Это было соглашение, подписанное без какого9либо принужде9
ния, — напротив, — по обоюдному согласию правительств России
и Китая, по Договору о дружбе двух стран 1896 года, содержавшему
пункт о постройке русскими Китайской Восточной железной дороги.
Все права российских граждан в Маньчжурии и Китае — их право экс9
территориальности — наравне с гражданами других европейских госу9
дарств и США, право иметь свою полицию, свой суд Россия получила
еще по русско9китайскому договору 1860 года, а отнюдь не по контрак9
ту о постройке КВЖД. Далее, Китай не был в состоянии собственными
силами обеспечить безопасность строителей дороги от нападений бес9
численных шаек хунхузов вМаньчжурии, и поэтому России пришлось,
опять же по соглашению с Китаем, создать собственную Охранную
стражу дороги, защищавшую КВЖД от подобных нападений и совер9
шенно не вмешивавшуюся во внутренние китайские дела. И это была
с п е ц и а л ь н о для этой цели созданная Охранная стража КВЖД, а от9
нюдь не регулярная русская армия, что важно отметить, ввиду сего9
дняшних нападок на нее некоторых китайских историков.
Таким образом, полоса отчуждения КВЖД была территорией с осо9
бым статусом, вытекающим исключительно из специфики проходив9
шей по ней железной дороги — дороги русской на китайской земле, —
территорией, по договору с Китаем, управляемой полностью админис9
трацией этой железной дороги, что, безусловно, придавало ей особые
и специфические черты — политические, экономические, культурные,
да и военные тоже.
Эта юридическая ситуация с полосой отчуждения КВЖД в полном
объеме сохранялась в Маньчжурии вплоть до апреля 1920 г. — т.е. еще
более трех лет после Февральской революции, что заслуживает того,
чтобы быть здесь отмеченным тоже.
Общая площадь полосы отчуждения КВЖД по английским источни9
кам (отчего таковы и приводимые ими цифры) — 513 кв. миль,
или 329 тыс. акров. Китайские историки приводят несколько иные дан9
ные, да и меры у них другие.
Российско-китайские отношения имеют давнюю историю и многовековые традиции: особенно насыщенными они были в XVII-XX вв. На протяжении этого периода цели и задачи внешнеполитических курсов обоих государств не раз претерпевали существенные изменения, соответственно этому серьезно менялась и международная обстановка на Дальнем Востоке.
Предварительные работы по сооружению КВЖД начались в 1897 г. одновременно в нескольких направлениях: из Владивостока нa запад, к маньчжурской границе, и из Читы на восток, для встречи с идущими из Владивостока строителями. В то же самое время из места пересечения будущей дороги с рекой Сунгари, также на запад и восток, двинулись партии изыскателей.
В январе 1926 г. возник острый конфликт на КВЖД по вопросу об уплате за мукденские военные перевозки по железной дороге. Чжан Цзолинь, воевавший наряду с другими милитаристскими группировками (Северного Китая) за контроль над Пекином, нуждался в провозе по КВЖД своих войск. По установленному порядку за эти перевозки должна была вноситься плата в размере 50 % обычного тарифа, но китайские военные власти ничего не платили. К концу 1925 г. долги за эти перевозки составили 14 млн руб. [80] 1 декабря 1925 г. А.Н. Иванов издал приказ о запрещении впредь бесплатно пользоваться железной дорогой для воинских частей и грузов [81]. Вместо того, чтобы уладить проблему мирным путем, власти ОРВП пошли на обострение ситуации: 16 января 1926 г. отряд китайских солдат захватил поезд на станции Куанченцзы, запретил отправление груженного состава. 17 и 18 января китайское военное командование самовольно отправляло поезда, угрожая железнодорожным бригадам расстрелом в случае отказа. Толпа, численностью около 200 человек, пыталась окружить квартиру Управляющего дорогой, преследованиям подвергались советские служащие.
21 января А.Н. Иванов издал приказ № 128 о прекращении движения по железной дороге от Харбина до Куанченцзы, тем более, что в результате действий китайской военной администрации вся Южная ветка КВЖД была парализована. Китайские власти пошли на дальнейшее обострение конфликта. 22 января был арестован Управляющий дорогой А.Н. Иванов. Фактически Чжан Цзолинь приступил к захвату дороги. Штаб охранных войск КВЖД пытался организовать движение по дороге, набирая для этого ранее уволенных служащих. Главноначальствующий в полосе отчуждения генерал Чжан Хуаньсянь приказал закрыть все профсоюзные комитеты дороги [82].
Подобное развитие событий на КВЖД вызвало немедленную резкую реакцию советского правительства. Полпред в Пекине Карахан в нотах от 19 января министру иностранных дел Ван Чжэнтину, от 20 января маршалу Чжан Сюэляну потребовал немедленного прекращения произвола военных властей, называя вдохновителем всех безобразий на дороге генерала Чжан Хуаньсяня [83]. 22 января 1926 г. советское правительство передало Ван Чжэнтину ультимативные требования, по которым китайские власти в трехдневный срок должны были полностью восстановить порядок на КВЖД и освободить Иванова. Более того, в случае отсутствия у пекинского правительства возможностей "обеспечить в мирном порядке разрешение этих вопросов", Москва просила разрешить СССР "собственными силами обеспечить осуществление договора и защитить обоюдные интересы СССР и Китая" [84].
Конфликт на КВЖД приобретал всё большую остроту. 24 января Временный поверенный в делах Китая в Москве даже пугал в беседе с Г.В. Чичериным опасностью военного разрешения ситуации, так как, по его мнению, "Чжан Цзолинь может собрать 300 тысяч войск" и "за ним стоит какая-нибудь держава" (имелась в виду Япония) [85]. На это нарком иностранных дел дал понять китайскому представителю, что мирные средства решения конфликта действительно могут быть исчерпаны: "...я не могу ручаться больше за будущее, - подчеркнул Чичерин, - когда совершаются такие грубые нарушения договора и нам бросаются такие вызовы" [86]. Что же касается причастности японцев к нагнетанию напряженности в полосе отчуждения, то еще 22 января 1926 г. Чичерин в беседе с послом Японии Танака обвинил генконсула в Харбине Амо и директора ЮМЖД Окура во враждебной СССР деятельности и подстрекательстве Чжан Цзолиня и Чжан Хуаньсяня к захвату КВЖД [87].
Пекинские власти были встревожены ситуацией в Маньчжурии. МИД и Министерство путей сообщения Китая несколько раз телеграфировали властям ОРВП, требуя немедленного освобождения Иванова [88]. Однако именно жесткая позиция советского правительства вынудила Чжан Цзолиня пойти на переговоры. 24 января 1926 г. в Мукдене генконсул СССР Краковецкий и комиссар китайского МИД Гао Цинхэ подписали соглашение об освобождении А.И.Иванова*, о восстановлении нормального сообщения на железной дороге** и о производстве китайских военных перевозок по ранее существовавшим правилам (за половину нормального тарифа и в кредит за счет доли прибыли с КВЖД китайской строной [89].
Между тем Чжан Хуаньсянь вовсе не собирался стабилизировать обстановку в полосе отчуждения. 27 января 1926 г. генконсул в Харбине И.П. Грандт сообщал, что Главноначальствующий установил в ОРВП режим террора и насилия в отношении советских граждан [90]. Воспользовавшись тем, что в Харбине был убит русский эмигрант В. Гомонилов, харбинские власти произвели массовые аресты советских граждан (до 70 человек). Аресты производились белоэмигрантами - служащими китайской полиции [91]. Чжан Цзолинь не только оправдывал беззакония, творимые Чжан Хуаньсянем, но и потребовал отъезда из Пекина Карахана [92]. Сам же Карахан настойчиво добивался немедленного отзыва генерала Чжан Хуаньсяня, "снятия военного положения, прекращения всех арестов, избиений, пыток арестованных советских граждан, открытия запечатанных организаций" [93]. Политическое и экономическое положение КВЖД очень осложнялось противостоянием советских подданных и эмигрантов, тем более, что в это время особенно обострились антисоветские акции в Харбине и на линии со стороны многочисленных эмигрантских организаций.
17 апреля был назначен новый Управляющий КВЖД - А.И. Емшанов, бывший до этого наркомом путей сообщения РСФСР и начальником Пермской железной дороги. А.Н. Иванов ушел в отставку [94]. В это время вопрос о КВЖД неожиданно возник в ожесточенной полемике в руководстве ВКП(б) и Коминтерна по вопросам политики в Китае. В мае 1926 г. Л.Д. Троцкий предложил "разделаться с КВЖД из-за трудностей и провокаций" - передать дорогу Китаю. Н.И. Бухарин был категорически против, ибо дорога, по его словам, является "нашим революционным пальцем, запущенным в Китай" [95]. Поскольку в то время Бухарин по вопросам политики в отношении компартии Китая и Гоминьдана выступал с общих позиций с И.В.Сталиным, его точка зрения в итоге была принята руководством ВКП(б).
Стремясь к восстановлению нормальной обстановки на КВЖД, советское правительство сделало новую попытку договориться с Чжан Цзолинем по всем спорным вопросам, возникшим как в отношении дороги, так и в отношении прав советских организаций и граждан в ОРВП. 26 мая 1926 г. состоялось официальное открытие советско-мукденской конференции. Советская делегация во главе с Л.П. Серебряковым предложила решить вопрос о легализации профсоюзов и улучшении правового положения совграждан. Но китайская сторона на обсуждение этих вопросов не пошла и прервала переговоры [96]. Более того, власти ТВП затеяли новые провокационные мероприятия. 21 августа 1926 г. маршал Чжан Цзолинь предъявил Правлению КВЖД неприемлимые требования: о передаче мукденским властям всех судов КВЖД; о закрытии учебного отдела и передаче всех школ управлению народного просвещения ОРВП. Временный поверенный в делах Китая в СССР Чэн Яньши пытался оправдать перед Чичериным эти незаконные действия ссылками на контракт о постройке КВЖД 1896 г., говорил о пропаганде в школах "большевизма с целью образовать "красное юношество" и т.п. [97]
Обстановка в Маньчжурии настолько беспокоила советское правительство, что Чичерин вынужден был разослать 31 августа телеграммы полпредам СССР в ведущих европейских странах, где разъяснялась ситуация на КВЖД: "Чжан Цзолинь начал кампанию постепенного вытеснения нас с КВЖД...". Более того, подчеркнул нарком иностранных дел, "имеются сведения о разработке плана нашего полного устранения с КВЖД, причем в качестве повода выставляется утверждение о распространении коммунизма" [98]. Чичерин считал, что подобная политика Мукдена в отношении КВЖД объяснялась давлением на него Англии и Японии [99]. Не стояла в стороне и Франция. В сентябре 1926 г. Чжан Цзолинь вел переговоры с французским посланником в Пекине де Мартелем по вопросу о финансировании КВЖД Русско-Азиатским банком, находившимся в Дайрене [100].
Несмотря на протест Чичерина от 31 августа, китайцы 2 сентября захватили флотилию КВЖД (стоимостью в несколько миллионов золотых рублей). Акцией по захвату руководили прибывший в Харбин по приказу Чжан Цзолиня адмирал Шен и командующий сунгарийским флотом капитан 1-го ранга Ин Зуин. Дела и имущества отдела судоходства КВЖД были переданы Северо-Восточному государственному пароходству [101]. Протесты советского правительства результата не дали. Так сознательно и планомерно осуществлялось нарушение соглашений 1924 г. китайскими властями.
4 сентября 1926 г. произошла следующая демонстрация силы со стороны властей ОРВП - закрытие Учебного отдела КВЖД. Несмотря на то, что в школах дороги обучались 12 тыс. школьников, из которых 8 тыс. были детьми совграждан, все школы были переданы вновь образованному "Управлению народного образования ОРВП" [102]. Настолько откровенными и грубыми были действия Чжан Цзолиня, что даже председатель Правления КВЖД Лю Шанцин ушел в отставку в знак протеста против проводимой Мукденом политики, так как считал, что военные власти не должны вмешиваться в управление дорогой. Новым председателем Правления был назначен бывший Главноначальствующий в Харбине Юй Чунхан, пользовавшийся большим доверием Чжан Цзолиня [103].
Действия китайской администрации в отношении железнодорожных школ вызвали разную реакцию в среде русской эмиграции. Сменовеховцы во главе с Н.В. Устряловым (был начальником закрытого Учебного отдела) говорили о потере советского престижа на Дальнем Востоке. В российской колонии ходили даже разговоры об организации национального отпора китайцам. Другая часть, наиболее враждебно настроенных к СССР, считала передачу школ правильной, так как они "стали опаснейшим очагом разложения детей" [104].
И все же советское правительство не оставляло попыток договориться с китайцами. В начале октября 1926 г. в Мукден выехал Временный поверенный в делах СССР в Китае А.С. Черных, имевший полномочия для ведения переговоров как с центральным правительством, так и с автономным правительством ТВП. Однако мукденские власти отказались обсуждать вопросы, касающиеся КВЖД, а общеполитические проблемы предложили решать в Пекине [105]. Поэтому представляется вполне логичным мнение китайского историка Сон До Чжина о том, что с весны 1926 г. главной задачей СССР на КВЖД стала борьба против взятого китайскими властями курса на форсированное установление полного контроля над деятельностью дороги [106].
В Харбине начались репрессии против советских печатных изданий ("Правды", "Труда", "Известий", "Тихоокеанской звезды" и др.). Китайские власти даже требовали подписку от заведующих железнодорожных библиотек о том, что они обязуются не хранить советские издания. За отказ дать такое обязательство было арестовано несколько человек, в том числе и сотрудники знаменитой библиотеки КВЖД (т. н. библиотеки Желсоба [107]).Крайне вызывающе вел себя новый председатель Правления Юй Чунхан. 15 ноября 1926 г. в интервью японской газете "Мансю нити-нити" он оскорбительно отозвался о товарище Председателя Правления Саврасове, из-за чего тот был вынужден уйти в отставку. Таким образом, власти ОРВП и ТВП отметали все попытки советской стороны достичь компромисса, нормализовать обстановку на дороге, искусственно углубляли трещину в советско-китайских отношениях. Р.А. Мировицкая указывает, что целью действий Чжан Цзолиня в 1926 г. было втягивание СССР в военную конфронтацию с Китаем [108].
В результате правогоминьдановского переворота, организованного в апреле 1927 г. Чан Кайши, в Китае образовались три центра, претендовавших на общегосударственное значение:
1927 г. стал годом значительного ухудшения советско-китайских отношений. Чжан Цзолинь продолжал в этом году нагнетать напряженность в отношениях Китая с СССР. Так, 28 февраля советский пароход "Память Ленина" был задержан в районе Пукоу войсками шаньдунского генерал-губернатора Чжан Цзунчана. Команду парохода, трех советских дипкурьеров и жену советского военного советника Ф.С. Бородину бросили в тюрьму в г.Цзинань. Чжан Цзолинь и Чжан Цзунчан таким образом пытались оказать давление на Уханьское правительство. Только 12 июля Бородина и дипкурьеры были освобождены по решению пекинского суда "ввиду ненахождения в их деле элементов преступления"[110]. Гораздо более тяжелой была судьба 47 членов команды парохода: они содержались в тюрьме в ужасных условиях и только в 1928 г. были освобождены. Пароход "Память Ленина" так и не был возвращен СССР.
Следующие действия Чжан Цзолиня поставили советско-китайские отношения на грань разрыва. 6 апреля 1927 г. более сотни китайских солдат по приказу маршала Чжан Цзолиня окружили и заняли часть территории полпредства СССР в Пекине. Начались обыски квартир сотрудников, в помещениях военного городка, участка Управления КВЖД, Дальневосточного банка; были разгромлены отделы ТАСС и клуб, арестованы 15 советских граждан и 60 китайцев (из них 20 коммунистов [111]).
Итак, итоги совместного управления КВЖД за период 1924-1928 гг. оказались не очень утешительными, поскольку сразу же началась жесткая борьба советской части правления и китайских властей за реальную власть над дорогой. При этом китайская администрация в большей степени дезорганизовывала нормальную работу дороги, принося своими действиями значительные материальные убытки. Постоянные нарушения статей соглашений 1924 г., произвол властей ТВП и китайских членов администрации КВЖД в отношении советских граждан, многочисленные антисоветские акции наносили ущерб авторитету дороги. На КВЖД образовалось три соперничающих (из них два прямо враждебных) лагеря: советский, китайский и белоэмигрантский. Китайские власти активно привлекали для организации антисоветских акций российских эмигрантов из числа наиболее непримиримых. Поэтому большой проблемой в советско-китайских отношениях становится существование в Китае многотысячной колонии белой эмиграции. В силу указанных причин Соглашение 1924 г. о совместном управлении КВЖД так и не заработало в полную силу. В эти годы отчетливо заметен повышенный интерес Японии к Маньчжурии, активизация ее деятельности в железнодорожном строительстве. США, Англия, Франция, болезненно переживая потерю влияния, даже достаточно формального в годы МЖК, не оставляют попыток вмешательства в дела дороги. В этот период КВЖД - постоянный источник конфликтов разной степени в советско-китайских отношениях и напряженности в международных отношениях на Дальнем Востоке в целом.
В 1920-е гг. Харбин и полоса отчуждения КВЖД стали одним из крупных центров российского послеоктябрьского рассеяния не только на Дальнем Востоке, но и во всем мире. Белая эмиграция в Китае - разнокалиберная и разношерстная по своему составу - буквально кишела всякого рода "группировками", среди которых чисто политических объединений было мало [132]. В Харбине создается множество различных эмигрантских объединений: партийных, общественных, профессиональных, национальных или благотворительных, однако наиболее крупным и значимым в 1920-е гг. был Харбинский комитет помощи русским беженцам.
Беженский комитет был создан 14 февраля 1923 г. с целью оказания русским эмигрантам правовой, материальной и моральной поддержки, "всяческого содействия в их стремлении устроить более или менее сносно свою жизнь в новых условиях" [133].
Комитет был определен его создателями как "общественная аполитичная эмигрантская организация, преследующая исключительно цели улучшения материального и правового положения русской эмиграции в Северной Маньчжурии и удовлетворения ее культурных нужд" [134]. Тем не менее программные документы Беженского комитета содержали положения антикоммунистического и антисоветского характера [135]. В марте 1924 г. устав Беженского комитета был утвержден Главноначальствующим в ОРВП генералом Чжу Цинь Лань. Первым председателем правления был избран П.П. Васильев, затем Комитет возглавлял известный в эмигрантской среде деятель В.И. Колокольников. С 1924 г. комитет объединял на правах членов 71 общественную организацию эмигрантов - "тысячи национально мыслящих русских людей" [136]. Оказывая посильное содействие, комитет вел регистрацию обращавшихся за помощью. Каждый эмигрант должен был ответить на вопросы специальной анкеты: деятельность и имущественное положение до 1917 г., участие в гражданской войне, причины выезда из СССР и т.д. Точного числа зарегистрированных беженцев в материалах комитета нет, но количество сохранившихся анкет составляет несколько тысяч [137]*.
В конце 1920-начале1930-х гг. Беженский комитет оказывал помощь за счет благотворительных средств, единовременных субсидий Харбинского городского управления, организации различных концертов, вечеров и т.п. Комитет помогал в устройстве на работу, организовывал бесплатное лечение или учебу. Беженский комитет стремился сохранить, особенно в детской и юношеской среде, традиции русской духовной жизни, для чего создавал школы и библиотеку, организовывал "Дни русской культуры", "Дни русского ребенка", отмечал все национальные праздники и юбилейные даты [138]. Большую культурную работу проводили Дальневосточное объединение русских, окончивших Высшие учебные заведения за границей (ДальОРОВУЗ), ряд землячеств (Иркутское, Воткинское, Тобольское, Уфимское, Казанское, Приморское, Западно-Сибирское, Пермское, Амурское, Петроградское), Дамский кружок, Торгово-Промышленный союз и другие [139]. В мае 1932 г. представители Беженского комитета в составе делегации русских эмигрантов участвовали в работе Комиссии Лиги Наций (Комиссии Литтона**), которой был представлен специальный доклад "О правовом и экономическом положении русских в Маньчжурии", подготовленный "Русским Обществом в Маньчжурии и Монголии" под председательством известного журналиста и писателя Вс. Иванова [140].
Одним из важных участков работы комитета был прием беженцев из СССР. Как уже отмечалось выше, с начала 1930-х гг. значительно увеличилось число беженцев из Советского Союза в приграничные территории Китая. Так, "Русское Слово" в январе 1931 г. сообщало о прибытии в Цицикар 310 крестьян, перешедших границу в районе Сахаляна [141]***. Но не все крестьяне из Приморья, Хабаровского края и Амурской области, бежавшие от коллективизации и раскулачивании, находили убежище в Китае. Во-первых, бывали случаи, когда китайская администрация выдавала их советским властям. Так, около 80 амурских казаков, бежавших из села Константиновка Амурской области, попали в руки генерала Ма и были возвращены им в СССР [142]. Во-вторых, многие беженцы под давлением китайских властей вынуждены были искать место для жизни в других странах. Особенно много таких людей оказалось в Латинской Америке - в Бразилии, Уругвае, Аргентине [143]. В-третьих, сам харбинский комитет, видимо опасаясь проникновения советских агентов в эмигрантскую среду, отказывал некоторым в регистрации. Так, в 1932 г. было отказано 13 беглецам, в 1933 - 18. Максимальное число беженцев из дальневосточных областей СССР Беженский комитет зарегистрировал в 1930 г. - 737 чел., затем их число резко пошло на убыль: в 1931 г. - 405 чел., в 1932 - 404 чел., в 1933 - 253 чел.[144]. А в середине и второй половине 1930-х гг. в эмигрантских источниках уже вовсе нет сведений о беженцах из СССР, что, видимо, объясняется как завершением коллективизации, так и японской оккупацией Маньчжурии.
Образование Маньчжу-диго как следствие японской оккупации Северо-Восточного Китая оказало самое непосредственное воздействие и на деятельность Беженского комитета: она постепенно сходит на нет. В январе 1935 г. председатель комитета В.И. Колокольников получил от Бюро по делам Российской эмиграции в Маньчжурии "циркуляр с требованием зарегистрироваться в нем (БРЭМ. - Н.А.), к 15 февраля 1935 г. представить сведения" [145]. По сути, это означало полное подчинение Беженского комитета БРЭМ, т.е. японскому командованию в Маньчжурии. Недаром В.И. Колокольников, не пожелавший работать "под японцами", 14 марта 1935 г. подал в отставку. С 1936 г. председателем Комитета был назначен доктор Н.П. Голубев. В 1936-1939 гг. заметно резкое уменьшение числа входивших в Беженский комитет организаций и их членов: если в 1933 г. комитет насчитывал 25 организаций численностью в 1600 человек, то в 1937 г. - уже 9 и всего "400 национально мыслящих, не приемлющих Советской власти людей" [146]. В 1939 г. правление Беженского комитета даже не подготовило традиционный ежегодный отчет о своей работе. Отчеты комитета за 1942-1944 гг. полны жалоб на тяжелые условия существования, отсутствие самого необходимого: белья и одежды в приютах, хлеба в бесплатной столовой и т.п.[147] В целом же, после создания БРЭМ Беженский комитет занимался только благотворительной деятельностью, так как все остальные стороны жизни эмигрантов в полосе отчуждения контролировало Бюро. С приходом Советской Армии в Маньчжурию в августе 1945 г. деятельность Беженского комитета прекратилась.
Отступление в Китай разбитых белых армий обусловило наличие здесь большого количества военных организаций. Так, уже в 1920 г. в Харбине из остатков разбитого Оренбургского казачьего войска была создана "Рабочая артель", которая через два года была переименована в "Оренбургскую казачью дальневосточную станицу", ставшую первым белоказачьим объединением в Маньчжурии [148]. В 1924 г. были организованы еще 2 станицы: Амурская и "Оренбургская имени атамана Дутова", в 1926 - Енисейская станица. В 1931 г. из казачьей молодежи в Харбине была организована "Молодая имени атамана Семенова" казачья станица [149].
Многотысячное казачье население в Китае привело к образованию двух казачьих объединений в Маньчжурии и одного - Казачьего союза (КС) - в Шанхае. Первым из маньчжурских объединений был созданный в 1923 г. "Союз казаков на Дальнем Востоке и бывших членов Дальневосточной армии" (по другим данным возник в 1922 г.). Верховным вождем Союза стал "Главнокомандующий Российской Восточной Окраины и Походный Атаман Дальневосточных казачьих войск" генерал-лейтенант Г.М. Семенов. Начальником союза был утвержден генерал-лейтенант А.П. Бакшеев, позже бывший начальником БРЭМ. Также в руководстве союза были генерал-майор А.И. Тирбах и начальник штаба союза есаул А.П. Эпов [150]. Однако, несмотря на обилие руководства и пышный титул главы союза, конкретная практическая деятельность его оказалась малозаметной. Вторым крупным казачьим объединением в Маньчжурии стал Восточный казачий союз, созданный в Харбине не позднее конца 1924 г.**** Возглавил организацию полковник Е.П. Березовский, его заместителем стал И. Гамов*****.
Этот союз вошел в Казачий союз, созданный в Европе, принял его программу и имел там своего представителя - генерала Акулинина (Оренбургского казачьего войска [151]). В состав Восточного казачьего союза вошли представители Сибирского, Оренбургского, Амурского, Енисейского, Уссурийского войск [152]. В полосе отчуждения не было объединений "Семиреков и Иркутян", хотя отдельные казаки и даже группы этих войск жили на линии. Представители Донского, Терского, Астраханского и Уральского казачества также не входили в Восточный казачий союз [153]. Одним из активных членов был генерал И.Ф. Шильников, сыгравший большую роль в объединении казаков полосы отчуждения и особенно активно действовавший во время советско-китайского конфликта 1929 г. [154] По справедливому мнению Правления КС в Шанхае, Восточному казачьему союзу не удалось проявить себя в должной мере в 1920-е гг., так как его деятельность "при китайской власти и советском влиянии протекала весьма сдержанно, приходилось работать почти скрываясь" [155]. Однако накануне конфликта 1929 г. и все 30-е гг. XX в. деятельность военных белых организаций, в Маньчжурии, в том числе и казачьих, была очень активной, о чем речь пойдет ниже.
Самая известная и мощная антисоветская эмигрантская военная организация - Российский общевоинский союз (РОВС). В 1920-30-е гг. РОВС развернул свои отделы и отделения во многих странах Европы и США, а в 1928 г. был создан дальневосточный отдел РОВС, организации которого имелись в Дайрене, Мукдене, Харбине, Тяньцзине, Шанхае. Дальневосточный отдел РОВС возглавляли М.В. Ханжин и М.К. Дитерихс, активными членами были генералы А.Г. Сычев, И.Ф. Шильников, В.А. Кислицын, В.В. Рычков и др. [156] Одной из важнейших задач деятельности дальневосточных отделений РОВС была работа по военно-патриотическому воспитанию молодежи: обучение юношей военному делу, чтение лекций по русской и военной истории, организация кружков по военным специальностям и т.п. Основная деятельность дальневосточных отделений РОВС развернулась во время советско-китайского конфликта 1929 г. и после японской оккупации Маньчжурии в 1930-е гг.
Обострение в 1929 г. конфликтной ситуации на КВЖД вплоть до вооруженного столкновения - закономерное следствие проводимой нанкинским правительством политики в отношении СССР. В этом сходятся как советские и российские, так и китайские авторы. Сон До Чжин убежден, что вооруженный советско-китайский конфликт на КВЖД явился прямым результатом практического осуществления китайскими властями курса на установление полного контроля над КВЖД. Этот курс, по мнению исследователя, особенно активизировался в конце 1928-начале 1929 гг., когда правительство Чан Кайши стало применять тактику "революционной дипломатии" в отношении навязанных Китаю иностранными державами неравноправных договоров [229]. В общем антисоветском курсе гоминьдановского правительства захвату КВЖД отводилось центральное место. "Наши планы, направленные к тому, чтобы взять Китайско-Восточную железную дорогу в свои руки, не содержат в себе ничего необычного, - говорил Чан Кайши. - Мы хотим сначала взять в свои руки КВЖД, а потом приступить к обсуждению других вопросов" [230]. Отказ от соглашений 1924 г. облегчался для Нанкина и тем обстоятельством, что в декабре 1928 г. Чжан Сюэлян признал верховенство правогоминьдановского правительства.
Сигналом к новой волне провокаций в ОРВП послужил захват телефонной станции КВЖД. 22 декабря 1928 г. отряд харбинской полиции во главе с инспектором Главного радио-телефоно-телеграфного управления Цзэн Бином занял помещение телефонной станции КВЖД. Для оправданния этого акта произвола китайские власти ссылались на, якобы, принадлежность станции городу, на пункты городских положений о частных телеграфных предприятиях.
28 декабря Л.М. Карахан вручил поверенному в делах Китая в СССР Ляо Шичуну ноту, в которой потребовал немедленного освобождения станции, так как "безусловное и несомненное право КВЖД на свою телефонную станцию и на ее эксплуатацию вытекает одинаково из точного текста Пекинского и Мукденского соглашений и контракта 1896 г., и из многолетней практики толкования и практического применения соответствующих договоров" [231]. Полное право КВЖД на телефонную станцию было подтверждено и в последнем соглашении от 20 июня 1927 г. - об организации телефонных сообщений [232].
По предложению советских членов правления вопрос о принадлежности телефонной станции обсуждался на заседаниях Правления 27 и 28 декабря 1928 г. Поскольку китайские члены Правления отклонили протест советской стороны, то 29 декабря было принято решение передать этот вопрос, согласно п.11 Мукденского соглашения, на рассмотрение обоих правительств "для справедливого и дружественного разрешения" [233].
Дипломатический комиссар МИД Китая в Харбине Цай Юньшэн предложил советскому правительству обсудить этот вопрос в порядке непосредственных переговоров в Харбине и получил на это согласие. Однако дальнейшего развития эта инициатива не имела: как и неоднократно ранее, китайская сторона попросту проигнорировала желание СССР решить данный спорный вопрос путем переговоров [234]. А власти ОРВП продолжали оправдывать захват станции ее принадлежностью городу [235].
В китайской и европейской прессе стали активно распространяться сведения о якобы ведущихся советским правительством переговорах с Францией и США о продаже им КВЖД [236]. Карахан заявил, что слухи эти "фабрикуются в Токио или Лондоне... Японцы явно заинтересованы в поощрении дальнейшей агрессии китайцев". В телеграмме полпреду СССР в Японии А.А. Трояновскому он разъяснил советскую позицию: "Наша политика в Маньчжурии по-прежнему сводится к недопущению обострения отношений с китайцами и к попыткам по всем спорным вопросам добиться приемлимого компромиссного решения" [237]. Этой позиции советское правительство придерживалось еще десять месяцев - до перехода Особой Дальневосточной армии Блюхера советско-китайской границы (17 ноября 1929 г.). Надо отметить, что срок это немалый, если учесть, что все эти месяцы китайская сторона допускала самые грубые нарушения советско-китайских соглашений и норм международного права. К фактам подобного произвола китайских властей относится и налет на советское генконсульство в Харбине в конце мая 1929 г.
27 мая около 14 часов в здание советского генконсульства в центре Харбина , по ул.Гиринской, внезапно ворвался отряд китайской полиции. Несмотря на протест консула Б.Н. Мельникова, полиция арестовала находившихся в здании посетителей и произвела обыск всех помещений, кроме кабинета Мельникова. Китайские и русские служащие харбинской полиции открыто забирали деньги и вещи, принадлежавшие консульству и сотрудникам. Против вице-консула Знаменского было даже применено физическое насилие. Все арестованные 39 человек - советские граждане, проживавшие в Маньчжурии, сотрудники Управления КВЖД и различных советских хозяйственных учреждений [238]. Никто из сотрудников консульства арестован не был.
28 мая полицейские власти ОРВП опубликовали официальное разъяснение происшедшего. По агентурным данным, полученным Полицейским управлением, 27 мая в подвальном помещении генконсульства должно было проходить заседание "последователей III Интернационала с участием коммунистов, проживающих на восточной линии КВЖД". Для предотвращения этого мероприятия и задержания участников совещания как нарушивших статью Мукденского соглашения о запрете "коммунистической пропаганды" на линии был послан наряд полиции. Но участники совещания успели сжечь протоколы заседания и документы. Пепел - в печах и каминах - был сфотографирован, и эти материалы широко распубликованы в местной прессе. По утверждению полиции, в консульстве были найдены "документы с пропагандой", оружие и опий. Всего в собрании участвовали - 41 сотрудник консульства и 39 посторонних. Последние были арестованы и доставлены в Полицейское управление [239]. Один из якобы обнаруженных документов - "Разговор по прямому проводу представителя Коминтерна в Харбине с Владивостоком-Москвой" - содержал разъяснение методов военной и террористической работы в Маньчжурии [240], причем был почему-то напечатан на машинке с буквой "ять". Надо отметить, что документ был сработан столь грубо, что представители иностранных консульств и большинство русских эмигрантов отнеслись к нему крайне скептически. Английская и японская пресса прямо назвали публикуемые китайскими газетами документы подлогом [241]. Но китайские власти были настроены весьма решительно. Только за опубликование харбинскими "Новостями дня" телеграммы из Мукдена, выражающей сомнение в подлинности документа, газета была закрыта [242].
Совершенно очевидно, что интерес Москвы к событиям в Китае был очень велик, в том числе и с точки зрения распространения идеологии коммунизма на Дальнем Востоке. Действительно, Советский Союз осуществлял значительную помощь Гоминьдану времен Сунь Ятсена, затем КПК. Однако в данном случае речь идет о грубой провокации, а не о реально существующем положении дел - о якобы ведущейся из советского консульства (а ранее посольства в Пекине) подрывной работе.
Исследователь Р.А. Мировицкая считает, что налеты на советские учреждения в Китае совершались не для того, чтобы извлечь из сейфов такого рода документы (некоторые из "компрометирующих" СССР материалов были подлинными - о помощи китайскому национально-освободительному движению, в том числе и оружием). Тем не менее об этом было известно в мире, и потому такие документы не могли сами по себе представлять сенсацию. Одна из целей налета, по вполне обоснованному мнению Мировицкой, выдать за подлинные специально сфабрикованные документы о так называемом советском заговоре против Китая. 6 августа 1929 г. китайская миссия в Вашингтоне опубликовала меморандум о советской деятельности в Маньчжурии, в котором сообщалось, что Советский Союз готовил физическое уничтожение нанкинских лидеров, что были подготовлены склады взрывчатых и ядовитых веществ для захвата власти в Маньчжурии и т.п. [243]
Сразу же после налета товарищ председателя Правления КВЖД В.Г. Чиркин заявил протест Главноначальствующему ОРВП. 29 мая заведующий Дальневосточным отделом НКИД Козловский вручил ноту Поверенному в делах Китайской республики в СССР Ся Вэйсуну. Но китайское правительство в телеграмме МИД от 31 мая 1929 г. отказалось признать справедливость протестов советского правительства, утверждая, что в консульстве происходило тайное собрание и даже с участием самого консула, а это - нарушение советско-китайских соглашений 1924 г. [244] Советская сторона продолжала возмущаться провокационными действиями властей ТВП. Нота Л.М. Карахана от 31 мая 1929 г. была составлена в очень резких выражениях. Карахан указывал, что "беззаконный полицейский налет на генконсульство СССР в Харбине произошел после длительной подготовки в форме провокационной кампании, поднятой против Советского Союза... и нашедшей себе выражение не только в безответственных выходках в прессе, но и в клеветнических выступлениях официальных и полуофициальных лиц и учреждений Национального правительства" [245]. Советский дипломат напомнил о предшествовавших обыску совконсульства насильственных действиях китайских властей против советских учреждений и граждан, начиная с налета на посольство СССР в Пекине до убийства советских людей в Кантоне в декабре 1927 г. Поэтому советское правительство более не считало себя связанным нормами международного права в отношении китайского представительства в Москве и китайских консульств на советской территории. Однако как нанкинское, так и мукденское правительства остались глухи к предупреждениям советского руководства. Репрессии в отношении советских людей в Маньчжурии приобретали все более жесткий характер.
10 июля 1929 г. харбинская полиция заняла центральный телеграф КВЖД, произвела обыски ряда квартир советских граждан и арестовала 9 ответственных советских сотрудников дороги [246]. Затем китайские власти закрыли отделения Госторга, текстильсиндиката, нефтесиндиката и Совторгфлота. Председатель Правления КВЖД Люй Чжунхуан отстранил от должности Управляющего дорогой А.И. Емшанова и его помощника. Также были уволены советские сотрудники - начальники основных служб дороги, на их должности назначены бывшие сотрудники аппарата Б.В. Остроумова - из русских эмигрантов. Таким образом китайские власти практически захватили КВЖД, по сути аннулировав Пекинское и Мукденское соглашения. Теперь они единственные распоряжались дорогой, ни о каком совместном управлении не могло быть и речи.
По всей линии китайская полиция производила обыски и аресты совслужащих (всего было арестовано более 200 человек); закрывала профсоюзные и кооперативные организации рабочих-железнодорожников. Около 60 советских граждан, в том числе Емшанов и Эйсмонт, были высланы в середине июля в СССР [247]. Управляющим дорогой был назначен член Правления инженер Фань Цигуань [248].
13 июля советское правительство выступило с очередной нотой, в которой Советский Союз опять предлагал решить все спорные вопросы путем созыва советско-китайской конференции, причем китайские власти должны были немедленно отменить все незаконные распоряжения в отношении КВЖД, освободить всех арестованных совграждан и прекратить все преследования советских организаций [249]. Эти требования оставались неизменными на протяжении всего конфликта - до подписания Хабаровского протокола. Тогда же в первый раз советская сторона потребовала от китайского правительства отвести сосредоточенные у советской границы и приведенные в боевую готовность маньчжурские войска и белогвардейские отряды [250].
Однако китайские правящие круги, как в Нанкине, так и в Мукдене, не собирались отступать. Исследователь Сон До Чжин приводит убедительный анализ причин, по которым китайские власти пошли на конфликт с СССР. Первой из них было общее для Чан Кайши и Чжан Сюэляна заблуждение относительно готовности СССР использовать силу для защиты своих интересов. Другим фактором было их стремление с помощью захвата КВЖД укрепить свое внутреннее и международное положение. Успешный для нанкинского правительства исход конфликта с СССР давал основания активизировать усилия по аннулированию неравноправных для Китая международных соглашений, добиться своего международного признания. Для Чан Кайши акция на КВЖД позволяла не допустить союза Чжан Сюэляна с Фэн Юйсяном и ослабить правителя Маньчжурии, поставив его в зависимость от нанкинского правительства. Чжан Сюэлян в случае победы в конфликте стал бы более независимым от Чан Кайши, что повысило бы его политический авторитет в Китае [251]. Однако жесткая позиция китайских властей весной-летом 1929 г. объяснялась не только указанными выше обстоятельствами. Нанкин и Мукден хотели, с одной стороны, уничтожить соглашения 1924 г. и единолично управлять КВЖД, с другой - получили поддержку со стороны ряда государств (прежде всего, США, Англии и Франции). Так, в июне 1929 г. китайское МИД пыталось выяснить мнение дипкорпуса о возможности занятия китайцами части территории советского посольства в Пекине. По мнению советского представителя И.И. Спильванека, китайцев в этом направлении подталкивали японцы [252]. Многие высказывания западной прессы имели характер прямых подсказок для китайского руководства. В частности, ряд иностраннных публикаций содержали уже готовые формулировки для оправдания насильственных действий китайской стороны (например, требование немедленного согласия СССР на выкуп дороги Китаем); или гарантировали китайцам неприменение Советским Союзом ответных силовых действий, т.к. последний был участником пакта Бриана-Келлога [253].
Советско-китайские переговоры завершились 22 декабря 1929 г. подписанием "Хабаровского протокола об урегулировании конфликта на КВЖД". Он состоял из 9 пунктов и дополнительного соглашения. По первому пункту на КВЖД восстанавливалось положение, существовавшее до конфликта, на основе соглашений 1924 г. Арестованные советские граждане освобождались китайскими властями все без исключения, в том числе и осужденные 15 октября 37 человек, а советское правительство освобождало всех арестованных китайских граждан и интернированных китайских солдат и офицеров. Также все уволенные или самоуволившиеся советские сотрудники дороги имели право вернуться на свои должности. Хотя вопрос о возобновлении дипломатических отношений не обсуждался, совконсульства открывались на всей территории ТВП, а китайские -- на советском Дальнем Востоке.
Оставшиеся нерешенными вопросы - возобновление в полном объеме дипломатических и консульских отношений между двумя странами, реальные гарантии соблюдения соглашений и интересов обеих сторон - переносились на советско-китайскую конференцию по урегулированию всех спорных вопросов, назначенную на 25 января 1930 г. в Москве [300].
В очередной раз в советско-китайских соглашениях была достигнута договоренность по вопросу о белой эмиграции. В соответствии с пунктом 4 Хабаровского протокола китайские власти должны были немедленно разоружить русские белогвардейские отряды и выслать из пределов Трех Восточных провинций их организаторов, чьи фамилии назывались в дополнительном соглашении. Подлежали немедленной высылке: П.Д. Макаренко, И.А. Пешков, Н.П. Сахаров, К.П. Нечаев, Ф.Д. Назаров, И.Ф. Шильников, В.В. Плотников, а также Д.Л. Хорват и Б.В. Остроумов [301].
Казалось бы, конфликт получил разрешение и ситуация на КВЖД нормализовалась, а китайские власти впредь будут строго выполнять достигнутые соглашения. Однако нанкинское правительство в очередной раз стало на путь нарушений своих обязательств. Позиция же Чжан Сюэляна была несколько другой. Генконсул СССР в Шэньяне А.А. Знаменский сообщал в НКИД, что Чжан Сюэлян и другие должностные лица ТВП считают необходимым строгое выполнение Хабаровского протокола. Получив жестокий урок, Мукден был против дальнейшей конфронтации с СССР. Л.М. Карахан в беседе с китайским делегатом на советско-китайской конференции летом 1930 г. подчеркнул, что мукденское правительство является "единственной силой в Китае, прочно заинтересованной в установлении и сохранении добрососедских отношений с СССР" [302].
Большинство военных объединений российских эмигрантов в Китае стояло на крайних антисоветских позициях. Несмотря на проведенные на чужбине долгие годы, признание СССР на международной арене, возрастание экономической и военной мощи государства, эмигрантские лидеры продолжали вооруженную борьбу с советской властью - теперь уже с территории Китая, что особенно наглядно проявилось во время конфликта на КВЖД в 1929 г. и последующий период.
Так, в начале 1928 г. председатель Казачьего союза в Шанхае И.Н. Шендриков излагал одному из казачьих лидеров эмиграции И.К.Окуличу свое видение "революционной борьбы с советской властью за новый государственный строй", которую он видел как "борьбу пропагандой, организацией конспиративных кружков, исканием опоры внутри Сибири и России, путем посылки туда верных людей не для поднятия безумных восстаний, а для установления общности взглядов и идей эмиграции с народными массами. Это не интервенция и не услужение иностранцам..." [323] Правда, далее он сам себе противоречит, говоря "о необходимости установления связи с влиятельными иностранными кругами, сочувствующими осуществлению государственно-демократического строя в России" [324]. В феврале 1928 г. состоялось общее собрание Казачьего союза в Шанхае, на котором генерал-лейтенант Н.И. Савельев сделал доклад "О положении в Приморье", в котором утверждал, что "Советская власть в Приморье не имеет опоры ни в казачестве, ни в крестьянстве" и призывал вести революционную работу против большевиков "только внутри России" [325]. Как и Шендриков, он надеялся на "сочувствие и активную поддержку среди иностранцев, заинтересованных в приложении капиталов в России" [326]. 11 марта 1928 г. в помещении Комитета защиты прав и интересов русских в Шанхае известный деятель областничества профессор М.П. Головачев призывал "войти в финансовые отношения с государствами, наиболее заинтересованными богатствами Сибири" [327]. Мало надеясь на собственные силы, белоэмигрантские лидеры рассчитывали на поддержку иностранных государств - и в тайной, и в открытой борьбе с Советской властью. В то же время они сами были готовы в любой момент придти на помощь тому государству, которое выступит против Советского Союза. Такая возможность представилась белым русским в 1929 г.
С самого начала советско-китайского конфликта на КВЖД руководители антисоветских эмигрантских организаций приступили к активной практической работе, считая эти события "идеальным случаем для начала общего наступления на зловещее царство советов" [328]. Уже в январе 1929 г. "Русское Слово", "Заря" и другие издания опубликовали ряд обращений Д.Л. Хорвата к эмигрантским организациям Дальнего Востока с прямыми призывами к борьбе "до победного конца над большевиками и освобождения нашей родины от коммунистической власти" [329]. В эмигрантских кругах широко обсуждалась возможность претворения в жизнь теории областничества. Так, считалось возможным "образование Сибирского государства от Тихого океана до Урала включительно": более реальным представлялось освобождение России под лозунгом "через Свободную Сибирь в Свободную Россию", чем прежнее "стремление в Москву" [330].
Призывы к борьбе за свержение власти большевиков распространялись в многочисленных листовках и прокламациях. Так, в листовках Дальневосточного комитета крестьянской трудовой партии утверждалось, что причина конфликта на КВЖД - в антирусской политике Коммунистической партии Китая, а нормальные добрососедские отношения с Китаем возможны лишь после свержения Советской власти в СССР [331]. "Рубеж" публиковал верноподданические - в адрес китайских властей - материалы, в которых утверждалось, что "миролюбивый Китай не хочет воевать", "СССР боится войны" и "советско-китайская война, несомненно, оказалась бы катастрофичной для советской власти" [332].
Участие белых русских в конфликте 1929 г. было весьма разнообразным: от действий отдельных лиц против советских граждан в Харбине и на линии до организации военных выступлений белых отрядов на советско-китайской границе и территории СССР. Во время конфликта существовал даже специальный Комитет действия, созданный для координации всей антисоветской деятельности в ОРВП и получивший особое благословение митрополита Харбинского и Маньчжурского Мефодия [333]. Сразу после захвата дороги китайцами белые русские пришли работать на КВЖД, чем, по-мнению Хорвата, оказали "ценную и незаменимую поддержку китайским властям: без помощи эмиграции КВЖД прекратила бы свои действия в первые дни" [334]. Руководство дальневосточной эмиграции предложило китайскому правительству создать "русские воинские части, вооружить и снабдить эти части и предоставить несколько судов китайского военного флота для похода на Владивосток" [335]. Однако китайские власти не очень хотели тратить деньги на вооружение белых отрядов, хотя активно привлекали их к провокационным действиям на советско-китайской границе. Недалеко от советской границы между Хайларом и станцией Маньчжурия находился бронепоезд, обслуживаемый бойцами отряда К.П. Нечаева.
В советской историографии имеются работы, освещающие участие русских белых на стороне Китая в конфликте 1929 г. [336] Поэтому представляется целесообразным остановиться на недостаточно изученных событиях того драматического периода, известных по эмигрантским источникам как "трагедия в Трехречье".
Трехречье - пограничный с СССР район Китая, расположенный в бассейне трех притоков реки Аргунь: Ганьхэ, Дербул и Хаул. Первые русские хутора появились здесь в 1895-1900 гг., когда забайкальские казаки начали перегонять сюда свои стада на летние пастбища. После 1922 г. в этот район потянулись казаки из разбитых белых армий, в 1925-1926 гг. - русские эмигранты, уволенные с КВЖД. В 1927 г. русское население Трехречья составляло около 2 400 человек (21 хутор, около 400 дворов), в 1940 - 6 964 человек [337]. А. Кайгородов приводит другие данные, по его мнению в 1945 г. в Трехречье было 25 тыс. человек [338]. Центром казачьих поселков было село Драгоценка (примерно 700 человек): здесь находилось Станичное правление, жил Станичный атаман, находился Станичный Петро-Павловский собор [339]. По мнению исследователя Б.А. Анучина, жизнь в Трехречье в те годы ничем не отличалась от жизни деревень Забайкалья царских времен [340]. Однако это далеко не так. Вот что вспоминает А. Кайгородов, живший там в тридцатые годы: "Но вот пришел 1932 год... через нашу деревню проследовали 2 сотни двух Иванов - Ивана Пешкова и Ивана Аксенова, наводя ужас и сея смерть среди поселенцев Трехречья. За несколько лет до этого через деревню Щучья проследовала сотня еще одного Ивана - Ивана Игнатьевича Зыкова. Это были "последние из могикан" - остатки разгромленных частей атамана Семенова, Унгерна, Бакича, Калмыкова и других вожаков белого движения. До предела взвинченные неудачами и беспрерывными боями, эти до зубов вооруженные люди вели себя буйно, часто затевали драки и беспробудно пьянствовали. В деревне Верх-Кули эти вояки разграбили воронцовские маслодельные заводы. У нас в Дубово произошла даже дуэль между двумя офицерами из разных сотен. Часть из казаков осела в Трехречье, часть проследовала дальше - к Хайлару, в глубь Барги. Потом между командирами сотен началась вражда: Иван Аксенов и почти все его казаки были уничтожены пешковцами и зыковцами" [341].
Активизация антисоветской деятельности в 1929 г. привела к созданию опорных баз белых военных формирований вдоль советско-китайской границы, в том числе и в Трехречье. Их приграничных районов белые отряды совершали рейды вглубь СССР, нападения на советские деревни, постоянные обстрелы с китайской территории [342]. Поэтому в конце августа-сентябре 1929 г. Красная Армия совершила несколько рейдов в Трехречье для подавления очагов вооруженной борьбы белых с территории Китая. По данным эмигрантской печати около 150 человек было убито [343].
Но далеко не все казаки Трехречья поддерживали идею борьбы с Советской властью. Об этом свидетельствует и высказывание председателя Казачьего союза в Шанхае Г.К. Бологова о том, что казачество "мало верит, чтобы частичное участие белых могло помочь делу: нас стараются со всех сторон втянуть в политику, но будучи воинами и казаками - мы от таковой отказываемся" [344]. Более того, немного позже в 1932 г. те казаки Трехречья, которые имели несчастье оказаться родственниками красных партизан или красноармейцев, оставшихся на советском берегу Аргуни, были "подчистую вырезаны, целыми семьями" белыми отрядами И.А. Пешкова и И. Аксенова [345].
О существовании среди казаков Трехречья двух прямо противоположных мнений о необходимости борьбы против СССР знали и китайские власти. Когда руководители эмигрантских организаций Харбина попоросили китайские власти помочь в создании вооруженных отрядов в Трехречье, администрация ОРВП отказалась, сославшись на то, что "при начале конфликта с СССР у казаков Трехречья преобладало мнение о невмешательстве в случае войны СССР с Китаем", более того, китайские власти также опасались поддержки казаками в Хайларе и Трехречье советских войск [346].
Тем не менее, карательная акция была осуществлена отрядами красноармейцев. В связи с этими трагическими событиями в Трехречье эмигрантская пресса помещала возмущенные статьи с призывами к правительствам всех великих держав "ознакомиться с ужасным положением Трехречья" [347]. В советской же прессе тех лет вообще нет никаких сообщений по этому поводу.
В этой ситуации интерес вызывает реакция западноевропейского зарубежья России. Прежде всего, необходимо отметить множество упреков и даже прямых обвинений в адрес руководства дальневосточной русской колонии по поводу действий эмиграции в период конфликта. Так, А.Ф. Керенский в "Днях" поместил ряд статей, в которых обвинял Хорвата и его окружение в том, что прожив в Маньчжурии и Пекине целые десятилетия, "они не имели права не знать состояния военной и дипломатической мощи Китая". Он подчеркивал, что русские белые не должны были поддерживать китайцев ни в захвате КВЖД, ни в военном столкновении с СССР. Более того, "белые вожди" сделали из жителей Трехречья "жертв для чекистов". Керенский считал, что нужно вынести урок из трагедии в Трехречье: "Навсегда отказаться от расчета на иностранные штыки и все силы отдать на внутреннюю, русскую борьбу за освобождение" [348].
Хорват - как один из признанных лидеров белой эмиграции на Дальнем Востоке - получал упреки и другого рода. Его обвиняли в повторении старых ошибок времен Колчака и Деникина, организации одних только кавалерийских рейдов на территорию СССР в духе атамана Мамонтова. По мнению активного деятеля западноевропейской эмиграции Владиславлева "эти рейды... подлили только масла в огонь, оживили старую ненависть к "барам-белогвардейцам" и вместо победоносного прохода на Иркутск и далее, который всколыхнул бы всю Россию, получилось - Трехречье..." [349] В ответ бывший Управляющий КВЖД слабо оправдывался: белые "партизанские отряды" были небольшими по численности и плохо вооружены, более того, они "должны были свернуться и бездействовать, где-либо укрываясь (на территории СССР. - Н. А.), или же, спрятав оружие, перебраться на китайскую территорию" [350].
Таким образом, вина за трагедию в Трехречье и срыв возможности широкого антисоветского движения многими видными деятелями европейской эмиграции возлагалась на лидеров дальневосточной колонии. Последние, в свою очередь, обвиняли во всем китайские власти: за чрезмерные надежды китайцев на помощь западных стран, США и Японии; за отказ помочь в вооружении белых военных отрядов и т. п.
Трагедия в Трехречье имела и долговременные последствия - проблему беженцев, которую весьма умело обыгрывали эмигрантские издания. Так, число беженцев из Трехречья, прибывших в Харбин, по данным еженедельника "Рубеж" составило в ноябре 1929 г. 27 тыс.человек ! (это при населении в 1927 г. в 2 400 человек). Эти сведения опровергаются материалами эмигрантских архивов. Созданный в октябре 1929 г. "Комитет по оказанию помощи пострадавшим в Трехречье" (Якэшинский) зарегистрировал 66 семейств, прибывших из пострадавших селений, из них наиболее остро нуждающихся - 166 человек [351].
Поднятая в печати шумиха по поводу беженцев преследовала несколько целей, в том числе, привлечение внимания западных держав и США к положению белых русских в Маньчжурии. Надо отметить, что эта цель была во многом достигнута. Так, американский вице-консул в Харбине г. Лиллиестром, лично посетил Трехречье и послал подробный доклад в Вашингтон. По его инициативе был создан Американский комитет помощи пострадавшим, в который вошли также старший секретарь Христианского союза молодых людей Коркоран и миссионер Леонард [352].
Интерес к белым русским в Маньчжурии в эти дни проявляло и японское правительство, правда, далеко не с благотворительными целями. Об этом красноречиво свидетельствует история так называемых "денег Подтягина", одним из главных действующих лиц которой был бывший военный атташе посольства России в Японии генерал-майор Подтягин. Деньги - часть русского золотого государственного фонда, попавшего Колчаку в 1918 г. В 1919 г. Семенов захватил два вагона этого золота и депонировал его в государственном банке в Чите. Часть этих сумм была отправлена в Японию, обменена на японские деньги (1 400 тыс. иен) и депонирована в "Иокогама спеши банк" на имя Подтягина. Затем атаман Семенов несколько лет вел судебный процесс, пытаясь их получить. Однако японский суд отказал атаману, мотивируя свое решение тем, что Семенов сам в июле 1919 г. присвоил эти суммы, являвшиеся частью российского золотого запаса [353]. После заключения "Конвенции об основных принципах взаимоотношений между СССР и Японией" от 20 марта 1925 г. советское правительство стало требовать передачи этих денег в свое распоряжение, рассматривая их как собственность СССР [354]. Но японское руководство явно не собиралось их отдавать. Несмотря на неоднократные обещания урегулировать этот вопрос и не допустить получения этих денег Семеновым [355], японские власти все же позволили Подтягину 10 октября 1929 г., в самый разгар советско-китайского конфликта, получить все деньги (около 18 млн франков по тогдашнему курсу) в Токийском отделении банка. Особенно показателен тот факт, что через 2 часа после выдачи денег банк получил приказ суда о наложении секвестра на этот депозит, сам же приказ был отдан судом по ходатайству полпреда СССР в Японии А.А. Трояновского [356].
Таким образом, ситуация с "деньгами Подтягина" говорит о многом: о поддержке японскими властями антисоветской деятельности белой эмиграции еще в 1920-е гг., о теснейших отношениях атамана Семенова с Токио, о желании японцев материально поддержать белые отряды в самый напряженный момент советско-китайского конфликта. Поэтому обиды Д.Л. Хорвата на иностранцев - за отказ в помощи русским белым, не совсем основательны: японцы помощь оказывали.
В целом, участие белых на стороне Китая в конфликте 1929 г. было трагической ошибкой, приведшей к бессмысленным жертвам. Это понимали и многие эмигранты. Письмо А. Шилкова из Харбина в редакцию газеты "Дни" полно горьких размышлений о судьбе "отрядов из смелых и рвущихся в Россию людей, которые там и гибли, или рассыпались при столкновении с красными" [357]. Ситуация советско-китайского конфликта на КВЖД - борьба с оружием в руках русских людей друг против друга - еще одна из трагических страниц гражданского противостояния "красных" и "белых" в России.
Аблова Н.Е. История КВЖД и российской эмиграции в Китае (первая половина ХХ в.). - Мн.: БГУ, 1999. - 316 с. ISBN 945-445-242-5. Ó Н.Е. Аблова, 1999
Российская эмиграция в международных отношениях на Дальнем Востоке: 1925-1932Мелихов Г.В
|