Жизнь и творчество М.И. Глинки - реферат

Смоленский Гуманитарный

Университет

Реферат

по дисциплине «Культурология»

на тему:

«М.И.Глинка »

Работу выполнила:

студентка 2 курса 1 группы

экономического отделения

Савченкова ЮлияАлександровна

Научный руководитель:

Пастухова Зинаида Исаевна

Смоленск

2006 год

План:

I. Введение 3 стр.

II. Жизнь М.И.Глинки:

1. молодые годы 5 стр.

2. под небом Италии 12 стр.

3. в пору расцвета 16 стр.

4. годы странствий 21 стр.

III. Последователи. 29 стр.

IV. Бессмертие. 30 стр.

V. Заключение. 35 стр.

VI. Список литературы. 36 стр.

I . Введение.

Глинка - наш гений, композитор, для которого народ и родина составляли главное, основное содержание его величайших произведений. Всегда живой в сознании русских музыкантов, Глинка столь же дорог сердцу русского народа.

Б.Асафьев[1]

Великого русского композитора Михаила Ивано­вича Глинку справедливо называют основоположни­ком русской музыкальной классики. Это не значит, что русская музыка до Глинки не представляла собой ничего ценного,— Россия испокон веков слави­лась талантами, и даровитые музыканты в ней были не редкость. Но печальная судьба ожидала многих из них: те, которым досталась участь родить­ся крепостными, всю жизнь были обречены подчи­нять свой талант прихотям барина. Тем же немно­гим, кому удалось выбиться в люди, всегда угрожало соперничество иностранных артистов.

Иные препятствия стояли на пути музыкантов из высших сословий. В дворянской среде музыка считалась обязательным элементом хорошего воспи­тания. Посещение театров и концертов было таким же непременным светским ритуалом, как посещение балов, маскарадов и званых обедов. Образованные любители музыки — дилетанты, как тогда их назы­вали,— пользовались вниманием и симпатией. Но сделать музыку основным своим занятием — вместо военной или дипломатической карьеры, вместо хо­зяйственного управления родовым поместьем — казалось непростительным легкомыслием.

Для Глинки музыка была не только основным делом жизни — она была самой жизнью. Еще маль­чиком, потрясенный первыми музыкальными впе­чатлениями, сказал он о себе: “Музыка—душа моя!” Так она и осталась навсегда его судьбою, целью и смыслом его существования. Потому-то в творениях великого композитора нам слышен и голос самого художника, и голос времени, самые яркие и лучшие черты которого он уловил и запечатлел.

Время это, трудное и сложное, было временем великих надежд и великих разочарований. Два события определили его облик. Первое - победоносная война с Наполеоном Бонапартом, в которой русский народ показал не только военную доблесть, но и невиданную силу и стойкость духа. Война пробудила в лучших умах России уверен­ность в том, что такой народ сумеет уничтожить или хотя бы обуздать самовластье и добиться свободы. Здесь лежали корни второго события: восстания декабристов, закончившегося трагедией на Сенат­ской площади, казнью и ссылкой самых честных и благородных людей. А за этим последовали годы мрачнейшей реакции, “дух неволи”, прочно завла­девший всей необъятной империей—от крепостной деревни до чиновного Петербурга.

Но наперекор историческим испытаниям именно тогда, в первой половине XIX века, Россия выдвину­ла целую плеяду талантливых людей, уверенно поставивших ее молодое искусство в один ряд с уже зрелыми национальными школами. Современника­ми Глинки и почти его ровесниками были Пушкин, Гоголь, Баратынский, Тютчев. Девятью годами стар­ше— Грибоедов, десятью годами моложе — Лермонтов. Им на смену пришла плеяда младших современников, первые успехи которых совпадают с годами полного расцвета творчества Глинки: Некра­сов, Достоевский, Тургенев, Лев Толстой.

Разные характеры, разные таланты, разные судьбы. Но есть у них и общие черты, позволяющие считать их единой национальной школой. Это преж­де всего вера в созидательный дух своего народа и стремление прикоснуться к живому источнику его искусства—отражению “чаяний и ожиданий народ­ных”, как много лет спустя назвал русскую народ­ную песню Ленин.

Творческие принципы, характерные для русской литературной классики XIX века, легли в основу и других искусств, в том числе музыки. Первыми образцами музыкальной классики стали произведе­ния Глинки, в которых и эстетические идеалы русского искусства его времени выражены в пре­красной художественной форме, во всеоружии уве­ренного мастерства.

Если проследить жизненный и творческий путь Глинки, то легко обнаружить какое большое значение имела для него связь со Смоленщиной. Здесь, в селе Новоспасском, он родился, провел свое детство, получил первые музыкальные впечатления и познал красоту русской народной песни. Здесь же под влиянием событий Отечественной войны 1812 года в нем навсегда пробудились патриотические чувства и вера в могучие народные силы, что нашло в дальнейшем глубокое отражение в его музыке.

Но смоленская земля была дорога Глинке не только благодаря Новоспасскому. Его привлекали здесь многие места, и в том числе, конечно, сам Смоленск. В этом городе жили его родственники и друзья, у которых он любил останавливаться - часто проездом, а иногда приезжал к ним специально на несколько дней и даже недель погостить. Зимой же 1847/48 годов Глинка прожил в Смоленске около шести месяцев.

Первый раз Глинка посетил Смоленск в начале 1826 года. В то время он был ещё музыкантом-любителем. Однако уже тогда его пригласили участвовать в домашнем представлении не только в качестве исполнителя-певца, но и композитора.

Очень важно при этом отметить, что со Смоленском у Глинки связаны определенные этапы творческой биографии, здесь создан им ряд вокальных и инструментальных сочинений.

В 30-40х годах Глинка живет преимущественно в Петербурге и своими сочинениями приобретает большую известность среди широких слоев публики. Слава о нем доходит и до Смоленска, и он становится здесь одним из самых почетных граждан города.

Родина всегда была для композитора источником сил и вдохновения.

Отчий край дал композитору немало жизненных наблюдений, впечатлений, перевоплотившихся впоследствии в непревзойденные музыкальные образы, проникнутые духом народа, отражающие характерные черты русской жизни и русских людей.

II . Жизнь М.И.Глинки.

1. МОЛОДЫЕ ГОДЫ

Дальний край русской земли. Смоленщина. Холмистые просторы полей и лугов. Вековые леса, что на юге переходят в Брянские. В ста верстах от древних башен губернского города Смоленска у истоков полноводной Десны - село Новоспасское, поместье секунд-майора Николая Алексеевича Глинки.

Здесь, на утренней заре, 20 мая 1804 года, в лучшую пору цветения весны, у сына его, капитана Ивана Николаевича и невестки Евгении Андреевны, родился второй сын, Михаил. «По рассказу матери, после первого крика новорожденного, под самым окном её спальни, в густом дереве, раздался громкий голос соловья с его восхитительными трелями», - писала впоследствии о рождении брата Людмила Ивановна Шестакова.

Для родителей, ещё горевавших о потере первенца Алексея, рождение сына было радостью и утешением. Тем «ужаснее» оказалось их положение, когда вскоре им пришлось против воли «предоставить» младенца на попечение бабушки Феклы Александровны. Мальчик был слабым, поэтому бабушка решила сама выходить внука. Она выбрала ему кормилицу и нянек, следила за воспитанием ребенка не спуская глаз. Как вспоминал впоследствии Глинка, она унесла его на свою жарко натопленную (несмотря на летнее время) половину, обрядила в беличью шубку и закармливала сладкими крендельками. Властная старуха, «не совсем хорошо» обращавшаяся с крепостной прислугой, баловала своего внука « до невероятной степени»[2] .

Вредные последствия шести лет тепличного воспитания, прожитых им почти без воздуха, имели отрицательное влияние на всю остальную жизнь Глинки, сделав его «мимозой» - «недотрогой» с неустойчивым здоровьем. Старания матери приучить тогда сына к свежему воздуху не имели большого успеха. И прелесть общения с русской природой он постиг лишь со временем.

Ограниченными были и впечатления мальчика в его тепличном заточении. Тем глубже запечатлелись в нём с первых лет жизни русские песни и сказки, которыми забавляли его няни Татьяна Карповна, Авдотья Ивановна и особенно Ирина Федоровна Мешкова, если он бывал скучен или нездоров. Для будущего композитора они стали теми первыми музыкальными впечатлениям, на которых воспитывался его слух и укрепилась ещё его безотчетная, но глубокая любовь к родной русской песне. Мише нравилось бывать в церкви и слушать колокольный звон. К радости близких мальчик рано выучился читать, любил рисовать и «ловко» подражал трезвону колоколов: ударяя по гулким медным тазам, он долго прислушивался к медленно замиравшим звукам и впоследствии полагал, что то было первое выражение его музыкальных способностей. Я думаю, что из всех этих впечатлений, запавших в раннем детстве в душу будущего великого композитора и сплелась глубоко народная основа его творчества. Мне кажется, что именно на этом этапе жизни маленького Глинки, в его душу была заложена вся та любовь к русскому народу, которую он передал в своих произведениях в зрелом возрасте.

Окружение, в котором провел свое детство Глинка, оказалось для него в высшей степени плодотворным. Одним из первых, кто это подметил, был выдающийся русский музыкальный критик В.В.Стасов, высоко ценивший гений Глинки. «Глинка родился, - писал Стасов, - провел первые годы и получил свое образование не в столице, а в деревне, и таким образом натура его приняла в себя все те элементы музыкальной народности, которые… и образовали впоследствии главные черты артистической физиономии Глинки». Эти элементы народности, или, как далее писал Стасов, «животворные соки национальности», Глинка впитывал «прямо из сердца своей родины» как в детстве, так и в более поздние годы, во время своего пребывания на Смоленщине.

В 1810 году скончалась бабушка, управление имением полностью перешло в руки Ивана Николаевича Глинки. Но к затеянным им хозяйственным преобразованиям он успел едва лишь приступить. Грянули грозные события Отечественной войны 1812 года.

Огненный отблеск тех лет навсегда запечатлелся в юной душе будущего музыканта. Я думаю, что неизгладимая память о величии и героизме русского народа стала основой, на которой впоследствии выросла и сформировалась личность Глинки - художника и гражданина. Неудержимо стремясь к Москве, в пушечном грохоте и полыхании пожаров, неприятель вторгся на смоленскую землю. «Капитан Глинка, обремененный многочисленным семейством, удалился в другие губернии», - писал позднее один из его современников[3] (И.Н.Глинка с женой и детьми поселился на время в Орле). Возвратилась семья Глинок домой лишь в следующем,1813 году, после изгнания французов из России.

События 1812 года юный Глинка, конечно, не мог ещё по-настоящему осознать, ему в то время шел лишь девятый год. Тем не менее, он не мог не заметить следов нашествия врага, не услышать бесчисленных разговоров на эту тему, отражавших всеобщий подъем, который царил повсюду после победы над французами.

На долю Смоленщины на этой войне выпали большие испытания. Бои шли почти на всей смоленской земле. Пострадали многие города, в том числе Смоленск и Ельня, от которой до Новоспасского было всего лишь двадцать верст.

Сохранились сведения, что войска Наполеона не миновали и само Новоспасское. Их отряд вступил однажды в село, разграбил имение и дом местного священника И.Стабровского - одного из первых учителей маленького Глинки.

Известно, какое яростное сопротивление встречала повсюду в России наполеоновская армия. Но особое бесстрашие и патриотизм проявляли смоляне. Именно здесь, на смоленской земле, зародились первые партизанские отряды, снискавшие себе легендарную славу. Вот что писал об этом участник Отечественной войны 1812 года, дальний родственник композитора, публицист Федор Николаевич Глинка в своей известной книге "Письма русского офицера": "Тысячи поселян, укрываясь в леса и превратив серп и косу в оружия оборонительные, одним мужеством отражают злодеев".

Героизм смолян был высоко оценен главнокомандующим русской армией генерал-фельдмаршалом М.И.Кутузовым. Об этом свидетельствуют его слова воззвания, с которыми он обратился через фронт к героям-смолянам: "Достойные смоленские жители, любезные соотечественники... В самых лютейших бедствиях своих показываете непоколебимость своего духа..."

Все это было в центре внимания, когда семья Глинок вернулась в Новоспасское. И как ни мал был Миша, он должен был многое по-своему оценить и запомнить, тем более, что среди участников и свидетелей войны были его родственники и близкие ему люди. Я уверена, что, когда впоследствии Глинка обратился к своей историко-героической опере "Иван Сусанин", воспоминания вновь ожили в его сознании и образ Сусанина поневоле ассоциировался с именами многих героев недавно прошедшей войны.

Весной 1813 года семейство И.Н.Глинки возвратилось на Смоленщину, ещё полную свежими отголосками славного военного прошлого. Перед главой семьи стояли трудные задачи. На европейском Западе ещё долго гремели пушечные залпы, лилась кровь в страшной «битве народов» под Лейпцигом, союзные войска вступили в Париж, а в разоренной войной русской земле начиналась мирная жизнь. Надо было заново устраивать хозяйство, надо было думать о воспитании детей (число их к 1825 году достигло 13)».

Прежде всего Иван Николаевич заново выстроил в Новоспасском усадебный дом. По описанию Л.И.Шестаковой все потолки там были расписаны, а стены в парадных комнатах обиты бархатными обоями. «Мебель…в каждой комнате из особого дерева. Великолепные зеркала, паркеты, люстры, лампы», а также - два фортепиано. «Прямо от балкона шел покатый большой луг к реке…Огромный сад был весь усеян цветами; фонтаны, каскады, островки… с разными причудливыми мостиками…» Семья зажила «по старинному обычаю в полном довольствии»[4] .

К детям приставили француженку Розу Ивановну. Нанятый Иваном Николаевичем архитектор (имя его осталось неизвестным) давал мальчику Глинке уроки рисования.

«Приятного нрава» старичок - дальний родственник, заметив интерес к его рассказам о далеких краях, о диких людях, о климатах и произведениях тропических стран, подарил ему многотомное издание «Истории о странствиях вообще…» А.Ф. Прево д′Экзиля. Маленький Глинка «со страстью» его изучал, делал извлечения, и, как он писал в «Записках», это стало первой основой его «страсти к географии и путешествиям»[5] . Мальчик тихого и кроткого нрава, он детским играм предпочитал чтение, а «музыкальное чувство» долгое время находилось в нём в состоянии ещё «неразвитом».

По словам Глинки, оно пробудилось, и немного внезапно, по его «10-му или 11-му году» (т.е. в 1814 или 1815 году). В тот день крепостные музыканты дяди его Афанасия Андреевича, оставшиеся в Новоспасском после одного из семейных праздников, сыграли квартет шведского композитора Бернгарда Крузеля с кларнетом. Его музыка произвела на мальчика «непостижимое, новое и восхитительное впечатление». Погруженным в «неизъяснимое, томительно-сладкое состояние» он оставался и на другой день, а на замечания учителя о том, что на уроке он думает только о музыке, ответил: «Что ж делать? Музыка - душа моя».

Я думаю, что развитию музыкальных способностей Глинки способствовало домашнее его воспитание. Чтению нот он научился, занимаясь игрой на фортепиано (со строгой гувернанткой В.Ф.Кламмер) и на скрипке (с одним из дядиных музыкантов). Но «источником самых живых восторгов», как сообщал Глинка в «Записках», оставался для него всегда симфонический оркестр. Там же он говорил, что «грустно-нежные» звуки русских песен (игранных деревянными духовыми инструментами чаще всего во время ужина), «может быть…были первою причиною того, что впоследствии я стал преимущественно разрабатывать народную русскую музыку».

Осенью 1817 года до Новоспасского дошли сведения о том, что Министерство народного просвещения приняло решение открыть при Петербургском Педагогическом институте Благородный пансион для юношей. Все зрело обдумав, Иван Николаевич Глинка вскоре принял решение. И в середине января 1817 года «матушка» (Евгения Андреевна) в «удобном возке» санным путем отправилась в Петербург вместе с тринадцатилетним сыном Михаилом и старшей дочерью Пелагеей.

Приехавший вслед за тем батюшка, разузнав все, приступил к делу, и 2 февраля 1817 года мальчик был зачислен в список пансионских воспитанников. Многие из принятых тогда вместе с ним детей, пансионских товарищей Глинки, стали потом его друзьями на всю жизнь.

По желанию отца Глинку, а с ним и еще трех воспитанников, поместили отдельно от прочих, в мезонине дома. «Особенным гувернером» при этих детях назначен был добрый и благородный товарищ А.С.Пушкина по лицею В.К.Кюхельбекер. В пансионе он преподавал русскую словсность.

Человек высоких нравственных и патриотических идеалов и будущий декабрист, он учил воспитанников «чувствовать и мыслить», старался развить в них любовь к отечественной истории и литературе, прежде всего к русским народным сказкам, былинам, песням.

В бурные годы, когда складывалось гражданское сознание Глинки, слова Кюхельбекера, несомненно, глубоко запали в его душу. Мне кажется, что именно эти уроки пробудили в будущем великом музыканте любовь к поэзии, к стихам Жуковского, Пушкина, Дельвига, Козлова.

Слушая курс наук, Глинка с особенной охотой занимался иностранными языками, географией и зоологией. Математические занятия интересовали его намного меньше. В мезонине нашлось место и для фортепиано, вскоре замененного хорошим роялем Тишнера. Занятия музыкой Глинка возобновил сразу же по приезде в Петербург. Три урока фортепианной игры он взял у знаменитого пианиста Джона Фильда и получил «лестное одобрение» за выученный и удачно исполненный его второй дивертисмент. Но Фильд вскоре уехал в Москву; последовали занятия с В.Оманом, К.Т.Цейнером и, наконец, Карлом Майером, По мнению Глинки, он более других содействовал развитию его музыкального таланта, и под его руководством Глинка стал незаурядным пианистом. Занимался Глинка и игрой на скрипке. Уроки брал у скрипача Франца Бема

На протяжении 4-х лет обучения в Благородном пансионе Глинка ежегодно во время каникул уезжал в свое Новоспасское. Там он сразу же окунался в привычную для него атмосферу и с большим увлечением предавался любимому занятию музыкой. Уже с юных лет Глинка мог ощутить особую притягательную силу смоленских народных песен, их строгую чистоту и классическую ясность выражения. Внешне они кажутся довольно скромными - их отличает сравнительно небольшой звуковой объем и одноголосовая основа периодическим расщеплением мелодии на два-три голоса. Но при всем этом большинству песен Смоленщины присуща особая внутренняя энергия и большая душевная теплота. Про такие песни говорят, что их слушаешь - не наслушаешься, поешь - не напоёшься.

После окончания в 1822 году Благородного пансиона Глинка неоднократно приезжал в Новоспасское, которое благодаря активной деятельности отца композитора достигло к этому времени подлинного расцвета. В сентябре 1823 года прибыл в Новоспасское и остался там до весны следующего года. В это время он с особым рвением принялся за музыкальные занятия в оркестре.

Из пансиона Глинка вышел «вторым по списку», т.е. одним из первых учеников. Однако с поступлением на государственную службу он долгое время медлил. Не имея определенного пристрастия к какой-либо из её отраслей, он все же (без особого усердия) в течение некоторого времени изучал немецкий язык, необходимый для поступления в Иностранную коллегию. Но главным образом своё время Глинка отдавал игре на фортепиано и сочинению музыки.

В результате усиленных занятий хрупкое здоровье молодого музыканта пошатнулось. Весной 1823 года для его поправления Ивану Николаевичу Глинке стало «угодно» отправить старшего сына на Кавказ. Однако это трудное тем временем путешествие оказалось для Глинки не столь целительным, сколь обогатило его восприимчивую натуру множеством ярких и разнообразных впечатлений.

Мне кажется, что память о них стала источником лучших восточных вдохновений Глинки в IIIи IY действиях «Руслана и Людмилы». Но ни сернокислые ванны, ни лечение нарзаном в Кисловодске не принесли пользы его здоровью. В конце августа 1824 года Глинка отправился в обратный путь на север.

«Множество новых впечатлений возбудили моё воображение»[6] , - писал Глинка в «Записках», и по возвращении с Кавказа он действительно усердно принялся за музыкальные занятия. Управляя оркестром дяди, в репертуаре которого кроме множества увертюр были симфонии Гайдна, Моцарта, Бетховена, Мегюля, а также Маурэра, он подмечал особенности оркестровых приемов у композиторов-классиков. В деревне вслушивался он и в русские народные песни - протяжные и игровые, многие из которых были знакомы ему с детства. О творческих поисках Глинки в это время говорят сочиненные им тогда Анданте кантабиле (Адажио) и два варианта Рондо для оркестра, а также Септет для деревянных духовых и струнных инструментов.

Вернувшись весной 1824 года в Петербург, молодой композитор с новым рвением взялся за игру на скрипке и фортепиано. Но Карл Майер, прослушав его, сказал: «Вы слишком талантливы для того, чтобы я давал вам уроки, приходите ко мне каждый день как друг и мы будем заниматься музыкой». Тем не менее он продолжал задавать Глинке различные пьесы и учил его композиции.

Определиться в должность Глинка все еще не спешил. Однако 7 мая 1824 года он наконец занял место помощника секретаря в канцелярии Главного управления путей сообщения. При всей неприязни Глинки к казенной службе она давала ему некоторую материальную самостоятельность и все же оставляла достаточно свободного времени для музыки.

Трагический день 14 декабря года врезался в память Глинки на всю остальную жизнь. Время, проведенное возле В.К.Кюхельбекера, под живым воздействием его идей и политических взглядов, не могло не запечатлеться в душе и не сказаться на взглядах его юного ученика. Утром в тот страшный день Глинка был на Дворцовой площади, потом на Сенатской. Он видел полки восставших солдат и во главе их много «очень знакомых» людей. Он слышал пушечные выстрелы, направленные против «мятежников», но разбившие прежде всего лучшие помыслы и надежды целого поколения русских людей и поставившие его лицом к лицу с чудовищем царского самодержавия.

В поле зрения следственной комиссии по делу декабристов попал и Глинка. К счастью, ему легко удалось отвести от себя подозрения в укрывательстве успевшего бежать из Петербурга Кюхельбекера.

Важно учесть одно обстоятельство, связанное с пребыванием Глинки в Петербурге. Речь идет о том настроении трудовой русской интеллигенции, которое предшествовало восстанию декабристов в 1825 году. Во время своего обучения в пансионе, а также в последующие годы Глинка, несомненно, общался с некоторыми участниками декабристского движения и знал об их идейных устремлениях. И если сам он не входил ни в одно общество, то духовно был во многом близок декабристам. Да и как могли не вызвать сочувствия у Глинки их призывы к утверждению самобытности русской культуры, их вера в духовную зрелость России и её способность к созданию своих собственных духовных ценностей!

Передовые идеи декабристов Глинка смог воспринять уже в первые годы обучения в пансионе от своего гувернера В.К.Кюхельбекера - поэта, будущего декабриста, друга Пушкина и Грибоедова. Его эстетические взгляды, а вероятно, и политические убеждения были, несомненно, знакомы Глинке и не могли не оказать воздействия на формирование собственных вкусов и воззрений юноши. И та страстная любовь к русскому народному искусству, которую Глинка воспринял с детства, без сомнения, укрепилась и усилилась общением с Кюхельбекером. Глинка был знаком и с другими декабристами, как М.Глебов, С.Палицын, с которыми вместе учился, с иными встречался у своих друзей. Причем это могло быть не только в Петербурге, но и на Смоленщине, куда нередко приезжал П.Каховский, П.Пассек, И.Якушкин и другие.

Таким образом, в двадцать с небольшим лет от роду Глинка успел уже многое познать и увидеть собственными глазами. Он стал очевидцем того, как царизм расправляется с передовыми людьми своего времени, чей патриотизм, стремление к созданию национальной самобытной культуры и верность принципам народности русского искусства не могли оставить Глинку равнодушным и не вызвать у него горячий отклик. Общение с ними укрепило в нем чувство любви к русскому народу.

В конце декабря 1825 года, потрясенный событиями Глинка на полгода уехал в Смоленск и Новоспасское под предлогом свадьбы своей сестры Пелагеи Ивановны.

Его первое длительное пребывание в этом городе совпало с мрачным периодом реакции, наступившей в стране после подавления восстания декабристов. Если учесть, что на Смоленщине было немало декабристских "гнезд", то можно себе представить, как они усиленно прочесывались царской охранкой: тайная слежка, обыски, допросы производились повсюду и создавали гнетущую атмосферу. Все это не могло не подействовать на Глинку, который под впечатлением пережитых волнений в Петербурге и без того испытывал чувство душевной тревоги. В его "Записках" встречаются отдельные косвенные упоминания, убедительно свидетельствующие об этом. Ведь ещё недавно он был душою общества и своим появлением приводил всех в радость, а теперь значительно изменился и стал более замкнутым.

По приезде в Смоленск Глинка остановился у дальнего родственника А.А.Ушакова. В это же время в доме Ушаковых появился прибывший из Петербурга гвардейский офицер И.Шервуд, снискавший себе позорную славу провокатора и предателя декабристов. Передовые люди прекрасно понимали, каков облик этого человека, но царь отнесся к нему по-другому. Высоко оценив его роль в раскрытии заговора и разгроме декабристов, он добавил к фамилии Шервуд приставку "Верный". Этого оказалось достаточно, чтобы сразу же завоевать популярность у провинциальной аристократии и превратиться в героя дня.

Круг его знакомых расширялся, он стал бывать ещё в нескольких аристократических домах. Один из таких домов принадлежал генералу в отставке Апухтину. По свидетельству Глинки, генерал жил на широкую ногу и любил устраивать увеселительные вечера. На этот раз, в связи с особыми обстоятельствами, он решил дать музыкальное представление под названием "Пролог на кончину императора Александра I и восшествие на престол императора Николая I". Текст был написан на французском языке гувернером в доме генерала Апухтина графом Оливером, музыку поручили сочинить Глинке.

Факт участия Глинки в этом верноподданническом спектакле кажется очень странным и противоречащим его тогдашнему внутреннему состоянию. Однако надо учесть ту обстановку, в которой он в то время находился, живя под одной кровлей с Шервудом, когда всякого рода протест мог был соответствующим образом расценен. Кроме того, Глинка был ещё молодым, начинающим композитором, и всякое предложение написать музыку льстило ему и давало возможность лишний раз заявить о себе и проверить свои способности к созданию произведения крупной формы. Именно с этих позиций и оценил свой труд Глинка, когда вспоминал о нем впоследствии. "Я считаю эту кантату, - писал он, - первым удачным опытом в вокальной музыке большого размера"[7] .

В течение весны 1826 года Глинка несколько раз менял место жительства, то уезжая в Новоспасское, то вновь возвращаясь в Смоленск.

В мае 1826 года Глинка возвратился в Петербург. В этом году Глинка выпустил в свет только одни вариации для фортепиано на тему итальянской песни «Benedettasialamadre», свое первое изданное сочинение, и работал еще над двумя циклами вариаций: на тему из оперы «Фаниска» Керубини и русской песни «Среди долины ровныя», отмеченными уже глинкинским стремлением насытить мелодическим началом виртуозно - технические моменты. Осенью 1826 года он уехал в Москву к пансионским друзьям - Н.А. Мельгунову и, главное, С.А. Соболевскому.

У Соболевского, Вяземского, Веневитиновых Пушкин, возвратившийся из ссылки, читал свою недавно законченную трагедию «Борис Годунов». И, как предполагал Стасов, «…может быть, эти энтузиастные дни и часы, проведенные в восторгах целой толпы московских интеллигентных людей, и Глинка вместе с ними, перед «Борисом Годуновым», были первою и таинственною причиною зарождения мысли о «Жизни за царя»?!? Заметьте, даже, как эпохи близки…Да, может быть, Пушкин был отцом и «Жизни за царя», как был отцом «Мертвых душ» и «Ревизора»[8] . Годы, последовавшие за возвращением Глинки в Петербург, были наполнены прилежными занятиями. В 1828 году он оставил службу и посвятил себя одной музыке (к неудовольствию отца, огорченного тем, что из сына вышел «скоморох»). Не принимаясь за крупное произведение, Глинка работал тогда главным образом над формами камерно-вокальными романсами и русскими песнями, канцонеттами, ариями и квартетами на итальянские тексты.

В жизни Глинки началась новая полоса.

И хотя к этому времени он ещё не сформировался до конца как композитор (главные его завоевания были впереди), он уже обладал немалым творческим опытом, имел собственные убеждения и цели в жизни.

Главной целью Глинки было создание подлинно русских произведений, тесно связанных с Россией, её народом и проникнутых русской песенностью. Это желание писать по-русски возникло у Глинки ещё до поездки за границу.

М.Л.Яковлев, лицейский товарищ Пушкина, познакомил Глинку с А.А.Дельвигом. Поэт передал ему слова песни «Ах ты, ночь ли, ноченька», а вскоре Глинка сочинил на его же стихи русскую песню «Дедушка, девицы раз мне говорили…», которую Яковлев весьма ловко пел. В доме гр.В.П.Кочубея Глинка принял участие в интродукции из «Дон-Жуана» Моцарта, выступив в партии Донны Анны. Весной 1828 года Грибоедов сообщил Глинке мелодию грузинской народной песни, на основе которой композитор написал позднее один из лучших своих романсов «Не пой, красавица, при мне». В следующем году стараниями Глинки и Павлищева, зятя Пушкина, явился в свет «Лирический альбом на 1829 год». В нем появились два романса молодого композитора и в числе их «Память сердца» - одно из привлекательнейших по теплой искренности мелодики его сочинений тех лет. скоре Глинку посетила болезнь: возросли жестокие нервные боли, успокоить которые были не в силах пилюли доктора. Мать увезла сына в деревню, но это ничем ему не помогло. Возможность избавиться от страданий и усовершенствоваться в музыке Глинка видел лишь в заграничном путешествии. 25 апреля 1830 года, по дурной весенней погоде, Глинка выехал из Новоспасского в дальний путь - на Смоленск, Брест, Варшаву.

2. ПОД НЕБОМ ИТАЛИИ.

Их путь лежал по горным дорогам, среди редких еловых лесов, нависших над пропастями скал, мимо сверкавших снегами вершин. Я думаю, что Глинку увлекло не одно романтическое стремление, изведанное столь многими его русскими современниками, поэтами и художниками, а прежде всего новая итальянская музыка и желание самому усовершенствоваться в композиторском мастерстве. В своих надеждах композитор не ошибся.

Волшебным была и музыкальная столица Италии - Милан! Первые дни своего пребывания там Глинка прожил в гостинице возле знаменитого собора. Его восхищал вид этого великолепного, из белого мрамора сооруженного храма и самого города, прозрачность неба, черноокие миланки с их вуалями. Глубокую красоту итальянской лунной ночи Глинка передал в своей баркароле - романсе «Венецианская ночь». Кроме «Венецианской ночи» Глинка написал тогда ещё два романса и несколько каватин и арий в итальянском оперном стиле.

Мне кажется, что замечательным свидетельством окрепшего в те годы мастерства композитора стали написанные в 1832 году камерные сочинения Глинки - Большой секстет и Патетическое трио. Летом 1833 года болезнь не позволила композитору работать, хоть Глинка, по его словам, и «много соображал». «Мучительные ощущения» довели композитора до ностальгии, и в конце июля Глинка покинул Италию. Три года, проведенных Глинкой в Италии стали временем окончательного созревания его таланта.

Воспользовавшись пребыванием в Берлине своей сестры Натальи Ивановны Гедеоновой, Глинка вскоре уехал туда и ожил душой при свидании с ней и её мужем. Вскоре Глинка начал систематические занятия с крупным музыкантом-теоретиком и педагогом Зигфридом Деном. За пять месяцев тот привел в порядок не только познания своего высокоодаренного ученика, но и его мысли о композиторском мастерстве и музыкальном искусстве вообще.

Спустя некоторое время Глинка вернулся в Россию. Известие о кончине отца неожиданно прервало его пребывание в столице Пруссии. Правда, он надеялся вскоре туда возвратиться. Теперь Глинку влекли туда не только уроки Дена, но и образ юной певицы Марии. К ней композитор, как упомянул он в «Записках», «почувствовал… склонность, которую кажется, и она разделяла», и с которой он переписывался. В конце апреля Глинка вместе в Гедеоновыми возвратился в Новоспасское. Но отдых там не был долгим.

Несмотря на «довольно приятную», по его словам, жизнь в деревенской тишине, возле любящей матери и младших сестер, уже в начале июня 1834 года Глинка уехал в Москву. Ему хотелось свидеться там с Н.А. Мельгуновым и показать музыкальному миру древней столицы, что он «не даром странствовал по Италии». Своего рода творческий вечер, в котором при участии одаренной певицы-любительницы П.А.Бартеневой и «струнных инструментов» Глинка пел и играл свои сочинения, состоялся в доме Мельгунова вскоре по приезде композитора в Москву.

В свое пребывание там он слушал также сочинения местных композиторов и сам написал романс «Не называй её небесной» на слова московского литератора Н.Ф.Павлова. Я думаю, что самым важным было то, что там с новой силой вспыхнуло в нем желание написать русскую оперу. Как вспоминал композитор, не только слов, но даже самого сюжета у него не было. На некоторое время его внимание привлекла повесть «Марьина роща» В.А.Жуковского, и он даже импровизировал на фортепиано. Тем не менее слащавая чувствительность её содержания, лишённого подлинно народного характера, вскоре Глинку охладила.

Хлопоты о получении нового заграничного паспорта привели Глинку в Петербург. Удерживали его там теперь два серьёзных обстоятельства. В доме своего родственника, А.С.Стунеева, Глинка встретился с Марией Петровной Ивановой, и постепенно её миловидность и некоторая врожденная грация пленяли его все более и более. Девушка начала брать у Глинки уроки пения и принимала участие в домашних концертах у Стунеевых. По словам композитора, в иные дни они подолгу шушукались, сидя на софе. Увлечение Глинки постепенно росло. В письме к матери он признавался в том, что новое чувство спасло его от гибели. Теперь семейное счастье казалось ему возможным.

Конкретной стала давно запавшая в душу Глинки мысль о создании русской оперы. Позднее он вспоминал, что, несмотря на жизнь «домоседом», по давнему знакомству бывал тогда вечерами у В.А.Жуковского, где еженедельно собиралось избранное общество, состоявшее из поэтов, литераторов и вообще людей, доступных изящному… А.С.Пушкин, князь Вяземский, Гоголь, Плетнев были постоянными посетителями…Иногда вместо чтения пели и играли на фортепиано…К стремлению Глинки Жуковский отнесся не только сочувственно, но и указал ему как на сюжет для оперы на историю героического подвига костромского крестьянина Ивана Сусанина, эпизод из истории Смутного времени на Руси, неоднократно привлекший к себе внимание русских писателей на рубеже XYIII-XIX столетий. В 1815 году оперу на этот сюжет поставил в петербургском Большом театре композитор К.А.Кавос. Но это не смутило Глинку. На предложение поэта он живо откликнулся. Сцена в лесу поразила его воображение, он находил в ней много оригинального, характерно русского.

«Сцену Сусанина в лесу с поляками я писал зимою, - вспоминал Глинка, - всю эту сцену, прежде чем я начал писать, я часто с чувством читал вслух и так живо переносился в положение моего героя, что волосы у самого меня становились дыбом и мороз подирал по коже»[9] .

На окончательном выборе сюжета для оперы могло также сказаться и знакомство Глинки с думой «Иван Сусанин» декабриста К.Ф.Рылеева, широко известной в России первой половины XIXвека.

Увлеченный Глинка немедленно приступил к работе. «Как по волшебному действию вдруг создался… план целой оперы и мысль противопоставить русской музыке - польскую; наконец, многие темы и даже подробности разработки - все это разом вспыхнуло в голове моей», вспоминал Глинка. Свое сочинение Глинка назвал «Иван Сусанин». Отечественная героико-трагическая опера в пяти действиях или частях.

В этот, несомненно, самый счастливый период жизни Глинки вдохновенно-просветленным и доверчиво глядящим вдаль изобразил его Н.С.Волков, ученик и приятель композитора, в конце 1834 года. Сам Глинка назвал этот портрет необыкновенно удачным и очень схожим.

Дождавшись годовщины со дня смерти отца, он письменно просил у Е.А.Глинки разрешения на брак с М.П.Ивановой. Оно было немедленно дано. Скромная свадьба в присутствии немногих свидетелей состоялась 26 апреля 1835 года в церкви Инженерного замка. Вскоре вместе с женой и тещей Глинка отправился в Москву и далее в Смоленскую губернию для свидания с матерью.

В дорожной карете и в родном Новоспасском музыкальная мысль его работала непрерывно. «Ежедневно утром садился я за стол в большой и веселой зале в доме нашем в Новоспасском. Это была наша любимая комната; сестры, матушка, жена, одним словом, вся семья там же копошилась, и чем живее смеялись и болтали, тем быстрее шла моя работа. Время было прекрасное, и часто я работал, отворивши дверь в сад, и впивал в себя чистый бальзамический воздух». В первый год своей семейной жизни Глинка был счастлив, так как все шло хорошо.

Я думаю, что работа над оперой захватывала Глинку тем, что он мог в ней широко показать народную жизнь, раскрыть характер русских людей, опираясь при этом на богатейшую сферу русской народной песни. Наконец, Глинку не могла не увлечь задача отображения героической борьбы русского народа, что, несомненно, связывалось в его сознании с памятными событиями Отечественной войны 1812 года. И хотя опере по указанию свыше старались придать сугубо верноподданнический характер, композитор своей музыкой воспевал подлинный патриотизм и бесстрашие русского народа, готового любой ценой постоять за свою Родину. Я думаю, что в этом заключалась прогрессивная направленность оперы.

Мне кажется, что создавая в Новоспасском великую русскую национальную оперу, Глинка как бы возвращал народу прекрасную музыку, позаимствованную от него же здесь в молодые годы и поднятую теперь до уровня высокого профессионального искусства. Это было именно так, ибо нигде ещё так глубоко и последовательно не осуществлялся принцип народности в музыке, никогда ещё музыкальными средствами не раскрывался так полно характер русского человека, русского крестьянина, как в опере Глинки «Иван Сусанин». И далеко не случайно, что значительная её часть была создана на Смоленщине, в Новоспасском.

В последующие три года (вплоть до мая 1838 года) Глинке, к сожалению, не удавалось побывать ни в Новоспасском, ни в Смоленске. Всецело занятый окончанием «Ивана Сусанина» и подготовкой к его постановке в театре, композитор безвыездно жил в Петербурге.

Премьера оперы состоялась в ноябре 1836 года и прошла с большим успехом. Наряду с официальным одобрением царского двора, оценившего оперу, прежде всего с монархистских позиций, передовые люди горячо приветствовали в «Иване Сусанине» главное - народную основу его музыки. Именно так восприняли оперу Пушкин, Н.В.Гоголь, В.Ф.Одоевский, В.А.Жуковский, П.А.Вяземский и многие другие. И все-таки, несмотря на аплодисменты и шумные вызовы автора, успех «Ивана Сусанина» оказался небесспорным. Аристократическая часть публики презрительно назвала оперу «кучерской музыкой» за русский её характер (а это, несомненно, и было лучшей для неё похвалой!). Зато со стороны демократической части публики, заполнившей театр на последовавших представлениях и уверовавшей теперь в существование «Русской оперы», прием был подлинно восторженным. На злобные выпады Булгарина и его клики критическими статьями горячо откликнулся друг и единомышленник Глинки В. Ф. Одоевский.

Он одним из первых поместил в печати восторженный отзыв об опере Глинки «Иван Сусанин» В.Ф.Одоевский - известный музыкальный деятель, писатель и ученый. Я думаю, что он правильно оценил великое историческое значение этого произведения, открывшего новую эпоху в русской музыке и корнями своими уходящую в народное искусство. «С оперою Глинки, - писал Одоевский, - является то, чего давно ищут и не находят в Европе - новая стихия в искусстве, и начинается в его истории новый период: период русской музыки . Такой подвиг, скажем положа руку на сердце, есть дело не только таланта, но гения!»

Конечно, столь новаторское сочинение Глинки поняли не все, а некоторые представители реакционных кругов были даже шокированы откровенным народным духом оперы. Однако их неприязнь и желание опорочить композитора не могли изменить общей высокой оценки «Ивана Сусанина». Народные истоки музыки «Ивана Сусанина», казалось бы, легче всего обнаружить на родине Глинки, на Смоленщине, где композитор мог на протяжении многих лет слышать и впитывать в себя особенности местного фольклора.

Мне кажется, что именно это побудило советского музыковеда Е.Кант-Новикову обратиться к малоизвестным записям смоленских песен, собранных внучатым племянником Глинки Н.Д.Бером в конце прошлого столетия. Сопоставляя некоторые из этих песен с мелодиями, относящимися к партиям тех или иных русских персонажей оперы, Кант-Новикова пришла к выводу об их несомненном сходстве. Это дало ей основание утверждать, что интонационный строй музыкального языка Глинки во многих случаях прочно связан с песнетворчеством Смоленщины. Я думаю, что такой вывод представляется вполне закономерным.

Вместе с тем нельзя упускать из виду и то, что Глинка знакомился с фольклором не только на Смоленщине. Живя во время обучения в пансионе на бывшей окраине Петербурга, в Коломне, а также часто разъезжая по России, он всюду вслушивался в народные пение, постигая его природу и красоту. Поэтому, допуская вероятность преимущественного воздействия на музыку Глинки смоленских народных песен, нельзя все же не согласиться с утверждением автора исследования об опере «Иван Сусанин» Вл. Протопопова, который пишет: «Истоки музыки Глинки следует искать в общенациональном народном творчестве и его закономерностях».

Спустя некоторое время после премьеры «Ивана Сусанина» Глинке предложили должность капельмейстера Придворной певческой капеллы. С 1 января 1837 года он уже приступил к этой работе, в результате чего снова оказался занят и лишен возможности поездки в Смоленск и Новоспасское. Но смоляне вскоре сами вспомнили о нем. В апреле 1837 года Глинка получил от смоленского губернатора Н.Хмельницкого официальное письмо. В нем была изложена просьба сочинить на присланные слова Польской (полонез) для хора с оркестром, который предполагалось исполнить по случаю проезда через Смоленск цесаревича (сына Николая I, будущего императора Александра II).

Не уважить подобную просьбу Глинка не мог, хотя восторга это предложение у него не вызывало. «Как мне ни трудно, - писал он матери, - но нечего делать, надобно будет сочинить». Текст для Полонеза, написанный первоначально в нарочито верноподданническом духе, композитор заменил другим, в котором та же идея оказалась выражена менее подобострастно.

Первое исполнение Польского состоялось 15 июля 1837 года в Смоленске, в зале Дворянского собрания. Вскоре В.А.Жуковский в знак благодарности от имени цесаревича передал Глинке перстень с рубином, украшенный алмазами. Видимо музыка, а равно и вся затея смоленского губернатора получила высочайшее одобрение.

3. В ПОРУ РАСЦВЕТА

Однажды, по-видимому, ещё в 1836 году, на литературном вечере у И.И.Козлова, где присутствовали Н.В.Гоголь и другие писатели, А.С.Даргомыжский встретился с Пушкиным. Разговор зашел о театре, и поэт сказал, что хотел бы видеть оперу лирическую, в которой соединились бы все чудеса хореографического, музыкального и декоративного искусства. Спустя некоторое время на одной из суббот у В.А.Жуковского Пушкин сказал, что многое хотел бы изменить в своей поэме «Руслан и Людмила». Глинка пожелал узнать у него, что именно. Но встретиться снова им больше не пришлось: 29 января 1837 года, тяжело раненый на дуэли Дантесом, Пушкин скончался.

Намерения поэта переделать свою поэму интересовали Глинку тем более, что известный драматург А.А.Шаховский подал композитору «первую мысль» сочинить оперу «Руслан и Людмила», а увлеченный ею Глинка надеялся составить её план по указанию Пушкина. Так завершение первого великого творения Глинки совпало по времени с зарождением второго.

Уже осенью 1837 года композитор играл друзьям отрывки из новой оперы. Вскоре в тетрадь, которую Кукольник подарил ему, «благословляя на сотворение Руслана и Людмилы», Глинка вписал уже обдуманный план оперы, так и оставшийся её основой, сообразуясь с которой в дальнейшем писали стихотворный текст многочисленные либреттисты - Н. А. Маркевич, М. А. Гедеонов, Н. В. Кукольник, а прежде всего талантливый литератор В. Ф. Ширков и сам Глинка. Один за другим рождались Персидский хор, каватина Гориславы, набрасывались эскизы новых номеров. Каватину Людмилы «Грустно мне, родитель дорогой» П.А. Бартенева исполнила с оркестром в большом благотворительном концерте в марте 1838 года.

Я думаю, что композиторскому труду Глинки служба в капелле мешала. Если результаты его педагогической деятельности и приносили удовлетворение, то занятия в утренние часы, благоприятные для сочинения, скучная необходимость присутствовать на богослужениях и бывать на придворных праздниках оставляли мало времени для собственной работы. Тяготила и глухая недоброжелательность А. Ф. Львова (директора капеллы, завистливого и недаровитого композитора), его незаслуженная придирчивость. Над оперой ему приходилось работать с перерывами. Не радовала Глинку и домашняя жизнь, капризы жены «из пустяков» и «самоварнообразное шипение тещи». Душу он отводил лишь в театральной школе. Для своей милой ученицы Каролины Калковской он сочинил тогда полный любовного томления и проникновенной печали романс «Сомнение». К сожалению, по недоразумению, поссорившись с Гедеоновым, как писал он в «Записках», Глинка вскоре вынужден был прекратить там свои уроки пения.

Я думаю, что в невеселое течение петербургской жизни Глинки внесла приятное разнообразие служебная поездка по городам Украины. Его послали туда весной 1838 года для набора мальчиков-певчих в Придворную капеллу. Получив деньги на путевые издержки и надлежащие наставления, Глинка и его помощники 28 апреля в казенных экипажах выехали из Петербурга на Лугу и далее на Псков. В Чернигов они добрались через Смоленск, Новоспасское и Новгород-Северский. Там в местной семинарии им вскоре удалось найти нескольких детей с красивыми голосами и тонким музыкальным слухом.

Но «центром своих операций», как писал композитор в «Записках», он сделал поместье своего давнего знакомого Г. С. Тарновского Качановку (где в юные годы живал Тарас Шевченко).

Жизнь в Качановке была веселой и полной разнообразия. Много оживления вносили в неё молодые племянницы хозяйки дома, их гувернантка и дочь домашнего врача. Устраивались прогулки, поездки в соседние поместья и танцы; пелись народные, в том числе и чумацкие, украинские песни. На слова поэта В.Н. Забелы Глинка сочинил песни «Гуде вiтер» и «Не щебечи, соловейко», так тонко уловив ладовый склад и характер украинской народной музыки, что через несколько лет ему пришлось выступить в защиту своего авторства в письме к П.П.Дубровскому.

В оранжерее у Глинки устраивались ночные концерты из русских и украинских песен, дружеская беседа затягивалась иной раз далеко за полночь.

Сочинив «Гимн хозяину» в честь Тарновского, 13 августа Глинка простился с Качановкой и украинскими друзьями. Несколько дней он провел в Москве, а 1 сентября в «Петербургских ведомостях» его имя уже значилось в списках прибывших в столичный город.

В Петербурге к прежним занятиям в Капелле и сочинению оперы добавилось ещё составление «Собрания музыкальных пьес», затеянное Глинкой для распространения сочинений русских авторов. В его квартире в здании Капеллы, у Певческого моста через Мойку, начались музыкальные рауты по четвергам. Собирались друзья и знакомые хозяина дома и светские приятельницы его жены. Танцев и карточной игры не было. Зато звучала музыка, главным образом пение соло и в ансамблях. Пели А. Я. Петрова-Воробьева и О. А. Петров, П. М. Михайлов и начинающий свою карьеру С. С. Гулак-Артемовский (в доме Глинки он и жил). Свои романсы пел иногда и Глинка. Его высокий голос не обладал красивым тембром, но, как вспоминал А.Н. Серов, «могуче-гениальный, как творец музыки, он был столь же гениален и в исполнении вокальном», поэзию которого Серов назвал «непередаваемой»[10] ! Появлялась на этих вечерах и недавно овдовевшая княгиня М.А.Щербатова, племянница рано умершего друга Глинки Евгения Штерича, предмет любви М. Ю. Лермонтова.

28 марта следующего года у своей сестры М. И. Стунеевой Глинка познакомился с Екатериной Ермолаевной Керн, дочерью Анны Петровны Керн, чье имя освящено чувством к ней А.С. Пушкина. «Она была не хороша, даже нечто страдальческое выражалось на её бледном лице… её ясные выразительные глаза, необыкновенно стройный стан и особенного рода прелесть и достоинство, разлитые во всей её особе, все более и более меня привлекали»[11] , - рассказывал Глинка в «Записках». Летом его чувства были уже «разделены милой Е.К.»

Волновавшие композитора чувства он выразил в двух посвященных Екатерине Ермолаевне сочинениях. Первым из них был пленительно изящный, овеянный элегической поэзией нежной влюбленности «Вальс-фантазия».

Иным настроением исполнен сочиненный в 1840 году романс «Я помню чудное мгновенье», проникнутый волнением светлой восторженности, лишь ненадолго уступающей место печальным раздумьям. Написанное на стихотворение Пушкина, вдохновленное образом матери Екатерины Керн Анны Петровны, это произведение Глинки есть совершенное слияние высокой поэзии текста с музыкальным его выражением.

Все неприятнее и тяжелее становилась семейная жизнь для Глинки, все больше времени он проводил теперь в «братии» Нестора и Платона Кукольников. Круг их друзей и знакомых вскоре стал его собственным.

У них Глинка встречался с Карлом Брюлловым, бывшим тогда в апогее своей славы. Туда приходили друзья композитора - братья Петр и Николай Степановы, литератор А.Н.Струговщиков, театральный доктор Л.А.Гейденрейх. Иногда бывали И.А.Крылов, Т.Г.Шевченко, В.Г.Белинский, И.И.Панаев; художники И.К.Айвазовский, П.В.Басин, А.Н.Мокрицкий, Я.Ф. Яненко, скульпторы Н.А.Рамазанов и П.Л.Ставассер, драматические и оперные артисты П.А.Каратыгин, А.П.Лоди, О.А.Петров. Появлялись и гости из Москвы - профессор университета Т.И.Грановский, литератор Н.И.Надеждин. Навещал Кукольников и друг Глинки, музыкант-любитель и «известный шалун» К.А.Булгаков.

В доме велись оживленные и разнообразные беседы, играли в шахматы, пели хором; сочинял куплеты Нестор Кукольник, набрасывал сатирические рисунки Брюллов; Айвазовский играл на скрипке восточные песни, послужившие Глинке материалом при сочинении музыки «Руслана и Людмилы; сам композитор охотно исполнял отрывки из своей оперы. Все это обсуждалось в живом споре. Артистическую атмосферу дома Кукольников и дружеское отношение к себе в это трудное для него время Глинка высоко ценил.

6 ноября 1839 года Глинка окончательно переехал в квартиру П.А.Степанова. Заранее уверенный в том, что завистливый Львов охотно от него «отделается», 7 декабря Глинка подал прошение об отставке от службы в Капелле. Окончилась «несчастнейшая эпоха» в жизни композитора, как заметил впоследствии К.А.Булгаков.

Все эти печальные события в течение всего 1839 года отвлекли Глинку от работы над «Русланом и Людмилой». Зато в следующем году он довел создание её до половины.

Работа над оперой чередовалась у композитора с осуществлением и других его музыкальных намерений. К тому же творчески необычайно плодотворному 1840 году относится и сочинение «гармонической галереи романсов» - цикла «Прощание с Петербургом». В него вошли такие исполненные жизни, правды и увлечения лирические пьесы, как «Рыцарский романс», «Баркарола», «Жаворонок». Романс-болеро «О дева чудная моя» Глинка переделал в пьесу для фортепиано, и летом 1840 года её с шумным успехом исполнил в Павловске оркестр Г.Германа в инструментовке самого дирижера. Входила в цикл и своего рода прощальная «Попутная песня». Тем не менее за границу Глинка в эти годы не уехал. В середине сентября 1840 года он принялся за сочинение музыки к драме Н.В.Кукольника «Князь Холмский». Но пьеса, поставленная на сцене Александринского театра, «не удалась», это «замечательно длинное создание… упало с первого раза со страшным гулом и треском», по отзыву «Литературной газеты», воздержавшейся высказаться о музыке Глинки.

В марте 1841 года подал прошение о разводе в петербургскую консисторию. Начался затяжной и каверзный процесс, который всячески запутывали недруги Глинки.

Выезд из столицы был в связи с этим Глинке запрещен. И уехать на Украину к Е.Е.Керн ему, таким образом, не удалось. А с годами чувство Глинки стало меркнуть, и когда в 1842 году «Е. К.» (как Глинка называл её в «Записках») возвратилась в Петербург, они встретились дружески, но уже не было прежней поэзии и прежнего увлечения», вспоминал композитор.

Несмотря на все неприятности, Глинка деятельно работал над окончанием оперы. Отрывки из неё он играл у Энгельгардтов, А. Н. Струговщикова, Виельгорских, В.Ф.Одоевского, поэтессы графини Растопчиной. Виделся он и с Листом, появление которого в Петербурге весной 1842 года переполошило всех дилетантов; в гостиной Карамзиных он встречался с Даргомыжским и Брюлловым. За «наставлениями» к Глинке приходили молодые композиторы и любители музыки, в том числе Ю.К.Арнольд, А.Н.Серов. Когда после визита к композитору Серов пошел с Глинкой пройтись по Адмиралтейскому бульвару, то удивлен был множеством знакомых, с которыми тот вежливо, но серьезно раскланивался. (Он тогда был известен уже не только среди музыкантов, его знали многие любители русской музыки.)

Облик Глинки на дагерротипе, снятом с него в том же 1842 году, уже далеко не схож с прежними его изображениями. С достоинством выпрямившись, он смотрит на нем в сторону, словно ему не хотелось бы встретиться глазами с чьим-либо взглядом. На серьезном усталом лице следы творческих размышлений и житейских печалей. Одет он в хорошо сшитый, но не щегольский сюртук. Наступили годы зрелости, ценой многих испытаний выковавшие равновесие мудрого мастерства.

4 марта 1842 года Глинка представил партитуру «Руслана и Людмилы» директору театров А.М.Гедеонову, и тот согласился на её постановку.

«Блеск и великолепие этого спектакля превосходит все, что доныне видели на русских театрах» - писал В.Ф.Одоевский незадолго до первого представления.

Первое представление оперы «Руслан и Людмила» было назначено на на 27 ноября - день шестой годовщины со дня премьеры «Ивана Сусанина».

Декорации, по свидетельству современников, были великолепными, а костюмы - «верхом роскоши и изящества». Глинку публика несколько раз вызывала на сцену. Но слышалось и шиканье. Второе представление, по словам Глинки, прошло «не лучше первого». Зато в третьем «явилась» выздоровевшая Петрова-Воробьева и сцену Ратмира в третьем действии исполнила так увлекательно, её голос звучал так прекрасно, что зал разразился восторженными рукоплесканиями. С успехом опера прошла только в одном сезоне 1842/43 года 34 раза.

После нескольких первых представлений зал наполняла теперь не знать, искавшая в спектакле лишь волшебно-феерическое зрелище, а сменившая её «настоящая петербургская» публика - зрители-слушатели, пришедшие в театр для того, чтобы действительно смотреть и слушать «волшебную оперу» Глинки, оценить народность её замысла, новизну драматургии, в которой так смело сплелись фантастика и реальность; постичь красоту музыки, исполненной эпического величия в одних сценах, в других - искренней лирики или обольстительной восточной прелести.

В апреле и мае 1843 года в Петербурге снова концертировал Ф.Лист. Он посетил одно из представлений новой оперы Глинки, внимательно следил за действием и по окончании спектакля подчеркнуто демонстративно аплодировал. В программы своих концертов он включил собственное виртуозное переложение для фортепиано Марша Черномора, у Виельгорских и Одоевского читал с листа партитуру «Руслана» и охотно принял участие в музыкальной вечеринке у Глинки.

Независимый в своих мнениях смелый венгерец Лист в разговоре с тупым служакой великим князем Михаилом Павловичем в ответ на заявление того, что провинившихся офицеров вместо гауптвахты он посылает в Большой театр на «Руслана и Людмилу», назвал Глинку гениальным.

С тем же глубоким уважением к гению Глинки отнеслись и певцы петербургской Итальянской оперы, открывшей свои спектакли осенью 1843 года.

В 1844 году Синод постановил снять с композитора запрещение на выезд из Петербурга. К тому времени и матушка решилась отпустить его в новое заграничное путешествие. Начались приготовления к отъезду.

Из Петербурга Глинке не терпелось вырваться, забыть о позорном процессе, светских сплетнях, завистливой злобе мелких музыкантов и критиков. Вдали от всего этого Глинка надеялся забыть о своем горе и верил, что время изгладит в душе его печаль воспоминаний.

Опасаясь одиночества в пути в чужих краях, Глинка уговорил ехать с ним в Париж своего родственника Ф.Д. Гедеонова.

21 мая, в день именин Глинки композитора обрадовала присланная Блудовой статья о нем Анри Мериме, в которой французский писатель писал о драгоценной самобытности оперы «Иван Сусанин», о том, что это больше чем просто опера, что национальная эпопея.

В тот же день близкий приятель Глинки Яненко на даче, где он поселился на летнее время, снял с Глинки гипсовую маску. По ней он вылепил бюст композитора, который современники находили очень похожим.

К началу июня предоъездные хлопоты были закончены. В один из первых дней месяца, когда Глинка посетил Тарновских, к подъезду дома подъехала его дорожная коляска; он заехал за Гедеоновым и отъезжавшей вместе с ним молодой француженкой Аделью Россиньоль. Кони помчались по городским улицам. Промелькнули каменные дворцы, потом деревянные дома, потянулись сады. Проверка паспортов на заставе у колонн Московских ворот - и вот далеко позади остался золотой шпиль Адмиралтейства. «…Мы отправились в путь», - писал Глинка в «Записках».

4. ГОДЫ СТРАНСТВИЙ

Теплым июльским днем тяжелый дилижанс миновал заставу и оказался на широкой улице Монмартр. Прекрасный и удивительный город поразил и пленил Глинку. Все было оживленным и красочным, совсем не похожим на чинную суровость Петербурга. Разнообразные впечатления немедленно нахлынули на Глинку со всех сторон.

Русские знакомые встретили его приветливо. Карикатурист Невахович забавлял Глинку шутками и карикатурами, петербургский приятель Норов постоянно затевал всевозможные увеселения. Кто-нибудь из друзей сопровождал Глинку при осмотре достопримечательностей - монументов и окрестностей города. Осенний день во дворце и садах Версаля он провел вместе с Виельгорским и Мещерским. Вскоре по его приезде журнал «Revueetgazettemusicale» сообщил читателям о том, что Глинка, знаменитый русский композитор, намерен провести зиму в Париже, и редакция журнала выражала надежду на то, что он сочинит «что-нибудь для … Комической оперы»[12] . Но Глинке больше нравился Итальянский театр. А вообще писать для парижских театров он не видел возможности, как из-за интриг, так и потому, что, будучи русским душой, не желал подделываться на чужой лад.

К самому же французскому образу жизни Глинка вскоре настолько привык, что ему, как он уверял, казалось, будто он всегда так жил. Вскоре, однако, известие о том, что Лист отправился концертировать в Испанию, пробудило в душе Глинки давнее желание побывать там. Глинка стал изучать испанский язык, делая быстрые успехи.

Я думаю, что в Испанию его влекли, прежде всего, соображения художественные. Как он писал матери 11/23 января 1845 года, там он желал ознакомиться с испанскими народными напевами, «потому что они настолько схожи с русскими и дадут… возможность… приняться за новый большой труд».

Мне кажется, что из множества лиц, с кем Глинке довелось видеться за неполный год его пребывания в Париже, самым важным и интересным для него было общение с Гектором Берлиозом.

Глинку он принял сначала холодно, но вскоре, вероятно, познакомившись с сочинениями русского композитора, изменил своё отношение на вполне дружеское. Помощь Берлиоза имела тогда для Глинки важное значение. Одной из целей его пребывания за границей было заинтересовать парижан собственными сочинениями, показать им, что действительно существует и русская музыка, и русские композиторы. Поэтому, когда Берлиоз предложил Глинке включить какие-нибудь его произведения в программу третьего из устраивавшегося им «музыкальных празднеств», Глинка переинструментировал Лезгинку из «Руслана и Людмилы» и просил певицу А.А.Соловьёву-Вертейль спеть по-русски арию Антониды из «Ивана Сусанина» Глинка, по его словам, дебютировал удачно, отзывы прессы были благоприятными, и ухе через день, 6/18 марта, он написал матери о намерении дать («в пользу бедных») и собственный концерт. Концерт прошел успешно 29 марта/10апреля 1845 года. Через несколько дней в «JournaldesDebats» появилась хвалебная статья Г.Берлиоза, посвященная Глинке. В ней имя русского музыканта он назвал в числе превосходнейших композиторов нашего времени . Вскоре после концерта, сообщая матери о его результатах, композитор писал: «Может быть другие будут счастливее в своих дебютах, но я первый русский композитор, который познакомил парижскую публику со своим именем и своими произведениями, написанными в России и для России»[13] .

Последние полтора месяца, прожитые Глинкой в Париже, были полностью заняты приготовлениями к отъезду в Испанию. 13/25 мая 1845 года Глинка, дон Сант-Яго (парижский «мажордом» Глинки) и его девятилетняя дочка Росарио выехали в Орлеан, а оттуда на почтовых в три дня добрались до По.

При виде восхитительной южной природы Глинка ожил. «Дубовые, каштановые рощи, аллеи из тополей, фруктовые деревья в цвету, хижины, окруженные огромными розовыми кустами, - все это более походило на английский сад, нежели на простую сельскую природу. Наконец, Пиренейские горы, с покрытыми снегом вершинами, поразили меня своим величественным видом»[14] , - описывал глинка свои дорожные впечатления в письме к матери из По, «последнего большого города Франции». 20мая/1июня Глинка и его спутники пересекли испанскую границу.

Верхом на лошадях, через «самые высокие горы», по тропам среди неприступных скал, над ущельями, где неслись пенистые потоки и низвергались водопады, порой настигаемые грозами, путешественники достигли первого испанского города Памплуны. Здесь все было для Глинки ново.

Испанцы показались ему добрыми и радушными, а если иногда и вспыльчивыми, то ненадолго. По мнению Глинки, из всех иностранцев они больше всех соответствовали его характеру.

В театре Глинка впервые видел испанские танцы. Более близкое знакомство с народной музыкой Испании вскоре началось в Вальядолине. Вечерами там, в доме родных Сант-Яго, собирались соседи, знакомые, звучали народные песни, дробь кастаньет сопровождала оживленные пляски. Глинка услышал тогда мелодию и вариации танца «Арагонская хота», бойко сыгранную ему гитаристом Феликсом Кастильей. Вскоре уже в Мадриде на этой основе он создал знаменитое «Блестящее каприччио для большого оркестра на Арагонскую хоту».

Небезопасный переезд в столицу Испании по живописной, в недавнем прошлом кишевшей разбойниками, Глинка совершил благополучно. Мадрид показался ему городом прелестным, хоть и не с первого взгляда. Зато вскоре он оценил этот «Петербург в малом виде», красоту его садов, площадей, фонтанов; живописное оживление уличной жизни, театры, даже варварское зрелище боя быков. А главной достопримечательностью стал для Глинки «музеум» Прадо - богатейшее собрание превосходных картин, прежде всего испанских художников, «какого нигде нет».

Осматривал Глинка и «примечательные предметы» в окрестностях города.

Мне кажется, что приятное течение смирной жизни в Мадриде, здоровый климат, удаленность от петербургских дрязг смягчили в душе Глинки тяжелые воспоминания и утишили физические страдания.

Теперь он мог спокойно заняться изучением испанской народной музыки. Днем и по вечерам до поздней ночи в комнате Глинки звучала гитара и слышалось пение. «Национальные» напевы он тотчас же записывал в особенной для этого книжке и впоследствии в своем творчестве неоднократно ими пользовался.

От сырости древнего Мадрида Глинка решил укрыться на юге Испании, в древней, полной мавританских отголосков Гранаде. Дождевые тучи висели над однообразием равнинной Ламанчи. Они сопровождали Глинку и дона Сант-Яго до вершин хребта Сиерра-Морена. Но там, за ним, лежала залитая солнцем Андалузия.

Верный своему намерению знакомиться с подлинно народной музыкой, Глинка нашел в Гранаде богатый материал для занятий. Вскоре по приезде он познакомился с преталантливым гитаристом Мурсиано, а затем с Долорес Гарсиа, славившейся пением народных песен. Пение и танцы он видел и слышал также у знакомых, когда спускался в город и присутствовал при домашних увеселениях или на праздниках, наблюдая народные обычаи. Плясать к себе он зазывал цыган и цыганок, и сам учился танцевать. В то время, по словам русского архитектора К.А.Бейне, по-испански Глинка говорил как испанец. Собираясь возвратиться в Мадрид весной 1846 года, не без гордости он сообщил матери, что некоторые из его пьес, с которыми он намеревался познакомить мадридскую публику, «будут в испанском роде». Действительно, как верно заметил в этом же году Н.Кукольник в журнале «Иллюстрация», «никто, как Глинка, не умеет сохранить целости национальных мелодий, не обезображивая их ни одним посторонним звуком…»[15]

Однако в Мадриде Глинка вскоре убедился в том, что выступить публично ему вряд ли удастся. Теперь там больше чем когда-либо его «враги итальянцы», то есть итальянская опера, владели «и лучшим театром в Мадриде, и испанской публикой».

Из сочинений Глинки в годы его жизни в Испании исполнено было лишь трио «Ах, не мне, бедному» из оперы «Иван Сусанин» в придворном концерте осенью 1846 года.

Зато в Мадриде он нашел необходимые условия для жизни - полную свободу, свет и тепло. Нашел он и прелесть ясных летних ночей, зрелище народного гулянья при звездах в Прадо. Памятью о них стала Испанская увертюра № 2, известная под названием «Воспоминание о Кастилии» или «Ночь в Мадриде». Так же как «Арагонская хота», эта увертюра - глубоко поэтическое отражение в музыке испанских впечатлений Глинки.

После недолгого пребывания в Мадриде через Сарагосу Ипамплуну они отправились во Францию. Верхом на лошадях проехали по горным тропам среди скал Пиренеев и 6/18 июня 1847 года добрались до По. Три недели в Париже, по несколько дней во Франкфурте, Киссингене, Вене, Варшаве и, наконец, вероятно 28 июля/9 августа - приезд в Новоспасское.

В жизненном пути великого русского композитора завершился еще один очень значительный период.

Суровую картину иссушенных зноем равнин и гор Испании сменила мягкая прелесть летней русской природы, апельсиновые рощи по берегам Гвадалквивира - свежая зелень липового парка у полноводной Десны. Домашний уют после трех лет скитаний по постоялым дворам. Неспешное течение долгих летних дней.

В деревне жилось сначала весело, вспоминала впоследствии Л.И.Шестакова. Глинка был здоров и охотно певал романсы, собственные и Даргомыжского, или вместе с доном Педро - испанские песни под аккомпанемент его гитары. Сестру Людмилу он учил общаться с кастаньетами. Вскоре, однако, у него стали пропадать сон и аппетит; нервы «раздражились», и это раздражение все время усиливалось. Глинка уехал в Смоленск, намереваясь отправиться оттуда в Петербург и «вверить» себя доктору Гейденрейху. Сильное недомогание задержало его в Смоленске на всю зиму. Из Новоспасского поспешила приехать к нему Л.И.Шестакова. Болезненные явления через некоторое время прекратились, а тихой и домоседной жизни, которой зажили тогда брат и сестра, оба они посвятили несколько благодарных строк в своих воспоминаниях. Глинка написал тогда несколько фортепианных пьес, в том числе «Молитву» и Вариации на шотландскую тему и два романса. Первый из них, «Милочка», - светлое воспоминание об Испании. Второй, «Ты скоро меня позабудешь» на слова молодой поэтессы Юлии Жадовской, - печальное обращение к любимому существу, полное глубокой любви и покорности перед неизбежным концом, стал новым шагом в развитии вокально-декламационного стиля Глинки.

Уединенная, творчески сосредоточенная жизнь композитора в зимнем заснеженном Смоленске в конце января 1848 года прекратилась. Прервал её торжественный обед в честь Глинки, устроенный в зале Дворянского собрания. За ним потянулись многочисленные балы и вечера в домах местных сановников, на которых ему часто доводилось «потешать публику пением и игрою». Неудивительно, что эта суматошная жизнь привела Глинку в отчаяние, он решил уехать за границу, но в ожидании паспорта, прежде всего, спешно уехал в Варшаву.

В польской столице небольшой круг друзей и добрых знакомых встретил Глинку радостно.

В ту пору творческого подъема летом и осенью 1848 года Глинка, принявшись за дело, сочинил замечательные романсы: «Слышу ли голос твой» на слова М.Ю.Лермонтова, «Заздравный кубок» на стихи А.С.Пушкина, шутливо посвященный им «вдове Клико», иначе говоря, шампанскому вину, и лучший из них - «Песнь Маргариты» на слова И.В.Гёте; по образной глубине и силе трагической выразительности эта песня-романс примыкает уже к вокальной лирике последнего периода глинкинского творчества, основу которого составляет «жизненно-драматическое начало» (Т.Н.Ливанова).

С оркестром Пашкевича, иногда собиравшимся на репетиции у Глинки дома, композитор, по свидетельству П.П.Дубровского, пробовал некоторые части своего гениального нового сочинения «Свадебная и плясовая», названного впоследствии «Камаринской». Я считаю, что значение этого сочинения для русской симфонической школы неизмеримо. «Вся она в «Комаринской», подобно тому, как весь дуб в желуде»[16] , - сказал о ней П.И.Чайковский.

С глубоким проникновением в характер русского народа, получивший замечательное выражение в его национальной музыке, с большим богатством творческой фантазии композитор лаконичными средствами с высоким мастерством создал в «Комаринской» яркую и поэтичную картину из русской народной жизни. Согретый лирической задушевностью широкий запев свадебной песни «Из-за гор, гор высоких» искусно сопоставлен в ней с исполненными шутливого озорства интонациями веселой плясовой мелодии «Комаринской».

В ноябре 1848 года Глинка решил вернуться в Петербург для встречи с матерью, гостившей у дочери Елизаветы Ивановны Флёри.

Вскоре по приезду в Петербург по зимнему пути Глинка заболел. К счастью, нескольких визитов доктора Гейденрейха в дом Училища для глухонемых, где Глинка жил тогда вместе с матерью и сестрами, оказалось достаточно, чтобы поднять его на ноги. Выздоравливая , Глинка побывал на 50-летнем юбилее литературной деятельности В.А.Жуковского, навещал В.Ф.Одоевского (по совету которого назвал свою «Свадебную и плясовую» «Комаринской»), семейства Буниных и Гирм, где с большим увлечением и экспрессией пел свои романсы, встречался с очень известным в то время пианистом А.Гензельтом. Весной он виделся с В.В.Стасовым, а вскоре Н.А.Новосельский познакомил его с молодыми людьми и литераторами иного поколения - кружком М.В.Петрашевского (в том же 1849 году разгромленным Николаем I). Игру и пение Глинки мог слышать тогда и Ф.М.Достоевский. В феврале того же года, вероятно у В.М. Кажиньского, состоялось знакомство Глинки со знаменитым польским композитором С.Монюшко.

В начале мая Глинка снова вернулся в Варшаву. На этот раз пребывание его в Польше затянулось более чем на два года. В музыкальном отношении оно не было столь же плодотворным, как первое. Я думаю, что оживленная, но рассеянная жизнь в обществе приятелей, которую он вел в начале пребывания в Варшаве, отвлекала его от творчества. Позднее встреча с друзьями - сначала с М.И.Кубаревским, благодаря которому Глинка сблизился с Эмилией Ом, вызвавшей в нем «поэтическое чувство» к себе, затем с П.П.Дубровским, А.Я.Римским-Корсаковым, С.А. Соболевским, беседы с польским композитором К.Курпиньским, занятия пением с одаренными девушками Изабеллой и Юлией Грюнберг вывели его из апатии и пробудили к музыкальной деятельности.

Осенью 1849 года Глинка посвятил Эмилии Ом романс «Rozmowa» («Беседа») на слова польского поэта А.Мицкевича, затем последовало сочинение романсов «Адель» и «Мери» на стихи А.С.Пушкина, а также и другие произведения. Новая редакция второй испанской увертюры «Воспоминания о Кастилии» (быть может, именно тогда и получившей новое название «Ночь в Мадриде») была крупной работой, которую композитор завершил в последние месяцы своего пребывания в Варшаве. Для Глинки они были омрачены кончиной матери. Евгения Андреевна Глинка умерла в Новоспасском 31 мая 1851 года.

Во второй половине сентября он вместе с доном Педро покинул Варшаву.

Русскую столицу, куда он приехал 24 сентября 1851 года, Глинка нашел очень изменившейся. В тисках последних лет николаевского правления, особенно после напугавшего царя дела петрашевцев, в нем так же, как и во всей остальной России, свободная и живая мысль едва смела теплиться. Но внешне город украшался. Достраивался Исаакиевский собор, вздыбились клодтовские кони на Аничковом мосту, готовился открыть двери Эрмитаж (впрочем, доступ к его богатейшим собраниям живописи и скульптуры долгое время был открыт лишь для избранной публики).

Теперь Глинку окружало там иное поколение русских людей, мыслящая молодежь 1840-1850 годов: братья В.В. и Д.В. Стасовы, А.Н.Серов, В.П.Энгельгард, позднее М.А.Балакирев, пианист и композитор М.А.Сантис, музыканты и увлеченные любители музыки, особенно классической. По словам В.В.Стасова, «в эту эпоху жизни Глинка все глубже и глубже начинал понимать музыку самых великих, самых строгих композиторов: Бетховен, Бах, Гендель, Глюк, старые итальянцы все больше и больше делались его любимцами…

В марте 1852 года Глинка по желанию Л.И.Шестаковой записал польку, которую, по его словам, «играл в 4 руки с 1840 года». Вскоре он передал пьесу издателю К.Ф.Гольцу, и под названием «Первоначальная полька» она той же весной была напечатана «в пользу неимущих, призреваемых Обществом посещения бедных».

Тоже с благотворительной целью «в пользу вдов и сирот» 2 апреля 1852 года Л.И.Шестакова (именно сестра, а не я», - подчеркивал Глинка в «Записках») устроила концерт Филармонического общества главным образом из музыки Глинки. В тот вечер композитор впервые услышал в оркестровом исполнении под управлением К.Б.Шуберта свои сочинения «Ночь в Мадриде» и «Камаринскую». На репетиции музыканты сделали Глинке овацию, и многие из них с чувством обнимали его.

23 мая 1852 года, Людмила Ивановна, друзья и приятели проводили Глинку. Он ехал во Францию, конечной целью путешествия композитор наметил себе Испанию.

Я думаю, во время своего последнего пребывания мнение Глинки о французской столице изменилось. Уже свой первый вечер в Париже Глинка провел в Елисейских полях в обществе Анри Мериме, вскоре ставшего его неизменным спутником при осмотре музеев и в прогулках по старому Парижу. Изучением исторических древностей и памятников классического искусства, размышлениями о его путях и судьбах русского искусства было ознаменовано все это пребывание Глинки в Париже.

Мне кажется, что творчески этот период жизни композитора оказался бесплодным. Начатую им в сентябре 1852 года работу над давно задуманной симфонией «Тарас Бульба» требовательный к себе композитор вскоре оставил. Как говорил Глинка в «Записках», при сочинении симфонии он не смог «выбраться из немецкой колеи»[17] , то есть не идти по проторенным путям германского классического симфонизма, а найти собственную колею ему в данном случае не удалось.

Сообщая Людмиле Ивановне ещё в конце 1852 года о том, что не может в Париже продолжать начатые сочинения, он писал: «…Решительно чувствую, что только в отечестве я ещё могу быть на что-то годен». Он засыпал сестру поручениями приискать квартиру в Петербурге на зиму. Крымская война ускорила отъезд Глинки из Парижа.

Берлин, Бреславль, Ченстохов, задержка на несколько дней в Варшаве из-за болезни ноги, и, наконец, рано утром в окошечке почтовой кареты показался Петербург.

«…Я вздремнул, а Pedro, узнавши адрес сестры в Царском селе, полусонного перевез меня в Царское, где я нашел сестру Людмилу Ивановну и маленькую крестницу Оленьку в вожделенном здравии»[18] , - рассказал Глинка о возвращении в Россию, завершая свои «Записки». И ниже приписал: «Конец».

Действительно, «Записки» Глинки на этом кончились, и жаль, что в них не нашел отражение творчески наполненный период жизни великого композитора в Петербурге в 1854 - 1856 годах. Именно тогда, по возвращении «из басурманских земель», Глинка, по предположению Людмилы Ивановны, «приступил и к собственной биографии». (Он оборвал её на своем прибытии в Царское Село майским днем 1854 года. Может быть, необоснованно не ожидая от дальнейшей жизни впечатлений, достойных тех, что с такой непосредственной живостью и картинностью он уже запечатлел, вспоминая о прожитых годах?) Искреннее и достоверное отражение жизни композитора и эпохи, в которую она протекала, «Записки» Глинки принадлежат к значительнейшим памятникам мировой мемуарной литературы.

На удобной даче Мейера с большим садом и поблизости от парков, родственными заботами Л.И.Шестаковой Глинке «вообще жилось хорошо».

К концу августа, «когда начались темные вечера», Глинка стал торопить Людмилу Ивановну с возвращением в город. В обширной квартире, нанятой в доме Томиловой в Эртелевом переулке, был большой зал в четыре окна. Там, как помнила Людмила Ивановна, "музыканили" очень много. Кто только не бывал, кто не пел и не играл! И брат часто, очень часто оживлялся, пел. Сочинял он немного. Действительно, в эти годы Глинка писал мало и был занят главным образом аранжированием для пения с оркестром и инструментовкой некоторых своих и чужих произведений.

Воодушевленный намерением написать оперу на сюжет драмы из русской народной жизни - «Двумужница» А.А.Шаховского, Глинка пел и играл друзьям отрывки из музыки для неё. К сожалению, летом 1855 года Глинка к этой работе остыл.

В 1856 году Глинка сочинил свой последний романс «Не говори, что сердцу больно» на стихи своего давнего московского знакомого Н.Ф.Павлова (тот «на коленях» вымолил у него музыку на свои слова). «В них обруган свет, значит, и публика, что мне не по нутру», - заметил Глинка в одном из писем к Нестору Кукольнику.

Его раздражение вполне понятно. Если демократическое искусство композитора завоевывало все больший круг почитателей, то отношение официальных кругов к музыке Глинке оставалось по-прежнему неприязненным. В результате из двух опер на сцене давали, да и то по торжественным случаям, только «Ивана Сусанина».

Здоровье Глинки слабело. «Я болен, как собака», - писал он Булгакову в марте 1856 года. «…Живу единственно надеждой удрать на Запад в конце апреля», - сообщал Глинка ему же через несколько дней. Новые занятия контрапунктом с Зигфридом Деном в Берлине казались ему необходимыми для сочетания «узами законного брака» западной фуги с «условиями нашей музыки».

25 апреля 1856 года фотограф С.Л.Левицкий снял с него последний и «удивительнейший» портрет. В позе, полной достоинства, заложив руки за борт пиджака, со взглядом, задумчиво устремленным вдаль, Глинка предстает на снимке действительно «великим композитором земли русской».

27 апреля в двенадцать с половиной часов дня домой за Глинкой заехал контрабасист А.Б.Мемель, заботам которого Л.И.Шестакова поручила Глинку на пути в Берлин. На заставе все вышли. Недолгое печальное прощание, и экипаж скрылся в облаке дорожной пыли.

В начале мая утомленные путешественники прибыли в Берлин, и Мемель «сдал» Глинку Дену «в наилучшем состоянии», а тот в ответ прислал Людмиле Ивановне шутливую расписку. Начался последний период в жизни великого композитора.

В Берлине он, по его словам, зажил «хорошо» («потому что есть дело»), «привольно» («потому что кормы хороши»), «покойно» («живу домоседом и новых знакомств не ищу»). Размеренное течение дней было заполнено занятиями контрапунктом, изучением партитур композиторов-классиков, посещением оперных спектаклей и концертов, прогулками по городу и его окрестностям. Разнообразие вносили встречи с друзьями и старыми знакомыми, проезжавшими через Берлин.

8 ноября 1856 года в оперном театре Глинка встретился с Мейербером, который выразил русскому композитору восхищение его музыкой. По его желанию Глинка послал ему пять отрывков из «Ивана Сусанина». Мейербер выбрал из них трио «Ах, не мне, бедному» для придворного концерта. Репетициями под фортепиано руководил сам композитор. 9/21 января 1857 года Л.Херренбургер-Тучек, И.Вагнер и Г.Мантиус спели трио в залитом светом и сверкавшем драгоценностями Белом зале королевского дворца, и их исполнением Глинка остался доволен. «Приятную весть» об этом он поспешил сообщить сестре.

То было последнее письмо Глинки. Выйдя из натопленных дворцовых покоев на морозный воздух, он простудился. Грипп вызвал обострение болезни печени. Первые дни она не вызывала у врачей серьезных опасений. Но 2/14 февраля доктор Буссе объявил жизнь Глинки в опасности. На следующий день, 3/15 февраля, в 5 часов утра он скончался «спокойно, без видимых признаков страдания», - писал В.Н.Кашперов И.С.Тургеневу 25 февраля/9 марта 1857 года. Как показало вскрытие, смерть наступила от ожирения печени.

Утром 6 февраля Глинку похоронили на Троицком кладбище, невдалеке от могилы Ф.Мендельсона-Бартольди. Немногие пришли проводить его в последний путь. Среди них были Мейербер, Ден, дирижер Бейер, В.Н.Кашперов, кто-то из советников русского посольства. В мае того же года тело великого композитора в результате хлопот Людмилы Ивановны, сумевшей благополучно преодолеть многочисленные трудности, было перевезено морем в Петербург. 24 мая 1857 года оно было предано земле на кладбище в Александро-Невской лавре.

Я думаю, что известие о кончине Глинки произвело тяжелое впечатление на петербургский музыкальный мир. 23 февраля заупокойная служба по композитору состоялась в Конюшенной церкви, где ровно за двадцать лет до того отпевали тело Пушкина. 8 марта Филармоническое общество, почетным членом которого состоял Глинка, дало концерт из его сочинений. В нем приняли участие друзья и знакомые Глинки: Д.М.Леонова, С.С.Артемовский, дирижировал оркестром К.Шуберт. На эстраде возвышался бюст композитора.

На его смерть откликнулись почти все столичные и московские газеты и журналы. Прочувствованными словами почтил его память «Новый поэт» (И.И.Панаев) в «Современнике»: «…Имя Глинки проникло в самые глухие и отдаленные углы России вместе с его мелодичными задумчивыми или страстными звуками… Смерть Глинки - величайшая потеря для русского музыкального мира»[19] .

Несомненно, что великого композитора оплакивали не только в Петербурге и Москве, но и во многих других городах России, в том числе и в Смоленске. Однако, если пролистать единственную массовую смоленскую газету, выходившую в то время, - "Смоленские губернские ведомости", то в ней не найти никакого упоминания о кончине Глинки.

Трудно поверить, что на протяжении ряда месяцев до Смоленска не доходила эта печальная весть или что она не вызвала ни у кого потребности открыто выразить свои чувства - от собственного ли имени или от имени какой-то группы смолян. Ведь не так давно, в январе 1848 года, в зале Дворянского собрания смоляне горячо приветствовали своего гениального земляка. Естественно, они не могли забыть о Глинке в такой короткий срок и остаться равнодушными к его смерти.

Причина отсутствия официального некролога в смоленской газете объясняется, видимо, самим характером газеты, которая совершенно не затрагивала культурную жизнь России. В ней печатались сообщения о благоденствии царского двора, о подготовке и проведении религиозных праздников и т.д. Естественно, что в газете, изобилующей такого рода материалом, трудно было ожидать известия о кончине великого композитора-смолянина. Это обязывало бы дать оценку роли Глинки в развитии русской музыкальной культуры, что едва ли кто смог бы по-настоящему сделать в то время в Смоленске.

III . Последователи.

Приветствуя в последние годы своей жизни появление молодых талантов—Даргомыжского, Ба­лакирева, Серова,— Глинка еще не знал, что за ними идут другие одаренные русские музыканты. В год смерти Глинки продолжатели его дела, будущие великие русские композиторы, еще не вступили на музыкальную дорогу. Восемнадцати летний Мусорг­ский был молодым офицером, Бородин, который был несколько старше (ему исполнилось двадцать три года), служил ординатором военного госпиталя, толь­ко что окончив Медико-хирургическую академию. Семнадцатилетний Чайковский воспитывался в Училище правоведения и еще не помышлял о творчестве. А самый юный из этого блестящего созвездия талантов — Римский-Корсаков, которому было всего тринадцать лет, учился в Морском корпусе и готовился по семейной традиции стать моряком.

Но годы шли, и каждый из этих талантливых юношей нашел свой путь. Бородин, Мусоргский и Римский-Корсаков объединились вокруг Балакире­ва, ставшего для них учителем, другом и советчи­ком. Чайковский поступил в только что открывшу­юся Петербургскую консерваторию.

Решением стать композитором каждый из них в той или иной мере был обязан Глинке и его музыке. Спектакль - Иван Сусанин”, который посетил деся­тилетний Чайковский, надолго врезался в его па­мять и был одной из причин пробуждения его музыкального гения. Я думаю, что любовь к музыке Глинки эти композиторы сохранили на всю жизнь, передав ее своим младшим друзьям и ученикам.

Эта была деятельная любовь. Мне кажется, что в своем собствен­ном творчестве они следовали заветам Глинки, строя на заложенной им основе здание русской музыки.

По пути глинкинского - Ивана Сусанина - шел и Мусоргский в своих народных музыкальных драмах “Борисе Годунове" и - Хованщине", и Римский-Корсаков в “Псковитянке", и Бородин в “Князе Игоре ".

Пестрая фантастика сказочных сцен "Руслана” вдохновила Римского-Корсакова на создание целой серии сказочных опер. И в своей - "Шехерезаде” он сумел передать чудесный мир восточных сказок.

А - Камаринская” Глинки? Чайковский недаром назвал ее - произведением, в котором, как дуб в желуде, заключена вся русская симфоническая му­зыка”. Глинка научил русских композиторов мастер­ски развивать народные темы в симфонических произведениях. Вполне в духе Глинки написал Чайковский финал своей Четвертой симфонии, введя в него тему народной песни - «Во поле береза стояла”, и финал Первого фортепианного концерта с темой украинской - «Веснянки».

А потом вышло, на творческую арену и еще более молодое поколение — Рахманинов, Танеев, Глазунов. Лядов и многие другие. Все они считали великого Глинку своим учителем, изучали его произведения, следовали его творческим заветам. Я думаю, что высоким, пре­красным образцом остаются произведения Глинки и для наших современников — советских композиторов. Так, например, традиции "Отечественной героико-трагической оперы” —первой оперы Глинки — нашли достойное продолжение в опере Прокофьева - «Война и мир».

Мне кажется, что еще многие поколения будут учиться у Глинки его совершенному мастерству, его строгой требова­тельности к себе в поисках полного, гармонического соответствия формы произведения его общей идее.

Музыка Глинки, пройдя испытание временем, осталась живой и юной до наших дней. В ней воплощены лучшие черты русского искусства: его нравственная сила, его правдивость, его особенная, скромная и чистая красота.

IV . Бессмертие.

Подобно Пушкину, Глинка мог бы сказать о себе: «Слух обо мне пройдет по всей Руси великой». Творчество композитора получило, однако, полное признание не только в России, но и во всем мире. Нелегким был путь его постепенного, последовательного и настойчивого завоевания. Трудным было преодоление враждебности, снисходительного пренебрежения и равнодушия к творчеству великого русского композитора, так же как и к самому факту существования русской музыки вообще. Гений Глинки, создателя русской музыкальной классики, победил все преграды. Он заставил признать высокую ценность русского музыкального искусства для мировой культуры.

Русская музыка, основанная на реалистических принципах глинкинских художественных воззрений, заняла в ней не только одно из главных мест, но и оказала свое влияние на развитие национальной музыки других народов.

В ходе работы над рефератом, я ещё раз удостоверилась, что смоляне с благоговением чтут память своего великого земляка. Его именем названы музыкальная школа, улица, красивейший сад в городе Смоленске, где воздвигнут один из лучших памятников Глинке. Имя композитора носит поселок - ныне центр Глинковского района. Ежегодно на Смоленщине проводятся глинкинские фестивали, в которых участвуют лучшие музыкальные коллективы нашей страны.

Все это стало возможным благодаря объединению благородных усилий многих лиц. Одни из них, близкие самому Глинке, бережно собирали и хранили его нотные рукописи, письма, заботились об издании сочинений, хлопотали о включении их в репертуар оперных театров и концертные программы. Из числа этих людей первым надо назвать имя Людмилы Ивановны Шестаковой, сестры Глинки и его преданного друга. Наследница всего состояния Глинки лично для себя она оставила только «музыку брата» и, существуя на скромные средства, всю жизнь посвятила пропаганде его творчества, увековечению его памяти. По её инициативе и содействии Глинке были поставлены памятники в Смоленске (в 1886 году) и Петербурге (в 1906 году); до открытия последнего из них она не дожила несколько месяцев.

Мысль об устройстве памятника М.И.Глинке в Смоленске, как гениальному русскому композитору и как дворянину Смоленской губернии, возникла в среде смоленских дворян в 1870 году. Автором единодушно одобренного проекта оказался профессор Академии художеств скульптор А.Р.фон Бок.

Место для установки памятника выбрали в городском саду - Блонье (в настоящее время он носит название Сад имени Глинки), напротив здания Дворянского собрания, хранившего память о Глинке с 1848 года. В 1883 году состоялась закладка памятника, а открытие его было намечено на 1885 год.

И вот наступил долгожданный день 20 мая (1 июня) - день рождения М. И. Глинки, к которому было приурочено открытие памятника. На это торжество собрались многочисленные представители русской куль­туры, в том числе виднейшие музыканты России — П. И. Чайковский, М. А. Балакирев, А. К. Глазунов, С. И. Танеев, А. С. Аренский. Почетной гостьей на празд­нике была сестра и близкий друг Глинки Людмила Ива­новна Шестакова. В городе, украшенном русскими на­циональными флагами, царило необыкновенное оживле­ние, особенно ощущавшееся в районе сада Блонье. Всем очень хотелось быть непосредственным свидетелем от­крытия памятника великому композитору-смолянину Михаилу Ивановичу Глинке.

Наконец в назначенный час раздались звуки хора и оркестра, и под музыку знаменитого «Славься!», торже­ственно исполненного под управлением М. А. Балакире­ва, покров с памятника был снят. Взору многочисленной публики предстала бронзовая фигура М. И. Глинки с ди­рижерской палочкой в руке, словно прислушивающегося к звучащей в его воображении музыке и готового вот-вот начать дирижировать ею. Памятник поражал своей вы­разительностью и правдивостью, великолепным ощуще­нием пропорций и удачным сочетанием использованного материала: черный гранит (основание), киевский лаб-радор (пьедестал) и темная бронза (фигура Глинки).

Большое впечатление производили высеченные на пьедестале и обрамленные бронзовым венком слова:

ГЛИНКЕ РОССИЯ

Это действительно было так! Царское правительство не отпустило на сооружение памятника ни одного рубля, и его воздвигли исключительно на средства, пожертво­ванные русским народом, Россией.

Торжества, посвященные открытию памятника Глин­ке, продолжались в Смоленске два дня. Они включали в себя концерты, театральные представления (в основном силами московских театров), народное гулянье, офици­альные приемы и т. п. На второй день вечером состоял­ся банкет, на котором много говорилось о великих заслу­гах Глинки и о наследовании его традиций в творчестве нового поколения русских композиторов.

Наконец гости стали разъезжаться. И хотя памятник уже был открыт, выяснилось, что еще не все было до­ведено до конца. Л. И. Шестакова, принимавшая дея­тельное участие в установке памятника, выразила жела­ние обнести его решеткой и пожертвовала на нее значи­тельную сумму денег.

Проект решетки поручили академику архитектуры И. С. Богомолову, который за сравнительно короткий срок блестяще справился со своей задачей. К осени 1886 года решетка, искусно отлитая в металле мастером К- Винклером, была готова. Она получилась настолько удачной, что Л. И. Шестакова сочла уместным до от­правления в Смоленск выставить ее для обозрения в Пе­тербурге. Как и следовало ожидать, решетка вызвала всеобщее одобрение, что нашло даже отражение в ряде газетных откликов.

Идея проекта заключалась в том, чтобы показать Глинку как бы в окружении его собственной музыки. Для этой цели были использованы нотные строчки с за­несенными на них мелодиями из опер «Иван Сусанин» и«Руслан и Людмила», из музыки к трагедии Н. Куколь­ника «Князь Холмский» и из двух романсов — «Ночной смотр» и «Прощальная песня». Окрашенные в золотой цвет, нотные знаки на фоне черных линеек были хорошо видны и своим блеском символизировали немеркнущую славу музыки Глинки.

Высокую оценку решетке дал В. В. Стасов, который в статье «Памяти М. И. Глинки» в 1886 году писал: «Ре­шетка к памятнику Глинки совершенно необычайная и, смело скажу, совершенно беспримерная. Подобной ре­шетки нигде до сих пор не бывало в Европе. Она вся со­ставлена из нот, точно из золотого музыкального кружева.

Неоценима также деятельность верного друга Глинки Василия Павловича Энгельгардта, в течение многих лет энергично разыскивавшего и собиравшего рукописи великого композитора, драгоценное собрание которых он впоследствии пожертвовал в рукописный отдел Публичной библиотеки в Петербурге.

20 мая 1862 года сочинениям Глинки посвятил специальный концерт в Павловском музыкальном вокзале, под Петербургом, австрийский композитор и дирижер Иоганн Штраус. С середины 1860-х годов симфонические произведения Глинки и отрывки из его опер стали все чаще и чаще звучать на русской столичной, а потом и провинциальной концертной эстраде. Музыка его заняла прочное место в программах концертов Русского музыкального общества, Бесплатной музыкальной школы под управлением М.А.Балакирева и Н.А.Римского-Корсакова, чрезвычайно много сделавших для пропаганды творчества великого композитора, в программах Русских симфонических концертов, основанных в 1885 году М.П.Беляевым («Беляевских концертов»), учредившим, кроме того, в 1884 году Глинкинские премии, ежегодно присуждавшиеся русским композиторам за лучшее музыкальное сочинение.

Музыка Глинки продолжала завоёвывать себе признание и за рубежом. Сочинениям Глинки аплодировали в Брюсселе, Берлине, Глазго. Увертюрой к «Руслану и Людмиле» Н.А.Римский-Корсаков открыл первый русский симфонический концерт на парижской Всемирной выставке 10/22 июня 1889 года.

В 1872 году молодой И.Е.Репин закончил большую картину «Славянские композиторы». На своем полотне он искусно сгруппировал изображения всех выдающихся русских, польских и чешских музыкантов XIXвека. В центре картин, среди тех, кто возглавляет это блестящее созвездие знаменитых имен, художник поместил Глинку.

В 1877-1881 годах Н.А.Римский-Корсаков и А.К.Лядов под руководством М.А.Балакирева подготовили к изданию партитуры обеих опер Глинки. «Пределов не было моему восхищению и поклонению гениальному человеку. Как у него все тонко и в то же время просто и естественно!»[20] - написал Римский-Корсаков в «Летописи моей музыкальной жизни». После выхода в свет этих партитур в течение второй половины XIX века и в XXвеке, особенно после Великой Октябрьской социалистической революции, оперы Глинки приобрели всемирную известность.

21 февраля 1939 года в Москве в Большом театре состоялось представление первой оперы Глинки, возобновленной под её исконным названием «Иван Сусанин». 19 июня того же года опера прозвучала в Ленинграде в Театре оперы и балета имени С.М.Кирова, в феврале 1940 года - в Одессе, а в последующие годы - на большинстве оперных сцен Советского Союза.

Сейчас обе оперы Глинки постоянно входят в репертуар оперных театров нашей страны.

Впервые за рубежом оперы Глинки были поставлены в Праге под управлением М. А. Балакирева: «Руслан и Людмила» - в 1860 , а «Иван Сусанин» - в 1867 году. Через семь лет, в 1874 году, эта опера с большим успехом прошла в Милане.

В наше время оперы Глинки заняли прочное место в репертуаре многих оперных театров мира.

В июне 1954 года советский народ отметил 150-летие со дня рождения великого русского композитора. И на торжественном заседании в зале Большого театра в Москве, и под открытым небом на родине Глинке в Новоспасском от имени миллионов людей прозвучали прочувствованные слова благодарности ему за радость, которую принесло людям его творчество. Об этом говорил композитор Д.Д.Шостакович при возложении венка к подножию памятника М.И. Глинке в Смоленске .

МУЗЫКАЛЬНЫЕ ФЕСТИВАЛИ ИМЕНИ М. И. ГЛИНКИ - традиционный и старейший в России праздник, приуроченный ко дню рождения основоположника русской классической музыки М. И. Глинки. Истоки м. ф. восходят к 50-м гг., когда (в июне 1954 г.) отмечалось 150-летие со дня рождения композитора. Всесоюзный ко­митет по проведению праздника возглавил Д. Д. Шостакович. Он принял активное участие в торжествах на Смоленщине, совершил поездку в Новоспасское, выступил с речью у памятника Глинке, назвав великого композитора отцом русской музыки. В Смоленске тогда высту­пали Государственный симфонический оркестр, солисты Большого театра И. С. Коз­ловский и М. О. Рейзен. Идея проведения регулярных музыкальных праздников как бы уже витала в воздухе. Народный артист СССР И. С. Козловский через газету “Рабочий-путь” предложил ежегодно в начале июня проводить в Смоленске праздники музыки и песни, посвященные памяти М. И. Глинки. Так было положено начало ежегодным музыкальным фестивалям. Первая музыкальная декада состоялась в июне 1958 г. Она открылась в воскресенье 1 июня возложением цветов к памятнику Глинке и большим концертом сводного городского хора и духового оркестра. Торжественный вечер в драмтеатре транслировался по Всесоюзному радио. Впервые в послевоенной культур­ной жизни Смоленска выступили совместно в одном концерте два крупных профес­сиональных коллектива — Московский симфонический оркестр под управлением Ве­роники Дударовой и Государственная русская хоровая капелла под руководством А. Юрлова. Vмузыкальная декада запомнилась участием в ней Т. Н. Хренникова. По­степенно разрастались границы музыкального праздника. Он прочно утвердился, и с 1967 г., с 10-й по счету декады, лейтмотивом которой было творчество Г. В. Свири­дова, стал официально именоваться музыкальным фестивалем. Впечатляющим по со­стоянию и содержанию оказался XIVфестиваль, объединивший два таких прослав­ленных коллектива, как Государственный академический симфонический оркестр СССР (А.В.Свешников) и Государственный академический русский хор СССР (Е. Ф. Свет­ланов). Заключительным аккордом XVIIфестиваля явились концерты Елены Образ­цовой. С каждым годом расширялись масштабы фестиваля, возрастало число его уча­стников. Смоленску приходилось принимать по 400—500 артистов. Среди них были Мария Биешу и Евг. Нестеренко, хор им. Пятницкого, хор Клавдия Птицы, Москов­ский хор Вл. Соколова, хор русской песни Н. Кутузова, Московский камерный хор В. Минина, симфонический оркестр им. Осипова и др. Главным событием XXVму­зыкального фестиваля (1992 г.) стала концертная программа (вступительное слово музыковеда Ж. Дозорцевой), которую по традиции у памятника М. И. Глинки открыл духовой оркестр Дворца культуры железнодорожников под управлением В. М. Чугунова. 1 мая состоялось совместное выступление симфонического Белорусского и Русского народного оркестров. Все три вечера за дирижерским пультом был В. Дубровский. Особый интерес вызвало выступление юных музыкантов из Германии в рамках акции “Дети Германии — детям России”. Широко и многопланово на фестивале были пред­ставлены солисты и коллективы Смоленской областной филармонии. Заслуженная артистка России Ирина Нецина (сопрано) познакомила слушателей с новой концер­тной программой из вокальных сочинений Моцарта и русских классиков. На протя­жении всей музыкальной декады, посвященной М. И. Глинке, русское народное хо­ровое искусство представлял Волжский русский народный хор.

С 1960 года в нашей стране проводится Всесоюзный конкурс вокалистов, носящий имя М.И.Глинки, а с 1965 года учреждена премия имени М.И.Глинки, которая присуждается ежегодно за выдающиеся достижения в области музыкального искусства. Имя Глинки присвоено Горьковской и Новосибирской консерваториям, Челябинскому Театру оперы и балета, Малому залу Петербургской государственной филармонии, Петербургской государственной академической хоровой капелле.

Многие русские и советские музыкальные деятели и исследователи музыки всесторонне изучали творчество Глинки, создали научно документированное его жизнеописание, осуществили публикацию Полного собрания его музыкальных сочинений и литературного наследия. Постоянно вновь и вновь переиздаются оперные, симфонические, камерно-инструментальные, вокальные, фортепианные и литературные сочинения Глинки.

В июне 1982 года состоялось открытие возрожденной усадьбы М.И.Глинки в селе Новоспасском. Там были восстановлены дом и парк, где прошли юные годы великого русского композитора.

V. Заключение.

Я думаю, что подобно творчеству Пушкина в литературе, творчество Глинки в музыке воплотило в себе высокую нравственную сущность национально русского музыкального искусства, его величавую красоту, облеченную в классически стройные формы. В этом корни любви русского народа к великому русскому композитору Михаилу Ивановичу Глинке, преклонение перед его светлым гением.

Подводя итог нужно заметить, что М.И.Глинка прожил короткую, но очень плодотворную и полную впечатлений жизнь. Его путь к славе был нелёгок. Судьба ставила множество преград и препятствий. Но, несмотря ни на что, Глинка стал известным и заслужил всеобщую любовь. И спустя 200 лет со дня его рождения люди помнят и почитают этого великого композитора. По-прежнему подрастающие поколения воспитываются на музыкальных произведениях Глинки.

VI . Список литературы.

1. «Великие композиторы», Милан Куна, АсКОН, Москва, 1998 г.

2. «Глинка в Смоленске», Георгий Сальников, изд. «Московский рабочий», 1983г.

3. «Записки», М.И.Глинка, изд. «Музыка», подготовил А.С.Розанов, Москва, 1988 г.

4. «М.И.Глинка», Б.Асафьев, изд. «Музыка», Ленинградское отделение, 1978 г.

5. «М.И.Глинка», В.А.Васина-Гроссман, изд. «Музыка», Москва, 1982 г.

6. «М.И.Глинка», А.Розанов, изд. «Музыка», Москва,1987 г.

7. «Рабочий путь», 5 августа, 1999 г.

8. «Смоленск. Краткая энциклопедия.», Г.С.Меркин, «ТРАСТ-ИМАКОМ», Смоленск,1994г.

9. «Смоленская область. Энциклопедия.», том I персоналии, СГПУ, Смоленск, 2001г.

10. «Смоленские губернские ведомости», №34, 2001г.

11. «Смоленские новости», 19 апреля, 21 мая, 4 июня, 26 ноября, 2002г.

12. «Энциклопедия для детей», том 7, искусство, В.А.Володин, издательский центр «Аванта+», 2000 г.

13. «Я открою вам сердце моё», Н.В.Деверилина, Т.К.Королева, изд. «Смядынь», 2001 г.

[1] Асафьев Б.В. М.И.Глинка. - М.: Музыка, 1988.

[2] Розанов А.,М.И.Глинка - М.: Музыка, 1987.

[3] Розанов А.,М.И.Глинка - М.: Музыка, 1987.

[4] Розанов А.,М.И.Глинка - М.: Музыка, 1987.

[5] Глинка М.И.Записки/подготовил Розанов А.С.. - М.: Музыка,1988.

[6] Глинка М.И.Записки/подготовил Розанов А.С.. - М.: Музыка,1988.

[7] Глинка М.И.Записки/подготовил Розанов А.С.. - М.: Музыка,1988.

[8] Розанов А.,М.И.Глинка - М.: Музыка, 1987.

[9] Глинка М.И.Записки/подготовил Розанов А.С.. - М.: Музыка,1988.

[10] Розанов А.,М.И.Глинка - М.: Музыка, 1987.

[11] Глинка М.И.Записки/подготовил Розанов А.С.. - М.: Музыка,1988.

[12] Розанов А.,М.И.Глинка - М.: Музыка, 1987.

[13] Розанов А.,М.И.Глинка - М.: Музыка, 1987.

[14] Розанов А.,М.И.Глинка - М.: Музыка, 1987.

[15] Розанов А.,М.И.Глинка - М.: Музыка, 1987.

[16] Розанов А.,М.И.Глинка - М.: Музыка, 1987.

[17] Глинка М.И.Записки/подготовил Розанов А.С.. - М.: Музыка,1988.

[18] Глинка М.И.Записки/подготовил Розанов А.С.. - М.: Музыка,1988.

[19] Розанов А.,М.И.Глинка - М.: Музыка, 1987.

[20] Розанов А., М.И.Глинка - М.: Музыка, 1987.