При анализе проблемы ближневосточного урегулирования в контексте российских отношений с США сразу же возникает вопрос: когда и в силу каких причин появлялись условия для конструктивного сотрудничества Москвы и Вашингтона в целях разрешения кризиса в этом регионе? Возможно ли такое сотрудничество в настоящее время и может ли оно помочь в поисках решения конфликтной ситуации на Ближнем Востоке в будущем?

До распада Советского Союза такое сотрудничество или, как минимум, параллельные действия наших стран на Ближнем Востоке, несмотря на их жесткое противоборство в годы "холодной войны", время от времени имели место, хотя и были весьма редкими. Интересно рассмотреть - не только в исторической ретроспективе, но и с позиций сегодняшнего дня, что лежало в основе действий руководства наших стран, направленных на сближение или даже согласование позиций по различным аспектам - нередко ключевым - положения на Ближнем Востоке, на разрешение кризисных ситуаций в этом регионе, зачастую создававших угрозу всеобщему миру, в негативном плане воздействовавших на мировую политическую атмосферу и вынуждавших Москву и Вашингтон подчас действовать "на грани фола".

Наша страна, равно как и Соединенные Штаты, обычно исходили из необходимости признания прав двух основных этнических общностей, проживавших в Палестине - евреев и арабов, - на создание ими собственных независимых государств.

В резко осложнившейся после "шестидневной войны" 1967 г. обстановке на Ближнем Востоке, когда под израильский военный и административный контроль попали многие исконно арабские территории, также предпринимались попытки наших стран выработать совместный подход к решению всего комплекса ближневосточного урегулирования. Серьезным осложняющим моментом в тот период был категорический отказ арабских стран от признания в какой-либо форме Государства Израиль; по сути дела этот отказ явился причиной безрезультатности V специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН, созванной по нашему предложению для рассмотрения ситуации, возникшей на Ближнем Востоке в результате "шестидневной войны".

После единодушного одобрения Советом безопасности резолюции 242 от 22 ноября 1967 г. состоялось несколько раундов советско-американских переговоров, на которых рассматривались пути возможного выполнения этой резолюции.

Переговоры проходили в достаточно сложной для обеих стран обстановке. Для США она была сложной потому, что главной внешнеполитической заботой Вашингтона оставался вьетнамский конфликт, а для нас потому, что в конце 60-х - начале 70-х годов постоянно росла напряженность в советско-китайских отношениях, подчас принимавшая крайне опасные формы.

Советская позиция в тот период определялась "египтоцентризмом" нашего ближневосточного курса, который далеко не всегда был логичным (например, в вопросах признания Израиля - "незаконного сионистского образования", по официальной арабской терминологии, проведения прямых арабо-израильских переговоров и т.п.) Со временем "египтоцентризм" нашей политики на Ближнем востоке (замечу попутно, что в применении к нашей стране правильнее говорить о "политике на Ближнем востоке", чем о "ближневосточной политике", поскольку, таковой по существу, никогда не было) сменился "сириецентризмом", а затем, когда российскую дипломатию возглавил Козырев, - и "американоцентризмом".

В ходе советско-американских консультаций представители США уже тогда выдвинули довольно развернутое предложение по решению проблемы палестинских беженцев. В "13 пунктах США" говорилось, в частности, что для справедливого разрешения проблемы беженцев "необходимо определить и согласиться на процедуры и условия, при которых происходили бы репатриация и расселение (беженцев), а также на общее число лиц, подлежащих репатриации". Выдвигая такое предложение, представители США преследовали две цели - заранее снять остроту выходившей на передний план палестинской проблемы и откровенно затянуть решение вопроса о беженцах, что полностью отвечало бы интересам Израиля. Его позиция была четко сформулирована А. Эбаном: "Суверенное право решать Израилю, в какой мере он должен содействовать разрешению проблемы беженцев".

Позиция нашей страны в этом вопросе определялась известным положением резолюции Генеральной Ассамблеи ООН 194/III от 11 декабря 1948 г., в которой говорилось: "беженцам, желающим вернуться к своим очагам и мирной жизни со своими соседями, такая возможность должна быть предоставлена в кратчайший срок, с уплатой компенсации за имущество тех, кто предпочтет не возвращаться, и за пропажу и ущерб имущества, каковые должны быть компенсированы соответствующими правительствами или властями, согласно принципам международного права"5.

У меня, как у непосредственного участника указанных советско-американских консультаций, уже тогда сложилось впечатление об их оторванности от жизни, об их некоем излишнем "академизме". В тот период продолжалась египетско-израильская "война на истощение", ежедневно велись длительные артиллерийские дуэли, заметно активизировалась вооруженная и политическая борьба палестинцев за свои попранные права, усиливались израильские "акты возмездия", что ежедневно приводило к человеческим жертвам и разрушению материальных ценностей. Но все это было как бы фоном, невидимым подтекстом вполне дружественных бесед неких сытых, хорошо выглядевших "Авгуров", которых отделяли от места событий, о которых они вели свои неторопливые беседы, тысячи и тысячи километров.

Американская сторона в ходе указанных консультаций возражала против создания демилитаризованных зон по обе стороны арабо-израильских границ, аргументируя свои соображения недостаточной для организации таких зон глубиной израильской территории. Действительно, в районе так называемая Латрунского выступа от иордано-израильской границы до израильского побережья Средиземного моря - всего 12 миль.

Явно по согласованию с израильской стороной американцы предлагали включить еще один пункт в совместный рабочий документ: "Окончательная договоренность будет предусматривать, что реальное нарушение этой договоренности одной стороной дает право другой стороне использовать это нарушение в качестве основания для прекращения выполнения этой договоренности в целом или в отдельной ее части до тех пор, пока нарушение не будет исправлено".

Американцы в ходе двусторонних консультаций всячески вели дело к выработке сокращенного документа, откровенно пытаясь переложить разработку некоторых его положений на стороны конфликта, подведя их к пониманию важности и необходимости непосредственных, прямых переговоров между ними. Нормальная логика говорила, безусловно, в пользу прямых переговоров. Но слишком свежими и болезненными были для арабов воспоминания о недавнем военном поражении в "шестидневной войне", слишком велика была степень упоминавшегося выше "египтоцентризма" в нашем подходе ко всем аспектам урегулирования, чтобы можно было легко поломать устоявшийся и, скажем откровенно, мешавший делу стереотип о нежелательности прямых арабо-израильских переговоров; руководством к действию для нас служила в этом вопросе четкая формулировка, высказанная (естественно, после согласования с Москвой) послом А.Ф. Добрыниным: "Относительно формы обмена мнениями между арабскими странами и Израилем Советское правительство исходит из того, что точки зрения сторон должны доводиться до взаимного сведения через посла Ярринга. Постановка же вопроса о прямых переговорах может лишь осложнить достижение урегулирования"6.

Конфиденциальные советско-американские переговоры весной, летом и осенью 1969 г. попеременно в Москве и Вашингтоне оказали определенное воздействие на американскую сторону, активность которой в деле поисков сбалансированного ближневосточного урегулирования в дальнейшем на некоторое время заметно усилилась. Конечно, вряд ли есть смысл переоценивать значение этих переговоров в плане подталкивания Вашингтона на некие новые инициативы - побудительных мотивов здесь вполне хватало. Несмотря на безрезультатность, эти переговоры, несомненно, сыграли позитивную роль, они убедили американских представителей в высокой степени советско-египетского согласия по ключевым аспектам ближневосточного урегулирования. Кто бы мог тогда подумать, что меньше чем через год не станет Насера, начнется период явного охлаждения советско-египетских отношений, а США в конечном итоге станут практически единственными посредниками в отношениях между Египтом и Израилем.

В декабре 1969 г., все еще находясь под влиянием только что закончившихся советско-американских конфиденциальных переговоров, США выступили с так называемым планом Роджерса, названным по имени тогдашнего государственного секретаря. Выступая 9 декабря 1969 г. в вашингтонском отеле "Шератон-парк", Роджерс изложил некоторые соображения республиканской администрации по вопросам ближневосточного урегулирования7. Констатировав, что "призывать к выводу израильских войск, как предусмотрено в резолюции 242 (Совета Безопасности), без достижения соглашения о мире означало бы быть на стороне арабов, а призывать арабов к миру без вывода израильских войск означало бы быть на стороне Израиля", государственный секретарь ратовал за взвешенный, сбалансированный подход. С этой целью он попытался сформулировать некоторые общие принципы ближневосточного урегулирования. В вопросе установления мира между сторонами Роджерс справедливо указывал, что "мирное соглашение между сторонами должно основываться на ясно и открыто провозглашенных ими намерениях и готовности внести существенные перемены в позиции и условия, характерные сегодня для Ближнего Востока". Отметив, что "США - не сторонник экспансионизма, он подчеркнул: "Хотя признанные политические границы должны быть установлены и согласованы между сторонами, всякие изменения в ранее существовавших линиях не должны отражать результаты захвата и должны ограничиваться несущественными изменениями, требуемыми интересами взаимной безопасности". Характеризуя общую обстановку на Ближнем Востоке, Роджерс заверил, что США "готовы действовать вместе с другими в этом районе и во всем мире, пока и если другие действительно стремятся к той цели, к какой стремимся мы: к справедливому и прочному миру".

Прежде чем принять решение о согласии с планом Роджерса, покойный Насер проконсультировался с советским руководством. Если бы в Москве считали, что все, исходящее от Соединенных Штатов - зло, то у нашей страны в тот период было достаточно возможностей и надежных способов, чтобы сорвать принятие Египтом этого американского плана. Но Москва подчеркнуто не пошла по такому примитивно-конфронтационному пути; мы всегда исходили из того, что любые шаги, направленные на уменьшение опасной напряженности на Ближнем Востоке, как-то приближающие достижение ближневосточного урегулирования на сбалансированной основе, не должны отвергаться "с порога", откуда бы они не исходили.

Кратковременное сближение позиций Советского Союза и США, имевшее место на базе одобрения обеими странами резолюции 242, сменилось длительным периодом откровенного дипломатического маневрирования, во время которого Москва и Вашингтон внимательно следили за "ходами" друг друга и проявляли откровенную "ревность", если кто-то из них получал хоть малейшую возможность "переиграть" партнера. Позиции двух стран опять существенно разошлись. Более того, советско-американские переговоры на высшем уровне в мае 1972 г. и в июне 1973 г. показали, что положение на Ближнем Востоке не являлось приоритетным направлением во внешней политике США, что негативное воздействие израильской оккупации арабских территорий на внутриполитическое положение в ряде арабских стран расценивалось американской стороной как реальная возможность оказания давления на эти страны в желательном для Запада направлении.

В период, последовавший сразу же за окончанием Октябрьской войны ("войны Судного дня"), по инициативе СССР и США и в результате переговоров в Москве государственного секретаря Киссинджера с советскими руководителями было принято еще несколько важных резолюций по Ближнему Востоку, в том числе резолюция Совета Безопасности 338. Одним из ее пунктов был призыв к незамедлительному созыву международной конференции по Ближнему Востоку. В ходе визита Киссинджера в Москву была достигнута и договоренность о "соответствующей эгиде", под которой должно было проходить ближневосточное урегулирование и, в частности, МКБВ, которая вскоре собралась в Женеве. Смысл "соответствующей эгиды", т.е. в данном случае советско-американского сопредседательствования на МКБВ, заключался в том, что СССР и США взяли на себя обязательство и проявили готовность влиять на развитие ближневосточной ситуации и на ход женевской конференции совместными и параллельными усилиями с тем, чтобы стороны в конфликте смогли достигнуть разумного, сбалансированного, взаимоприемлемого решения всего комплекса вопросов ближневосточного урегулирования.

Сближение позиций Советского Союза и США в ходе Октябрьской войны и на ее завершающей стадии было недолгим, уже в январе 1974 г. были сделаны первые шаги киссинджеровской "дипломатии шаг за шагом", что было расценено Москвой как откровенная попытка исключить Советский Союз из числа участников ближневосточного урегулирования. Такие попытки предпринимались всегда, но они усилились в последний год пребывания Никсона на посту президента, хотя именно Никсон говорил в сентябре 1970 г. в своей речи на юбилейной, XXV сессии Генеральной Ассамблеи ООН: "Существенно важно, чтобы мы и Советский Союз объединили наши усилия для того, чтобы избежать войны на Ближнем Востоке и чтобы установить атмосферу, в которой государства ближнего Востока смогли бы научиться жить вместе и давать жить другим"8.

Как готовность американской стороны к совместным с Советским Союзом поискам выхода из кризисной ситуации в указанном регионе могло быть расценено совместное советско-американское заявление по Ближнему Востоку, инициированное американцами 1-го октября 1977 г. по результатам переговоров в Вашингтоне Громыко с президентом Картером и государственным секретарем Вэнсом. Но администрация Картера предпочла отступить перед израильским давлением и официально дезавуировать содержание указанного документа через четыре дня после его появления.

Многие эксперты по Ближнему Востоку отмечали, что, начиная с весны 1977 г., в американской позиции по вопросам ближневосточного урегулирования появились два новых момента, которые свидетельствовали о медленном "дрейфе" в сторону сближения с советской позицией: стремление к возобновлению Женевской конференции и постепенная подготовка американского общественного мнения к согласию с тем, что Организация освобождения Палестины является вполне подходящим партнером на возможных переговорах о создании "отечества" для палестинцев, что палестинская проблема должна быть "решающим элементом" на любых переговорах по ближневосточному урегулированию. Правда, "холодным душем" для американской стороны явился официальный комментарий результатов переговоров Вэнса и главы израильского правительства Бегина в августе 1977 г., с которым выступил советник главы израильского кабинета по вопросам информации Кац. Он открыто заявил, что "если американская сторона будет настаивать на участии ООН в Женевской конференции, то никакой Женевской конференции просто не будет"9.

Именно после августовского (1977 г.) визита Вэнса в Израиль у президента Картера возникла мысль подготовить совместное заявление, в целом приемлемое для советской стороны и не расходящееся с "новыми идеями" американской администрации в вопросах урегулирования, которые, однако, не воспринимались, по свидетельству израильской прессы, двумя третями израильского общества. Картер счел подготовку совместного советско-американского заявления по Ближнему Востоку своевременным шагом и оправданным риском, но он явно недооценил масштабы израильского влияния на официальную ближневосточную политику Вашингтона, что в конечном итоге оказалось решающим фактором для судьбы совместного заявления. После того, как этот документ "приказал долго жить", в советско-американских усилиях по достижению ближневосточного урегулирования долгое время не было никакого проблеска хотя бы потому, что самих усилий (совместных) в этом вопросе предпринято не было, советско-американские контакты, в том числе и на высоком уровне, по вопросам положения на Ближнем Востоке не принесли сколько-нибудь весомых результатов.

Завершение "холодной войны", процесс улучшения советско-американских отношений давали основание надеяться на прогресс в деле урегулирования конфликтной ближневосточной ситуации, на успешность поисков компромиссной и сбалансированной основы такого урегулирования. Внешне могло создаться впечатление, что и американская сторона преследует те же цели. Однако содержание переговоров Горбачева и Дж. Буша на Мальте и ряд других советско-американских, а позднее и российско-американских встреч и переговоров аналогичного характера показали, что американская сторона готова к согласованию позиций двух стран, в том числе и по вопросам ближневосточного урегулирования, исключительно на американских условиях и под американскую диктовку. США считали и считают, что ими одержана полная победа в "холодной войне", и этого, по их мнению, достаточно для того, чтобы Россия "спрятала подальше" свои амбиции и перестала претендовать на проведение на Ближнем Востоке самостоятельной политики.

Как по команде, авторитетные американские СМИ стали в благожелательном тоне комментировать те внешнеполитические действия, предпринимавшиеся нашей страной в последние месяцы существования СССР, равно как и последующие акции России как правопреемницы СССР, которые отвечали интересам США; равным образом нарочито замалчивались, искажались и показывались в ложном свете те действия России, которые "не одобрялись" Вашингтоном. Американская сторона откровенно стремилась представить дело так, что Советский Союз (Россия) проявляет полную солидарность с США в отношении их действий в кувейтском кризисе, в их стремлении "примерно наказать" Ирак. Об этом, в частности, публично заявил Дж. Буш после его хельсинкской встречи с Горбачевым.

В западной печати широко комментировалось сделанное Бушем в ходе бесед с Горбачевым в Хельсинки предложение стать полноправным членом некоего "долгосрочного стратегического союза", целью которого было бы "удержание" Ирака и других "потенциально воинственных" стран ближневосточного региона от "необдуманных и опрометчивых" акций. Согласие руководства нашей страны с идеей такого альянса и на вступление в него предусматривало бы направление наших "символических" воинских подразделений на Ближний Восток; этот шаг, равно как и отзыв военных специалистов из Ирака и согласие с американскими силовыми действиями против него могли быть соответствующим образом "оплачены" широкой экономической помощью западных государств. К счастью, у Горбачева хватило здравого смысла, чтобы отказаться от столь "лестного" предложения.

Американские политические наблюдатели быстро заметили смену ближневосточных ориентиров политики нашего государства. В частности, было высоко оценено в США активно развивавшееся сближение России с Израилем, тот факт, что Россия "отошла от своей прежней роли поддержки неконструктивной ООП, вступила в широкие отношения с Израилем, активно противостоит Ираку, способствует сдержанности Сирии и предоставила Израилю такое богатство, которое ему не дала вся огромная американская помощь - еврейскую эмиграцию. Американцы и израильтяне были бы сумасшедшими, если бы не использовали открывающиеся в связи с этим широкие возможности"10.

Звучит парадоксально, но эта смена ориентиров была или излишне спокойна встречена российским общественным мнением, или просто не замечена им. Внешне все как будто обстояло по-прежнему, российское руководство вроде бы придерживалось прежних "формул" ближневосточного урегулирования. Казалось, что советско-американская "соответствующая эгида" продолжала действовать. Так, в совместном американо-советском приглашении на мирную конференцию в Мадриде, направленном сторонам в конфликте 18 октября 1991 г., говорилось, что СССР и США "готовы сотрудничать со сторонами с тем, чтобы добиться справедливого, длительного и всестороннего мирного соглашения через прямые переговоры по двум трекам (направлениям) - между Израилем и арабскими государствами и между Израилем и палестинцами - на основании резолюций 242 и 338 Совета безопасности ООН"11. В приглашении говорилось, что двусторонние прямые переговоры начнутся через четыре дня после торжественного открытия конференции, которое было назначено (и состоялось) 30 октября 1991 г. В приглашении было оговорено, что "конференция не будет иметь силы, чтобы навязывать сторонам решения или вотировать решения, уже достигнутые сторонами"; этот пункт приглашения молчаливо соглашался с перспективой достижения закулисных, "подковерных" сделок. В приглашении также подчеркивалось, что СССР и США "верят, что существует историческая возможность продвижения к подлинному миру во всем (ближневосточном) регионе".

В тот же день, 18 октября 1991 г., американская сторона направила специальные "письма о заверениях" палестинскому и израильскому руководству. В письме палестинцам содержались многословные заверения в понимании Соединенными Штатами насущной необходимости решения палестинской проблемы, говорилось, что сооружение израильских поселений на территориях, оккупированных Израилем в 1967 г., является препятствием на пути к ближневосточному урегулированию, провозглашалась готовность американской стороны "упорно работать" совместно с палестинцами "с цепью достижений прогресса в деле утверждения мира на Ближнем Востоке"12.

В письме, направленном руководству Израиля, подтверждалась "приверженность Соединенных Штатов отношениям дружбы и сотрудничества с Израилем, говорилось, что США готовы сыграть на арабо-израильских переговорах роль "честного брокера"13. Характерно, что в письме, направленном израильской стороне, обходился молчанием вопрос о судьбе восточного Иерусалима, а в письме палестинцам прямо говорилось, что США "не признают израильской аннексии восточного Иерусалима или расширения его муниципальных границ".

Если в "письме о заверениях", направленном палестинцам, несколько раз упоминался Советский Союз, что могло создать впечатление о согласованности текста письма с Москвой, то в письме израильскому руководству Советский Союз не упоминался вообще.

Содержание указанных писем явилось наглядным подтверждением намерений американской стороны выступать в качестве единоличного посредника в арабо-израильском урегулировании, что, по мнению американского руководства, было обеспечено военным успехом США в войне с Ираком победным завершением пресловутой "Бури в пустыне".

Конечно, созыв мадридской конференции явился успехом прежде всего американской дипломатии. В ходе многочисленных и многоуровневых переговоров, которые предшествовали ее созыву, все заметнее проявлялась одна характерная тенденция: официальные представители нашей страны как бы априорно отбрасывали многолетние последовательные усилия советской дипломатии, стремившейся к возобновлению МКБВ, ими по сути дела не востребовался наработанный годами позитивный потенциал наших предложений по ближневосточному урегулированию. Вместо согласования позиций нашей страны с позицией США, что, естественно, должно было предусматривать определенные взаимные уступки, представители нашего государства предпочли "подстраивание" к американской позиции, даже "встраивание" в нее, "растворение" в ней. Это было заметно уже в ходе контактов, предшествовавших принятию известной резолюции 678 Совета Безопасности, которая открыла "зеленую улицу" американским военно-силовым действиям против Ирака; например, на встрече в Урумчи Шеварднадзе откровенно "выкручивал руки" своему китайскому коллеге, убеждая его согласиться с американской позицией, сводившейся к необходимости широкомасштабной военной акции против Ирака в качестве наказания за его действия по отношению к Кувейту. Этим действиям аннексионистского характера, захвату Кувейта и его оккупации иракскими войсками, конечно, нет оправдания, но трудно отделаться от мысли, что США искали (и наконец-то нашли) желанный предлог для развязывания войны против Ирака, заранее создав у иракского руководства иллюзию о возможной безнаказанности агрессии против Кувейта.

В ходе уже первых заседаний ближневосточной конференции в Мадриде стали заметны определенные осложнения в российско-палестинских отношениях. Дело в том, что даже созыв конференции проходил полностью по американскому сценарию, официальные представители Организации освобождения Палестины были отстранены от участия в конференции, в состав объединенной иордано-палестинской делегации были включены палестинцы, представлявшие только оккупированные территории (за исключением восточного Иерусалима), но не палестинскую диаспору. Палестинцы были вынуждены принять эти откровенно дискриминационные условия, когда убедились, что российская сторона готова согласиться с любыми американскими предложениями по "формату" конференции и не настаивает на принятии выдвинутых ранее российских же предложений о необходимости самостоятельного участия палестинской делегации в работе МКБВ. По сути дела, палестинцам было отказано в статусе, которым пользовались другие участники конференции. Самым обидным для палестинцев, по их откровенному признанию, было то, что такой поворот событий стал возможным из-за послушного следования России, в недавнем прошлом их достаточно надежного друга и защитника, за всеми антиарабскими и антипалестинскими зигзагами и пируэтами американской ближневосточной политики.

Подтвердилась американская уверенность, что Россия, где в геометрической прогрессии нарастали внутриполитические и внутриэкономические трудности, всегда будет готова "подстроиться" к новым американским инициативам в деле ближневосточного урегулирования, если такие инициативы появятся.

Летом 1999 г. российская сторона упустила удобный момент для своего "возвращения" на Ближний Восток и не использовала заинтересованность Сирии и Израиля в организации встречи руководителей этих стран на высшем уровне при российском посредничестве. В Москве на редкость пассивно и индифферентно отнеслись к такой возможности, в то время как перспективы встречи Асада и Рабина серьезно обеспокоили американскую администрацию, которая заметно опасалась утраты своего контроля над событиями на сирийско-израильском "треке" ближневосточного урегулирования. Конечно, можно предположить, что пассивность российской стороны объяснялась утратой интереса к вопросам ближневосточного урегулирования, но нельзя отделаться от мысли, что такая пассивность была весьма продуманной акцией, поскольку снимала обеспокоенность Вашингтона, а подыгрывание американской стороне практически во всех международных вопросах, бездумное и зачастую противоречившее национальным интересам России следование американским "добрым советам" и "искренним рекомендациям" в международных делах красной нитью проходили через всю бесславную деятельность их "дорогого друга Андрея" - российского министра иностранных дел Козырева.

В последние годы существования Советского Союза американская сторона игнорировала "советский фактор" как второстепенный и мало значащий компонент ближневосточной ситуации. Так, в Вашингтоне посчитали, что возможные внешнеполитические осложнения в результате проведения военной акции против Ирака не смогут перевесить военных и политических выгод. Белый дом, несомненно, учитывал в своих действиях колебания, непоследовательность и противоречивость позиции Москвы в отношении к развертывавшемуся кризису вокруг Кувейта и ту излишне суетливую поспешность, с которой Горбачев и Шеварднадзе согласились с американскими действиями, видимо, не отдавая себе отчета в последствиях такого поведения. Все это не могло не отразиться на наших отношениях с арабским миром, ускорив их эрозию.

Но эти события уже стали достоянием истории, хотя и недавней. Удивляет другое. Российская общественность, как известно, почти единодушно осудила действия США в отношении Ирака, приведшие к гибели многих тысяч ни в чем неповинных мирных граждан, почти полному разрушению экономической инфраструктуры страны, значительным убыткам, породившим возникновение серьезных экономических трудностей. Официальных правительственных заявлений с осуждением злополучной "Бури в пустыне" почти не было, а те, которые все же имели место, звучали весьма вяло и аморфно. Но во всяком случае российское руководство постаралось дистанцироваться от действий США, видимо, понимая, что "превышение своих полномочий", на которое пошли американские вооруженные силы в ходе антииракской операции (этим эвфемизмом, впервые употребленным американской прессой, а затем растиражированным российской рептильной прессой, прикрывались противозаконные действия американских вооруженных сил в ходе "Бури в пустыне"), откровенно шокировали отечественную общественность и отнюдь не способствовали благожелательному отношению к разрекламированному "партнерству во имя мира".

И вдруг, в середине ноября 1999 г., в "Нью-Йорк Таймс" появляется статья главы российского правительства В. Путина, одного из кандидатов на президентский пост, в которой, видимо, для придания большей убедительности словам автора, действия российской армии в Чечне по подавлению бандитов и террористов сравниваются с действиями американской армии в ходе "Бури в пустыне", при этом из смысла статьи становится ясно, что автор одобряет - пусть и задним числом - эти противоправные действия. Такое сравнение оскорбительно не только для иракского руководства, которое ставится на одну доску с незаконными бандитскими формированиями и международными террористами, действующими в Чечне под знаменем воинствующего ислама. Это сравнение оскорбительно для солдат и офицеров российской армии, которые рискуют жизнями и жертвуют собой во имя сохранения единства и территориальной целостности России, а не вторгаются в независимое государство. Поражает, мягко говоря, незнание и непонимание подлинного существа американской "Бури в пустыне", продемонстрированное главой российского правительства и теми "экспертами", кто помогал готовить эту статью. Это непонимание, видимо, отражает известный тезис Козырева о необходимости выработки единого с США подхода к локальным конфликтам средней и малой интенсивности. Очевидно, однако, что такой "единый подход" на практике может означать только одно - все то же злополучное "растворение" позиции Москвы в позиции Вашингтона, который в своем отношении к подобным конфликтам преследует свои собственные гегемонистские цели, весьма далекие от национальных интересов России.

Невольно напрашивается вопрос: что является определяющим фактором в российско-американских отношениях применительно к обстановке в ближневосточном регионе и проблеме ближневосточного урегулирования - соперничество или сотрудничество, конфронтационное мышление в духе "холодной войны" или политика взаимных уступок, обоюдное стремление к поискам решения сложных и деликатных проблем на конструктивной основе?

Остается фактом, что когда существовал Советский Союз, условия конструктивного советско-американского сотрудничества в деле поиска взаимоприемлемых путей достижения справедливого и прочного арабо-израильского урегулирования были иными, чем сейчас. Когда авторы и исполнители американской ближневосточной политики видели, что политический курс Вашингтона вступает в опасное для США противоречие с реалиями ближневосточного региона, что грозило утратой или ослаблением американских позиций; когда даже самые надежные американские союзники на Ближнем Востоке негативно воспринимали "дружеские советы" из-за океана; когда в ближневосточной политике США проявлялись откровенные слабости, - тогда в Вашингтоне прибегали к "патентованному средству", вспоминали, что сделав (по преимуществу, на словах) некоторые шаги навстречу нашей позиции, можно создать впечатление о сближении позиций наших стран, о стремлении Москвы и Вашингтона действовать совместно в направлении конструктивного и основанного на принципе "справедливости для всех" ближневосточного урегулирования. Такая закономерность наблюдалась на протяжении последних двадцати пяти лет существования Советского Союза, т.е. в тот период, когда сформировалось само понятие "ближневосточное урегулирование" в его нынешнем понимании: за резолюцию 242 Совета Безопасности американский представитель проголосовал, убедившись в повышенной "обтекаемости" ее формулировок; договоренность о совместных с СССР действиях после Октябрьской войны 1973 г. была достигнута тогда, когда итоги в значительной мере поколебали миф о военной неуязвимости Израиля, когда в арабских столицах появилась уверенность, что совместными усилиями можно и должно противостоять американо-израильскому курсу, и были сделаны практические шаги, вначале может быть робкие и недостаточно последовательные, в этом направлении. Подготовка американской стороной проекта совместного советско-американского заявления от 1-го октября 1977 г. и инициатива США с публикацией этого заявления были вызваны откровенным стремлением Вашингтона снять с США обвинения в извечно негативном подходе к поискам решения палестинской проблемы - важнейшего аспекта ближневосточного урегулирования. ё

Последние десять-пятнадцать лет наблюдается все большее сближение позиций России и США в вопросах оценки ближневосточной ситуации, в вопросах ближневосточного урегулирования. Однако обольщаться этим фактом не стоило бы. Такое сближение может свидетельствовать о прогрессирующем ослаблении позиций России в ближневосточном регионе, о ее вынужденном "подстраивании" к позиции США, о молчаливом согласии российского руководства с постепенным вытеснением России с Ближнего Востока, где роль нашей страны всегда была традиционно сильной и прочной.

Складываемся впечатление, что на Ближнем Востоке Россия играет по "вашингтонским правилам". Но не секрет, что эти "правила" являются лишь частью долгосрочной стратегии США, направленной на тотальное "выдавливание" нашей страны из бывшего "третьего мира", на наглядное демонстрирование перед всеми внешнеполитического бессилия России.

Когда наше внешнеполитическое ведомство возглавляли не столько случайные, сколько некомпетентные люди - Шеварднадзе, Панкин и Козырев (когда первым /! / заместителем министра иностранных дел долгое время был (Шелов-Ковердяев), многие друзья России откровенно переживали, глядя как позиция России на Ближнем Востоке "растворяется" в политическом курсе США, которые всегда имели точно определенные цели, руководствовались пониманием своих национальных интересов и использовали проверенный внешнеполитический "инструментарий", неоднократно испытанный на практике.

Сейчас с таким ненормальным положением вроде бы покончено, и можно надеяться, что отныне российско-американское сотрудничество в ближневосточных делах будет строиться нa основе полного равенства и уважения мнения друг друга, что советско-американская "соответствующая эгида" в вопросах ближневосточного урегулирования перестанет быть пустым звуком и не будет служить ширмой для "подковерных" маневров. От этого только выиграет весь ближневосточный регион, долгие десятилетия мечтающий о прочном, длительном и справедливом мире.

Список источников и литературы

1. СССР и ближневосточное урегулирование, 1967-1988: Документы и материалы / Министерство иностранных дел СССР. - М.: Политиздат, 1989. - С.87-91.

2. "13 пунктов США" и сопутствующие материалы цит. по соответствующим документам Архива внешней политики СССР за 1969 г., а также некоторым материалам из личного архива автора статьи.

3. The Jerusalem Post, December 10, 1967.

4. Keesing's Contemporary Archives, 1948-11950, volume 7, p.9743.

5. Более подробно по этому вопросу см.: Великий Октябрь и актуальные проблемы арабского мира. - М., 1979. - С.92.

6. The Department of State Bolletin, volume LXII, № 1593, January 5, 1970, p.8, 9.

7. Документ ООН № A/PV.1882, р.29.

8. The Jerusalem Post, August 25, 1977.

9. The New York Times, September 9, 1993.

10. Madrid Peace Process, Documentary Record, London, 1994, p.9-11.

11. Спецбюллетень посольства Палестины в Москве. - 1992. - № 2. - С.4.