Главная              Рефераты - Разное

«Письмо в редакцию как разновидность эпистолярного жанра» С. Аргашокова. - реферат

На афганской землеЗа прошедшие годы немалоРазбросала по скаламРоссия своих сыновей Реферат По литературе «Цинковые мальчики» С. А. Алексиевич

План.

1. Литература стр. 1

2. Вступление стр. 2 – 3

3. Биография автора стр. 4

4. «Цинковые мальчики» стр. 5

4.1. Письма стр. 6 – 7

4.2. …От лица солдат стр. 8 – 12

5. Суд над «Цинковыми мальчиками стр. 13 – 15

6. Заключение стр. 16

Литература.

  1. «Цинковые мальчики» Алексиевич.
  1. Биографии белорусских писателей
  1. «Время одиночества» встреча с писателем (интервью)
  1. Литература 1970-1990х годов. Особенности развития литературы в эти годы.
  1. «Тенденции литературного развития 2й половины 1980-1990х и жанрообразовательные процессы в современной русской прозе». Мамедов Т.Х.
  1. Античная эпистолография, М., 1967; Елистратова А. А
  1. «Мемуарная проза писателей ХХ века: поэтика и типология жанра» Т.Г. Симонова
  1. «Письмо в редакцию как разновидность эпистолярного жанра» С. Аргашокова

Вступление или немного о документальной литературе.

Картина литературы ХХ века будет неполной без включения в ее контекст художественно-документальных произведений, представляющих не вымышленные ситуации, а реальные обстоятельства. Среди них видное место занимают мемуары – воспоминания о прошлом, преломленном в творческом сознании писателя. Не умаляя достоинств собственно художественной прозы, стоит отметить особый эффект воздействия художественной документалистики. Подлинность изображаемого обеспечивает повышенный интерес читателя и более высокую степень эмоционального восприятия произведения. Совмещение реальности факта с богатством литературных возможностей его отражения – важнейшее достоинство художественно-документальной прозы.

Причины, вызвавшие активизацию в литературе документальности, разнообразны. Это и огромная потребность в достоверном знании о мире, полностью удовлетворить которое невозможно за счет обычных средств информации. Это и осознание ценности индивидуального начала в эпоху утверждения стандартов в культуре, в образе жизни. Это и внутрилитературные творческие искания, когда возможности классического реализма оказались недостаточными для создания представления о современном состоянии человека и мира.

Литература как искусство слова базируется на соотнесенности двух тенденций: документальность – воспроизведение подлинных обстоятельств реального мира и художественность – образное воссоздание реальности. В результате формируются разнонаправленные задачи литературы: отразить действительность как она есть и преобразовать ее, создать особый условный художественный мир, подобный реальному, а иногда принципиально отличающийся от него. Эти задачи реализуются в пределах двух разноплановых типов повествования, что и приводит к возникновению документальной и художественной литературы.

Документальная литература стремится к максимальной точности изображаемого, в известном смысле ей присуще фотографическое видение мира. Достоверно воспроизводятся не только основополагающие факты, но и частности, детали действительности. Приоритетное значение приобретает документ, воспринимающийся как адекватное отражение жизни.

Документ (от латинского documentum – свидетельство, доказательство) служит обоснованием достоверности заключенной в нем информации. Понятие «документ» употребляется в узком и широком значении. В узком смысле «документ – деловая бумага, юридически подтверждающая какой-либо факт». Литературное описание всех материальных отражений реальности, а также наблюдений автора как очевидца или участника происшедшего органично включаются в документальную основу произведения.

Документальная литература публицистична. Авторское мнение, оценка изображаемого выражены открыто и представляют собой развернутое суждение. Смысл документального произведения прямо доводится до читателя, исключается возможность различных версий по поводу его содержания.

Информационная точность, открытость авторских суждений порождают суховатую сдержанность стилевой манеры, когда слово используется в его прямом значении и фактически исключается образное, переносное его истолкование. Документальная проза лишена яркой эмоциональной окраски, но это обстоятельство не означает, что читатель совсем не испытывает эмоционального воздействия. Оно достигается определенным отбором фактов, их соотнесением, комментированием, интерпретацией.

Текстовый состав документального произведения представляет собой соединение авторского повествования с цитацией привлекаемых источников. Таким образом, реальность, зафиксированная документом, и реальность, воспроизведенная и осмысленная писателем, создают целостную (в рамках отдельного произведения) картину мира.

Выраженная степень документальности, способы творческой обработки документа порождают два варианта художественно-документальной прозы. Первый характеризуется тем, что документальная подоплека проявляется в форме воссозданных с помощью авторского воображения сцен, эпизодов, событий. Реальность документа переплавляется в действительность искусства, когда факт служит основой изображения, но пересоздается по законам художественного творчества. Он расцвечивается, распространяется, дополняется, уточняется, т.е. претерпевает необходимую трансформацию, отраженный не информационно, а художественно. Во втором случае рассказ ведется преимущественно с опорой на факты, известные по различным источникам. Сам факт, а не его творческая интерпретация становится стержнем произведения. Авторское описание более нейтрально, скрупулезнее следует документу, исключает элементы домысла и вымысла. Возникшие в результате анализа документов версии, предположения представляются как плод исследовательской деятельности писателя, а не оформляются как бесспорные варианты беллетризованного сюжета.

В русской литературе 1960-80-х годов тематически выделились такие направления, как лирико-исповедальная проза, молодёжная, военная, документальная, деревенская, городская, проза сорокалетних. Подчеркнём, внутри тематических “узлов” формировались различные идейно-художественные установки, жанровые и стилевые доминанты, которые, в свою очередь, являясь отражением более широких мировоззренческих категорий и философских новаций, чем “общепитовский” марксизм XX века и социалистический реализм, давали право критикам говорить как о ярких, индивидуальных стилях (произведениях, творческих судьбах), так и, с некоторой долей условности, определять в литературном процессе характерные жанрово-стилевые тенденции, или течения.

В русской военной прозе выразились идейно-эстетические искания писателей - свидетелей и живых участников второй мировой войны, стремившихся разрушить жёсткие каноны т.н. “панорамного”, лжеэпического повествования. Но множество локальных войн, происходящих ежегодно на земле, всегда будут “подпитывать” этот литературный пласт, что произошло, например, с “афганской” или “чеченской” темой в русской литературе 1980-90-х годов (“Цинковые мальчики” С.Алексиевич, “Ночевала тучка золотая” А.Приставкина, “Кавказский пленный” В.Маканина, ранние рассказы и роман “Знак зверя” О.Ермакова) или же служить напоминанием о недопустимости забвения военных трагедий ХХ века (“Прокляты и убиты” В.Астафьева).

На невозможности художественного описания того “как одни люди героически убивали других, как они ненавидели” построено творчество С.Алексиевич. Её книги “У войны не женское лицо”, “Цинковые мальчики”, “Зачарованные смертью”, “Чернобыльская молитва” - это записи исповедей, рассказов, воспоминаний участников событий, художественный документ кровавый эпохи.

Биография.

Светлана Александровна Алексиевич родилась 31 мая 1948 года в г. Ивано-Франковске (УССР) в семье военнослужащего. После демобилизации отца из армии семья переехала на его родину, в Беларусь, где родители работали сельскими учителями. После окончания школы работала корреспондентом районной газеты. В 1967 году поступила на факультет журналистики Белорусского государственного университета, во время учебы становилась лауреатом республиканских и всесоюзных конкурсов студенческих научных работ.

После окончания университета работала в районной газете, преподавала в сельской школе, затем - в редакции республиканской "Сельской газеты", позже стала корреспондентом, заведующим отделом очерка и публицистики литературно-художественного журнала "Неман".

Набор первой книги Алексиевич "Я уехал из деревни" был рассыпан по указанию отдела пропаганды республиканского ЦК партии, а написанная в 1983 году книга "У войны не женское лицо" была опубликована только после начала "перестройки", в 1985 году. Сразу после нее свет увидела книга "Последние свидетели" (1985), затем вышли книги "Цинковые мальчики" (1989), "Зачарованные смертью" (1993), "Чернобыльская молитва" (1997). Книги писательницы опубликованы более чем в 20 странах мира, выдержав в общей сложности около 100 изданий.

На основе произведений Светланы Алексиевич снято 20 документальных фильмов, создан ряд сценических постановок. Культурным событием стал спектакль "У войны - не женское лицо", поставленный в 1985 году в московском театре на Таганке режиссером Анатолием Эфросом. В настоящее время автор завершает работу над новой книгой о любви "Чудный олень вечной охоты".

Светлана Алексиевич - лауреат 17 международных премий, среди которых - Литературная премия им. Н. Островского (1985), премия Ленинского комсомола (1986), премия им. Курта Тухольского (1996), "Триумф" (1997), "Самый искренний человек года" фонда "Гласность" (1998), "За лучшую политическую книгу года" (Германия, 1998), "За европейское взаимопонимание" (Германия, 1998), "Свидетель мира" (RFI, 1999), Премия мира им. Э.-М. Ремарка (2001).

«Цинковые мальчики».

Что можно сказать об этом произведении? Автор - журналист. Сама же книга «Цинковые мальчики» написана как документально-художественный “жанр голосов”.

Авторская стратегия: “путь — от человека к человеку, от документа к образу”. Своеобразие трёхчастной композиции и роль библейских эпиграфов к главам. “Абсолютный пацифизм” автора, взгляд на афганскую войну как проблему деформации идей, ломки веры.

Эту книгу тяжело читать, ибо каждое слово в ней истинно. Каждая строка в ней – о чьей-то жизни. Изломанной, исковерканной этой страшной, бессмысленной войной – но жизни.

Название книги говорящее – о тех, кто в алых цинковых гробах: «Хоронили молодого офицера, его привезли из Грозного. Плотное людское кольцо у свежевырытой могилы... Военный оркестр... Все молчали, даже женщины не плакали. Выступал генерал... Все те же слова, что и десять, и пятьдесят, и сто лет назад: о наших границах, о великой России, о мести, о ненависти, о долге. О долге убивать?! И только маленькая девочка беззащитно и наивно вглядывалась в красный гроб: "Папа! Папочка... Куда ты ушел? Почему ты молчишь? Ты обещал вернуться... Я нарисовала тебе альбом... Папа, папочка, где ты?" Даже военный оркестр не мог заглушить ее детского недоумения. И вот, как зверька, ее отрывают от красного гроба и несут кмашине: "Папа... Папочка... Па-а-а..." Один нормальный человек был среди нас. Ребенок. А заговор взрослых продолжается. По древним ритуалам... Клятва. Салют. Мы не воюем... А гробы вРоссию уже идут в Россию...» Это – документальное произведение, и стиль, используемый в нем – эпистолярный. Вот немного о нем:

Эпистолярный стиль – это исторически сложившаяся разновидность письменной речи, в которой используется несколько моделей структурной организации корреспонденции между участниками общения, в том числе – письма и послания. Каждый стиль – это модель коммуникации, благодаря которой информация не просто передается как высказывание, сообщение источника речи, направленное к ее получателю; этот процесс является гораздо большей сложностью. Речевая деятельность в эпистолярном стиле обусловливает необходимость ориентироваться не на непосредственного участника общения, находящегося в общем с адресантом пространственно-временном континууме, а на предполагаемого получателя текста, которым, в случае открытой публикации письма в редакцию на страницах соответствующего печатного органа, является неопределенно большая группа лиц, имеющих разный запас знаний и разный социокультурный опыт. В то же время произведения эпистолярного стиля по-особому отражают возрастные, социальные характеристики авторов, групповые и индивидуально-личностные черты их речевого поведения.

И верно. Вся книга состоит как бы из трех частей – дневниковые записи (письма), «дни» - повествование от лица солдат-афганцев и, собственно, хроника суда над автором и ее книгой.

Письма.

В них размышления автора перемежаются с картинами жизни. Образы мирной жизни – с жуткими итогами войны. Калечащей не только тело – но и разум, душу.

«…На автобусной станции в полупустом зале ожидания сидел офицер с дорожным чемоданом, рядом с ним худой мальчишка, подстриженный под солдатскую нулевку, копал вилкой в ящике с засохшим фикусом. Бесхитростно подсели к ним деревенские женщины, выспросили: куда, зачем, кто? Офицер сопровождал домой солдата, сошедшего с ума: "С Кабула копает. Что попадет в руки, тем и копает: лопатой, вилкой, палкой, авторучкой". Мальчишка поднял голову: "Прятаться надо... Я вырою щель... У меня быстро получается... Мы называли их братскими могилами... Большую щель для всех вас выкопаю..." Первый раз я увидела зрачки величиной с глаз...О чем говорят вокруг меня? О чем пишут? Об интернациональном долге, о геополитике, о наших державных интересах, о южных границах... Глухо ходят слухи о похоронах в панельных домах и сельских хатах с мирными геранями на окнах, о цинковых гробах, не вмещающихся в "пенальные" размеры "хрущовок". Матери, еще недавно в отчаянии бившиеся над слепыми железными ящиками, выступают в коллективах, в школах, призывая других мальчиков "выполнить долг перед Родиной". Цензура внимательно следит, чтобы в военных очерках не упоминалось о гибели наших солдат, нас заставляют верить, что "ограниченный контингент советских войск" помогает братскому народу строить дороги, развозить удобрения по кишлакам, а советские военврачи принимают роды в афганских женщин. И многие верят. Вернувшиеся солдаты приносят в школы гитары, чтобы спеть о том, о чем надо кричать... С одним долго говорила. Я хотела услышать о мучительности этого выбора - стрелять или не стрелять. А для него как бы не существовало тут драмы. Что хорошо - что плохо? Хорошо "во имя социализма убить"? Для этих мальчиков границы нравственности очерчены военным приказом. У Ю.Карякина: "Ни об одной истории нельзя судить по ее самосознанию. Это самосознание трагически неадекватно". А у Кафки прочла, что человек безвозвратно потерян в самом себе. Но я не хочу больше писать о войне...» Еще один пример трагедии, коей наполнена вся эта книга: «Отрывки из разговоров: - Теряю слух. Первыми перестал слышать высоко поющих птиц. Овсяницу, например, не слышу начисто. Записал ее на магнитофон и запускаю на полную мощность... Последствие контузии в голову... - Сначала стреляешь, а потом выясняешь, что это женщина или ребенок... у каждого свой кошмар... - Генерал говорил об интернациональном долге, о защите южных рубежей. Даже расчувствовался: "Возьмите им леденцов. Это же дети. Лучший подарок - конфеты". - Офицер был молодой. Узнал, что отрезали ногу: заплакал. Лицо как у девочки - румяное, белое. Я сначала боялась мертвых, особенно если без ног или без рук... А потом привыкла... - Берут в плен. Отрезают конечности и перетягивают жгутами, чтобы не умерли от потери крови. И в таком виде оставляют, наши подбирают обрубки. Те хотят умереть, их лечат.»Ужасно, не правда ли? А вот это: «В госпитале видела, как русская девушка положила плюшевого мишку на кровать афганского мальчика. Он взял игрушку зубами и так играл, улыбаясь, обеих рук у него не было. "Твои русские стреляли, - перевели мне слова его матери. - А у тебя есть дети? Кто? Мальчик или девочка?" Я так и не поняла, чего больше в ее словах - ужаса или прощения? Рассказывают о жестокости, с которой моджахеды расправляются с нашими пленными. Похоже на средневековье. Здесь и в самом деле другое время, календари показывают четырнадцатый век». Наверное, у меня слишком живое воображение. И не хочу – не хочу давать ему волю! И потому пытаюсь читать и размышлять над этой книгой – как через стеклянную стену собственной отстраненности, ибо допустить ЭТО близко к сердцу, увидеть …Нет. Не могу. Да и не стремлюсь, право слово. А вот слова автора о своем стиле, что превращал довольно-таки сухое повествование в нечто живое:«15 мая 1989 года Опять мой путь - от человека к человеку, от документа к образу. Каждая исповедь как портрет в живописи: никто не говорит - документ, говорят - образ. Говорят о фантастике реальности. .Создавать мир не по законам бытового правдоподобия, а "по образу и духу своему". Мой предмет исследования все тот же - история чувств, а не история самой войны. О чем люди думали? Чего хотели? Чему радовались? Чего боялись? Что запомнили? Но о войне, которая оказалась в два раза длиннее Великой Отечественной, мы знаем ровно столько, сколько нам не опасно знать, чтобы не увидеть себя такими, какие мы есть, не испугаться. "Русских писателей всегда больше интересовала правда, а не красота", - пишет Н. Бердяев. В поисках этой правды и проходит вся наша жизнь. А сегодня особенно - и за письменный столом, и на улице, и на митинге, и даже за праздничным ужином. О чем мы без конца размышляем? Все о том же: кто мы, куда нам идти? И вот тут-то выясняется, что ни к чему, даже к человеческой жизни, мы не относимся так бережно, как к мифам о самих себе. У нас в подкорку загнано: мы -самые-самые, самые лучшие, самые справедливые, самые честные. Человека, посмевшего хотя бы в чем-то усомниться, тут же уличают в клятвопреступлении.Самый тяжкий у нас грех!» …От лица солдат. День первый. "...Ибо многие придут под именем Моим..." « А в т о р. Еще не проснувшимся утром длинный, как автоматная очередь, звонок: - Послушай, - начал он, не представившись, - читал твой пасквиль... Если еще хоть строчку напечатаешь... - Кто вы? - Один из тех. о ком ты пишешь. Ненавижу пацифистов! Ты поднималась с полной выкладкой в горы, шла на бэтээре, когда семьдесят градусов выше нуля? Ты слышишь по ночам резкую вонь колючек? Не слышишь... Значит, не трогай! Это наше!! Зачем тебе? - Почему не назовешь себя? - Не трогай! Лучшего друга, он мне братом был, в целлофановом мешке с рейда принес... Отдельно голова, отдельно руки, ноги... Сдернутая кожа... Разделанная туша вместо красивого, сильного парня... Он на скрипке играл, стихи сочинял... Вот он бы написал, а не ты... Мать его через два дня после похорон в психушку увезли. Она убегала ночью на кладбище и пыталась лечь вместе с ним. Не трогай это! Мы были солдатами. нас туда послали. Мы выполняли приказ. Военную присягу. Я знамя целовал... - "Берегитесь, чтобы кто не прельстил вас; ибо многие придут под именем "Моим". Новый завет. Евангелие от Матфея. - Умники! Через десять лет все стали умники. Все хотят чистенькими остаться. Да пошли вы все к... матери! Ты даже не знаешь, как пуля летит. Ты не стреляла в человека... Я ничего не боюсь... Плевать мне на ваши Новые заветы, на вашу правду. Я свою правду в целлофановом мешке нес... Отдельно голова, отдельно руки, но... Сдернутая кожа... Да пошли вы все к...!! – И гудок в трубке, похожий на далекий взрыв. Все-таки я жалею, что мы с ним не договорили. Может быть. это был мой главный герой, раненный в самое сердце?.. - Не трогай! Это наше!! - кричал он. А это тогда чье?!» Вот так и начинается 2я часть книги – с разговора, показывающего иную точку зрения об авторе и ее книге.Интересное начало… Я приведу вашему вниманию отрывки из рассказов о себе людей, пришедших на войну. Я не стала приводить все, описываемые в этой книге истории – лишь самые яркие моменты. Которые нужно