайских отношений были и в последние годы, особенно в ходе визита в Индию Председателя КНР Цзян Цзэминя осенью 1996 г. Этому в немалой мере способствовали усилия российской стороны, не заинтересованной в индийско-китайском конфликте. Нельзя забывать о том, что обе стороны являются важными стратегическими партнерами России; именно с этими двумя странами в наиболее широких масштабах осуществляется военно-техническое сотрудничество (не затрагивающее, разумеется, ракетно-ядерную сферу). Результаты этого визита Цзян Цзэминя сказываются до сих пор. Однако они не получили своевременного должного подкрепления, развития, иначе можно было бы добиться иного результата в отношении индийской и пакистанской ракетно-ядерных программ.

* После террористических актов против США 11 сентября 2001 г. в печати появился целый ряд сообщений о том, что Индия в числе первых полностью и безоговорочно вступила в возглавляемую США “антитеррористическую коалицию”. При этом она, как указывали ряд изданий, получила от Соединенных Штатов молчаливое признание права на развитие своих ядерных сил и средств, что было обусловлено со стороны США в том числе заинтересованностью усилить позиции Индии перед лицом Китая, сбалансировав тем самым возможный рост китайских стратегических ядерных сил в связи с планами создания американской противоракетной обороны.

** С тех пор, как, уходя из Южной Азии в 1947 г., англичане разделили Британскую Индию на два государства, между ними не прекращается острый конфликт по поводу, прежде всего, Кашмира, где индийское правительство вынуждено постоянно держать крупную военную группировку. Для Индии конфликт с Пакистаном является одним из важнейших и постоянно действующих факторов внутриполитической жизни. То же самое можно сказать и о Пакистане. Этот конфликт вошел в толщу общественно-политической жизни обеих стран и трижды - в 1947-1948, 1965 и 1971 гг. приводил к вооруженным конфликтам между государствами. Конфликт Индии и Пакистана – это конфликт официальных идеологий, религиозных общин, культур, имеющий глубокие исторические корни. Некоторые историки и социологи отмечают, что индийцы болезненнее относятся к периоду мусульманского владычества династии Великих Моголов в XVI-XVIII веках, чем русские – к татаро-монгольскому игу. Об этих параметрах, на первый взгляд далеких от ядерной сферы, не следует забывать, поскольку они во многом определяют остроту противостояния.

В Пакистане – государстве, искусственно созданном англичанами именно для того, чтобы предотвратить появление в Южной Азии великой державы, - цементирующая роль идеологии более значительна, чем в Индии. Беспокойная и многочисленная община мухаджиров – беженцев из Индии – хорошо организована и имеет существенное влияние на формирование политического курса

В первые десятилетия независимого существования (до начала 70-х годов) соотношение сил двух государств было довольно равным. Пакистан, состоявший тогда из двух частей, создавал для Индии угрозу войны на два фронта, и, уступая ей в численности вооруженных сил, смог в конфликтах 1947-48 и 1965 нанести ряд болезненных ударов. После индо-пакистанской войны 1971 г., когда индийские вооруженные силы почти без сопротивления вошли в Восточный Пакистан (превратившийся быстро в независимое государство Бангладеш), соотношение сил изменилось в пользу Индии, и это способствовало, как ни странно, стабильности на субконтиненте - в течение следующих почти трех десятилетий пакистанцы ни разу не рискнули пойти на риск крупного конфликта с соседом. Но одновременно они форсировали свои работы по созданию ядерного оружия

* В средствах массовой информации в то время циркулировали слухи об испытании пакистанского устройства на китайском полигоне.

** В этой связи можно вспомнить, что Китай, начав разработку МБР еще в 60-е годы, в начале 70-х притормозил свои программы. Руководство Китая, по-видимому, не желало раздражать США после “прорыва” в американо-китайских отношениях в 1971-1972 гг., обеспеченного политикой Никсона-Киссинджера. Сегодня Индия может руководствоваться аналогичными соображениями. Запуск в 2001 г. мощной космической ракеты-носителя типа GSLV (с использованием криогенных двигателей российской конструкции) еще раз свидетельствует о высоком уровне индийских ракетных технологий, хотя ракеты данного вида и не могут быть использованы как носителя ядерного оружия

** Характерно, что создаваемое в рамках реорганизации вооруженных сил страны Командование стратегическими ядерными силами возглавит представитель ВВС.

* Ряд аналитиков в КНР, например, отмечают, что Индия не высказывается против создания ядерного оружия Ираном, имея, по-видимому, в виду, что оно в нынешних условиях будет служить средством сдерживания Пакистана, имевшего до недавних пор тесные отношения с талибами. После террористических актов 11 сентября 2001 г. и Иран и Пакистан могут оказаться де факто в одной антиталибской коалиции, что способно внести существенные изменения в этой сфере.

** О том, насколько напряжены ресурсы Пакистана, свидетельствует тот факт, что находящееся у власти военное правительство вынуждено сокращать расходы на оборону в реальном исчислении. См.: ИТАР-ТАСС. Военно-техническое сотрудничество, 2001, № 25. С.31

** Не случайно в ходе начавшейся 7 октября 2001 г. антитеррористической операции США и их союзников в большей мере использовали территорию Узбекистана, нежели Пакистана, хотя последний располагает для этого более отвечающими потребностям США возможностями. В этом проявился расчет на то, что в случае ответного удара экстремистов с территории Афганистана в большей мере придется по территории Узбекистана и Таджикистана – основных союзников “Северного альянса”.

* В американской печати в последние годы не раз появлялись сообщения о том, что число объектов, на которые нацелены СЯС США на территории Российской Федерации даже возросло в 1990-е годы – в силу того, что объекты стратегических сил СССР ликвидированы на территории Украины, Казахстана и Белоруссии, а количество боезарядов у СЯС США осталось неизменным.

* Для России непосредственно, как считают большинство экспертов, появление ядерного оружия у Индии и Пакистана на сегодняшний день прямой угрозы не несет. Более того, по многим оценкам, которые рефлекторно выразились в публичных заявлениях, появление у Индии ядерного оружия рассматривается чуть ли не как позитивный фактор, укрепляющий баланс сил в этой части континента. Разумеется, дела обстоят для нашей страны не так просто и требуют очень внимательного и серьезного отношения к развитию событий и учета новых обстоятельств в ядерной сфере при выработке своей национальной стратегии.

* Но это не значит, что она бесполезна, что она вообще не нужна. Угроза распространения оружия массового поражения и ракетных технологий – одна из серьезнейших проблем для национальной безопасности России, отмеченная неоднократно в выступлениях высшего российского государственного руководства, в решениях Совета Безопасности России. Однако проблема нераспространения не заняла достаточно высокого, приоритетного места в сознании нарождающейся российской политической элиты, не говоря уже об общественности в целом. Приходится опасаться, что в определенный момент России придется платить высокую цену за недостаточное внимание к этой проблеме.

* Некоторые эксперты высказывают мнение, что появление ракетно-ядерного оружия у Ирана отвечало бы, прежде всего, интересам Индии, поскольку оно создавало бы проблему для главного вероятного “противника” Индии Пакистана – равно, как и появление ядерного оружия у Пакистана было бы в существующем геополитическом “расколе” выгодно Китаю.

** Наблюдения за ходом конкретных конфликтных и кризисных ситуаций, осуществлявшееся авторами на протяжении последних лет, показывает, что поведение этих стран в них прежде всего и в конечном счете мотивировано желанием укрепить свои позиции на мировых рынках, где ведется самая жесточайшая борьба за “место под солнцем”.

* 79-летнего Маршалла считают одним из авторов концепции “революции в военном деле”, определяющей уже на протяжении 15-17 лет основной вектор развития американской (и натовской) военно-стратегической, оперативной и тактической мысли. Этой концепцией сам Маршал, по имеющимся отзывам, считает себя обязанным идеям Маршала Советского Союза Н.В.Огаркова, одного из наиболее ярких руководителей советского Генерального штаба.

* Данный уровень был предложен Президентом России В.В.Путиным 13 ноября 2000 г.

* В начале первого ядерного века в США и СССР было создано немало образцов КР всех видов базирования, хотя и не все из них были доведены до стадии развертывания. В тактическом звене это были ФКР-1 и “Мейс”, в оперативно-тактическом - П-5, П-7, П-10, ФКР-2, “Матадор” и “Регулус”, в стратегическом - “Буря”, “Буран”, “Буревестник”, П-20, Ту-121, “Навахо” и “Снарк”. Характерно, что в 1962 г. на Кубе было размещено больше крылатых ракет, чем баллистических. Однако в 60-е годы развитие данного класса средств доставки было прервано - они не выдержали конкуренции с баллистическими ракетами. Лишь в 70-е годы, уже на новом технологическом уровне произошло возрождение КР. В США была создана КР “Томахок” морского и наземного базирования (ее советский аналог поступил на вооружение многоцелевых ПЛА), стратегические бомбардировщики получили свои КР типа ALCM и Х-55. Наземные варианты, как известно были ликвидированы по условиям Договора РСМД, а на морские КР были наложены ограничения по условиям параллельных заявлений Дж.Буша и М.С.Горбачева-Б.Н.Ельцина. КРВБ подпали под действие договоров по СНВ. Тогда же, в начале 90-х годов началось активное боевое применение КР в локальных конфликтах, начиная с войны в Персидском заливе.

Долгое время США и СССР оставались монополистами в данном классе средств доставки (лишь Великобритания получила американские КР типа “Томахок”), однако отмеченные выше преимущества КР стимулировали их разработку во многих странах. По оценкам специалистов к имеющимся в настоящее время трем государствам - производителям данного вида оружия (США, Россия, Франция) в ближайшее время добавятся Китай, Великобритания, Германия, Италия, Швеция, Израиль, Индия, ЮАР, Бразилия. В связи с высокой точностью систем наведения приоритет будет отдаваться обычному оснащению ( в том числе и в интересах “предъядерного сдерживания”, о чем будет сказано ниже - см. раздел 5 настоящей работы), но для ядерных и “пороговых” государств актуальным будет оставаться и создание вариантов со “спецзарядами”.

Государства, не имеющие возможности наладить собственное производство, будут приобретать КР на мировом рынке, благо предложение на нем, как свидетельствуют многочисленные международные выставки и аэрокосмические салоны, будет возрастать. Единственным ограничителем являются нормы международного режима контроля (MTCR), устанавливающие предел дальности в 300 км. Обходить это условие, видимо, будут многие.

Так, например, уже первый контракт на поставку современных КР - заказ англо-французских КР “Storm Shadow” для ОАЭ в 1998 г. вызвал протесты США, поскольку официально заявленная дальность находится “на грани фола” и может быть увеличена как технологическими (доработкой энергетики), так и тактическими (подбор траекторий) средствами. Намечается следующий путь: легальное приобретение на мировом рынке “разрешенных” типов КР, отвечающих требованиям MTCR, их доработка с целью увеличения дальности и адаптации к другим видам носителей, а для новых членов ядерного клуба и пороговых государств - возможное доработка для ядерных зарядов. По такому пути могут пойти Индия, Пакистан, Израиль, Иран, а также Тайвань, Япония, оба корейских государства. Наиболее вероятными носителями КР станут дизель-электрических ПЛ, имеющиеся у всех из указанных государств, а также тактические истребители.

* Определенным признаком того, что роль КР различных видов базирования будет возрастать, может служить активизация в США работ по созданию соответствующих средств защиты. В настоящее время они обладают весьма ограниченными возможностями отражения одновременной атаки КР, прорывающихся к целям на малой высоте с нескольких направлений, способных маневрировать, а в перспективе - и ставить помехи средствам ПВО. Пожалуй, лишь ВМС США имеют определенный опыт, отработанный применительно к борьбе с противокорабельными ракетами В.Н.Челомея. Не случайно в первые часы после удара террористов по Нью-Йорку и Вашингтону 11 сентября 2001 г. в море были выдвинуты авианосцы и крейсера, оснащенные системой “Иджис”, образовавшие своего рода радиолокационный дозор.

Следует ожидать, что работы по созданию системы защиты от КР будут энергично продвигаться. Так, например, в июне 2001 г., по сообщениям прессы, состоялись учения Национальной гвардии, в ходе которых отрабатывался перехват запущенных террористами КР и беспилотных самолетов (Cм.: США успешно испытали противоракетную систему. 7 июня 2001 <http://www.lenta.ru.>). При этом использовался прототип разрабатываемого по заказу 1-й воздушной армии, отвечающей за ПВО континентальной части США, мобильного центра перехвата КР, включающий РЛС обнаружения и командный пункт (Jane’s Defence Weekly, 2001, May 5, p.5) Предполагается, что к 2005 новая система обнаружения и наведения может поступить в эксплуатацию. Параллельно разрабатываются новые образцы перехватчиков по программе Low-Cost Cruise Missile Defence (испытания намечены на 2004ф.г.) которые могут быть развернуты в количестве, достаточном для прикрытия территории (см. Jane’s Defence Weekly, 2001, January, 31. Р.3)

*