| Общая характеристика и условия возникновения гуманистической историографии в Италии
В XIV — XV вв. в Европе появляются признаки разложения феодализма и зарождения капиталистических отношений. В городах Италии и Нидерландах возникает мануфактура. На капиталистический лад перестраивается и торговля. Усиление эксплуатации трудящихся масс ведет к обострению борьбы, вплоть до восстаний городских низов. Все это потребовало изменений в политическом строе итальянских государств.
Изменениям, совершившимся в сфере социально-экономических и политических отношений, соответствует идеологический переворот, получивший название «Возрождение». В прямом смысле слова это возрождение преданных забвению и поруганию духовных ценностей античного общества, и прежде всего его интереса к человеку и ко всему человеческому, в противовес христианской теологии. От латинского слова humanus (человеческий) происходит понятие «гуманизм», определяющее идеологическое содержание эпохи Возрождения. Обращение к наследию античной культуры отражало потребности нарождающейся буржуазии в ее борьбе против феодальной идеологии и богословско-схоластического мировоззрения.
Гуманизм возник в Италии, состоявшей в XIV — XV вв. из множества мелких, соперничающих между собой государств. Вмешательство в их жизнь Германской империи, наличие Папского государства препятствовали объединению страны. Интерес итальянских гуманистов к античности в значительной мере стимулировался ущемленным национальным самолюбием. В величии Рима, даже развалины которого производили впечатление, гуманисты видели прибежище от убогой политической действительности, образец для возрождения Италии. Некоторые гуманисты чувствовали себя не просто римлянами, но римскими республиканцами, и это не могло не столкнуть их с всесильной католической церковью.
Характер понимания истории и культуры античного мира определяется не только расстановкой социальных сил и задачами идеологической борьбы, но и состоянием источниковой базы. В этом, последнем плане эпоха Возрождения может быть охарактеризована как время первоначального накопления сведений об античном мире.
Поклонники античной культуры, гуманисты, направляли за рукописями античных авторов экспедиции, изобиловавшие приключениями и трудностями. Ревностным «охотником за рукописями» был известный поэт Франческо Петрарка (1304 — 1374). Ему удалось отыскать переписку Цицерона с Аттиком, показавшую римского оратора с неожиданной и не всегда привлекательной стороны, отдельные книги исторического труда Тита Ливия и другие важные тексты. Еще успешнее оказались поиски Цоджо Браччолини (1380 — 1459), организовавшего вместе с друзьями четыре экспедиции за древними манускриптами. Греки, прибывшие в Италию, и итальянские гуманисты, посещавшие Византию, привозили рукописи с текстами греческих классиков.
Заслугой гуманистов было не только извлечение латинских рукописей из монастырей и сохранение ряда греческих текстов, которые неминуемо погибли бы с па дением в 1453 г. Византии, но и размножение произведений античных авторов с помощью печатного станка. Это важнейшее изобретение было поставлено на службу классическому образованию. Типографии, появившиеся в Венеции, Флоренции, Болонье и других городах Италии, издавали прежде всего античных авторов, удовлетворяя свойственный эпохе интерес к античности.
Наибольшие заслуги в издании античных авторов принадлежат гуманисту Альду Мануцию (1449 — 1515). Вместе со своими друзьями и помощниками Мануций в своей типографии в Венеции издал произведения 27 античных авторов в 96 томах. Издательскую деятельность Мануция продолжали его сын и внук.
Для того чтобы издавать произведения древнегреческой и латинской литературы, нужно было обладать превосходным знанием обоих языков и филологическими способностями. Средневековые монахи, переписывавшие тексты, многого в них не понимали и совершали ошибки, которые механически повторялись другими переписчиками. Так, перед гуманистами встала задача, восстановления первоначального текста. Они выполняли ее по мере копирования рукописей и подготовки их к печати.
Живой интерес гуманистов вызывали наряду с рукописями и другие остатки античности — надписи на твердом материале, статуи, здания. Уже Петрарка и его друзья читали и списывали латинские надписи. Поджо Браччолини нашел в одном из монастырей рукописный сборник надписей, составленный еще в IX в. неизвестным монахом-путешественником, и ввел этот материал в научный оборот.
Энтузиаст классической археологии — Кириако из Анконы (1391 — 1451) начал свою деятельность тем, что снял и изучил копию надписи с триумфальной арки Траяна в своем родном городе. Затем он продолжил занятия в Риме, где, по его словам, сопоставляя надписи с литературными источниками, понял преимущества первых. В 1425 г. Кириако посетил Константинополь, чтобы изучить там греческий язык и познакомиться с произведениями Гомера и Гесиода. Между 1435 и 1447 гг. Кириако путешествовал по Греции и островам Эгейского моря, списывая встречающиеся надписи и делая зарисовки памятников.
Пионером гуманистической историографии античности был Франческо Петрарка. В сочинении «О славных мужах» им был возрожден биографический жанр Плутарха. В жизнеописаниях двадцати одного политического деятеля — от Ромула до Цезаря и от Александра Македонского до Ганнибала — проходит история античности. В другом сочинении — «О знаменитых женщинах» Петрарка излагает 105 женских биографий, преимущественно женщин древнего мира. Прославление женщины вытекает из общего взгляда на благородство и могущество человеческой природы. Женщина — существо более слабое, чем мужчина, — заслуживает тем большей похвалы, что ей удается преодолеть свою слабость. Знаменательно, что из числа прославившихся женщин исключены христианские мученицы.
Продолжателем Петрарки в области историографии античности был сын флорентийского купца Дж. Боккаччо (1313 — 1375), первый из гуманистов, владевших кроме латинского древнегреческим языком. Более двадцати лет жизни Боккаччо отдал работе над трактатом «О генеалогиях божественных родов», обстоятельным компендием мифологических сведений.
У ранних гуманистов научная сторона (критика источников, сопоставление версий) историографии была мало развита.
Лишь в XV в. появляются ученые-историки, а не просто люди, интересующиеся историей, какими были поэты Петрарка и Боккаччо. Основателем антикварного направления гуманистической историографии был Флавио Бъондо (1392 — 1463) — секретарь папской канцелярии. Бьондо принадлежит много трудов по римской археологии. Первый из них — «Восстановленный Рим» (написан в 1446 г., напечатан в 1471 г. после смерти автора) содержал изложение топографии античного Рима с добавлением рассуждении о некоторых христианских памятниках. Бьондо основывался на сообщениях древних авторов и на собственных наблюдениях над архитектурными остатками античных сооружений. В 1453 г. Бьондо закончил «Иллюстрированную Италию» — исторический и географический словарь, охватывающий 14 районов Италии, кроме крайнего Юга и Сицилии. Шестью годами позднее был написан другой труд — «Торжествующий Рим». Это первый опыт систематического изложения римских древностей — возрождение идеи, лежавшей в основе сочинения Теренция Варрона. Извлечения из трудов античных авторов распределены с указанием источников по четырем главным разделам:
древности публичные, частные, священные, военные. Критика источников у Бьондо отсутствует. У него нет никакого предпочтения свидетельствам древних авторов. Он, как и другие гуманисты, исключает из своего изложения чудеса.
В главном труде «Три декады истории от падения Римской империи» Бьондо впервые выделил V — XV века, как особый исторический период, хотя он и не знает термина «средние века». Тысячелетие от взятия Рима вестготами до 1440 г. рассматривается как эпоха упадка, а современность — как начало обновления. В объяснении исторических событий у Бьондо встречаются элементы схоластических представлений — общей причиной падения Рима он считает божью кару, но наряду с этим полагает, что гибели Римского государства способствовало «удушение» республиканских свобод Цезарем и его преемниками.
Продолжателем Флавио Бьондо был Помпоний Лет (1427 — 1497). Мечтая о возрождении Рима, он старался даже внешне выглядеть как римлянин. Приобретя на Квиринале небольшой участок земли, Лет обработал его в соответствии с предписаниями древнеримских агрономов. Виноградник Лета стал местом сборищ восторженных почитателей «второго Катона», впоследствии основателя «Римской академии». Ее члены приняли латинские имена и отмечали языческие римские праздники. После тысячелетнего перерыва была возобновлена постановка пьес Плавта. Политические устремления Академии и ее языческий дух вызвали репрессивные меры папских властей. Помпоний Лет вместе с другими активными членами был брошен в тюрьму и подвергнут пыткам. Освобожденный из заточения новым папой, он до конца жизни занимался литературной деятельностью, издал Курция Руфа, Варрона, Плиния Младшего, Саллюстия и составил комментарии ко всем произведениям Вергилия.
Родоначальником критического направления в гуманистической историографии был Лоренцо Валла (1407 — 1457), обративший внимание на противоречивость сведений античных авторов. Наиболее ярко критический анализ Лоренцо Валла проявился в разоблачении так называемого дара Константина, согласно которому светская власть была передана папам еще императором Константином в IV в. Лоренцо Валла при надлежит ряд теоретических положений о значении истории и ее месте в общей системе научных знаний. История для итальянского гуманиста — самая трудоемкая из наук, поскольку историк должен обладать трудолюбием, острым взглядом, умением замечать различия в сходных и сходство в различных вещах, смиренным сознанием границ своих способностей к оценкам, стремлением к правде и объективности по отношению к лицам и их действиям, умением подавлять свои собственные симпатии и интересы.
Валла обладал многими из этих качеств. Он не склоняется перед античными авторитетами: уличает Ливия в ошибках, Аристотеля — в непонимании диалектики, Евсевия — в подлоге. Уничтожающей критике подвергнута им средневековая схоластическая ученость. Валлу справедливо считают создателем нового критического метода, прямым предшественником историков-рационалистов эпохи Просвещения.
Появление гуманистической историографии не означало окончательной победы над схоластикой и средневековым мировоззрением. Некоторые из историков-гуманистов стремились примирить античный рационализм с ортодоксальной верой. Античная традиция как источник суждений о прошлом используется в их трудах наряду с Библией, трудом Орозия, письмами святого Иеронима и другими произведениями ранних отцов церкви, написанными на классической латыни.
Возникновение и развитие основных историографических школ
- политико-риторической
С начала XVI в. в итальянской гуманистической историографии выделяется школа, ставящая целью извлечь из истории политические уроки. Ее основателем был Никколо Макиавелли (1469-1527). Трактат Макиавелли «Рассуждения по поводу первой декады Тита Ливия» по своей форме напоминает «Политику» Аристотеля. Факты римской истории служат гуманисту для подтверждения его мыслей о причинах возвышения и упадка государств. С его точки зрения, борьба является законом внутренней жизни каждого государства. В древнем мире это борьба между аристократией и народом. Следствием ее были наилучшее государственное устройство в Риме и его совершенные законы. Государственное устройство Рима — это смесь аристократии, монархии и демократии, в которой присутствовали все преимущества этих образцов правления без присущих им недостатков. Народные трибуны, являющиеся защитниками свободы и прав на рода, одновременно защищали государство и удерживали сенаторов в повиновении законам. Когда было необходимо, Рим изменял свои учреждения, придумывал средства для устранения недостатков. Так была установлена цензура для сохранения добрых нравов, доблестей, благодаря которым римляне завоевали мир. Своему возвышению Рим был обязан также мудрым правилам обращения с побежденными. Спарта, подобно Венеции, погибла потому, что закрыла доступ побежденным. Рим же усиливался потому, что делал их своими гражданами и оставался властелином. Римская республика пала в результате разлада, внесенного аграрными законами, и усиления могущества частных лиц, управлявших провинциями в течение нескольких лет.
Концепция Макиавелли — важный этап в развитии гуманистической историографии. По определению К. Маркса, Макиавелли стал рассматривать государство человеческими глазами и выводить его естественные законы из разума и опыта, а не из теологии. Макиавелли устанавливает причинную связь событий, не зависящую от воли индивидов. Идеи о политических отношениях в республиканских государствах, высказанные Макиавелли в «Рассуждениях по поводу декады Тита Ливия», были развиты в другой его книге — «Государь» Макиавелли ставит вопрос, какие особенности в поведении человека приводят к успеху его политической карьеры или к ее неудаче. Макиавелли был уверен, так же как и его современники, в том, что человек, обладающий сильной волей, может играть в истории решающую роль.
Гуманистическая историография в Италии решительно выступила против феодально-теологической трактовки исторического развития. Она искала объяснения истории не в воле божьей, а в самой истории, поставив вопрос о ее законах и полагая, что они определяются человеческой природой. Движущую силу исторического процесса некоторые гуманисты (Макиавелли) увидели в политической борьбе партий. Историкам-гуманистам было свойственно преувеличение роли личности в истории и непонимание действий масс, невнимание к экономической истории. Но эти недостатки, вполне объяснимые эпохой и классовой принадлежностью гуманистов, окупились новым, светским подходом к истории, враждебностью гуманистов к феодально-церковному мировоззрению, элементами рационалистической критики источников.
Гуманистическое движение в других странах Европы
Воздействие итальянского Возрождения на Францию возросло во время грабительских походов Карла VIII и его преемников в Италию. Французские дворяне пришли в непосредственное соприкосновение с яркими достижениями итальянской гуманистической культуры. При французском королевском дворе появляются образованные итальянцы. Они переводят на французский язык Ксенофонта, Диодора, Фукидида и других авторов. Входит в обыкновение посылать в Италию сыновей для завершения образования.
Одним из крупных знатоков античной культуры и ее пропагандистом был Гильом Бюде (1467 — 1540). Пользуясь своим влиянием'при королевском дворе, он организовал библиотеку в Фонтенбло, которая былa впоследствии перевезена в Париж и стала ядром Национальной библиотеки. Влиянию Бюде обязана своим возникновением кафедра греческого, древнегреческого и латинского языков университета. Опубликованный Бюде в 1514 г. трактат «Об ассе» явился плодом девятилетнего изучения римских монет. В труде «О переходе от эллинства к христианству» (1534). Бюде рассматривает греческую философию как предшественницу христианства и защищает изучение греческого прошлого от ходячего обвинения в приверженности к ереси.
Славу французской гуманистической науке принес Юлиус Цезарь Скалигер (1484 — 1558) — ученый итальянского происхождения. В 1531 г. он опубликовал памфлет против «цицеронианца» Эразма Роттердамского, в котором защищал Цицерона против, как он считал, несправедливых нападок нидерландского гуманиста. В труде о принципах-лашнского языка Скалигер исправил 634 погрешности у Валлы и других предшественников. Его «Поэтика» (1561) была одна из первых современных попыток систематического изложения предмета поэзии. Он разбирает различные поэмы и поэтические размеры, критикует латинских поэтов, древних и современных, проводит детальное сопоставление Вергилия с Гомером.
- эрудитско-критической
Флавио Бьондо, Помпонио Лэто
Сторонником критического направления во французской гуманистической историографии был Этьен Доле (1509 — 1546). Его «Комментарии» к текстам древних ав торов и Библии благодаря своему научному методу составили целую эпоху. Обвиненный в ереси, Доле был сожжен на площади Мобер, где ныне стоит его бронзовая статуя с надписью «Мученик Ренессанса».
К тому же поколению гуманистов принадлежал великий французский писатель Франсуа Рабле (1494 — 1555). В своем произведении «Гаргантюа и Пантагрюэль», написанном в манере античного сатирика Лукиана, Рабле называет средневековье «густой готической ночью», а Ренессанс сравнивает с сияющим светом солнца. Рабле создает картину свободной и радостной жизни в Телемском аббатстве, воплощая в ней идеал гуманистического образования всесторонне развитого человека.
Увядание гуманистической историографии в Италии: причины и условия
С последней трети XV века в Италии гуманистические интересы чуть смещаются в иную сферу (теология, натурфилософия, естествознание). Это означало раскрепощение традиционных сфер культуры, но одновременно привело к утрате определенных особенностей и достижений раннего гуманизма, а также к более сложным взаимодействиям со средневековым наследием (флорентийский неоплатонизм Фичино, неоаристотелизм Помпонацци и проч.).
Л.Валла: общественная деятельность и исторические взгляды
Лоренцо Валла (Lorenzo Valla, 1407, Рим или Пьяченца — 1457, Рим), итальянский гуманист, родоначальник историко-филологической критики, представитель исторической школы эрудитов. Обосновывал и защищал идеи в духе эпикуреизма. Считал естественным всё то, что служит самосохранению, счастью человека.
Жизнь
По отцовской и материнской линии Валла происходил из семьи куриалов, ученой чиновничьей верхушки папской курии. Отец Лоренцо, Лука, был консисторальным адвокатом. После его смерти в 1420 г. Валла остался на попечении матери Катарины и дяди Мельхиора Скривани. Детство и раннюю молодость он провёл при курии Мартина V, где тогда группировался кружок гуманистов; там он блестяще овладел классической (не средневековой) латынью; он изучал также греческий язык.
Огромное влияние на Валлу оказал Квинтилиан, трактат которого «О воспитании оратора» был обнаружен Поджо Браччолини в 1416; Валла знал Квинтилиана чуть ли не наизусть и в своём первом сочинении «О сравнении Цицерона с Квинтилианом» (не сохранившемся) не побоялся поставить его выше «бога гуманистов» — Цицерона. Не получив места в курии(этому всячески мешал Поджо Браччолини) Валла переезжает в Павию, где преподает риторику с 1429 в частной школе, с 1431 в университете; однако он не поладил со своими коллегами, средневековую учёность и «кухонную латынь» которых резко критиковал и после того, как он написал резкий памфлет на юристов(«О девизах и геральдических знаках»), а профессора-юристы в свою очередь организовали покушение на его жизнь, он был вынужден оставить Павию.
С 1435 Валла — секретарь неаполитанского короля Альфонса Арагонского; так как Альфонс враждовал с папской курией, то Валла, пользуясь его покровительством, пишет смелые антиклерикальные вещи, включая знаменитый трактат «О подложности Константинова дара»; в 1444 г. попадает даже под суд инквизиции, но спасается благодаря заступничеству короля. Однако в 1448 возвращается в Рим, получает от Николая V должность апостолического секретаря и каноника церкви Иоанна Латеранского; кроме того он преподает риторику в Римском университете.
Лоренцо Валла не был женат, но в Риме в этот период у него была подруга, которая родила ему троих детей. Отказ от брака объясняется, по-видимому, стремлением гуманиста принять посвящение. Умер Валла в 1457 г. и был похоронен в Риме, в Латеранской базилике.
Сочинения
Лоренцо Валла стоял в центре гуманистического движения своего времени. Его сочинение в 6 книгах «О красотах латинского языка» (Elegantiarum linguae latinae libri sex), посвящённое выяснению точного значения латинских слов и их правильному и изящному употреблению, было популярно ещё при жизни Валлы, а также некоторое время после его смерти; сохранилось во многих рукописях и в раннепечатных книгах (более 30 из них появились в XV веке).
Затем Валла комментировал латинских писателей Ливия, Саллюстия, Квинтилиана; перевёл Геродота, Фукидида, а также часть «Илиады» и некоторые басни Эзопа; писал философские трактаты и исторические произведения. Характерные черты учёно-литературной деятельности Валлы — резкий критицизм по отношению к церковным и гуманистическим авторитетам и ожесточенная борьба против аскетизма. В частности, Валла опровергал церковное учение о происхождении апостольского символа и издал трактат: «О свободе воли», (в нём он, выступая против Боэция, обосновывал, что, несмотря на последствия первородного греха, человек сохранил способность самостоятельного выбора между добром и злом).
Против средневековых юристов он написал резкую инвективу: «Послание к Бартоли о девизах и геральдических знаках», и в то же время, как указывалось, подверг резкой критике Цицерона и поставил выше его Квинтилиана; в трактате «О диалектике» внес поправки к Аристотелю, направленные против схоластической традиции; в «Рассуждении против Ливия, что два Тарвкиния, Луций и Аррунс, были внуками, а не сыновьями Тарквиния Древнего» выступил против мнения Ливия, основываясь на резонных хронологических соображениях. Этот критицизм вызвал со всех сторон резкие нападки на Валлу: он едва спасся от инквизиции за мнение об апостольском символе и должен был вести ожесточенную полемику с Поджо Браччолини, Фацио и другими гуманистами.
В философии и жизни Валла был сторонником умеренного эпикурейского наслаждения. Против аскетизма он выступил в двух трактатах: «Об истинном и ложном благе» (1432), где он, изобразив диалог христианина, стоика и эпикурейца, нападает на стоицизм и пытается примирить с христианством эпикуреизм, и «О монашеском обете», где он резко восстает против монашеского института. Но Валла не был враждебен христианству и интересовался церковно-богословскими вопросами, особенно в последний, римский период своей деятельности: он составил филологические поправки к принятому переводу Нового Завета, написал: «Беседу о таинстве пресуществления» и потерянное теперь сочинение об исхождении св. Духа.
По заказу Альфонса Арагонского, он написал также историю его отца «О деяниях Фердинанда, короля Арагона»
Валла — родоначальник исторической критики
В 1440 году Валла, пользуясь покровительством короля Альфонса — врага папы — пишет знаменитое «Рассуждение о подложности Константинова дара». Это эпохальное сочинение, в котором Валла с помощью научных аргументов филологического, нумизматического, исторического и т. д. характера разоблачает средневековую подделку — заложило основы исторической и филологической критики, то есть в конечном счёте современной гуманитарной науки и её методов. Кроме того, Валла обосновал, что приписываемая Цицерону так называемая «Риторика к Гереннию» на самом деле ему не принадлежит (этот вывод также принимается современной филологией); опроверг он и принадлежность так называемых «Ареопагитик» Дионисию Ареопагиту из «Деяний апостолов».
Н.Макиавелли: общественная деятельность и исторические взгляды
Никколо́ Макиаве́лли (итал. Niccolò Machiavelli; 3 мая 1469, Флоренция — 21 июня 1527, там же) — итальянский мыслитель, писатель, политический деятель (занимал во Флоренции пост государственного секретаря). Выступал сторонником сильной государственной власти, для укрепления которой допускал применение любых средств, что выразил в прославленном труде «Государь», опубликованном в 1532 году, автор других военно-теоретических трудов.
Биография
Никколо родился в деревне Сан-Кашано рядом с городом-государством Флоренция, Италия, в 1469 году, и был вторым сыном Бернардо ди Николо Макиавелли (1426—1500), адвоката, и Бартоломмеи ди Стефано Нели (1441—-1496). Его образование дало ему полное знание латинской и итальянской классики.
Макиавелли жил в беспокойную эпоху, когда Римский папа мог обладать целой армией, а богатые города-государства Италии попадали один за другим под власть иностранных государств ― Франции, Испании и Священной Римской империи. Это было время постоянных перемен союзов, наёмников, переходивших на сторону противника без предупреждения, когда власть, просуществовав несколько недель, рушилась и сменялась новой. Возможно, наиболее значительным событием в череде этих беспорядочных переворотов было падение Рима в 1527 году. Богатые города, вроде Флоренции и Генуи, перенесли примерно то же, что и Рим 12 столетий назад, когда он был сожжён германской армией.
В 1494 году Флоренция восстановила Республику и изгнала семью Медичи, правителей города в течение почти 60 лет. 4 года спустя Макиавелли появился на государственной службе, как секретарь и посол (в 1498 году). Маккиавелли был включён в Совет, ответственный за дипломатические переговоры и военные дела. Между 1499 и 1512 годами он предпринял множество дипломатических миссий ко двору Людовика XII во Франции, Фердинанда II, и к Папскому двору в Риме.
С 1502 до 1503 он был свидетелем эффективных градоустроительных методов солдата-церковника Чезаре Борджиа, чрезвычайно способного военачальника и государственного деятеля, целью которого в то время было расширение его владений в центральной Италии. Главными его орудиями были смелость, благоразумие, уверенность в своих силах, твердость, а подчас и жестокость.
В 1503—1506 гг. Макиавелли был ответственен за флорентийскую милицию, включая защиту города. Он не доверял наемникам (позиция, разъясненная подробно в «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия» и в «Государе») и предпочитал ополчение, сформированное из граждан. В августе 1512 после запутанного ряда сражений, соглашений и союзов Медичи с помощью Папы римского Юлия II восстановили власть во Флоренции и республика была отменена. Об умонастроении Макиавелли в последние годы службы свидетельствуют его письма, в частности, Франческо Веттори.
Макиавелли оказался в опале и в 1513 году был обвинен в заговоре и арестован. Несмотря ни на что, он отвергал свою причастность и был в конечном счете освобожден. Он удалился в свое поместье в Sant'Andrea в Percussina около Флоренции и начал писать трактаты, которые и обеспечили ему место в истории политической философии. Макиавелли умер в Сан-Кашано, в нескольких километрах от Флоренции, в 1527. Местонахождение его могилы неизвестно; однако кенотаф в его честь находится в Церкви Санта-Кроче во Флоренции.
Мировоззрение и идеи
Исторически Макиавелли принято изображать тонким циником, считающим, что в основе политического поведения лежат выгода и сила, и что в политике следует опираться на силу, а не на мораль, которой можно и пренебречь при наличии благой цели.
В работах «Государь» («Князь») и «Рассуждения на первую декаду Тита Ливия» Макиавелли рассматривает государство как политическое состояние общества: отношение властвующих и подвластных, наличие соответствующим образом устроенной, организованной политической власти, учреждений, законов.
Макиавелли называет политику «опытной наукой»[источник не указан 345 дней], которая разъясняет прошлое, руководит настоящим и способна прогнозировать будущее.
Автор идеи о всеобщей воинской обязанности — в трактате «О военном искусстве» призывал к переходу от наёмной к набираемой по призыву из граждан государства армии.
Фр. Гвиччардини: общественная деятельность и исторические взгляды
Франческо Гвиччардини (итал. Francesco Guicciardini; 6 марта 1483, Флоренция — 22 мая 1540) — выдающийся итальянский политический мыслитель и историк времён Высокого Возрождения.
Родом из богатой и знатной семьи, Гвиччардини учился в университетах Феррары и Падуи. Младший современник Макиавелли, он ещё в юности обратился к изучению прошлого родного города — Флоренции. В «Истории Флоренции» он изложил события с восстания чомпи 1378 г. и до 1509 г., когда писалось это сочинение. Гвиччардини подверг тщательному анализу эволюцию политической системы — от пополанской демократии к тирании Медичи — придя к выводу, что оптимальной формой правления для Флоренции была бы олигархия, «правление лучших». Политические пристрастия не помешали ему, однако, точно оценить скрытые пружины государственной жизни Флорентийской республики, увидеть за изменениями структуры власти борьбу своекорыстных интересов отдельных группировок и влиятельных лиц из социальной верхушки. В отличие от Макиавелли, своего друга, которого он, впрочем, нередко критиковал, Гвиччардини не склонен был оправдывать систему единовластия ни при каких обстоятельствах — он оставался верным республиканским принципам, хотя и аристократической окраски, и в других своих сочинениях, в частности в диалоге «Об управлении Флоренцией».
В «Истории Италии», первом сочинении такого рода, Гвиччардини детально прослеживал политическую судьбу страны с 1492 по 1540 г., то есть того периода, когда она стала ареной международного военного конфликта, свидетелем которого был он сам. Он обращал внимание на роль правителей, мудрые или «плохо обдуманные» решения которых всегда отражались на положении народа, пытался выяснить глубинные причины политических и военных неудач итальянских государств. «Истории Италии» была опубликована спустя четверть века после её создания (1561—1564) и принесла Гвиччардини славу выдающегося историка. Макиавелли и Гвиччардини стали вершиной ренессансной историографии Италии, не получившей новых сильных импульсов развития в эпоху Позднего Возрождения и католической реакции, хотя заложенная ею традиция сказывалась на исторической мысли вплоть до начала XVII в.
Специфика северного гуманизма и ее региональные особенности
Новый взлет гуманизм пережил за пределами Италии, в эпоху социально-религиозных движений XVI в. Здесь, вступив в тесную связь с конфликтами Реформации XVI века и переплетаясь с проблемами культурного самоопределения европейских наций. В частности, в Нидерландах и Германии возник так называемый северный гуманизм, который существенно отличался от итальянского. Видным представителем этого гуманизма стал Эразм Роттердамский (1469-1536). Эразм рассматривал нравственное совершенствование человека как условие и отправной пункт христианского благочестия.
По мнению Эразма, человек - это некое странное животное, состоящее из двух или трех чрезвычайно разных частей: из души - как бы некоего божества и тела - вроде бессловесной скотины. В природной телесной организации животные превосходят человека. Что касается души, то человек настолько способен воспринять божественное, что сам мог бы пролететь мимо ангелов и соединиться с Богом.
Тело наслаждается вещами видимыми. Напротив, душа, памятуя об эфирном своем происхождении, изо всех сил борется с земным своим бременем. Бессмертная, она любит бессмертное, небесная - небесное... Сравнивая человека с неким безмятежным государством, Эразм отмечает: обязанности царя в человеке выполняет разум. Некоторые страсти, хотя они и плотские, можно считать благородными. Это врожденное почитание родителей, любовь к братьям, расположение к друзьям, милосердие к падшим, боязнь дурной славы, желание уважения и тому подобное.
Но другие движения души так сильно расходятся с установлениями разума, что низводят человека до скотского состояния. Это - похоть, роскошь, зависть и подобные им "хвори души". Страстей у человека множество. Как известно, стоики и перипатетики размышляли о страстях по-разному, но были едины в том, что следует жить разумом, а не чувствами. Ведь страсти не только не полезны для мудрости, но и губительны для нее.
Эразм Роттердамский: жизнь и исторические взгляды
Дезидерий Эразм Роттердамский (лат. Desiderius Erasmus Roterodamus, нидерл. Gerrit Gerritszoon; 28 октября 1466, Гауда, пригород Роттердама — 12 июля 1536, Базель) — один из наиболее выдающихся гуманистов, которого вместе с Иоганном Рейхлином современники называли «двумя очами Германии».
Биография
Родился, 28 октября 1466 года, в [[Елик рулез] (20 км от Роттердама) в нынешних Нидерландах. Отец его, принадлежавший к одной из бюргерских фамилий городка Гауда (на перекрестке дорог Роттердам-Амстердам и Гаага-Утрехт), увлекся в юности одной девушкой, которая отвечала ему взаимностью. Родители, предопределившие сына к духовной карьере, решительно воспротивились вступлению его в брак. Влюблённые, тем не менее, сблизились и плодом их связи был сын, которому родители дали имя Гергард, то есть желанный, — имя, из которого, путем обычной в ту пору латинизации и грецизации, был впоследствии образован его двойной литературный псевдоним Desiderius Erasmus, заставивший забыть его настоящее имя.
Образование
Первоначальное образование он получил сначала в местной элементарной школе; оттуда перешёл в Девентер, где поступил в одну из основанных «общежительными братствами» школ, в программы которых входило изучение древних классиков. Ему было 13 лет, когда умерли его родители. Некоторая робость, граничившая подчас с трусостью, а также известная доля скрытности — эти немало повредившие ему в жизни черты его характера объясняются, в значительной степени, ранним его сиротством, усугублённым, вдобавок, незаконнорожденностью, которая в глазах тогдашнего общества налагала на ребёнка печать позора. Последнее обстоятельство имело и другое, более реальное значение: оно заранее закрывало ему всякую общественную карьеру, от мира, где он являлся изгоем, юноше оставалось лишь удалиться в монастырь; после некоторых колебаний он это и сделал.
Монастырь
Эразм и без того не чувствовал особого влечения к монастырской жизни; теперь, став лицом к лицу со всеми тёмными сторонами, которыми характеризовался монашеский быт того времени, он проникся искренним и глубоким отвращением к последнему.
Те язвительные стрелы, которые градом сыплются по адресу монахов в позднейших сатирических произведениях Эразма, представляют собой в значительной мере отголосок тех дум и чувств, которые были им пережиты во время его невольного пребывания в постылых монастырских стенах. Несколько лет, проведённых Эразмом в монастыре, не пропали, однако, для него даром. Монастырская жизнь оставляла любознательному монаху много свободного времени, которое он мог употребить на чтение любимых им классических авторов и на усовершенствование своих познаний в латинском и греческом языках.
Успехам, которых ему удалось достигнуть в этой области, Эразм был обязан возможностью вырваться на простор из-под душивших его монастырских сводов. Даровитый молодой монах, обративший на себя внимание выдающимися познаниями, блестящим умом и необыкновенным искусством владеть изящной латинской речью, скоро нашёл себе влиятельных меценатов.
Благодаря последним Эразм мог оставить монастырь, дать простор своим давнишним влечениям к гуманистической науке и побывать во всех главных центрах тогдашнего гуманизма. Прежде всего он попал в Камбре, потом в Париж, последний был в ту пору гораздо более центром схоластической учёности, чем гуманистической образованности, которая только что начинала здесь вить себе гнездо
Признание
Как бы то ни было, здесь Эразм издал свое первое крупное сочинение — Adagia, сборник изречений и анекдотов, извлечённых из сочинений различных античных писателей. Эта книга сделала имя Эразма известным в гуманистических кругах всей Европы. После нескольких лет пребывания во Франции, Эразм совершил путешествие в Англию, где его встретили с радушным гостеприимством и почётом, как известного гуманиста.
Он сдружился здесь со многими гуманистами, в особенности с Томасом Мором, автором романа «Утопия», Джоном Колетом, а позднее с Джоном Фишером и принцем Генрихом, будущим королём Генрихом VIII. Вернувшись из Англии в 1499 году, Эразм ведёт некоторое время кочевую жизнь; мы его встречаем последовательно в Париже, Орлеане, Лувене, Роттердаме. После нового путешествия в Англию, в 1505—1506 г., Эразм получил, наконец, возможность побывать в Италии, куда давно влекло его гуманистическую душу.
Здесь, на родине гуманизма, уже увенчанный славой Эразм встретил почётный, местами восторженный прием. Туринский университет поднёс ему диплом на звание почётного доктора богословия; папа в знак особого своего благоволения к Эразму, дал ему разрешение вести образ жизни и одеваться сообразно обычаям каждой страны, где ему приходилось жить.
После двух лет пребывания в Италии, или, вернее, — путешествия по Италии, потому что мы видим Эразма последовательно в Турине, в Болонье, во Флоренции, в Венеции, в Падуе, в Риме, — Эразм отправился в третий раз в Англию, куда его настоятельно приглашали его тамошние друзья, и где незадолго перед тем вступил на престол большой его почитатель, Генрих VIII. Во время этого путешествия была, по словам самого Эразма, написана им знаменитая сатира «Похвала глупости». Оксфордский и Кембриджский университеты предложили ему профессуру.
Преподавание в Кембридже
Эразм остановил свой выбор на Кембридже, где «канцлером университета» был один из его близких знакомых, епископ Фишер. Здесь Эразм в течение нескольких лет преподавал греческий язык, в качестве одного из редких в ту пору знатоков этого языка, и читал богословские курсы, в основу которых им был положен подлинный текст Нового Завета. Это было большим новшеством в ту пору, так как большинство богословов тогдашнего времени продолжало следовать в своих курсах средневековому, схоластическому методу, который сводил всю богословскую науку к изучению трактатов Дунса Скота, Фомы Аквинского и ещё нескольких излюбленных средневековых авторитетов.
Характеристике этих адептов схоластического богословия Эразм посвятил несколько страниц в своей «Похвале Глупости».
«Они до такой степени поглощены своим усладительным вздором, что, проводя за ними дни и ночи, не находят уже ни минуты времени для того, чтобы хоть раз перелистывать Евангелие или Послания апостола Павла. Но, занимаясь своим учёным вздором, они вполне уверены, что на их силлогизмах так же держится вселенская церковь, как небо — на плечах Атласа, и что без них церковь не продержалась бы и минуты»
Как ни прочно, по-видимому, основался Эразм в Англии, но прошло четыре года — и его снова потянуло в другие места. Он ссылался на неприветливый и нездоровый климат Англии, но тут сказалась, быть может, в гораздо большей степени приобретённая всей предыдущей кочевой жизнью привычка к частой перемене места.
В 1513 году Эразм отправился в Германию. Два года, проведённые им здесь, были двумя годами нового путешествия по всей Германии. Здесь он познакомился с Ульрихом Цазием.
Но скоро его потянуло в Англию, куда он снова отправился в 1515 году.
При дворе Карла V
В следующем году он опять перекочевал на континент, и уже навсегда.
На этот раз Эразм нашёл себе могущественного мецената в лице императора Священной Римской империи Карла Испанского (будущего императора Карла V). Последний пожаловал ему чин «королевского советника», не связанный ни с какими реальными функциями, ни даже с обязанностью пребывания при дворе, но дававший жалованье в 400 флоринов. Это создало для Эразма вполне обеспеченное положение, избавлявшее его от всяких материальных забот, и предоставило возможность всецело отдаться своей страсти к научным занятиям. С этих пор, действительно, научная и литературная продуктивность Эразма усугубляется. Новое назначение, однако, не заставило Эразма отказаться от своей непоседливости; мы его встречаем в Брюсселе, в Лувене, в Антверпене, во Фрейбурге, в Базеле. Лишь в последние годы своей жизни он окончательно утвердил свою оседлость в последнем из названных городов, где и окончил дни свои; он умер в ночь с 11 на 12 июля 1536 года.
Характеристика философии, национальная принадлежность
Эразм принадлежит к старшему поколению германских гуманистов, поколению «рейхлиновскому», хотя и к числу младших представителей последнего (он был на 12 лет моложе Рейхлина); но по характеру своей литературной деятельности, по её сатирическому оттенку, он уже в значительной степени примыкает к гуманистам младшего, «гуттеновского» поколения. Впрочем, его нельзя отнести вполне ни к какой определённой группе гуманистов: он был «человек сам по себе», как характеризует его кто-то в «Письмах тёмных людей» (см. Гуттен).
Эразм, действительно, представляет собой особую, самостоятельную и вполне индивидуальную величину в среде германского гуманизма. Начать с того, что Эразм даже не был в строгом смысле германским гуманистом; его скорее можно назвать гуманистом европейским, международным. Германец по своей принадлежности к империи, голландец по крови и по месту рождения, Эразм менее всего был похож на голландца по своему подвижному, живому, сангвиническому темпераменту, и, может быть, именно потому так скоро отбился от своей родины, к которой никогда не обнаруживал никакого особенного влечения. Германия, с которой его связывало подданство «императору», и в которой он провёл большую часть своей скитальческой жизни, не стала для него второй родиной; немецкий патриотизм, которым было одушевлено большинство германских гуманистов, остался совершенно чужд Эразму, как и вообще всякий патриотизм. Германия была в его глазах его родиной не более, чем Франция, где он провёл несколько лучших лет своей жизни.
Сам Эразм относился вполне безразлично к своей национальности. «Меня называют батавом, — говорит он в одном из своих писем; — но лично я в этом не вполне уверен; очень может быть, что я голландец, но не надо забывать, что я родился в той части Голландии, которая гораздо ближе к Франции, чем к Германии». В другом месте он выражается о себе не менее характерным образом: «Я вовсе не хочу утверждать, что я — француз, но не нахожу нужным и отрицать этого». Можно сказать, что настоящей духовной родиной Эразма был античный мир, где он чувствовал себя, действительно, как дома.
Настоящим родным языком был для него латинский язык, которым он владел с лёгкостью античного римлянина; находили, что по-латыни он говорил гораздо лучше, чем на своём родном голландском наречии и на языках немецком и французском.
Характерно и то, что под конец жизни Эразм, после долгих скитаний по свету, избрал местом постоянной оседлости имперский город Базель, имевший, по своему географическому и политическому положению и по составу своего населения, международный, космополитический характер.
Влияние на современников
Совершенно особое место занимает Эразм в истории германского гуманизма также и по тому небывало почётному и влиятельному положению в обществе, какое — впервые в европейской истории — получил в его лице человек науки и литературы.
До Эразма история не знает ни одного подобного явления, да такого и не могло быть ранее распространения книгопечатания, давшего в руки людям мысли небывало мощное орудие влияния.
После Эразма, за всё продолжение новой истории, можно указать лишь один аналогичный факт: то совершенно исключительное положение, которое выпало на долю Вольтера в апогее его литературной славы, во второй половине XVIII в. «От Англии до Италии — говорит один современник Э., — и от Польши до Венгрии гремела его слава». Могущественнейшие государи тогдашней Европы, Генрих VIII Английский, Франциск I Французский, папы, кардиналы, прелаты, государственные люди и самые известные учёные считали за честь находиться с ним в переписке. Папская курия предлагала ему кардинальство; баварское правительство высказывало готовность назначить ему крупную пенсию за то только, чтобы он избрал Нюрнберг местом своего постоянного жительства. Во время поездок Эразма некоторые города устраивали ему торжественные встречи, как государю. Его называли «оракулом Европы», к нему обращались за советами не только люди науки — по различным научным и философским вопросам но и государственные люди, даже государи — по различным вопросам политическим. Как гуманист, Эразм всего ближе примыкает к Рейхлину: и тот, и другой являются выдающимися носителями того научного духа, духа исследования и точного знания, который составляет одну из наиболее существенных черт в характеристике гуманизма вообще.
Богослов
Эразм также впервые применил в широком масштабе научные приёмы работы в области богословия. Его критические издания Нового Завета и отцов церкви положили основание научному богословию на Западе[источник не указан 368 дней], вместо господствовавшей до тех пор схоластики. В частности, Эразм в значительной степени подготовил почву для протестантского богословия[источник не указан 368 дней], не только своими изданиями богословских текстов, но отчасти также и некоторыми из своих богословских идей (например, своим учением о свободе воли).
Таким образом, Эразм, который, в особенности в позднейшую пору своей жизни, настойчиво открещивался от всякой солидарности как с Лютером, так и с другими церковными реформаторами, оказался, наперекор своему желанию, в роли одного из родоначальников протестантской догматики[источник не указан 368 дней]. В этом пункте литературно-научная деятельность Эразма соприкасается положительным образом с реформационным движением; но она соприкасается с последним также — и, быть может, в большей ещё степени — и отрицательным образом, поскольку в своих сатирических произведениях Эразм выступает изобличителем различных отрицательных сторон современной ему церковной действительности в католическом мире.
Сатирик
Из сатирических произведений, благодаря которым научно-литературная деятельность его получила широкое общественное значение и обусловила его выдающееся место не только в истории литературы, но и во всеобщей истории, особенно выдающееся значение имеет «Похвала Глупости» (Moriæ-Encomium, sive Stultitiæ Laus). Это небольшое сочинение написано было Эразмом, — по его собственным словам, от нечего делать — во время продолжительного, при тогдашних путях сообщения, переезда его из Италии в Англию в 1509 году. Сам Эразм смотрел на это своё произведение, как на литературную безделку, — но своей литературной знаменитостью и своим местом в истории он обязан этой безделке во всяком случае не в меньшей степени, чем своим многотомным учёным трудам. Большая часть последних, сослужив в своё время службу, давным-давно опочили в книгохранилищах, под толстым слоем вековой пыли, в то время как «Похвала Глупости» продолжает до сих пор читаться, сравнительно немногими в латинском подлиннике, но, можно сказать, всеми в переводах, имеющихся в настоящую пору на всех европейских языках (в том числе и на русском), и тысячи образованных людей продолжают зачитываться этой гениальной шуткой остроумнейшего из учёных и учёнейшего из остроумных людей, каких только знает история всемирной литературы. Со времени появления печатного станка это был первый случай поистине колоссального успеха печатного произведения.
Напечатанная в первый раз в Париже в 1509 году, сатира Эразма выдержала в несколько месяцев до семи изданий; всего при его жизни она была переиздана в разных местах не менее 40 раз. Изданный в 1898 году дирекцией университетской библиотеки в Генте (Бельгия) «предварительный» и, следовательно, подлежащий дополнению список изданий сочинений Эразма насчитывает для «Похвалы Глупости» более двухсот изданий (считая в том числе и переводы).
Этот беспримерный успех объясняется многими обстоятельствами, между которыми громкое уже и тогда имя автора играло не последнюю роль; но главные его условия лежали в самом произведении, в удачном замысле и его блестящем выполнении. Эразму пришла удачная мысль — взглянуть на окружающую его современную действительность, а также на всё человечество, на весь мир с точки зрения глупости.
Эта точка зрения, исходившая из такого общечеловеческого, присущего «всем временам и народам» свойства, как глупость, дала автору возможность, затрагивая массу животрепещущих вопросов современности, в то же время придать своим наблюдениям над окружающей действительностью характер всеобщности и принципиальности, осветить частное и единичное, случайное и временное с точки зрения всеобщего, постоянного, закономерного, нарисовать сатирический портрет всего человечества. Этот общечеловеческий характер, являясь одной из привлекательных сторон произведения, для современных автору читателей, в то же время предохранил его от забвения в будущем. Благодаря именно ему, «Похвала Глупости» заняла место в ряду нестареющих произведений человеческого слова — не в силу художественной красоты формы, а вследствие присутствия того общечеловеческого элемента, который делает его понятным и интересным для всякого человека, к какому бы времени, к какой бы нации, к какому бы слою общества он ни принадлежал. Читая сатиру Э., иногда невольно забываешь, что она написана четыреста лет тому назад, до такой степени она свежа, жизненна и современна.
Господствующий тон сатиры Эразма — юмористический, а не саркастический. Смех его проникнут в основном благодушным юмором, часто тонкой иронией, почти никогда — бичующим сарказмом. В сатирике чувствуется не столько негодующий моралист с нахмуренным челом и пессимистическим взглядом на окружающее, сколько жизнерадостный гуманист, взирающий на жизнь с оптимистическим благодушием и в отрицательных её сторонах видящий преимущественно предлог для того, чтобы от души посмеяться и побалагурить.
По форме своей «Похвала Глупости» представляет собой пародию на панегирик — форму, в то время пользовавшуюся большой популярностью; оригинальным является здесь лишь то, что панегирик в данном случае произносится не от лица автора или другого постороннего оратора, а влагается в уста самой олицетворенной глупости.
Педагог
Основные идеи, на которых построена педагогика Эразма: 1. Людьми не рождаются, но делаются путём воспитания; 2. Человеком делает разум; 3. Человек обладает свободной волей, и только поэтому возможна его моральная и юридическая ответственность; 4. Выступал против всякого насилия и войн; 6. Ребёнка надо правильно воспитывать с самого рождения. Лучше, если это делают родители. Если они не могут это делать сами, то должны подобрать хорошего учителя; 7. Ребёнку надо дать религиозное, умственное и нравственное воспитание; 8. Важно физическое развитие. Выступил на защиту ребёнка, на защиту детства, что явилось принципиально новым в понимании детства и роли воспитания, новым в педагогике. Считал, что ребёнок имеет право на правильное воспитание. Внутренний мир ребёнка — это божественный мир, и к нему нельзя относиться с жестокостью. Резко выступил против жестокости средневековой школы, которую назвал «пыточной камерой», где ничего не услышишь кроме шума розг и палок, криков боли и рыданий, неистовой ругани. Что другое может вынести ребёнок отсюда, кроме ненависти к науке? Протест Эразма против жестокости по отношению к детям был величайшим актом гуманизма, положившим начало поиску форм воспитания, исключающих насилие. Эразм вновь открыл для мира такое явление, как мир ребёнка, мир детства.
Особенности гуманистической историографии в Англии
Существенным компонентом культуры XVI в. была гуманистическая историография тюдоровской Англии. Фундаментальный труд Полидора Вергилия (1470—1555) “Английская история” (1533 г.), написанный по заказу двора, значительно повлиял на тогдашних английских историков, История в этом сочинении изображается как результат деятельности королей, одержимых жаждой власти. Несмотря на официальный характер произведения Вергилия, в нем содержатся яркие сведения, существенно дополняющие картину социальной истории Англии, отразившуюся в других источниках XVI в., например в “Утопии” Мора. Вергилий обусловливал ход истории взаимодействием двух факторов — неизменностью человеческой природы и страстей, управляющих действиями людей, и изменчивостью фортуны. Но историк воспроизводит и картину социальных потрясений, поразивших страну в связи с огораживаниями.
Выдающийся памятник гуманистической историографии XVI в.— неоконченная “История Ричарда III” Томаса Мора. Мор как историк в отличие от английских хронистов конца XV — первой половины XVI в, стремится выявить внутренний политический смысл описываемых событий. Автора “Истории Ричарда III” интересует также психология исторических деятелей; он умеет показать отражение политических событий в общественном сознании той социальной среды, к которой принадлежал он сам. Мировоззрение автора “Истории Ричарда III” выражало чисто ренессансный интерес к внутреннему миру человека, уважение к человеческому достоинству независимо от социальной принадлежности, резкое осуждение всякого политического произвола и тирании. С 1543 г. “История Ричарда III” Мора публиковалась в составе английских хроник Джона Хардинга, Эдуарда Холла, Джона Стоу, Рафаэля Холиншеда. Из хроники Холиншеда Шекспир заимствовал сюжет для своей трагедии “Ричард III”.
Томас Мор: политическая деятельность и исторические взгляды
Томас Мор (англ. Sir Thomas More или более известный, как Saint Thomas More; 7 февраля 1478, Лондон — 6 июля 1535, Лондон) — английский мыслитель, писатель.
Образование
Томас родился 7 февраля 1478 года в семье сэра Джона Мора, лондонского судьи, который был известен своей честностью. Начальное образование Мор получил в школе Св. Антония. В 13 лет он попал к Джону Мортону, архиепископу Кентербери, и некоторое время служил у него пажом. Весёлый характер Томаса, его остроумие и стремление к знаниям потрясли Мортона, который предсказал, что Мор станет «изумительным человеком». Мор продолжил своё образование в Оксфорде, где учился у Томаса Линакра (англ. Thomas Linacre) и Вильяма Гросина (William Grocyn), знаменитых юристов того времени. В 1494 году он вернулся в Лондон и в 1501 году стал барристером.
Судя по всему, Мор не собирался всю жизнь делать карьеру юриста. В частности, он долго колебался между гражданской и церковной службой. Во время своего обучения в Линкольнз инн (одной из четырёх юридических корпораций, готовящих юристов) Мор решил стать монахом и жить вблизи монастыря. До самой смерти он придерживался монашеского образа жизни с постоянными молитвами и постами. Тем не менее, желание Мора служить своей стране положило конец его монастырским устремлениям. В 1504 году Мор избирается в Парламент, а в 1505 году — женится.
В Парламенте
Первым деянием Мора в Парламенте стало выступление за уменьшение сборов в пользу короля Генриха VII. В отместку за это Генрих заключил в тюрьму отца Мора, который был выпущен на свободу только после уплаты значительного выкупа и самоустранения Томаса Мора от общественной жизни. После смерти Генриха VII в 1509 году Мор возвращается к карьере политика. В 1510 году он стал одним из двух младших шерифов Лондона. В 1511 его первая жена умирает во время родов, но Мор вскоре вступает во второй брак.
При дворе короля
В 1510-е годы Мор привлёк к себе внимание короля Генриха VIII. В 1515 году он был в составе посольства во Фландрию, которое вело переговоры касательно торговли английской шерстью. (Знаменитая «Утопия» начинается со ссылки на это посольство.) В 1517 году он помог усмирить Лондон, взбунтовавшийся против иностранцев. В 1518 году Мор становится членом Тайного Совета. В 1520 году он был в составе свиты Генриха VIII во время его встречи с королём Франции Франциском I неподалёку от города Кале. В 1521 году к имени Томаса Мора добавляется приставка «сэр» — он был посвящён в рыцари за «заслуги перед королём и Англией».
По-видимому, именно Мор был автором знаменитого манифеста «В защиту семи таинств» (лат. Assertio septem sacramentorum/англ. Defence of the Seven Sacraments), ответа Генриха VIII Мартину Лютеру. За этот манифест Папа Лев X пожаловал Генриху титул «Защитник Веры» (Defensor Fidei) (любопытно, что долгое время после того, как Англия порвала с католической церковью, английские монархи продолжали носить этот титул, а на английских монетах до сих пор присутствуют буквы D. F.). Также Томас Мор написал ответ Лютеру под своим собственным именем, за что Эразм Роттердамский, сочувствовавший Реформации[источник не указан 345 дней], посвятил ему свою «Похвалу глупости»[источник не указан 345 дней](«глупость» по-гречески — moria). Далее все было иначе.
Конфликт с королём. Арест и казнь
Особого внимания заслуживает ситуация с разводом Генриха VIII, которая привела Мора к возвышению, затем к падению и в конечном итоге — к смерти. Кардинал Томас Уолси, архиепископ Йорка и лорд-канцлер Англии, не смог добиться развода Генриха VIII и королевы Екатерины Арагонской, в результате чего в 1529 году его заставили уйти в отставку. Следующим лордом-канцлером был назначен сэр Томас Мор, который к тому моменту уже был канцлером герцогства Ланкастер и спикером Палаты общин. К несчастью для всех, Генрих VIII не понимал, что за человек был Мор. Глубоко религиозный и прекрасно образованный в области канонического права, Мор твёрдо стоял на своём: расторгнуть освящённый церковью брак может только Папа. Климент VII был против этого развода — на него давил Карл V Испанский, племянник королевы Екатерины. В 1532 году Мор ушёл в отставку с поста лорда-канцлера, ссылаясь на слабое здоровье. Истинной причиной его ухода стал разрыв Генриха VIII с Римом и создание Англиканской церкви; Мор был против этого. Более того, Томас Мор был настолько возмущён отходом Англии от «истинной веры», что не появился на коронации новой жены короля — Анны Болейн. Естественно, Генрих VIII заметил это. В 1534 году Элизабет Бартон, монахиня из Кента, осмелилась публично осудить разрыв короля с католической церковью. Выяснилось, что отчаянная монахиня переписывалась с Мором, который имел схожие взгляды, и не попади он под защиту Палаты лордов, не миновать бы ему тюрьмы. В том же году Парламент принял «Акт о супрематии», провозглашавший короля Верховным главой Церкви, и «Акт о престолонаследии», который включал в себя присягу, которую были обязаны принести все представители английского рыцарства. Принесший присягу тем самым: 1) признавал законными всех детей Генриха VIII и Анны Болейн; 2) отказывался признавать любую власть, будь то власть светских владык или князей церкви, кроме власти королей из династии Тюдоров. Томас Мор, как и рочестерский епископ Джон Фишер, был приведён к этой присяге, но отказался произнести её, так как она противоречила его убеждениям. 17 апреля 1535 года он был заключён в Тауэр, признан виновным в соответствии с «Актом об измене» и 6 июля 1535 года обезглавлен. За верность католицизму Мор был канонизирован Римско-католической церковью и причислен к лику святых Папой Пием XI в 1935 году.
Произведения
История Ричарда III
До сих пор среди специалистов идут споры о том, является ли «История Ричарда III» Томаса Мора историческим или художественным произведением. Во всяком случае, в своих основных сюжетных линиях это произведение совпадает с большинством хроник и исторических исследований, а именно с «Новыми хрониками Англии и Франции» Р. Фабиана, записками Д. Манчини, П. Кармилиано, П. Вергилия, произведениями Б. Андрэ. Повествования хронистов и писателей расходятся с историей, написанной Томасом Мором, лишь в частностях. При этом в «Истории Ричарда III» ярко обозначен характер автора, во многих случаях даны оценки происходивших в 1483 году исторических событий. Так, по поводу избрания Ричарда III королем историк пишет, что это «… не что иное, как королевские игры, только играются они не на подмостках, а по большей части на эшафотах».
Утопия
Из всех литературных и политических произведений Мора наибольшее значение имеет «Утопия» (опубликована в 1516 году Дирком Мартенсом), причем эта книга сохранила своё значение для нашего времени — не только как талантливый роман, но и как гениальное по своему замыслу произведение социалистической мысли. Литературные источники «Утопии» — сочинения Платона («Государство», «Критий», «Тимей»), романы-путешествия XVI века (в частности «Quattuor Navigationes» Америго Веспуччи) и до некоторой степени произведения Чосера, Ленгленда и политические баллады. Из «Navigationes» Веспуччи он взял завязку «Утопии» (встреча с Гитлодеем, его приключения). Мор создал первую стройную социалистическую систему, хотя и разработанную в духе утопического социализма.
Томас Мор назвал свой труд «Золотая книжечка, столь же полезная, сколь и забавная о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия».
«Утопия» делится на две части, мало похожих по содержанию, но логически неотделимых друг от друга.
Первая часть произведения Мора — литературно-политический памфлет; здесь наиболее сильный момент — критика современных ему общественно-политических порядков: он бичует «кровавое» законодательство о рабочих, выступает против смертной казни и страстно нападает на королевский деспотизм и политику войн, остро высмеивает тунеядство и разврат духовенства. Но особенно резко нападает Мор на огораживания общинных земель (enclosures), разорявшие крестьянство: «Овцы, — писал он, — поели людей». В первой части «Утопии» дана не только критика существующих порядков, но и программа реформ, напоминающая более ранние, умеренные проекты Мора; эта часть очевидно служила ширмой для второй, где он высказал в форме фантастической повести свои сокровенные мысли. Во второй части снова сказываются гуманистические тенденции Мора. Во главе государства Мор ставил «мудрого» монарха, допуская для чёрных работ рабов; он много говорит о греческой философии, в частности о Платоне, сами герои «Утопии» — горячие приверженцы гуманизма. Но в описании социально-экономического строя своей вымышленной страны Мор даёт ключевые для понимания его позиции положения. Прежде всего в «Утопии» отменена частная собственность, уничтожена всякая эксплуатация. Взамен её устанавливается обобществлённое производство. Это большой шаг вперёд, так как у предыдущих социалистических писателей социализм носил потребительский характер. Труд является обязательным в «Утопии» для всех, причём земледелием занимаются поочерёдно все граждане до определённого возраста, сельское хозяйство ведётся артельно, но зато городское производство построено на семейно-ремесленном принципе — влияние недостаточно развитых экономических отношений в эпоху Мора. В «Утопии» господствует ручной труд, хотя он и продолжается только 6 часов в день и не изнурителен. Мор ничего не говорит о развитии техники. В связи с характером производства обмен в государстве Мора отсутствует, нет также и денег, они существуют только для торговых сношений с другими странами, причём торговля является государственной монополией. Распределение продуктов в «Утопии» ведётся по потребностям, без каких-либо твёрдых ограничений. Государственный строй утопийцев несмотря на наличие короля — полная демократия: все должности — выборные и могут быть заняты всеми, но, как и подобает гуманисту, Мор предоставляет интеллигенции руководящую роль. Женщины пользуются полным равноправием. Школа чужда схоластике, она построена на соединении теории и производственной практики.
Ко всем религиям в «Утопии» отношение терпимое, и запрещён только атеизм, за приверженность которому лишали права гражданства. В отношении к религии Мор занимает промежуточное положение между людьми религиозного и рационалистического миросозерцания, но в вопросах общества и государства он — чистый рационалист. Признавая, что существующее общество неразумно, Мор вместе с тем заявляет, что оно — заговор богатых против всех членов общества. Социализм Мора вполне отражает окружающую его обстановку, чаяния угнетённых масс города и деревни. В истории социалистических идей его система широко ставит вопрос об организации общественного производства, притом в общегосударственном масштабе. Новым этапом в развитии социализма она является ещё и потому, что в ней осознано значение государственной организации для построения социализма, но Мор не мог в своё время видеть перспективу бесклассового общества (в «Утопии» Мора рабство не отменено), осуществляющего великий принцип «от каждого по способностям, каждому по потребностям» без всякого участия государственной власти, ставшей излишней.
Политические взгляды
Основная причина всех пороков и бедствий — это частная собственность и обусловленные ею противоречия интересов личности и общества, богатых и бедных, роскоши и нищеты. Частная собственность и деньги порождают преступления, которые нельзя остановить никакими законами и санкциями.
Утопия (идеальная страна) — своеобразная федерация из 54 городов.
Устройство и управление каждого из городов одинаковы. В городе 6000 семей; в семье — от 10 до 16 взрослых. Каждая семья занимается определенным ремеслом (разрешен переход из одной семьи в другую). Для работы в прилегающей к городу сельской местности образуются «деревенские семьи» (от 40 взрослых), в которых житель города обязан проработать не менее двух лет
Должностные лица в Утопии выборные. Каждые 30 семей избирают на год филарха (сифогранта); во главе 10 филархов стоит протофиларх (транибор). Протофилархи избираются из числа ученых. Они образуют городской сенат, возглавляемый князем. Князь (адем) избирается филархами города из кандидатов, предложенных народом. Должность князя несменяема, если он не заподозрен в стремлении к тирании. Наиболее важные дела города решают народные собрания; они же избирают большую часть должностных лиц и заслушивают их отчеты.
В Утопии нет частной собственности и, следовательно, споры между утопийцами редки и преступления немногочисленны; поэтому утопийцы не нуждаются в обширном и сложном законодательстве.
Утопийцы сильно гнушаются войною, как деянием поистине зверским. Не желая, однако, обнаружить, в случае необходимости, свою неспособность к ней, они постоянно упражняются в военных науках. Обычно для войны используются наёмники.
Утопийцы признают вполне справедливой причиной для войны тот случай, когда какой либо народ, владея попусту и понапрасну такой территорией, которой не пользуется сам, отказывает все же в пользовании и обладании ею другим, которые по закону природы должны питаться от неё.
Фрэнсис Бэкон: политическая деятельность и историческая концепция
Фрэ́нсис Бэ́кон (англ. Francis Bacon), (22 января 1561—9 апреля 1626) — английский философ, историк, политический деятель, основоположник эмпиризма. В 1584 был избран в парламент. С 1617 лорд-хранитель печати, затем — лорд-канцлер; барон Веруламский и виконт Сент-Олбанский. В 1621 привлечён к суду по обвинению во взяточничестве, осуждён и отстранён от всех должностей. В дальнейшем был помилован королём, но не вернулся на государственную службу и последние годы жизни посвятил научной и литературной работе. Также внёс большой вклад в рассмотрение античной философии, в это время он написал труды: «Всё или ничего», «Total debosch».
Бэкон начал свою профессиональную деятельность как юрист, но позже стал широко известен как адвокат-философ и защитник научной революции. Его работы являются основанием и популяризацией индуктивной методологии научного исследования, часто называемой методом Бэкона. Индукция получает знание из окружающего мира через эксперимент, наблюдение и проверку гипотез. В контексте своего времени, такие методы использовались алхимиками. Свой подход к проблемам науки Бэкон изложил в трактате «Новый органон», вышедшем в 1620 году.
Научное познание
В целом великое достоинство науки Бэкон считал почти самоочевидным и выразил это в своём знаменитом афоризме «Знание — сила».
Однако на науку делалось много нападок. Проанализировав их, Бэкон пришёл к выводу о том, что Бог не запрещал познание природы, как, например, утверждают[источник не указан 364 дня] некоторые теологи. Наоборот, Он дал человеку ум, который жаждет познания Вселенной. Люди только должны понять, что существуют два рода познания: 1) познание добра и зла, 2) познание сотворенных Богом вещей.
Познание добра и зла людям запрещено. Его им дает Бог через Библию. А познавать сотворенные вещи человек, наоборот, должен с помощью своего ума. Значит, наука должна занимать достойное место в «царстве человека». Предназначение науки в том, чтобы умножать силу и могущество людей, обеспечивать им богатую и достойную жизнь.
Метод познания
Указывая на плачевное состояние науки, Бэкон говорил, что до сих пор открытия делались случайно, не методически. Их было бы гораздо больше, если бы исследователи были вооружены правильным методом. Метод — это путь, главное средство исследования. Даже хромой, идущий по дороге, обгонит нормального человека, бегущего по бездорожью.
Исследовательский метод, разработанный Фрэнсисом Бэконом — ранний предшественник научного метода. Метод был предложен в сочинении Бэкона «Novum Organum» («Новый Органон») и был предназначен для замены методов, которые были предложены в сочинении «Organum» («Органон») Аристотеля почти 2 тысячелетия назад.
В основе научного познания, согласно Бэкону, должны лежать индукция и эксперимент.
Индукция может быть полной (совершенной) и неполной. Полная индукция означает регулярную повторяемость и исчерпаемость какого-либо свойства предмета в рассматриваемом опыте. Индуктивные обобщения исходят из предположения, что именно так будет обстоять дело во всех сходных случаях. В этом саду вся сирень белая — вывод из ежегодных наблюдений в период её цветения.
Неполная индукция включает обобщения, сделанные на основе исследования не всех случаев, а только некоторых (заключение по аналогии), потому что, как правило, число всех случаев практически необозримо, а теоретически доказать их бесконечное число невозможно: все лебеди белы для нас достоверно, пока не увидим чёрную особь. Это заключение всегда носит вероятностный характер.
Пытаясь создать «истинную индукцию», Бэкон искал не только факты, подтверждающие определенный вывод, но и факты, опровергающие его. Он, таким образом, вооружил естествознание двумя средствами исследования: перечислением и исключением. Причем главное значение имеют именно исключения. С помощью своего метода он, например, установил, что «формой» теплоты является движение мельчайших частиц тела.
Итак, в своей теории познания Бэкон неукоснительно проводил мысль о том, что истинное знание вытекает из опыта. Такая философская позиция называется эмпиризмом. Бэкон и был не только его основоположником, но и самым последовательным эмпириком.
Препятствия на пути познания
Фрэнсис Бэкон разделил источники человеческих ошибок, стоящих на пути познания, на четыре группы, которые он назвал «призраками» («идолами», лат. idola)[1]. Это «призраки рода», «призраки пещеры», «призраки площади» и «призраки театра»[2].
1. «Призраки рода» проистекают из самой человеческой природы, они не зависят ни от культуры, ни от индивидуальности человека. «Ум человека уподобляется неровному зеркалу, которое, примешивая к природе вещей свою природу, отражает вещи в искривлённом и обезображенном виде».
2. «Призраки пещеры» — это индивидуальные ошибки восприятия, как врожденные, так и приобретённые. «Ведь у каждого помимо ошибок, свойственных роду человеческому, есть своя особая пещера, которая ослабляет и искажает свет природы».
3. «Призраки площади» — следствие общественной природы человека, — общения и использования в общении языка. «Люди объединяются речью. Слова же устанавливаются сообразно разумению толпы. Поэтому плохое и нелепое установление слов удивительным образом осаждает разум».
4. «Призраки театра» — это усваиваемые человеком от других людей ложные представления об устройстве действительности. «При этом мы разумеем здесь не только общие философские учения, но и многочисленные начала и аксиомы наук, которые получили силу вследствие предания, веры и беззаботности».
Последователи
Наиболее значительные последователи эмпирической линии в философии Нового времени: Томас Гоббс, Джон Локк, Джордж Беркли, Дэвид Юм — в Англии; Этьен Кондильяк, Клод Гельвеций, Поль Гольбах, Дени Дидро — во Франции.
Общая характеристика гуманистической историографии в Германии
XIV в. – Треченто, как называют его итальянцы, в истории Западной Европы имеет значение рубежа, от которого в развитии общественных отношений наблюдается поворот, начало того важнейшего социального сдвига, каким явилось зарождение раннего капитализма. Этот век наполнен бурными событиями классовой борьбы, проявляющейся в разнообразных формах и выражающей первые признаки социального и политического кризиса.
В Европе возникает и крепнет с каждым десятилетием новый общественный уклад – ранний капитализм. Италия стала первенцем в этом процессе. В силу того, что Италия и экономически, и политически была тесно связана со странами Центральной Европы, век этот был новым этапом и в их истории. Общение с итальянскими купцами и финансистами становится посевом новых представлений и жизненных принципов, которые постепенно разрушали привычные представления былых времен о моральных и политических устоях. В представлениях современников еще жило понятие « Священная Римская империя», хотя врезультате различных исторических процессов происходило обособление государств и определение их независимости от империи.
Германия представляла собой четыре комплекса земель и городов, которые имели разный «политический вес»: Северо-немецкая Ганза во главе с Бременом и Любеком, Швабский союз и менее слабые в политическом значении Союз рейнских городов и Верхняя Саксония и Тюрингия, экономически связанные также с Польшей, Венгрией и входившим в состав империи Чешским королевством. В этих странах, своим языком и древними племенными традициями сильно отличающихся от немецких, города по составу населения более, чем наполовину были немецкими и возникали на основе заимствованного из Германии городского права, что давало возможность немецким купцам чувствовать себя в них господами. Первые шаги раннего капитализма в Германии связывают с возникновением крупных торговых компаний, аккумуляцией торгового капитала, развитием производства.
Немецкое национальное самосознание в конце XIV и начала XV в. едва зарождалось. Благодаря крепнущей взаимосвязи между отдельными землями возникло понимание «немцев», как с аналогичными проявлениями национального самосознания в Германии. То и дело шла речь о «тюрингах» и «франках», о
«баварской нации», «саксонской нации», «остфалах» и «вестфалах». Отражение таких различий находится и в университетских статутах, и в торговых договорах, и в ремесленных уставах.
Особенно трагичным длясудьбы немецкого народа в этот период исторического развития было то, что монархии, в силу объективных закономерностейприобретавшей все более национальный характер, недоставало политического центра, такого, каким был для Франции Париж, для Англии – Лондон, а для освобождавшейся от татарского ига Руси уже становилась Москва. В Германии не было города, который мог бы стать опорой и резиденцией правящей династии, способной (независимо от происхождения) выразить интересы нации. Историческим парадоксом можно счесть то, что на подобную роль в Центральной Европе мог претендовать лишь один город – и именно он сделался в серединеXIV в. резиденцией правящей династии Люксембургов -но это была Прага, которая никак не могла стать центром национального сплочения Германии просто потому, что не была немецким городом
Политическая борьба, охватившая Германию в первой половине XIV в., стимулировала возникновение оппозиционных католической ортодоксии идей. По существу своему идеи эти всецело входилипонятие средневековой, феодальной идеологии, не затрагивая основ сословности общества, безусловного признания авторитета «священного писания» и» отцов церкви».
Но мятежный дух отразился в своеобразном «возрождении номинализма», в признании равенства людей перед богом и в критическом отношении к папству и ряду католических институтов. В какой-то мере это проявление
вольномыслия можно связать с классовой борьбой в немецком городе. В
XIV в. По западной Германии чередой прокатились цеховые восстания против патрицианского режима. В это же время возникают и распространяются мистические учения.52 Мистики были неизменно представителями церкви, как правило доминиканцами. Орден этот был органически связан с городами, причем его деятельность развертывалась в первую очередь в крупных промышленных центрах, там, где было много ремесленников и торговцев. Скептицизм по отношению ко многим вопросам церковной догматики, столкновения бюргерства и церкви в борьбе за коммунальные права способствовали быстрому распространению еретических идей. В большинстве
своем мистики уже во второй половине XIV в. вновь стали самой верной опорой папства и томисткой схоластики. Рассадниками вольнодумстваи оппозиции церкви становились и возникшие университеты. Уже в начале XIV в. в Германии получают распространение осужденные Парижским университетом учения Дунса Скота и Вильгельма Оккама.53Оба «иностранца» для Германии, уживаются здесь благодаря покровительствуимператора Людовика Баварского. Распространению вольнодумству в определенной мере способствует и то, что немало немцев получило образование в Италии. «По подсчетам Г.О. Швёбеля из 100 каноников аугсбургского соборного капитула в течение первой половины XIV в. 19 получили образование в итальянских университетах, 2 из них имели ученую степень доктора прав. Но эти данным, как подчеркивает Немилов, не следует придавать слишком большого значения – они отнюдь не свидетельствуют о том, что ренессансная культура Италии оказала значительное влияние на Германию в ту пору».54
Вторая половина XIV в. приносит в Германию укрепление идей, предшествовавших зарождению немецкого гуманистического движения. В
70 –е годы XIV века в Нидерландахвозникает религиозное течение «новое благочестие» («братья общей жизни»), отличавшееся строго этической ориентацией и сугубо личным отношением к религии: все хитросплетения схоластического богословия ничего не стоят по сравнению с личным благочестием, а оно достижимо лишь через мистическое постижение духа Христова, черезподражание земным поступкам и человеческим добродетелям Христа, изображенным в Святом писании. «Новое благочестие»было представлено тремя институтами: « братствами общей жизни» в городах, монастырями Виндсгеймской августино – эремитской конгрегации вне городов и, наконец, городскими школами для подростков. Формально светские, но монашеские по существу «братства общей жизни»,из всехсфер своей деятельности главной выделяли воспитание детей. «Братья» основывали школы сами или же поступали учителями в школы при больших церквах, а главное – содержали приюты для школьников. Основателям движения и теория, и практика представлялась неразрывно связанными, но в действительности они выражали различные тенденции общественного развития и обладали различным социальным влиянием. Положительным фактором в деятельности теоретиков движения – реформа августинских монастырей, которая способствовала развитию образования и позже переросла в реформу школ в течении XV в.Реформа школ охватила всю Центральную Европу и полного успеха достигла уже с развитием гуманистического движения в Германии. Особую роль в становлении нового образования сыграла Девентерская школа, которая воспитала целую плеяду первых и самых значительных гуманистов XV в.55
Оценка этого движения и его историческая роль в развитии гуманистического движенияв Германии не однозначна, но в целом близка по своей первоначальной сути. А.Н. Немилов, в своей монографии, приводит мнения немецких исследователей по поводу этого учения: « «Девентерская школа» была первым этапом в развитии изучения и преподавания классической латыни,поэтому подготовляла гуманизм» (Л. Гейгер), « Определяя в качестве главной специфической черты немецкого гуманизма его религиозную направленность и наполнение идей обновления церкви, Г.Гермилинк видит в обращении к идее раннехристианской церкви важнейшее проявление эпохи Возрождения», « Весь Ренессанс, в том числе итальянский, пронизан религиозной идеей и что в «северном», т.е. нидерландском и немецком Ренессансе и гуманизме эта идея связана с мистическими корнями
« Нового благочестия» и ведет свое начало от Герта Грооте» (П.Мествердт), «Весьсеверный Ренессанс берет свое начало от организации « братьев общей жизни», что в отличие от «языческого» возрождения в Италии, за Альпами Ренессанс носил всецело религиозный характер, и термин «христианский Ренессанс» распространяет на все понятие «северного Возрождения» (А.Хима)», « В развитии традиции Девентерской школы определился путь нерепицированного, оригинального немецкого гуманизма, который и прослеживается в дальнейшем вплоть до эпохиРеформации (М. Люкер)»56
На формирование «нового благочестия» («devotio moderna»), непосредственно связанному с зарождением раннего гуманизма в Германии немаловажное влияние оказали и своеобразные явления культурной жизни Праги середины и второй половины XIV в. Проблему так называемого « Пражского центра раннего гуманизма», Немилов рассматривает на трудах Конрада Бурдаха: « …начало гуманистического движения в немецких землях, к которым он причислял и Богемию, почти не отстает от Италии и тесные связи имперской канцелярии в Праге во времена Карла IV Люксембургского спапской резиденцией в Авиньоне и с Римом привели к интенсивной рецепции гуманизма»,и трудах Э. Винтера: « … именно Прага послужила источником раннего гуманизма для всей заальпийской Европы, в первую очередь для Нидерландов. Культура раннего гуманизма пришла, по мнению Винтера, не только из Италии, но также из Парижа –с идеями «via moderna», из Баварии –с идеями реформы церкви, и из прирейнской Германии – с идеями мистики. Гуманизм, номинализм и идеи реформы нашли свое полное воплощение в учении Яна Гуса, и в такой же мере повлияли и на выработку « нового благочестия» которое, в свою очередь, легло в основу немецкой Реформации».57
В начале XV в.волна свободомыслия приносит совершенно новые тенденции, которые легли в основу определенных особенностей раннего Ренессанса и начала гуманистического движения в Германии. 1414 г. сталповоротным в судьбе церкви. Рост национального самосознания в Чехии требовало разрешение церковного вопроса, выхода из –под диктатуры папы, утратившего авторитет первосвященства. Выход был в создании новой системы взаимоотношений церквии национальных монархий, опиравшихся на сословные институты. В Констанце открылся собор, на котором впервые соприкоснулись два разных мира: представители церкви и светские лица. Сам по себе факт, что дела и судьбы церкви решались при участии мирян, был ударом тарана в твердыню церкви с ее монополией на интеллектуальную деятельность. И не смотря на решения ряда спорных вопросов между национальными церквями и папством, кризис усиливался. Обострилсяон и в результате сложной политической обстановки в Европе:династический конфликт между Англией и Францией, территориальное обособление Нидерландов и Гуситское движение в Чехии.
Созванный в 1431 г. Базельский собор ярко выявил ослабление позиций единой церкви. Главной причиной созыва собора были гуситские войны. Требования реформ в системе церкви и империи делались все более решительными. Они исходили из различных политических кругов, но подкреплялись таким веским аргументом, как нарастающая волна классовой борьбы и распространяющихся идей гуситского движения. Уже в самом решении о создании комиссий по разработке реформ империи и церкви, в постоянном сопротивлении попыткам пап и императоров воздействовать на решения собора, проявилось нечто новое. Понимание необходимости политического и религиозного компромисса делалось всеобщим благодаря усиления турецкой опасности. Нужно помнить еще и об изменении политической ситуации во Франции – резкий перелом в ходе столетней войны, произошедший в результате снятия осады Орлеана и коронации Карла VII, имел значительный отклик во всей Европе.
Стремление привлечь к работе собора как можно больше образованных людей определялось потребностью времени. В результате работы Базельского собора возник грандиозный план реформ одновременно и имперской, и церковной системы, озаглавленный « О всеобщем согласии». Собор закрепил право на религиозную автономию, что позднее явилось наиболее очевидным выражением национального суверенитета.
Историческое значение Базельского собора заключалось не столько в конкретных решениях, принятых им и имевших лишь очень не продолжительный успех, не в разработанных на нем грандиозных проектах переустройствакатолической церкви и политического строя Европы, оставшихся невыполненными, а в новом принципе подхода к явлениям общественной жизни и церковного устройства. Собор отразил новые веяния: самосознание европейских наций, кризис сословно - представительныхинститутов, кризис норм феодального права и иерархии. На соборе главную роль играла новая ренессансная интеллигенция. Огромное значение Базельского собора для развития гуманистического движения в Центральной Европе признается по существу всеми историками гуманизма.
Ко времени Базельского собора Германия вступила в эпоху Возрождения. На соборе впервые выступили деятели, которых мы вправе назвать немецкими гуманистами. Во всех выступлениях чувствовался порот к новому.Но в этих речах, как будто объединяющих всех гуманистов в единый лагерь мыслящих людей, которым, наконец, судьба дала возможность разумно решить судьбу человечества и достигнуть надежного обеспечения всеобщего мира, не было единства мнений. Споры были настолько сильны, тенденции так различны, что собор безнадежно увязал в дискуссиях, не достигая согласованного решения. Приблизительно в середине 50- х годов Базельский собор прекратил свою деятельность. А над Германией вскоре вспыхнули первые зарницы битв грядущей немецкой Реформации. И политические программы, прозвучавшие в речах ораторов, превратились в прокламации, « летучие листики» и зазвучали в страстных проповедях новоявленных апостолов.
Первая половина XIV – начала XV вв. стала периодом зарожденияи становления гуманистического движения в Германии. На фоне возникающих противоречий между « новыми» (буржуазными) и «старыми» (феодальными) отношениями, столкновениями зарождающегосянемецкого национального самосознания с влиянием папского Рима при слабой центральной власти и феодальной раздробленности страны вГермании намечаются изменения в мировоззрениипредставителей отдельных слоев германского общества. Определенноеитальянское, чешскоеи нидерландское влияние в распространении гуманистических идей, разрыв первых гуманистов с официальной церковно - схоластической культурой средневековья, восстановление преемственной связи с античным наследием создает условия длядальнейшего развитияновых гуманистических идей и концепций. «Теория гуманизма» не распространяется дальше изучения вопросов религиозных, поиска места человека в структуре бытия, осуждения пороков церкви, роли ее в жизни страны.
РАЗВИТИЕ ГУМАНИСТИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ В ГЕРМАНИИ В XV В
XV в. – Кватроченто- второйэтап Возрождения, который можно характеризовать как зрелый. В этот период более четко проявляются черты свободомыслия. Мыслители этого периода не ограничиваются традиционными проблемами и нередко посвящают свои сочинения вопросам устройства государства, его прославлению, а также идее и практике гражданственности (гражданский гуманизм). Социальные проблемы, выдвигавшиеся представителями в это время, расширяют характеристику человека и его достоинств, что способствовало усилению более глубокой аргументации идей свободомыслия
Как уже отмечалось, Возрождение было общеевропейским явлением, хотя Италия и была главным регионом его проявления, а итальянское свободомыслие – наиболее ярким его выражением. Не только влияние Италии на другие страны Европы, но и взаимовлияние разных европейских стран этого периода было характерно дляэтого периода эпохи Возрождения, которая привела к образованию общеевропейской возрожденческой интеллигенции.
Для Германиивторой этап Возрождения начинается после Базельского собора, который ярко показал, каки новые явления в жизни страны, так и назревшие противоречия. Базельский собор значительно способствовал укреплению политического самосознания имперских городов юго-западной Германии. Усилилась их самостоятельность в имперской политике, а это потребовало привлечения на дипломатическую службу города образованных людей. Впрочем, и помимо Базельского собора в течение XV в. наблюдается значительный рост городской бюрократии, отражавший внутренние изменения в жизни и управлении города. Усложнилась внутренняя жизнь города, в нем возникали многочисленные канцелярии, и в городское право начали постепенно внедряться приспосабливаемые к условиям городской жизни XV в. нормы римского права. Проповедники настоятели городских церквей, учителя городских приходских школ, наконец, «физикус» –врач-гигиенист города, в дополнение к советникам по вопросам права (консулентам) и ораторам составляли во второй половине XV в. уже значительную группу городской интеллигенции. Это была именно городская, бюргерская интеллигенция, значительно рознившаяся от образованных министериалов и служилого дворянства при дворах князей, от ученых братьев – эремитов августинских монастырей.
40-е годы XV в. явились моментом пробуждения немецкой общественной и политической мысли. Значительную роль в этом сыграли проповеди Яна
Гуса, послужившие источником для идей реформации, вызревших в ходе «соборных споров» первой половины XV в. В середине XV в., в первую очередь в имперских городах юго-западной Германии, возникают первые гуманистические кружки. Первый кружок возник в городе Нюрнберге. Он не был связан и с традициями Девентерского братства и школ « Нового благочестия». Он не имел специальной регламентации и был просто содружеством интеллектуалов, более всего напоминающим « Академии» итальянских гуманистов. Состав его был достаточно пестрым. Характерной тенденцией Нюрнбергского кружка гуманистов было распространение его влияния на весь массив городской культуры. В то же время из объединения привлеченных на службу в город образованных людей кружок постепенно перерастал в содружество образованных горожан.
Таким образомв целом эту тенденцию можно характеризовать как локализацию гуманистического движения. Можно отметить еще одну характерную черту гуманистического кружка в Нюрнберге. Он постепенно включал в орбиту своего влияния и связанные с городом небольшие культурные центров, в том числе резиденции епископов. Вне сферы его культурного влияния оставались только лишь резиденции светских князей.
Большую роль в распространении гуманистической культуры, реформе образования играли многие патрицианские семьи. Например,патрицианская семья Пиркгеймеров, которая принадлежала к наиболее образованной части городской верхушки, являлась активным меценатом года Нюрнберга. В Аугсбургебогатый патриций и купец, бургомистр Сигизмунд Госсемброт не только являлся меценатом, но и сам организовал гуманистический кружок.
В Нюрнбергеи Аугсбурге, городах, со второй половины XV в. игравших наибольшую роль в политической жизни Германии, раньше всего складывались гуманистические сообщества.58Гуманистическую ориентацию приобретали и другие города Германии. Так город Ульм играл большую роль в формировании немецкой национальной культуры, как один из ранних центров книгопечатания. В то же время Базель стал важнейшим центром гуманизма в борьбе за реформу университетского образования.
В первой половине XVв.Прагаутрачивает роль столицы империи. Среди городов империи не многие из них могли претендовать на первенство.Королевская резиденция и канцеляриянаходилась в Надьвараде до Констанцского собора (1414 г.). Вступив на имперский трон, Сигизмунд Iделал попытки перенесения столицы в Аугсбург или в Нюрнберг, но практически Надьварад оставался основной резиденцией вплоть до избрания на имперский трон Фридриха III. Стремление прочнее утвердиться в австрийских владениях, в том числе в Вене, не желавшей признавать его права на эрцгерцогство, побуждает императора перенести резиденцию имперской канцелярии в Вену.
Вена становится очагом раннего гуманистического движения. В глазах многих историков Вена, как столица Австрии, была наследницей традиций средневековой империи. Кроме того, в средневековой немецкой культуре этот город играл важную роль. Вена была одним из крупнейших центров университетского образования и в то же время резиденцией имперской канцелярии, с деятельностью которой и связаны первые шаги гуманизма. Вокруг имперской канцелярии был создан кружок гуманистов.59 Большинство молодых людей, начавших свою карьеру в имперской канцелярии, приобщившись там к гуманизму, в дальнейшем оказываются чаще всего на высших духовных должностях или в аппарате управления княжеств. Благодаря этому происходило распространение гуманистической образованности из Вены.
Безусловно, существовали нити, связывающие имперскую канцелярию и кружок с Венским университетом. Но проникновение гуманистических веяний в этот схоластический центр образованности происходил в слабой степени, соприкосновение было не значительным. Деятели гуманистического кружкапри имперской канцелярии не часто бывали в университете, а их выступления перед студентами имели скорее политическое значение, чем гуманистическое.
Ослабление власти Габсбургов в Австрии в 60 –80- х годах XV в., неприспособленность Вены к тому, чтобы стать настоящим центром и столицей империи и Германии, политические события и войны этих лет – все это привело к затуханию гуманистического движения в Вене. Но деятельность представителей раннего гуманизма не осталась бесследной. В самом конце XV в., когда при Максимилиане IВена стала центром империи, возник благоприятный стимул для развития гуманизма.
К концу 60-х годов XV в. в Германии отчетливо определился кризис политики, ориентированной на союз с папством под лозунгом организации крестового похода против турок. Настойчивые требования реформ не могли быть удовлетворены провозглашением «имперского мира» по принципам «Золотой буллы» XIV в.
В 1467 г. делается попытка установления системы координированного « земского мира», охватывающая основные части империи. Это был первый шаг так называемой « Швабской реформы». Но одновременно возникла новая опасность с запада, со стороны разрастающегося Бургундского государства. С приходом к власти на место расчетливого и дипломатичного Филиппа Доброго его сына, Карла Смелого, Бургундия начала агрессивно расширяться за счет имперских территорий. А между тем проникновение английских купцов в Балтийское море ставило под угрозу само существование Ганзы. Кельн, наиболее заинтересованный в торговле с англичанами и боявшийся своего бургундского соседа, вышел из Ганзы, получив за измену право торговать в Англии. Переговоры императора с Карлом Смелым зашли в тупик и осенью 1473 г. переросли в военный конфликт, который завершился в июне 1475 г. заключением союзного договора между Филиппом III и Карлом Смелым.
Германия была на перепутье в эти годы. В жалкой фигуре императора нашла свое олицетворение обреченность политической системы. Слова
«Император злодей, а о папе и говорить нечего» выражали всеобщее разочарование в традиционных представлениях: система средневековой феодальной империи на давала выхода из выявлявшихся противоречий. В эффективность церковных соборов никто уже не верил. Стремление князей к суверенитету выглядело лишь выражением эгоистических целей феодалов, а стихийное тяготение мелкого дворянства к императору не имело реальной перспективы. Ни один из имперских городов не способен был стать политическим центром нации и классовое самосознание зарождавшейся буржуазии, еще не могло пробить себе путь через косность сословных представлений средневекового феодального общества.
Историческое «перепутье» 60-70 –х годов XV в.было также временем укрепления экономики Германии: начинает переориентироваться на внутринемецкий рынок Ганза, быстро развивается горный промысел в Саксонии, Тюрингии, особенно – в Тироле. Крепнут торговые связи с Нидерландами, щупальца наиболее предприимчивой части немецкой буржуазии тянутся в Португалию, ширившую свои заморские завоевания и успешно направляющую корабли в Индию. Интерес к мореплаванию охватывает, казалось бы, такие удаленные от морей города, как Нюрнберг и Аугсбург.
В городах происходит новое обострение внутренней политической борьбы. Подчас она выливается в открытые выступления цеховых ремесленников и плебейства против патрицианской олигархии, как в Аугсбурге, подчас выражается в жестокой распревнутри самого патрициата, как в Нюрнберге. Борются между собой различные тенденции развития города, смутно в этой борьбе начинают проглядываться интересы возникающей буржуазии. Настоятельная необходимость укрепления центральной власти ощущалась повсеместно.
1486 г. становится в истории Германии «переломным». Коронованный короной «римского короля» Максимилиан при поддержке энергичного архиепископа Майнцского, Бертольда фон Геннеберга, берет курс на проведение имперской реформы в интересах предотвращения взрыва накапливающегося недовольства и с целью создания базы для активизации внешней политики в Европе.
Так Германия, казалось бы, вышла из состояния « на перепутье», но насколько перспективен был принятый ее правителями курс, вряд ли мог тогда предвидеть кто бы ни было из современников
Политическая нестабильность 60- х – начала 80- х годов несколько препятствовала процессу гуманизации в целом. Ни один рейхстаг, хотя они и созывались довольно часто, не послужил ареной для встреч и обмена мнениями гуманистов, как бывало в период соборных споров. Зато крепли гуманистические сообщества в имперских городах, начиналось проникновение гуманистов в старые схоластические университеты, делались первые попытки в реформе образования. Отражая крепнущее национальное
самосознание ,усиливалась связь между различными культурными очагами
Германии, и в то же время ширились внешние связи немецких гуманистов с их итальянскими, нидерландскими и французскими коллегами.
В последнем десятилетии XV в. Германия вступила в период всестороннего подъема, расцвета городской жизни и культуры. Небывалого могущества достигла ее экономика, неслыханными богатствами располагали торгово-финансовые компании, которые в действительности повелевали миром. Имена Фуггеров, Вельзеров, Паумгартнеров или Гохштеттеров звучали повсеместно на мировом рынке.
Главным содержанием политической жизни Германии в самом конце XV- начале XVI вв. было нарастание классовой борьбы, то там, то здесь прорывавшейся в открытой форме, в виде крестьянских выступлений, заговоров, столкновений между оппозиционными силами и властями в городах. Усиливающийся рыцарский разбой превращался из анархических выступлений одиночек в организованную борьбу сословия имперских рыцарей. Повсеместное выражение недовольства существующим положением вещей было настолько неудержимым, что осознание необходимости и неизбежности и реформ как единственного пути предотвращения социальной катастрофы постепенно укрепляется даже среди лидеров господствующего класса.
Промежуток времени от 1486 до 1508 гг. был для Германии временем настойчивых надежд на реформы империи и церкви.Вокруг проектов и предложений кипели споры, одни планы сменялись другими, но осознание несбыточности их наступило только тогда, когда после открытого вступления Германии в итальянские войны изменилась вся расстановка политических сил и в стране, и в окружающем мире.
Можно определить две главные тенденции в политике реформ. Первая была выражена императором и заключалась в попытке создания централизованной власти при финансовой поддержке имперских городов и опоре на постоянную наемную армию, комплектуемую из имперского рыцарства и пеших отрядов ландскнехтов. Вторая выражалась князьями, и в основе ее было не только свойственное крупным феодалам любой страны стремление законсервироватьсвое положение полусуверенных властителей территорий, но и объективное стремление населения этих территорий к установлению надежного правопорядка вместо «кулачного права», на котором основывалась рыцарская вольница. Именно поэтому, что в Германии монархия не в состоянии была гарантировать эти нормы и до известной степени поощряла анархическую вольницу, естественным образом усиливались позиции князей. Отсюда их стремление, округлив границы своих владений, максимально упростить внутри княжеств систему феодальной иерархии путем присвоения себе деспотических прав, по образцу ренессансных тираний в Италии.
В 1485 г. на Франкфуртском рейхстаге была сделана попытка проведения реформ во всеимперском масштабе, которая предполагала компромисс между
двумя тенденциями. На некоторое время была создана иллюзия укрепления целостности империи. Но преобладание второй тенденции над первой проявилосьв дальнейшем укреплении германских княжеств и стремлении установить их определенный территориальный статус. К числу крупнейших относились Баварское и Саксонское герцогства.В 1508 г. Максимилиан вынужден был признать законо неделимости герцогств, принцип майората при наследовании престола и полноту суверенитета герцогской власти. В обстановке интенсивного распада Германии на самостоятельные политические организмы –княжества политика императора мало чем отличалась от политики князей. Максимилиан подобно остальным князьям спешил превратить свои земли в прочноесуверенное государство, асудорожная попытка возродить
« Священную империю» была только политическим блефом. Швабская реформа увязла в бессмысленнойи дискредитировавшей ее Швейцарской войне. А стремление восстановления господства империи над Средиземным морем, несмотря на кризисную политическую обстановку в стране, в1508 г. захватывает Максимилиана полностью. Так открывается новый этап истории Германии, шедшей к Реформации.
К этому моменту, на рубеже XVиXVI вв., гуманистическое движение в Германии получило почти повсеместное распространение. Как бы ни сопротивлялись старые университетские общины магистров и докторов, упорно державшихся за привычные схоластические принципы и сознательно заботившихся о том, чтобы отупляющее действие их преподавания не оставляло возможности пробуждению свежей и свободной мысли – теперь и им под натиском требований времени приходилось считаться с победоносным шествиемгуманизма.
1496 г. В Гейдельберге создается первое гуманистическое содружество,по образцу которого создаются аналогичные кружки в других городах Германии. Оно возникло не при университете, не при дворе, но в качестве вольного содружества при поддержке меценатов города. Условия для создания подобных «Академий» были благоприятны.60 Аналогичные сообщества возникали в крупных городахВосточной Европы.
На основании вышеизложенного можно заключить, что постепенно формировался оплот передовой мысли в противовес враждебных гуманизму сил. Схоластика из системы средневековой ученостипревратилась в силу, направленной против развития мысли как таковой. Столкновение феодальной и антифеодальной идеологии было уже неизбежным процессом на фоне утраты прогрессивных возможностей феодализма. В сфере духовной культуры развитие индивидуализма противопоставлялось средневековому корпоративизмуи сословной ограниченности. Церковь постепенно утрачивала свою монополию даже на религиозные идеи. Разрушение выработанных феодальным обществом представлений о взаимоотношениях между людьми требовало создание новой этики « истинного благородства».
Специфическая обстановка видимости реформ в империи при фактически происходившем процессе стабилизации княжеств создала наиболее благоприятные условия для вызревания гуманистического движения. Гуманисты приобрели достаточное общественное признание, чтобы их сообщества могли стать самостоятельными организациями.Выражение национального самосознания, патриотизма, в идеях немецких гуманистов звучало все с большей силой. А столкновениягуманистического движения с господством римской церкви придало тот специфический оттенок религиозно- философской струи, которая и явилась началом идеологических битв эпохи Реформации. Секуляризация идеологии, преимущественное внимание к проблемам мировоззренческого, построение этико-философской системы, национальный патриотизм вот те особенности гуманистической культуры Германии, которые вызрели в ходе ее формирования в XV в.
ГУМАНИСТИЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ В ГЕРМАНИИ В XVI В.
XVIвек - Чинквенченто –поздний этап Возрождения, эпоха великих потрясений, небывалого расцвета искусств и смелых открытий передовой мысли.Для этого периода характерно усиление новой, раннебуржуазной идеологии, использование античных традиций и языков наряду с возрастаниемзначения языков национальных, создание сочинений антиклерикального направления. Возрождение XVIвека в Германииразвивается нафоне народных движений и совпадает по времени с Реформацией, окрашивая весь исторический процесс в утверждение свободомыслия. И хотя специфика двух явлений, Возрождения и Реформации, не однолика, несомненно их взаимовлияние и взаимопроникновение. Критика церкви в трудах гуманистов способствовала выступлениям против папства деятелей Реформации, хотя цели и итог этих выступлений были разными: использование античных традиций деятелями Возрождения приводило к усилению языческих антиклерикальных сторон культуры. Сторонники Реформации прибегали к древним языкам для опровержения старых и утверждения новых религиозных норм. « Несмотря на специфические черты в процессе таких явлений, как Возрождение и Реформация, на определенных этапах они имели точки соприкосновения в области свободомыслия».61 Открытое свободомыслие не только оказало огромное влияние на идеологическую жизнь всей Европы повергнув в смятение римско-католическую церковь, видоизменив ее облик, но также явилось своеобразной почвой, на которой взошли семена новых общественных сил.«Это была величайшая из революций, какие до тех пор пережила Земля"» - писал Ф.Энгельс о Возрождении.62В своих заметках «Из области истории» он пишет о Возрождении как о грандиозной эпохе, когда горожане подорвали мощь феодализма, на арену классовой борьбы выступило крестьянство, а за ним и предшественники пролетариата. Действительно, в XVI – веке позднего Возрождения – произошла первая буржуазная революция в Европе – Великая крестьянская война в Германии, а за ней и вторая буржуазная революция – в Нидердландах, завершившаяся победой нового строя.
Конец XVи перваячетверть XVI вв. занимают особое важное место в истории средневековой Германии. Как и в предыдущие века, Германия оставалась политически раздробленной страной с неустановившимися и в ряде мест спорными границами. Название «Священная Римская империя германской нации» отражала лишь стремление германских императоров к господству над всей Западной Европой. В действительности же эта «империя» не обладала внутренним единством и не имела политического центра.
Важные сдвиги в экономическом развитии страны особенно в начале XVI в. обострили классовые противоречия в стране и выявили всю невыгодность раздробленного состояния для ее дальнейшего экономического развития и особенно для ее международного положения. Раздробленная Германия, состоявшая из обособленных территориальных княжеств и многочисленных имперских графств, прелатств и городов, считавших себя политически суверенными, все больше и больше уступала консолидировавшимися силам соседних народов, среди которых развивался и в ряде случаев завершался процесс формирования национального государства (Россия на востоке Европы, Франция на западе). Развитие Германиибольше напоминало хаотичное явление, в ней не проявлялось концентрация сил и интересов. Как отмечает Энгельс, « …в начале XVI в. разные сословия империи – князья, дворяне, прелаты, патриции, бюргеры, плебеии крестьяне –составляли чрезвычайно хаотическую массу с весьма разнообразными, во всех направлениях взаимно перекрещивающимися потребностями. Каждое сословие стояло поперек дороги другому и находилось в непрерывной, то скрытой, то открытой борьбе со всеми остальными».63
Внешнее проявлениесложности классовой структуры германского общества в целом отражало противоречивость и не способность ни одного классасознательно выступить как общенациональная сила. Имущие классы были еще в той или иной мере связаны с сословными и корпоративными привилегиями феодального общества. На этом фоне, все отчетливо выступали стихийные народные волнения крестьян и плебеев, тех, кто не имел в феодальном обществе никаких привилегий. Нарастанию революционного подъема способствовали гуситские войны в Чехии.
«Чешская ересь» обнаружила тенденцию к распространению по другим странам и основные причины, облегчающие это распространение, заключались в тесной связи данной ереси с отрицанием всякого феодального господства и феодальных платежей церковным и светским феодалам. В этот период на крестьянское революционное движение уже возлагали надежды и некоторые оппозиционные круги из имущих классов, что, следовательно, назревающее движение получило общеполитическое значение. В этих условияхразвитие специфического германского гуманизма, с его религиозно - философской основой против католической церквии национальной идеей, должно было вызвать острые идеологические конфликты и чрезвычайно осложнить и без того запутанную политическую обстановку в стране.
Гуманисты в Германии выражали настроения тех передовых горожан (оппозиционных кругов из имущих классов), которые не могли мириться с жалким состоянием раздробленной Германии, раздираемой княжескими распрями и подвергающейся грабежу со стороны папской курии.64 Немецкие гуманисты живо реагировали на все вопросы, волновавшие разнородную политическую и религиозную оппозицию в стране. Их внимание привлекали, прежде всего, вопросы религии, философии и морали, вопросы общественной и политической жизни, связанные с нараставшим оппозиционным движением в стране. Гуманизм позднего Возрождения уже значительно отличалсяот гуманизма раннего Возрождения своей боевой настроенностью против средневековой идеологии, своей настойчивостью и конкретностью в борьбе за самостоятельность и независимость опытных наук по отношению к богословию. Проблемы германской государственностии бесцеремонного засилья в Германии католического духовенства стали главенствующими во взглядах гуманистов, а размышления о античной литературе и философии, восхваление культурой Итальянского Возрожденияотступили на второй план.
Католическая церковь к концу XV началу XVI вв. являлась самым крупнымфеодальным землевладельцем и в феодальном мире сверхгосударственной силой, политические претензии которой подкреплялись не только тем, что она была идеологической опорой феодализма, но и определенным аппаратом нажима. Этот аппарат сверху донизу – от самого папы до мелкого католического клира – лежал тяжелым бременем на народах христианских стран, из которых выкачивались огромные средства. Папа был настоящим светским государем, который имел свое войско, свои государственные доходы, свой государственный аппарат, свои дипломатические связи. Двойственность в положении папского двора и папских учреждений проявлялась, прежде всего, в смешении светских и церковных функций. Результатом смешения церковных функций с функциями светского государства было то, что в своей военной и дипломатической деятельности папское государство опиралось не только на религиозный авторитет и влияние католической церкви, но и на огромные богатства церкви, на огромные доходы, которые стекались в Рим со всех стран католического мира, а также на свою многочисленную агентуру во всех христианских государствах. Проникая во все страны христианского мира, обладая во всех странах политическими позициями папская церковь претендовала на то, чтобы стоять выше светского государства. Проповедуя всюду презрение к миру и кчеловеческому земному существованию, освещая этой проповедью феодальный строй и крепостнические отношения «Вотчина святого Павла» старалась всеми религиозными, материальнымии политическими средствамиподчинить себемир и овладевать его благами в угоду своему огромному, разветвленному по всем странам аппарату. Всюду говорили об « обмирщвлении» церкви, о том, что церковь погрязла в неблаговидных материальных делах, «испортилась»и совершенно «забыла» о своем духовном назначении.
С 1513 г. папский престол занимал Лев X, при котором началось бурное реформационное движение65. «Биография этого папы, как до его вступления на престол, так и во время его папского правления, также является ярким показателем характера «обмирщвления» католической церкви».66К этому моменту уже развернулась консолидация в Европе ряда национальных государств, которым притязания церковной сверхгосударственной организации были ненавистны. Даже в церковных кругах этих государств нарастала оппозиция против папского монархизма, которое получило в истории название « соборное движение». В этом движении местного духовенства разных стран нашло свое отражение общее стремление, утвердившееся в политических кругах этих стран и со стороны светских государей, - стремление отстоять свою самостоятельность как в области политической, так и в области религиозной.Базельский собор ограничивший права пап, вынудил в 1516 г.Лев X пойти на большие уступки французскому королю, представителю самой большой и авторитетной католической страны того времени. Своими уступками римский двор обезопасил себя от действий церковной оппозиции и надеялся, что его соглашение с французским королем ослабит влияние соборного движения в других католических странах. Действительно, соглашательская политика дала значительные результаты в тех странах, где процесс централизации уже был завершен или завершался. Правительства крупных феодальных государств в эпоху подъема крестьянскихантифеодальныхдвижений и развития оппозиционного движения в городах сами были заинтересованы в незыблемости религиозного авторитета католической церкви. И уступки привели к ослаблению реформационного движения.
Иным было положение в политически раздробленной Германии. Здесь представители высшего католического клира чувствовали себя полными хозяевами. Многие епископы и другие высшие церковные чины были территориальными князьями и считали для себя нормальным образ жизни светских государей. Папские легаты, посланные для сбора денег и для проповедей, разъезжали по Германии, действовали там бесцеремонно вплоть до открытых широких продаж индульгенций. Торговля доходными местами приняла в Германии поистине беззастенчивые формы.
Считая немецкую церковь самой богатой во всем христианском мире папский Рим не считался с императорами и не желал идти ни на какие уступки. Папа умело лавировал между раздираемой междоусобицами Германией и не без основания рассчитывал на поддержку духовных князей, на немецкий епископат, на раздоры и соперничество между князьями империи, между князьями и императором, на слабость политических позиций городов, на общую боязнь всех имущих классов перед назревшим восстанием народных низов. Невозможность для германских императоров сопротивляться папскому произволу объяснялась и тем, что великодержавная программа Габсбургов – создание универсальной всехристианской монархии – представлялась германским императорам осуществимой только в тесном контакте с универсальной католической церковью. Несмотря на многовековую вражду между императорами и папами, обе эти реакционные силы должны были действовать солидарно в эпоху, когда завершалось образование национальных государств в Европе, а в самой Германии назревали бурные революционные события.
Уже 90 года XV в. можно назвать поворотными в истории немецкого гуманизма, насыщение его новыми передовыми идеями. Гуманистическая литератураэтого времени оказала уже влияние и на те круги, которые не принадлежали к гуманистам. Интеллектуальная элита, наблюдая приближавшуюся социальную грозу, стремилась к ее предупреждению, разоблачая в резкой форме наиболее возмутительные пороки, укоренившиеся в обществе и церкви, и призывая к их устранению. Выражая настроения образованных кругов горожан, гуманисты выступали противниками церковного мракобесия и средневековой схоластики, высмеивалии отвергали феодальный строй.67 Антифеодальная идеология утверждала новые принципы гуманистической культуры, в основе которой была заложена «философия Христа». В необходимости искоренения злав любых его проявлениях человеческого бытия они видели залог обновления жизни и отношений между людьми.
Поворотным в истории период гуманистического движения можно назвать и потому, что именно в этот промежуток времени наиболее ярко проявился аристократизм гуманизма, который «миновалмассы и отрезал от них высшие сословия».68 Несмотря на то, что творческая деятельность известных немецких гуманистов была тесно связана с народными корнями, и именно ими был поднят первыми флаг национального самосознания, однако по самой своей форме гуманистическая культура представляла собой особый вид аристократии – аристократию знания, аристократию образованности. Это было для народных масс « несравненно оскорбительнее аристократии крови».69 Именно в этом и есть главноеотличие Реформации от Возрождения, которая«не миновала массы». Но для любого действия, в том числе и исторического, необходимо время вызревания идеи (теории), которой и стало Возрождение.
Религиозно-философскаяи национальная основа идей германского Возрождениястала той формой, которая волновала тогда в той или иной степени все разнообразные прослойки общества. Общий лагерь гуманистов, в целом представителей определенных прослоек германского общества, первоначально единый против реакционно-католического лагеря, под влиянием неизбежных политических процессов раскалывается нареволюционный и реформаторский. Разница первых от вторых была в полном утверждении светской власти вместо власти духовенства.
«Прежде чем начать успешную борьбу против светского феодализма в каждой стране и в отдельных его сферах, необходимо было разрушить центральную священную организацию».70 Реформация, т.е. движение против папской католической церкви, стала первым этапом широкого революционного движенияв первой половине XVI в.в Германии.Начало германской реформации связано с именем Мартина Лютера.71 Реформация началась 31 октября 1517 г. с провозглашения требований, отвечавшие интересамсредневекового бюргерства, об установлении «дешевой» церкви, об отмене торговли индульгенциями. «Бюргерская ересь требовала восстановления простого раннехристианской церкви и упразднениязамкнутого сословия священников. Это дешевое устройство устраняло монахов, прелатов, римскую курию – словом, все, что в церкви было дорогостоящим».72 В основе протеста лежало обращение к различным местам священного писания, о котором «забыли» священнослужители и первоначально смысл протеста был далек отсерьезного конфликта с папством. Лев X увидел в выступлениях обычный спор между соперничавшими монашескими орденами и не придавал им значения. В 1519 г. на диспуте в г. Лейпциге Лютер уже заявил о том, что церковь может существовать и без папы. Он отвергал и духовенство как особый священный институт, говоря, что перед богом каждый христианин является в известной степени священником. Он публично заявлял свою солидарность со взглядами Яна Гуса и осуждал тех, которые сожгли на костре великого чешского реформатора. Когда папа во второй половине 1520 г. издал указ против Лютера буллу об отлучении его от церкви, Лютер не обратил на нее никакого внимания. Она торжественно была сожжена студентами во дворе Виттенбергского университета. Лютер вскоре ответил на нее ругательным памфлетом «Против буллы антихриста». В нем антихристом он называет теперь самого папу и обращается к новому императору – Карлу V – с предложением отнять у папы Рим и произвести секуляризацию всех церковных земель в Германской империи.
На некоторое время вокруг Лютера объединились самые различные элементы германского общества – от более умеренных до самых крайних, выступавших против папской власти и католической церкви. «Молния, которую метнул Лютер, попала в цель. Весь немецкий народ пришел в движение. С одной стороны, крестьяне и плебеи увидели в его воззваниях против попов, в его проповеди христианской свободы сигнал к восстанию; с другой стороны, к нему примкнули более умеренные бюргеры и значительная часть низшего духовенства; общий поток увлек за собой даже князей. Одни думали, что настал день для того, чтобы свести счеты со всеми своими угнетателями, другие желали лишь положить конец могуществу попов и зависимости Рима, уничтожить католическую иерархию и обогатиться посредством конфискации церковных имуществ».73 На сторону Лютера стали многие гуманисты, среди них Ульрих фон Гуттен. Гуманисты старшего поколения- Эразм Роттердамский и Рейхлин не присоединились к реформации.74
Сложная по своему составу оппозиция против папства, проявившаяся в период 1517 – 1520 гг., к 1521-1522 гг.распалась на три лагеря: умеренной бюргерско-княжеской реформации, ставившей целью отделение германской церкви от папы, секуляризацию церковных имуществ и организационную перестройку церкви в интересах князей и бюргерства (М. Лютер); реакционный феодально-католический лагерь, во главе которого стояли император и часть князей и к которому принадлежала также патрицианская городская верхушка, и лагерь революционный, плебейско-крестьянской реформации, вождем которой стал радикально-демократический проповедник Томас Мюнцер,75 к нему примкнули анабаптисты (перекрещенцы), которые выступали против обрядов, уничтожения икон и признавали крещение лишь для взрослых. В 1522 -1525 гг. ознаменовались двумя крупными политическими восстаниями – бунтами против церкви: сначала – низшего дворянства (рыцарское восстание), а затем Великой крестьянской войной. Оба потерпели поражение. В первом случае немецкое рыцарство потеряло всякую политическую самостоятельность и полностью подчинилось князьям, с которыми их связывала общность интересов. Во втором случае, Крестьянская война, охватившаяв основном Швабию, Фраконию и Тюрингию-Саксонию, показала политическую не состоятельность не только самих крестьян, но и их союзников – мелких феодалов –крепостников (рыцарей) и бюргерства. Разнородность интересов, раздробленность крестьян и их доверчивость к феодалам, склонность зажиточных элементов крестьянства к компромиссам с «господами» неизбежно должны были привести к поражению.
Сама феодальная раздробленность Германии налагала отпечаток провинциальности и узости на выступления всех классов, в том числе и буржуазии. Поражение крестьянской войны поставила под угрозу самую реформацию. Феодально-католический лагерь стремился после 1525 г. полностью восстановить в Германии господство католической церкви. Но большая часть имперских князей, успевших к этому времени присвоить громадное количество секуляризованной церковной собственности, была против такой реставрации. Между императором и поддерживавшими его католическими князьями, с одной стороны, и большинством князей, державшихся лютеранской, или, как она стала называться, протестантской, религии, - с другой, началась война. Сам папа тайно поддерживал блок князей, против Карла V, его абсолютно не устраивало усиление имперской власти даже с полным восстановлением католицизма. Заключение в 1555 г. Аугсбургского мира стало завершающим в конфликте между этими силами.По договору между Карлом V и князьями при посредничестве папы предоставлялось право определять религию населения местным князьям. Провозглашался принцип: «Чья страна, того и вера». Сознавая полное крушение своих планов, Карл V в этом же году отрекся от престола. Крах политики Императора означал для Германии дальнейшее ослабление центральной власти и усиление еще более феодальной раздробленности страны.
Реформация не ограничилась только Германией. Уже в 20-х и особенно в 30-х годах XVI в. лютеранство проникло в скандинавские страны - Швецию, Норвегию, Данию. В Прибалтике Прусский орден былсекуляризован и превратился в светское герцогство Пруссию (с 1525 г.) Частично лютеранство нашло себе сторонников в Англии, Франции, Польше, Венгрии. Но особенно благоприятную почву реформация встретила в соседней с Южной Германией Швейцарии. Именно в этой стране буржуазная реформация сделала следующий шаг вперед (после Германии) как в идеологическом, таки организационном отношении. Здесь были выработаны новые системы протестантизма и созданы новые церковные организации. В Германии католицизм был оттеснен на задний план лютеранством, а также
проникавшими сюда из Швейцариикальвинизмом и цвинглианством. Оба учения были более демократичнее в вопросе организации церкви, более светскими в своем понимании учения Христа и буржуазной морали.
В середине и особенно во второй половине XVI в.католическая церковь перешла в наступление против инакомыслящих при поддержке правящих феодальных классов76. Абсолютизм, торжествовавший в крупнейших государствах Европы – во Франции, Испании, Австрии, нуждался в католицизме как идеологической и политической силе, при помощи которой
он надеялся держать в повиновении народные массы. Чтобы восстановить свое господствующее положение, католическая церковьвынуждена была пойти на существенные уступки монархам. В ряде стран она признала частичную секуляризацию, т.е. переход большей или меньшей части церковных земель и прочих имуществ в светские руки. Власть королей в абсолютических государствах еще больше, чем раньше, распространялась на местные национальные церкви.
К концуXVI в. политическая раздробленность усилилась.Политическая властьмногих князей усилилась в связи с полным подчинением лютеранской церкви местным правителям. А разделение князей на протестантов и католиков углубляло и оформляло территориальную раздробленность страны. Религиозные распри продолжали прикрывать борьбу князей с императорами. Император по- прежнему был в теснейшем союзе с папством.
Политическая и общественная реакция на долгое время укрепится в Германии и только в XIX в. под влиянием новых исторических условий начнет ослабевать и видоизменяться. Реформация в Германии, в идеологическом плане, в основном,не достигла тех желаемых результатов, которые стояли изначально. Правда, у лютеран, обрядность была подчинена буржуазному требованию «дешевой церкви». Пышность католического культа былаупразднена, так же как и почитание икон и мощей. Торжественная католическая литургия (месса) заменена проповедью. Из семи католических « таинств» лютеране сохранили только два – крещение и причащение. Но это была только внешняя сторона изменений. Внутренняя сторона Реформации – углубления политического и экономического кризиса в Германии.
Эпоха Возрождения, как и любое историческое явление, прошло стадию зарождения, расцвета и своего субъективно и объективного упадка. Гуманизмв процессе своего исторического развития, особенно на тех этапах, когда складывались и крепли принципы ренессансного миропонимания, расчистил почву для Реформации, утвердился и получил практическое распространениев программе борьбыза новую культуру. Из идейной тенденции в идеологической жизни эпохион вырос в общественное движение, оказавшее мощное воздействие на дальнейшее развитие европейской культуры.
Но одновременно, драматические события порожденные Реформацией и Контрреформацией, привили к краху многих иллюзий гуманистов, в том числе, идеи, что « в основе всех вероисповеданий и всех философских учений лежит единая «всеобщая мудрость», неотделимая от « всеобщей религии», что преобразование существующей церкви, синтез различных религий и философских учений принесут с собой мир и полное согласие».77 Наиболее ярко идейный кризис гуманизма проявился во взглядах крупнейших гуманистов эпохи Возрождения на Реформацию. « Спор видных гуманистов объективно выявил дилемму, перед которой оказалось гуманистическое движение:и примыкая к реформации, и оставаясь на стороне старой церкви, гуманизм еще пытался сохранить завоеванную автономию своего развития и свои собственные цели, но и Эразм, и Гуттен зорко подметили друг у друга растущую бесперспективность этих усилий. Деформировались прежде всего былые политические программы гуманистов. В них неизбежно нарастали черты утопизма».78
Учение о человеке, как центральноеэпохи Возрождения, в период Реформации также претерпевает изменения.«Сразвитием Реформации, когда доктрина Лютера была достаточно систематизирована, Эразм первым указал, что она предала человека, которого Эразм стремился возвысить до «божественного».79Определяя моральный облик человека, его образ жизнирелигиозно - философскими взглядами гуманисты по мнению В.М. Богуславского, приходят к выводу, что:«поведение людей вовсе не определяется их взглядами, сторонниками которых они себя объявляют; чаще (а значит есть исключения!) всего происходит обратное – люди избирают мировоззрение в зависимости от своих корыстных побуждений».80Конечно, в данном случае, наиболее ярко этот пример подтверждается на попытках «власть имущих» приобрести популярность в обществе, утвердиться или усмирить «врагов истинной веры» т.е. инакомыслящих. Особенно возмущение гуманистов вызывала жестокость массовых расправ, чинимых над инаковерующими. Сомнения, впрочем, не заставляют гуманистов отказаться от своих мировоззрений и к концу XVI в. гуманистические представлений о Человеке, получают наиболее законченную форму и обстоятельную аргументацию в этико-философских учениях, которые актуальны и в настоящее время. Несомненно, самый значительный результат тот, что гуманизм эпохи Возрождения подготовил формированиенациональных культур, хотяс их появлением уступил им место.
Гуманисты переосмыслив исторический опыт человеческого бытия, обогатили его своим уникальным опытоми самое главное открыли человека самому себе. На верхнем интеллектуальном полюсе общественной жизни накопился заряд церковно- феодального мракобесия , а на нижнем – « молнии» бунтов и ересей, отражающих стремление человеческой мыли к свободе. Революция духовная (в сфере культуры) предшествовала революциям политическим. Ренессанс раскрепостил человеческий разум, что стало необходимым условием будущего социального раскрепощения и утверждения, как ценности, демократических норм. Возрождение выковало образ Человека - волевого, решительного, непреклонного, земного в своих чувствах и помыслах и одновременно высоконравственного, богоподобного, богоравного в своей свободе, в могуществе своего разума. Обращение титанов Ренессанса к античной эстетической традиции было не только опорой, стимулом и материалом для выражения новых идей, новых социально-политических и культурных тенденций, но и возрождение свободы философской мысли, продолжение традиций прошлого. Утерянная нить, связь с прошлым была восстановлена и человеческая радость в освобождении, в осознания себя в цепи исторического процесса вылилась в бесконечное и разнообразное буйство красок, идей и форм, звуков, пронизанному светом гуманности и надеждами. Идеал Человека земного, разумного, веселого, дополненного духовностью и возвышенностью чувств, не мог реализоваться в мрачной действительности средневековья. Смелые устремления вольнолюбивой гуманистической мысли были сдавлены, словно железным обручем, феодальной реакцией. Однако внутренние силы Возрождения были настолько велики, что именно в эпоху своего угасания, умудренное и просветленное, оно выдвинуло для философии, социальной мысли и культуры в целом уже не масштаб одной личности, или, города, или страны, но масштаб всего человечества.
Возрождение «разбудив»человека, пробудило от спячки всю Европу. Освобожденная мыслящая личность бросается в водоворот буржуазного накопительства, пытаясь наверстать упущенное время, когда материальные ценности были привилегией единиц. Идеалы гуманизма отступают перед новой идеологией« джентльменов удачи», циничных, жестоких, цепких, прагматичных. Мечтапознания и творческой активности вырвалась к свету науки и техники. «Приматматериальный» стремительно утверждается на новых позициях оттесняя« примат морального».
Искренность, жажда истины и свободы, неустрашимый порыв к свету знания, постижения смысла человеческого бытия и наполнение его существование духовностью – вот те «зерна», которые отделило от «плевел»Возрождение. «Зерна», которые по законам «генетическойпамяти» сохранившись, взошли уже на новых нивах истории в XX веке.
Ж.Боден: историческая концепция
Жан Боде́н (фр. Jean Bodin) (1529 или 1530, Анже—1596, Лан) — французский политик, философ, экономист, правовед, член Парламента Парижа и профессор права в Тулузе. Многими исследователями считается основателем науки о политике из-за разработанной им теории «государственного суверенитета».
Биография
Жан Боден родился в семье мастера портновского цеха г. Анже. В раннем возрасте его отдали в местный орден Кармелитов для получения образования. Затем он занимается изучением гражданского права в Академии Тулузы — одного из крупнейших университетских центров во Франции XVI века. После окончания Академии философ некоторое время преподает в ней. Но, так и не получив профессорского звания, в 1561 году Боден едет в Париж, чтобы заниматься там адвокатской практикой. Вскоре после своего прибытия в Париж, он сближается с кружком, который позже стал ядром группы, стоящей в оппозиции к обеим главным партиям гражданской войны. Эта группа, известная под названием «Политики», отстаивала веротерпимость и сильную королевскую власть. Известность приходит к мыслителю в 1566 году, после публикации «Methodus ad facilem historiarum cognitionem» («Метод легкого изучения истории» — М., 2000). В «Методе» философ не только излагает свои размышления над историей развития человечества, но также формулирует первый вариант своего учения о государстве и государственной власти, развитый затем, через десять лет, в «Шести книгах о государстве». По его мнению, государство (в этом Боден сходится с Макиавелли) являет собой вершину экономического, социального и культурного исторического развития цивилизации.
Как и большинство сторонников партии «политиков» Жан Боден был близок двору наследника французского престола герцога Франсуа Анжуйского, но после его смерти стал склоняться к поддержке Католической Лиги. В мае 1587 года к Бодену по наследству от тестя переходит пост генерального прокурора Лана. А еще через некоторое время сын портного становится мэром Лаона (Лана — в источниках разночтения), причем на этом посту он продержался два срока подряд, хотя ничем особенным не отличился. На посту прокурора он старался никогда не идти против своей совести и, например, отстоял жизнь человека, которого хотели казнить по политическим соображениям. Но зато по его собственным признаниям принимал участие в процессах над 200 женщин по обвинению в колдовстве, многие из которых закончили жизнь на костре. По мнению Бодена, судья, препятствующий расследованию дел о колдовстве, сам заслуживал костра. От чумы, глубоким по тем временам стариком, он умер в Лане в 1596 году.
Политические идеи
Жан Боден в своих сочинениях всегда признавал за человеком право выбирать для себя религию и Бога (конечно, в рамках христианства — другое в эту эпоху было опасно; единственное сочинение, в котором Боден открыто выступает сторонником деизма или рациональной религии — «Разговор в семи ролях о секретах высших истин» — было опубликовано только в 1858 году, то есть почти через 300 лет после написания). В результате он чуть было не стал жертвой Варфоломеевской ночи 1572 года. Веротерпимость философа проявлялись также и в его усилиях по примирению враждовавших между собой религиозных группировок на Генеральных Штатах в Блуа, где он выступал в качестве депутата от третьего сословия провинции Вермандуа. Эти идеи мы обнаруживаем и в главном политико-философском произведении Бодена — «Les six livres de la Republique» («Шесть книг о государстве»), вышедшем в свет в 1576 году, которое впоследствии (в 1586 г.) он сам перевел на латынь под названием «De Republica libri six».
Боден снял завесу тайн с власти монарха, доказав, что государство — это политическое объединение, имеющее независимую власть и не подчиняющееся никакой внешней власти. В то же время суверен связан законами божественными и естественными, едиными у всех народов. Значит, хорош лишь тот монарх, который сознательно избирает путь подражания Богу. Суверенная власть едина и неделима, её решения обязательны для всех, поэтому оптимальная форма правления по Бодену — абсолютная монархия.
Боден выступал против общепринятой идеи Аристотеля о том, что целью государства является достижение счастья людей. По его мнению, цель государства — обеспечение внутреннего мира, справедливости и социальной гармонии, защита от внешних врагов. Причину социальных конфликтов Боден вслед за Макиавелли видел в неравномерном распределении богатств, в борьбе партий и в религиозной нетерпимости. Поэтому он требовал установления свободы вероисповедания и проведения экономических реформ с целью укрепления частной собственности граждан — опоры государства. В зависимости от принадлежности суверенитета Боден определял три формы государства: монархия, аристократия, демократия. Последняя, по Бодену, ведёт к нестабильности. Давать власть народу опасно, считал он, ибо толпа завидует уму, знатности и богатству. Демократия — господство черни и её демагогов, при ней неизбежны раздоры и войны. Аристократию он считал прочнее, поскольку власть находится в руках достойного меньшинства, но государство это также неустойчиво ввиду постоянного соперничества.
В творчестве Бодена нашлось место всему, что волновало Францию XVI в., и он осмелился заглянуть в духовный мир своих современников, написав об этом два смелых произведения. Первое — «Демономания колдунов» (1580) — отразило духовную атмосферу эпохи, когда человек жил в фантасмагории демонов и страхов. В этом трактате Боден раскрыл одну из главных черт, присущих переходной эпохе: слом старого мира и построение нового обостряет борьбу разных сил в обществе и внутри человека. Поэтому в такие периоды, считал он, человек должен быть особенно осторожен и внимателен к себе и окружающим, чтобы не попасть в ловушку искушения или прегрешения.
Последнее творение Бодена — «Гептапломерес» (или «Разговор семи участников») — самое смелое произведение мыслителя, призванное обосновать разумность веротерпимости. С этой целью Боден предпринял критику христианства и сравнил его с другими религиями. Отсюда и семь участников — представителей разных конфессий. В ходе спора Боден подвергает критике христианские догматы о божественной природе Христа, о непорочном зачатии, о Троице, показывая невозможность доказать истинность религии с помощью разума. Такая критика христианства нужна Бодену для того, чтобы предостеречь людей от споров по поводу веры, ибо им уготован один итог — безверие, которое хуже всего. Путь, предложенный Боденом, — гуманистическое свободомыслие, верность «всеобщей религии», терпимость.
Государство есть осуществляемое верховной властью по праву управление множеством домохозяйств и их общим достоянием[1].
Суверенная власть государства — это всегда постоянная власть, которая отличается от временной власти; это всегда абсолютная власть, — власть, не ограниченная никакими условиями, носитель же этой власти может ее передать другому лицу как собственник; это власть единая, то есть неделимая — она не может принадлежать одновременно монарху, аристократии и народу, ее нельзя разделить на трети.
Три ограничения абсолютной власти: суверен в своей деятельности связан законами Бога, законами естественными и законами человеческими, общими для всех народов.
Типы законов: законы, установленные Богом; законы, установленные природой; законы, установленные суверенной властью; законы, установленные народами; законы, установленные общим соглашением, в котором берет начало суверенная власть.
Боден — противник теории смешанной формы государства, которой в разное время придерживались Полибий, Цицерон, Мор, Макиавелли.
Три формы государства: демократия, аристократия и монархия (в зависимости от принадлежности власти тому или иному суверену). В демократии — все или большая часть граждан обладают суверенной властью над всеми. В аристократии — меньшая часть граждан обладает суверенной властью над всеми. В монархии — суверенная власть всегда принадлежит одному лицу, будь это король или тиран.
Лучшая форма государства для преодоления политического и религиозного кризиса является монархия, поскольку она прямо отвечает природе суверенной власти, ее единству и неделимости.
Боден — сторонник наследственной, а не выборной монархии, потому что выборная монархия предполагает междуцарствие, а государство в это время «подобно кораблю без капитана, мечется по волнам мятежей, и часто тонет».
Демократию Боден оценивает отрицательно, ибо «народ — это зверь многоголовый и лишенный рассудка, он с трудом делает что-либо хорошее. Доверять ему решение политических дел — это все равно, что спрашивать совета у безумного». Недостаток аристократии — неустойчивость, которая обусловлена коллегиальным способом принятия решений. Общим недостатком демократии и аристократии является то, что «в демократическом или аристократическом государстве голоса подсчитываются, но не взвешиваются на весах добродетели».
Боден критически оценивал институт рабства, выступая за его постепенную отмену.
Сформулировал теорию народного суверенитета.
Основоположник международного права
Произведения
Боден написал около 10 сочинений, многие из которых активно переиздавались в XVII веке.
«Метод лёгкого познания истории» («Метод, облегчающий познание истории»)(1566, на латыни). (Methodus ad facilem historiarum cognitionem, 1566). В 2000 году в серии «Памятники исторической мысли» (М., Изд-во «Наука») вышел русский перевод этой книги, сделанный М. С. Бобковой на основе 2-го издания (1572 г.).
«Ответ на парадоксы г-на Мальтруа…» (1568). (Paradoxes de M. de Malestroit touchant le fait des monnaies et l’enrichissement de toutes choses) — работа по экономике, посвященная проблеме инфляции, вызванной резким увеличением находящегося в обороте золота и серебра, привозимого из Нового Света, где Боден формулирует количественную теорию денег.
«Шесть книг о государстве» (в 6-ти книгах, Париж, 1576). (Les six livres de la République ). В 1586 году автор сам переводит ее на латинский язык в несколько измененном виде.
«Демономания колдунов» (1580, на французском). (La Démonom anie des Sorciers). В ней Боден доказывает реальность существования ведьм и законность их преследования, а также решает юридико-процессуальные проблемы расследования и рассмотрения этой категории судебных дел.
«Heptaplomeres sine colloquium de rerum sublimum areanis abditis» (1581 г.) («Семичастный разговор о секретах высших истин») — эта книга представляет собой спор представителей мировых религий и натурфилософа о преимуществах каждой из них.
«Почему я стал лигером»: памфлет, 1589 г. Выдержал 11 изданий Лиги. Позднее Боден утверждал, что памфлет являлся частным письмом, которое было опубликовано без его ведома.
Amphithéâtre de la nature (1595).
Universae naturae theatrum (1596) (по некоторым источникам, она опубликована в 1590 году) — («Всеобъемлющий театр природы») — работа по естественно-научным вопросам.
М.Монтель: его понимание истории
Мише́ль Эйке́м де Монте́нь (фр. Michel Eyquem de Montaigne; 28 февраля 1533 — 13 сентября 1592) — знаменитый французский писатель и философ эпохи Возрождения, автор книги «Опыты».
Биография
Монтень родился в фамильном замке вблизи г. Бордо. Его отец, участник итальянских войн Пьер Эйкем (получивший аристократический титул «де Монтень») был в свое время мэром этого города; умер в 1568. Мать — Антуанетта де Лопез, из семьи зажиточных арагонских евреев. В раннем детстве Мишель воспитывался по либеральной-гуманистической педагогической методике отца — его учитель, немец, совершенно не владел французским языком и говорил с Мишелем исключительно на латыни.
Во время гугенотских войн Монтень часто выступал как посредник между враждующими сторонами, его одинаково уважали король-католик Генрих III и протестант Генрих Наваррский.
В 1565 Монтень женился, получив солидное приданое. После смерти отца в 1568 г. он унаследовал родовое имение Монтень, где и поселился в 1571, продав свою судейскую должность и выйдя в отставку. В 1572 г., возрасте 38 лет Монтень начинает писать свои «Опыты» (первые две книги опубликованы в 1580 г.). Его близким другом был философ Этьен де ла Боэси, автор «Рассуждений о добровольном рабстве», некоторые части из которых Монтень включил в свои «Опыты». В 1580—1581 г. писатель путешествовал по Швейцарии, Германии, Австрии и Италии. Впечатления от этого путешествия отражены в дневнике, опубликованном только в 1774 г.
Писатель скончался 13 сентября 1592 г. во время мессы
«Опыты»
История публикации
Работа над книгой началась в 1570 году. Первое издание вышло в 1580 году в Бордо (в двух томах); второе — в 1582 (с коррективами автора). Опубликованный впервые в 1954—1960 годах русский перевод «Опытов» (он впоследствии неоднократно переиздавался) был выполнен на основе издания А. Арменго (1924—1927), воспроизводящего так называемый «бордоский экземпляр» «Опытов» (издание 1588 г. — четвёртое по счёту — с рукописными коррективами автора). Между тем во Франции наряду с этой издательской традицией существует и иная (вариант текста, подготовленный после кончины писателя в 1595 г. Мари де Гурнон). Именно последний был положен в основу подготовленного исследовательским коллективом во главе с Жаном Бальзамо и выпущенного в серии «Плеяда» в 2007 г. издания «Опытов».
Жанр
Книга Монтеня, написанная как бы «скуки ради», отличается крайней прихотливостью построения. Никакого чёткого плана не наблюдается, изложение подчиняется прихотливым извивам мысли, многочисленные цитаты чередуются и переплетаются с житейскими наблюдениями. Совсем короткие главы чередуются с пространными; самая большая глава «Опытов» — обладающая вполне самостоятельной ценностью «Апология Раймунда Сабундского». Поначалу книга напоминала компиляцию античной учёности наподобие «Аттических ночей» Авла Геллия, но затем обрела своё неповторимое лицо. Монтень — родоначальник жанра эссе, которому было суждено большое литературное будущее.
Философия Монтеня
«Опыты» Монтеня — это ряд самопризнаний, вытекающих преимущественно из наблюдений над самим собой, вместе с размышлениями над природой человеческого духа вообще. По словам писателя, всякий человек отражает в себе человечество; он выбрал себя, как одного из представителей рода, и изучил самым тщательным образом все свои душевные движения. Его философскую позицию можно обозначить как скептицизм, но скептицизм совершенно особого характера.
Скептицизм Монтеня — нечто среднее между скептицизмом жизненным, который есть результат горького житейского опыта и разочарования в людях, и скептицизмом философским, в основе которого лежит глубокое убеждение в недостоверности человеческого познания. Разносторонность, душевное равновесие и здравый смысл спасают его от крайностей того и другого направления. Признавая эгоизм главной причиной человеческих действий, Монтень не возмущается этим, находит это вполне естественным и даже необходимым для человеческого счастья, потому что если человек будет принимать интересы других так же близко к сердцу, как свои собственные, тогда прощай счастье и душевное спокойствие! Он осаживает на каждом шагу человеческую гордость, доказывая, что человек не может познать абсолютной истины, что все истины, признаваемые нами абсолютными, не более как относительные.
Основной чертой морали Монтеня было стремление к счастью. Тут на него оказали громадное влияние Эпикур и особенно Сенека и Плутарх.
Учение стоиков помогло ему выработать то нравственное равновесие, ту философскую ясность духа, которую стоики считали главным условием человеческого счастья. По мнению Монтеня, человек существует не для того, чтобы создавать себе нравственные идеалы и стараться к ним приблизиться, а для того, чтобы быть счастливым.
«Одного философа, который был застигнут в момент любовного акта, спросили, что он делает. „Порождаю человека“, — ответил он весьма хладнокровно, нисколько не покраснев, как если бы его застали за посадкой чеснока» («Апология Раймунда Сабундского»)
Считая, подобно Эпикуру, достижение счастья естественной целью человеческой жизни, он ценил нравственный долг и самую добродетель настолько, насколько они не противоречили этой цели; всякое насилие над своей природой во имя отвлеченной идеи долга казалось ему бесплодным. «Я живу со дня на день и, говоря по совести, живу только для самого себя». Сообразно этому взгляду, Монтень считает самыми важными обязанностями человека обязанности по отношению к самому себе; они исчерпываются словами Платона, приводимыми Монтенем: «Делай свое дело и познай самого себя».
Последний долг, по мнению Монтеня, самый важный, ибо, чтобы, делать успешно свое дело, нужно изучить свой характер, свои наклонности, размеры своих сил и способностей, силу воли, словом — изучить самого себя. Человек должен воспитывать себя для счастья, стараясь выработать состояние духа, при котором счастье чувствуется сильнее, а несчастье — слабее. Рассмотрев несчастья неизбежные и объективные (физическое уродство, слепота, смерть близких людей и т. п.) и несчастья субъективные (оскорблённое самолюбие, жажда славы, почестей и т. п.), Монтень утверждает, что долг человека перед самим собой — бороться по возможности против тех и других.
К несчастьям неизбежным разумней относиться с покорностью, стараться поскорее свыкнуться с ними (заменить неисправность одного органа усиленной деятельностью другого и т. д). Что касается несчастий субъективных, то от нас самих в большой степени зависит ослабить их остроту, взглянув с философской точки зрения на славу, почести, богатство и пр. За обязанностями человека по отношению к самому себе следуют обязанности по отношению к другим людям и обществу.
Принцип, которым должны регулироваться эти отношения, есть принцип справедливости; каждому человеку нужно воздавать по заслугам, ибо так в конечном счете проявляют справедливость и к самому себе. Справедливость по отношению к жене состоит в том, чтобы относиться к ней если не с любовью, то хотя бы с уважением; к детям — чтобы заботиться об их здоровье и воспитании; к друзьям — чтобы отвечать дружбой на их дружбу. Первый долг человека по отношению к государству — уважение к существующему порядку. Это не подразумевает примирения со всеми его недостатками, но существующее правительство — всегда предпочтительней, ибо кто может поручиться, что новое общественное устройство даст больше счастья или даже не окажется ещё хуже.
Политика и педагогика
Как в сфере нравственной Монтень не выставляет никаких идеалов, так точно не видит он их и в сфере политической. Желать изменения существующего порядка ради заключающихся в нем — и зачастую неизбежных — пороков, значило бы, по мнению Монтеня, лечить болезнь смертью. Будучи врагом всяких новшеств, потому что они, потрясая общественный порядок, нарушают спокойное течение жизни и мешают человеку наслаждаться ею, Монтень — и по природе, и по убеждениям человек очень терпимый — сильно недолюбливал гугенотов, потому что видел в них зачинщиков междоусобной войны и общественной неурядицы. Если в своих политических убеждениях Монтень порой чересчур консервативен, то в своей педагогической теории он выступает смелым и в высшей степени симпатичным новатором. Во главе её он ставит принцип возможно разностороннего развития.
По мнению Монтеня, цель воспитания состоит в том, чтобы сделать из ребёнка не специалиста-священника, юриста или доктора, но прежде всего человека вообще, с развитым умом, твёрдой волей и благородным характером, который умел бы наслаждаться жизнью и стоически переносить выпадающие на его долю несчастья. Этот отдел «Опытов» Монтеня оказал самое благодетельное влияние на всю позднейшую педагогику. Отголоски идей Монтеня можно найти и в педагогических трактатах Амоса Коменского и Локка, и в «Эмиле» Руссо, и даже в знаменитой статье Пирогова «Вопросы жизни и смерти».
Развивающее обучение
Подвергая сомнению различные обычаи и взгляды современного ему общества, Монтень высказывался против суровой дисциплины средневековых школ, за внимательное отношение к детям. Воспитание по Монтеню, должно способствовать развитию всех сторон личности ребенка, теоретическое образование должно дополняться физическими упражнениями, выработкой эстетического вкуса, воспитанием высоких нравственных качеств. Многие мысли Монтеня были восприняты педагогами 17-18 вв. Так, идея приоритета нравственного воспитания перед образованием подробно развита Локком, а высокая оценка воспитательного влияния сельской среды и отказ от принуждения в обучении явились своего рода основой теории естественного воспитания Руссо. Главной идеей в теории развивающего обучения по Монтеню является то, что развивающее обучение не мыслимо без установления гуманных отношений к детям. Для этого обучение должно осуществляться без наказаний, без принуждения и насилия. Он считает, что развивающее обучение возможно только при индивидуализации обучения. В своей книге «Опыты» в главе «О воспитании детей» Монтень пишет: «Я хотел бы, чтобы воспитатель с самого начала, сообразуясь с душевными склонностями доверенного ему ребенка, предоставил ему возможность свободно проявлять эти склонности, предлагая ему изведать вкус разных вещей, выбирать между ними и различать их самостоятельно, иногда указывая ему путь, иногда, напротив, позволяя отыскивать дорогу ему самому. Я не хочу, чтобы наставник один все решал и только один говорил; я хочу чтобы он тоже слушал своего питомца.» Здесь Монтень следует Сократу, который, как известно, сначала заставлял сначала говорить учеников, а затем уже говорил сам. «Пусть учитель спрашивает с ученика не только слова затверженного урока, но и смысл и самую суть его, и судить о пользе, которую он принес, не по показаниям памяти своего питомца, а по его жизни. И пусть, объясняя что-либо ученику, он покажет ему это с сотни разных сторон и применит к множеству различных предметов, чтобы проверить, понял ли ученик как следует и в какой мере усвоил это». «Пусть его душе будет привита благородная любознательность; пусть он осведомляется обо всем без исключения; пусть осматривает все примечательное, что только ему не встретится, будь то какое-нибудь здание, фонтан, человек, поле битвы, происходящей в древности, места, по которым проходили Цезарь или Карл Великий». «После того как юноше разъяснят, что же, собственно, ему нужно, чтобы сделаться лучше и разумнее, следует ознакомить его с основами логики, физики, геометрии и риторики; и, какую бы из этих наук он не выбрал, — раз его ум к этому времени будет уже развит, он быстро достигнет в ней успехов. Преподавать ему должны то путем собеседования, то с помощью книг; иной раз наставник просто укажет ему подходящего для этой цели автора, а иной раз он изложит содержание и сущность книги в совершенно разжеванном виде.» В этом заключаются основы развивающего обучения педагогической теории М. Монтеня.
Общая характеристика просветительской историографии и социальных условий ее возникновения
В XVIII столетии и особенно во второй его половине происходили крупнейшие сдвиги в экономической и социально-политической жизни народов континентальной Европы. Этот период характеризуется успехами капиталистического производства и торговли, развитием производственных отношений, буржуазной идеологии. А конец XVIII в. ознаменовался буржуазной революцией во Франции, давшей толчок политическим движениям в других европейских государствах.
Степень проникновения в жизнь разных стран буржуазных производственных отношений и буржуазной идеологии была, конечно, далеко не одинаковой. Большего развития они достигли во Франции — классической стране просветительской идеологии. В России, где во второй половине XVIII в. сложился капиталистический уклад и в 1773—1775 гг. разразилась крупнейшая крестьянская война, просветительская идеология тоже стала пробивать себе дорогу. Но здесь она отличалась рядом особенностей. Своя специфика была присуща и просветительской идеологии в других европейских странах.
Эта идеология приобретала различную направленность в соответствии с социальными нуждами и интересами выступавших против феодализма крупной буржуазии, мелкой буржуазии и рабочих. Различия эти особенно отчетливо проявлялись в отношении просветителей к разным формам собственности. Так, Вольтер, считая, что феодальная собственность возникла в результате разбоев варварских времен, признавал ее незаконной, а крупную буржуазную собственность — естественной и законной. Если вы запрещаете богачу есть рябчиков, писал он, вы этим обкрадываете бедняка, который мог содержать семью ловлей дичи, продаваемой богачу. Руссо, наоборот, считал, что крупная собственность и роскошь не должны иметь места. Он даже говорил, что установление частной собственности было величайшим несчастьем человечества. Но выступая против общественного неравенства, Руссо не был врагом всякой вообще собственности. Он считал разумным общество, основанное на мелкой собственности. Наконец, Мелье, Мабли, Морелли выдвигали коммунистические теории, направленные против всякой частной собственности.
Как видим, в рамках французского Просвещения XVIII в. выступали теоретики, по-разному решавшие острую проблему собственности. Но феодальная эксплуатация, феодальный сословный строй и религиозное мракобесие вызывали возмущение у всех французских просветителей. Борьба, которую они вели против праздности и леки привилегированных верхов, непомерных повинностей и налогов, взимаемых с непривилегированных низов, борьба за равенство людей перед законом, за свободу совести, за политическую свободу для буржуазии являлась в то же время борьбой за права и интересы всего третьего сословия — за интересы широких народных масс.
Эти принципы просветительской идеологии определяли и характер исторических произведений, возбуждавших в читателях гнев против лжи и невежества, суеверия, фанатизма, тирании и угнетения масс, против религиозных и династических войн и кровавых дел инквизиции. Определяя главную задачу просветительской историографии, Вольтер писал: «Человек со здравым смыслом, читая историю, занят главным образом ее опровержением».' При этом нужно учитывать, что самое опровержение истории и отрицание исторического прошлого было исполнено могучей созидательной силой и гуманистического стремления, как говорил Вольтер, «научить людей не преследовать людей».
Характеризуя великих французских просветителей XVIII в., Ф Энгельс писал, что они подвергли самой беспощадной критике религию, понимание природы, общество, государственный строй. «Все прежние формы общества и государства, все традиционные представления были признаны неразумными и отброшены, как старый хлам...». Было решено, что «мир до сих пор руководился одними предрассудками, и все прошлое достойно лишь сожаления и презрения». Просветители были убеждены, что их идеи возвещали наступление царства разума, и призывали все пред его судилище. Мы знаем теперь, продолжал Ф. Энгельс, что царство разума, выдвигавшееся в качестве критерия оценки исторического прошлого и настоящего, являлось «не чем иным, как идеализированным царством буржуазии...». Решительное осуждение отживающих феодальных порядков сыграло большую роль в историографии, так как никто до просветителей XVIII в. не решался так беспощадно критиковать общественные институты эпохи феодализма и феодальную идеологию. В их исторических произведениях события прошлого утрачивали черты святости и лакировки, которые им придавали поборники королевской власти и католицизма.
Когда в 1750-х годах писалась «Древняя Российская история», Ломоносов усомнился в происхождении Москвы от Мосоха и от мосхов. «Великий перерыв времени, в кое о мосхах не упоминают внешние и домашние писатели, не позволяет утверждать о единоплеменстве мосхов и славян московских без должного свидетельства».25 Однако в деле критики исторического баснословия Ломоносов безусловноуступал Татищеву. Так, Татищев доказывал легендарность известия о пребывании апостола Андрея Первозванного в Киеве и Новгороде, а Ломоносов объявил Байера «полоумным» как раз за опровержение этого известия. Легенду о происхождении Рюрика от Августа, отвергнутую не только Татищевым в XVIII в., но и Юрием Крижаничем в XVII в., Ломоносов считал частично достоверной. По его предположению родственники какого-нибудь римского кесаря могли прибыть в балтийскую Русь, и, таким образом, Рюрик мог оказаться их «сродником».
В «Слове похвальном» Петру татарское иго объясняется тем, что бог был раздражен «предков наших враждами, неправдами, граблениями, и братоубийствами». Промысел божий в этом произведении усматривается и в том, что от времени до времени рождались великие государи. Впрочем, политическая деятельность этих государей приписывается им самим, а не направляющей деснице господа. Обращения к провидению, скорее, косят у Ломоносова характер риторических оборотов и не могут быть истолкованы как показатель провиденциалистского мировоззрения автора.
Если в исторической критике Татищев превосходил Ломоносова, то в литературности, доступности и красоте изложения первенствовал Ломоносов. Татищев сам это великолепно понимал. Когда он решил посвятить первый том своей «Истории Российской» великому князю Петру Федоровичу (будущему императору Петру III), он попросил составить текст посвящения именно Ломоносова. Для сравнения стиля Татищева со стилем Ломоносова сопоставим вводные слова того и другого о значении исторических знаний.
В. Н. Татищев писал, что история нас «ово от своих собственных, ово от других людей дел учит о добре прилежать, а зла остерегаться». «/Ложно кратко сказать, что никакое человек, ни един стан, промысл, наука, ниже кое-либо правительство, меньше человек единственный без знания оной (истории.— А. III.) совершен, мудр и полезен быть не может».
У М. В. Ломоносова история «дает государям примеры правления, подданным — повиновения, воинам — мужества, судиям —правосудия, младым — старых разум, престарелым — сугубую твердость в советах, каждому незлобивое увеселение, с несказанною пользою соединенное».
Труды Татищева, даже после их напечатания, никогда не имели такого широкого читателя, как «Древняя Российская история» Ломоносова и особенно как составленный совместно с А. И. Богдановым «Краткий Российский летописец с родословием». Эта книга, увидевшая свет в І760 г., в течение ряда десятилетий являлась учебником русской истории для юношества.
М. В. Ломоносов сочинил значительное количество од, посвященных торжественным датам и официальным празднествам и воспевавших императоров и императриц периода дворцовых переворотов (Анне Иоанновне, злополучному младенцу на троне Иоанну Антоновичу, Елизавете, Петру III, Екатерине II). Этому жанру литературы в России и на Западе всегда был присущ панегирнз.м, гиперболизм и непомерная восторженность оценок прославляемых, вне зависимости от того, были ли они действительно выдающимися деятелями или представляли собой совершенное ничтожество.
А. Н. Радищев писал, что не завидует Ломоносову, когда он, «следуя общему обычаю ласкати царям», «льстил похвалою в стихах Елиеавете».30 Вместе с тем следует отметить, что какому бы царю ни посвящалась ода, Ломоносов переключал внимание своих читателей на Петра Великого и здесь уж достигал высокой художественной впечатляемости, так как стиль еды соответствовал восторженному отношению автора к герою. Мы уже говорили об отношении Ломоносова к Петру Великому. В одах, посвященных преемникам Петра, это отношение остается неизменным. В соответствии со своим пониманием задач истории, Ломоносов использует историческую тему в одах, чтобы дать государям пример мудрого правления.
Заканчивая характеристику ломоносовских работ по истории, напомним оценку С. М. Соловьева, признававшего, что В. Н. Татищеву и М. В. Ломоносову «принадлежит самое почетное место в истории русской науки в эпоху ее начальных трудов». С критическим отношением к историческому прошлому общества у просветителей или, во всяком случае, у некоторых из них сочеталось стремление понять законы, на которых основывается жизнь общества. Монтескье и другие ученые эпохи Просвещения настойчиво искали причины происходивших событий, законы истории. Было бы странно, считал Вольтер, если бы вся природа повиновалась законам и лишь человек, «небольшое животное в пять футов», мог бы действовать по своей прихоти. Подобно тому как все тела подчиняются закону тяготения, а грушевые деревья не могут приносить ананасы, каждое историческое событие подчинено необходимости. «Когда я хочу сделать то, что хочу, тогда я свободен: но я хочу в силу необходимости, ибо иначе я хотел бы беспричинно, что невозможно».
Выдающиеся успехи естественных наук, открытие ранее неизвестных законов природы приводили ученых XVII в. к мысли о господстве закономерности и в обществе. Об этом, как мы видели, говорил Гоббс, и эту мысль просветители XVIII в. усвоили у философов XVII в. Аналогии, которые по традиции устанавливались между законом всемирного тяготения и законами общества, приводили иногда просветителей к механическим представлениям об общественной жизни. Законы, управляющие этой жизнью, представлялись такими же вечными и неизменно действующими, как закон тяготения. К таким же представлениям приводили традиционные идеи о неизменности человеческой природы, которая определяет причины человеческих поступков.
Но рядом с утверждениями о тождественности законов природы и общества и бесконечно повторяющихся в круговороте явлениях общественной жизни ученые XVIII в. развивали мысль о коренном различии природных и общественных закономерностей. Так, французский философ и экономист А. Р. Тюрго писал, что явления пророды заключены «в круге всегда ограниченных переворотов», что растения и животные воспроизводятся из поколения в поколение, а время только «воссоздает образ того, что само разрушило». Совсем не то в человеческом обществе. Последовательное движение людей представляет меняющееся из века в век зрелище. «Разум, страсти, свобода беспрестанно порождают новые события. Все эпохи сплетены цепью причин и следствий, связывающих данное состояние мира со всеми предшествующими состояниями»,—писал Тюрго.
Вольтер тоже признавал прогресс и считал его движущей силой разум, идущий по пути накопления знаний. Новые научные открытия и распространение просвещения преобразуют человеческую жизнь, совершенствуют земледелие, ремесла, мануфактуры, развивают мореплавание и торговлю, повышают благосостояние людей. Человеческий разум приводит к достижениям искусств и преодолению суеверии, к нравственному возвышению и совершенствованию законов и социальных отношений. Эти мысли Вольтера развил К.ондорсэ, выступивший в 1794 г. с «Эскизом исторической картины прогресса человеческого разума». Кондорсэ выводил из развития знаний не только рост культуры, но и социальную динамику. Так, общественное неравенство было, по его мнению, следствием использования знающими людьми своего превосходства. Эти люди скрывали знания и распространяли заблуждения и мифы, чтобы утвердить деспотизм и угнетение. А затем на смену метафизической науке приходят истинные положительные знания. И чем выше становятся их успехи, тем большими становятся и успехи общественной свободы.
Можно было бы привести и другие высказывания просветителей о корнях прогресса, усматриваемого в расширении знаний, научных открытиях, развитии идей, и связанном с ним улучшением нравов и обычаев. Обобщая эти высказывания, Г. В. Плеханов отметил, что они состояли в объяснении «исторической эволюции эволюцией нравов и идей или, как говорили в XVIII веке, мнений». Плеханов показал, что тезис просветителей XVIII в. о том, что «мнения правят миром», характеризует исторические воззрения даже философов, которые в понимании природы стояли на материалистических позициях (Гольбах, Гельвеций). Этот тезис характерен и для Монтескье, отводившего немаловажную роль в истории географической среде.
Подвергая критике идеалистическое понимание истории просветителей XVIII в., Г. В. Плеханов говорил, что идеи несомненно имеют большое влияние на поведение людей, «Но мы имеем право спросить себя: не управляются ли, в свою очередь, чем-либо управляющие миром идеи? А ответ на этот вопрос заключается в том, что идеи управляют миром не как верховный властитель, что они, в свою очередь, чем-то управляются и что, следовательно, тот, кто ссылается на идеи, далеко не указывает нам основную, самую глубокую причину исторического процесса. Есть поэтому доля истины в идеалистическом понимании истории. но в нем нет еще всей истины».
Представления просветителей о закономерности общественной жизни и об историческом прогрессе, основанном на достижениях человеческого разума, противоречили их утверждениям о неразумности и противоестественности многовековой истории. Вольтер находил во всей прошлой истории только четыре периода, когда человечество делало большие успехи: век Филиппа Кондорсэ Ж. А. Эскиз исторической картины прогресса.
В эти периоды творили великие ученые, художники, гиганты культуры. На протяжении всей остальной истории человеческий разум был порабощен, и господствовали невежество, нетерпимость и инертность. При таком понимании закономерности общественного развития и прогресса возникает вопрос, почему на протяжении четырех коротких периодов разум побеждал нетерпимость и инертность, а на протяжении всей остальной истории человечества оставался побежденным. Ни Вольтер, ни другие просветители не давали ответа на этот вопрос.
Отрицая рабство, феодализм, деспотизм и другие многовековые формы социального и духовного гнета, просветители еще не открыли, что в ходе своего исторического развития одни и те же общественные институты из разумных и прогрессивных превращаются в неразумные, реакционные и нуждающиеся в ликвидации. Не умея диалектически подойти к явлениям прошлого, они, таким образом, не могли согласовать закономерное и прогрессивное развитие общества с революционной идеей отрицания и опровержения исторического прошлого. Но глубокая внутренняя противоречивость исторических взглядов просветителей не может служить помехой признанию их выдающихся философско-исторических достижений. Как критика и. опровержение феодальных порядков, идеологии и понимания истории, так и идеи закономерности и прогресса в общественной жизни были для своего времени крупным научным достижением.
К числу достижений просветительской историографии XVIII в. должно быть отнесено и расширение тематики исторических трудов. Мы уже отмечали, что, по сравнению со средневековыми историками, историки Возрождения и особенно XVII в. стали больше изучать правительственную деятельность, касающуюся просвещения, наук, судопроизводства, полиции, хозяйства и быта. Историки Просвещения сделали дальнейший шаг вперед. В поле их зрения не только правительственная политика, относящаяся к просвещению, экономике или народному быту, но и само развитие просвещения, экономики, быта, не только государи, но и ученые, художники, другие создатели нового. Вольтер писал, что под историей он понимает «не пустую и бесплодную науку о событиях и датах, которая ограничивается тем, что выясняет, когда умер такой-то человек, бесполезный или пагубный для мира; не науку, сообщающую одни только справочные сведения, которые обременяют память, не просвещая ума. Я говорю о науке, которая изучает нравы, которая, обнаруживая ошибку за ошибкой, предрассудок за предрассудком, рисует нам последствия человеческих страстей, показывает нам, какие бедствия причинили невежество или превратно понятая ученость, и в особенности прослеживает успехи искусства на протяжении веков, ознаменованных ужасающими столкновениями стольких держав и крушениями стольких царств. Вот чем мне дорога история». Приведенное высказывание Вольтера подчеркивает стремление просветителей подрывать устои прошлого. В этом они видели главную задачу исторической науки. В то же время высказывание Вольтера четко формулирует задачу перехода от чисто политической и военной истории к истории культуры. «Шлюз капала, соединяющий два моря,— писал он,— картина Пуссена, прекрасная трагедия, открытие новой истины — в тысячу раз драгоценнее всяческих придворных хроник, всяких военных сообщений».
Изучение нравов и обычаев народов, состояния торговли, финансов, земледелия, ремесла и мореплавания, сословного строя и численного соотношения привилегированных и непривилегированных сословий, как и движения населения в целом, численности армии и состояния военного строя, а прежде всего достижений' науки, искусств и просвещения, были провозглашены просветителями главной задачей исторического исследования. «Я пишу как человек, а не как подданный. Я хочу живописать прошедшее столетие, а не только его государя». В этом высказывании Вольтера заключен не только курс на историю культуры, но и курс на отказ от типичной для феодализма и абсолютизма апологетической истории королей и завоевателей.
В то же время характерная для многих просветителей надежда на просвещенных монархов и на возможность привлечения их к делу реформ, надежда на то, что философы смогут убедить монархов доводами, основанными на всемогуществе разума, побуждала просветителей искать в прошлом образцы великих реформаторов и разумных правителей. А это приводило к выдвижению на первый план великой исторической личности. Характерно, что Вольтер возмущался историками, которые ограничивались показом смены одного недостойного правителя другим. Такие же выдающиеся государи, как Генрих IV или Петр Великий, привлекали интерес историков Просвещения. Более того, они считали подобных государей способными коренным образом изменить жизнь и нравы своих подданных.
Изгнанная просветителями в дверь история государей, возвращалась в окно. В значительной мере это объясняется устойчивостью историографических традиций и скудостью материалов для построения культурной истории. Вольтер, вероятно, сделал максимум возможного для своего времени. Понадобились многочисленные исследования общих историков, этнографов, археологов и историков разных отраслей культуры для того, чтобы начертанный Вольтером план мог получить более адекватное выражение. Как мы дальше увидим, и на английской, и на русской почве в просветительской историографии историко-культурные сюжеты занимали значительно меньшее место, чем история государей и их политики.
Существенной особенностью просветительской историографии является отказ от средневековых теорий избранных народов, от теории четырех монархий, от европоцентризма. Внимание просветителей привлекали и неевропейские, особенно азиатские народы. Вольтер считал Индию колыбелью знаний и обращал внимание на высокую цивилизующую роль арабов в период средневекового мракобесия в Европе. Чтобы хорошо познать человека, писал английский просветитель Болингброк, «мы должны видеть и понять его во всех возрастах, во всех странах, во всех государствах, в жизни и смерти — и только история может нам так его изобразить». Философские уроки могут быть извлечены из истории греков и римлян, европейских народов, перуанцев и мексиканцев, китайцев и татар. Географическое расширение исторической тематики объясняется не только тем, что просветители находили в прошлом неевропейских народов примеры, подтверждающие их концепции, но и их гуманистическим отношением к людям, которых сни считали равными от рождения.
Говоря об историографии Просвещения, необходимо остановиться на развитии источниковедческих приемов исследования. Срывая ореол святости и величия с религиозных и феодальных кумиров, просветители должны были решительнее критиковать исторические источники, создававшие такой ореол. Вольтер обращал внимание на широкое распространение лжи в печати даже в XVIII в., когда существовало тысячи книг, газет и журналов, способных опровергнуть эту ложь. Как же можно верить писателям древних времен, которые собирали слухи, писали все, что им в детстве рассказывали бабушки, и при этом твердо верили, что «никакая критика не откроет их погрешностей». «Ложь в фактах», распространенная во .всей исторической литературе начиная с Геродота, приобрела разные формы. Самым грубым и в то же время самым соблазнительным «является чудесное: оно господствует во всех старых историях без единого исключения». Но историческая критика должна избегать и «ораторской лжи», которая заключается в том, что деятелям прошлого приписываются речи, которые они никогда не произносили, а также И «лжи в портретах, заключающейся в описаниях неизвестной внешности исторических лиц».
Вольтер призывал историков обращаться к архивам, проверять справедливость показаний источников. Но он прекрасно понимал, что далеко не всегда такая проверка возможна. И в полном соответствии со своим рационалистическим мировоззрением отводил первостепенную роль критерию здравого смысла. Существо этого критерия заключалось в том, чтобы определять достоверность исторического факта его вероятностью с точки зрения научных знаний (опыта). Критерий здравого смысла не являлся чем-то абсолютно новым в историографии. Еще древние отбрасывали некоторые известия о сверхъестественном на том основании, что эти известия противоречили здравому смыслу, опыту. Но до просветителей XVIII в. никто так решительно не разделывался с легендами, в том числе и библейскими.
О всемирном потопе, который фигурировал как историческая реальность даже в лучших трудах XVII—XVIII вв. (например, в «Основаниях новой науки со общей природе наций» Вико или в рассуждении Тюрго об «Образовании правительств и смешении народов»), Вольтер писал так: «Все является чудом в истории потопа. Чудо, что шедший сорок дней дождь затопил четыре части света и вода поднялась на 15 локтей над самыми высокими горами. Чудо, что в небесах были хляби, врата, отверстия. Чудо, что все виды животных из всех частей света поместились в ковчеге. Чудо, что Ной нашел, чем их кормить в течение 10 месяцев...». Потоп, заканчивает Вольтер, «одна из тайн, в которые верят только на основании веры, а вера состоит в том, чтобы верить в то, во что не верит разум». Болингброк рассматривал священную историю как рассказы суеверных людей, основанные на «благочестивой лжи». Он считал, если древняя история всех народов настолько насыщена легендами и так мало может быть согласована со здравым смыслом, то ею вовсе не стоит заниматься. По его мнению, «мало надобности при изучении истории заходить дальше (дальше углубляться.— А. Ш.) начала шестнадцатого века». Конечно, такой максималистский вывод был незерен.
Вообще критерий здравого смысла недостаточен для всесторонней критики источника, поскольку с его помощью можно только доказать недостоверность невероятных фактов. Но ведь известна множество показаний источников о фактах, которые вполне вероятны, а тем не менее являются вымышленными. Кроме того, необходимо учитывать, что самый здравый смысл не является вечно неизменной категорией. Марк Блок писал, что представления и логика людей прошлого далеко не всегда соответствовали современным. Вольтеровской критике, основанной на здравом смысле, он противопоставляет критику Мабильона, основанную на испытующем сомнении.
Однако вольтерова критика библейских рассказов о чудесах, как и многих других противоречащих законам природы показаний источников, доказывает, что критерий здравого смысла просветителей имеет немалое значение, хотя и нуждается в дополнении другими критериями критики и в учете изменчивости человеческой психики.
Необходимо также избегать гиперкритики, основанной на критерии здравого смысла, когда при наличии в источнике чего-то недостоверного последний отбрасывается целиком. Именно так поступал Болингброк с древними периодами истории народов. Нельзя согласиться также с требованием Вольтера исключить из числа исторических источников мифы, легенды, устные сказания. Подходя к ним критически, историк может извлечь немало полезного. Из сказанного следует, что просветительскую критику источника с позиций здравого смысла нельзя полностью отвергать, как и нельзя ограничиваться только ею.
Из французских просветителей на развитие исторической науки наибольшее влияние помимо Вольтера оказал Монтескье. Перу Ш. Монтескье (1689—1755 гг.) принадлежит «Рассуждение о причинах величия и упадка римлян» (1734 г.), «О духе законоз» (1748 г.) и ряд других произведений. Монтескье проповедовал идеи политической свободы и объявлял, что рабство противоречит человеческой природе. Он высоко ценил английский конституционализм и противопоставлял произволу феодальных властителей принцип разделения законодательной, исполнительной и судебной власти. Развивая характерные для просветительской историографии мысли о зависимости исторических событий от господствующих в обществе нравов и идей, Монтескье выдвинул интересные соображения о причинах величия Рима. Они заключались в господствующих в период подъема Рима гражданских добродетелях, готовности жертвовать личными интересами для общества, в присущем римлянам патриотизме. Утрата этих качеств и лежит в основе упадка Рима.
Чрезвычайно ценным и плодотворным явилось то, что Монтескье не ограничился установлением изменений в идеологии и нравах, которые привели к печальным для Рима последствиям. Он попытался объяснить самые причины изменений в идеологии и нравах римского общества. При этом обращалось внимание на то, что военные успехи римлян, и в частности их победа над Карфагеном, были связаны с наличием крепкого и многочисленного сословия мелких земельных собственников, а развитие земельного неравенства оказалось одной из причин порчи нравов и деградации римлян.В том, что эти соображения не случайны для Монтескье, мы убедимся, напомнив его фразу: «интерес является величайшим монархом в мире». Очевидно, под интересом понималась прежде всего экономическая заинтересованность.
И все же необходимо констатировать, что в поисках законов, определяющих исторические судьбы народов и их политическую жизнь, Монтескье, как правило, не доходил до социально-экономических условий. Обычно он вовсе отказывался от поиска материальных условий, определявших нравы и дух законов. А если обращался к таким поискам, обнаруживал их вслед за Боденом в природной среде обитания общества и прежде всего в климате. В зависимости от климата характер народов и их нравы существенно варьируются. Законы, издаваемые государством, также должны исходить из специфических особенностей географической среды, климата. Умеренный климат порождает крепких и мужественных людей, жаркий — робких и малодушных. В климате чрезвычайно жарком тело совершенно лишается силы, лень становится счастьем, и рабство кажется более легким, чем усилия разума, необходимые, чтобы управлять самим собой.
Климатом Монтескье объясняет не только рабство, но и принужденное положение женщины и многоженство в одних странах, единобрачие — в других. Слишком жаркий, как и слишком холодный климат, обусловливает появление деспотизма и неограниченной государственной власти. Умеренный климат обусловливает политическую свободу, ограниченную государственную власть и республиканский строй. Власть климата, считал Монтескье, сильнее всех властей. Вместе с тем он отмечал, что различие государственных форм зависило также от размеров территории, плодородия почвы и т. д.
Монтескье сильно преувеличивал роль климата: государства, расположенные в одной и той же климатической зоне, имели различные политические устройства, а государства, расположенные в разных климатических зонах, не обязательно различались по основам политического строя. Да и дифференциация людских характеров не укладывалась в рубрики климатических зон. Выступая с критикой Монтескье, Вольтер отмечал, что во всех уголках земного шара, где живут люди, они могут развивать свои умственные способности, а в умеренном климате у людей нет преимуществ, по сравнению с другими климатическими зонами. А самое убедительное возражение Вольтера против учения Монтескье об определяющей роли климата заключается в том, что географическая среда не меняется, а общественный и политический строй меняется. Как же величиной постоянной можно объяснять изменение переменных величин?
Противником теории климата выступил и К. Гельвеций. Он считал, что эта теория освящает и оправдывает зло, объявляет его закономерным и необходимым. Монтескье следовало, по мнению Гельвеция, определить правильные и разумные принципы будущего строя, вместо того чтобы объяснять неразумные принципы прошлого. Таким образом, в выступлении Гельвеция радикальные рационалистические идеи просветительства противостояли поискам закономерности общественной жизни, характерным для того же просветительства. Так, в полемике Гельвеция и Монтескье проявилось противоречие, которое было присуще идеологии, и в частности историографии, Просвещения.
На взглядах Вольтера (І694—1778 гг.) мы уже неоднократно останавливались, когда характеризовали историографию Просвещения в целом. Добавим, что в огромном литературно наследстве Вольтера (Полное собрание его сочинений, изданное в 1877— 1885 гг., насчитывает 52 тома, а неполное собрание писем— 107 томов) исторические произведения занимают весьма почетное место. Вместе с другими к ким относятся: «История Карла XII» (1731 г.), «Век Людовика XIV» (1751 г.), «История Российской империи при Петре Великом» (1759 г.). Над «Опытом о духе и нравах народов» Вольтер начал работать в середине 1740-х годов и с этого времени издавал его частями. В 1768 г. опубликовал «Философию истории», которая явилась введением к «Опыту». Окончательный же вариант «Опыта» вышел в 1769 г.
Историей Петра Великого Вольтер заинтересовался еще в начале 1730-х годов, когда писал своего «Карла XII». И мысль о написании истории Петра с тех пор яе покидала его. В 1737 г. он сообщает, что ему хочется дать сокращенный пересказ не только «великих деяний Карла», но и «плодотворных дел Петра», ознакомить читателей с тем, «что сделал царь для блага человечества».22 Для осуществления этого замысла необходимы были документальные материалы. В 1740-е годы Вольтер хлопотал о присылке таких материалов из России. Но канцлер Бестужев-Рюмин был против написания Вольтером задуманной им книги. Пересылка материалов стала осуществляться лишь во второй половине 1750-х годов, когда по ходатайству влиятельного вельможи И. И. Шувалова Елизавета Петровна официально поручила Вольтеру написать книгу о своем отце. В 1759 г. «История Российской империи при Петре Великом» была напечатана, а в 1760 г.— попала в руки русских читателей.
В связанном с работой над книгой письме, к И. И. Шувалову Вольтер писал о том, что «теперь хотят знать, как росла нация, каково было народонаселение в начале эпохи, о которой идет речь, и в настоящее время», какова была торговля изучаемой нации, «какие искусства возникли в самой стране и какие были заимствованы ею извне и затем усовершенствованы, каковы были приблизительно государственные доходы в прошлом и настоящем, как возникли и развились морские силы; каково было численное соотношение между дворянством и духовенством и монахами и между ними и земледельцами и т. д.». Как видим, Вольтер задумал написать не биографию царя, а культурную историю народа. Недаром книга получила наименование «История Российской империи при Петре Великом », а не «Петр Великий».
Но решить поставленную перед собой задачу Вольтер не смог. У него было недостаточно знаний по истории русской культуры. Да и твердо усвоенная им концепция петровских реформ не вязалась с планом создания истории страны. Еще в «Карле XIЇ» Вольтер утверждал, что ко времени Петра Великого Россия была менее цивилизована, чем Мексика в момент открытия ее европейцами. Один человек (Петр I) изменил строй самого большого государства. И через 28 лет, когда писалась «История Российской империи», Вольтер оставался при убеждении, что царь один преобразовал страну, превратив свой народ в «настоящих людей».
В примечаниях на книгу Вольтера М. В. Ломоносов отметил немало фактических ошибок в изображении допетровской Руси, как бы сотканной из одних недостатков. В этом не следует усматривать нарочитое стремление Вольтера унизить Россию. Главную роль играла тенденция изобразить Петра Великого творцом всего лучшего, что было в стране. Петр Великий и для других просветителей был образцом монарха-реформатора. Призывая установить новый, справедливый и разумный строй, просветители неоднократно ставили государям в пример Петра. Так, Мабли советовал герцогу Пармскому, для которого написал «Трактат об изучении истории», подобно Петру Великому, стремиться к созданию «новой нации». И для Вольтера царствование Петра было важно прежде всего как назидание государям, которые согласились бы стать проводниками проповедуемой им разумной политики. Таким образом, с одной стороны, Вольтер стремится отказаться от традиционной истории государей и перейти к истории цивилизаций, а с другой стороны, ему нужно показать именно великие дела образцового государя. В своих исторических трудах он выдвигает на авансцену не народ и его культуру, а государя и его роль в изменении культуры.
Заказчики «Истории Российской империи» упрекали Вольтера за недостаточно возвышенный стиль при описании царской особы. Французский просветитель отвечал, что у хорошего писателя не должно появляться подобных выражений: «Его священное императорское величество соизволил принять лекарство». Превозносить через край всегда опасно, а прятать факты историку нельзя; исказив один факт, подорвешь значение остальных. Отстаивая свой стиль и свою подачу материала, Вольтер так же, как оплачивавшие его труд мехами и медалями сановные заказчики, оценивал Петра Великого как единоличного творца новой России. Он декларировал, что в результате реформ Петра процветали искусства и знания и даже «народилась новая нация». А ответа на основной вопрос, каковы были предпосылки петровских реформ, каковы были исторические условия народной жизни, их вызвавшие, почему реформы были проведены именно так, а не иначе, Вольтер не дал.26
К числу «просвещенных монархов» Вольтер относил наряду с Фридрихом II и Екатерину II, которую называл своей истинной героиней.27 Но жизнь доказала иллюзорность этих надежд. Так возник вопрос, что делать, если не найдется монарха, устанавливающего разумный и гуманный принцип правления? «Следует думать,— отвечал он в „Философском словаре",— что все государства, которые не испытают этот принцип, испытают революцию». В. П. Волгин справедливо считает это высказывание свидетельством отхода умудренного опытом Вольтера от политических иллюзий. Исследователь обратил внимание, что эволюция политических взглядов великого просветителя отразилась и на эволюции его исторических воззрений. По мере того как надежды Вольтера на «просвещенных монархов» ослабевали, всемогущество выдающегося политического деятеля в истории тоже переставало играть прежнюю роль, и свобода воли все больше уступала в его исторических воззрениях детерминизму. Именно к позднему периоду творчества Вольтера относятся приведенные выше слова о невозможности беспричинных действий и сопоставление исторической деятельности людей с законом тяготения. «Каждое событие в настоящем рождается из прошлого и является отцом будущего».
В области исторической науки Вольтер несомненно прокладывал новые пути. Это заметил еще А. С. Пушкин: «Если первенство чего-нибудь да стоит, то вспомните, что Вольтер первый пошел по новой дороге и внес светильник философии в темные архивы истории».30 Учитывая развитие Вольтером критики исторических источников, его методы отбора исторических фактов, постановку задач написания истории культуры, понимание всемирной истории не как истории избранных народов и «всемирных монархий», мы вполне согласимся с А. С. Пушкиным.
Все жанры хороши, кроме скучного, говорил Вольтер, и ему «скучный жанр» никак не был присущ. Его идейный противник Жан-Жак Руссо говорил о своем желании «научиться писать изящно и стараться подражать прекрасному слогу этого автора», Вольтер в яркой и увлекательной форме выступал не только в качестве беллетриста, но и историка в той отрасли литературы, где «люди привыкли», по словам Кондорсэ, «видеть скуку, наразлучную с исторической верностью».
Одним из последователей Вольтера и Монтескье был английский историк Эдуард Гиббон (1737—1794 гг.). Его перу принадлежит семитомная «История упадка и разрушения Римской империи», охватывающая обширный период от II в. н. э., когда владычество Рима охватывало «лучшую часть земного шара и самую цивилизованную часть человеческого рода», и до 1453 г., когда турки взяли Константинополь и положили конец существованию Византийского государства — наследника Римской империи Э. Гиббон не ограничивается рассказом о смене правителей, войнах, которые они вели, о внутренних потрясениях и законодательстве. В соответствии с программой исторических исследований, намеченной Вольтером, он повествует о нравах римлян, идеях, которые их одушевляли на протяжении разных этапов более чем тысячелетней истории, о военной системе и положении финансов, обычаях и праве, торговле и земледелии, философии и религии. Анализируя подъем и падение государств, автор интересуется не только военными победами и поражениями, но и «внутреними тайными причинами благоденствия и нищеты, которые втихомолку уничтожают или без шума расшатывают существование или благосостояние общества».
Уже в период «всеобщего благосостояния» во II в. Гиббон обнаруживает «зачатки упадка и разложения». В продолжительном состоянии мира, при котором испарялся воинственный дух и угасал «дух гения», усматривался действовавший постепенно «тайный яд». Так было с римлянами. А у жителей европейских владений Рима, по-прежнему отличавшихся личным мужеством, исчезало «общественное мужество», которое питается «любовью к независимости» и чувством «национальной чести», «общей опасности» и привычкой повелевать. Привычка же к рабскому подчинению не позволяет достигнуть настоящего величия. Для величия народа нужна свобода.
Суммируя причины постепенного упадка Рима — Византии, Гнббон показывает коварную политику цезарей и бесчинства военного деспотизма, возникновение и введение христианства и деятельность сект, основание Константинополя и раздробление монархии. Ом останавливается, конечно, на вторжение варваров, на арабских завоеваниях и на окончательных ударах турок. Но даже говоря о вражеских нашествиях и завоеваниях, он старается выяснить особенности нравов, обычаев, мнений и идей, господствующих у воюющих сторон, чтобы вскрыть внутренние причины побед и поражений. Несмотря на то, что Гиббон не смог определить социально-экономических условий хода исторического развития, мы не можем не воздать должное глубине его анализа. Гиббон, в отличие от своих предшественников, основывался на изучении народных обычаев, а не объяснял военные успехи или поражения искусством великих личностей.
Мы уже останавливались на объяснениях причин падения Византии. В XVI в. вместо благочестивого утверждения о карах божиих за прегрешения жителей Восточноримской империи выдвигались на первый план неразумные политические меры правителей Византии, их неумение опереться на «воинников», а также мудрость турецких правителей и другие причины, в общем сводившиеся к политике правителей и высшей знати. Гиббон пошел гораздо дальше историков и писателей XVI — XVII вв., претворив в большом конкретно-историческом труде идеи эпохи Просвещения. В полном соответствии с вольтери-анскими взглядами на религию Гиббон связывал упадок Рима и Византии и с враждебным отношением христианства к культуре и просвещению, и с тем, что смирение, проповедуемое христианством, убивало те гражданские чувства, которые некогда способствовали созданию могущественного древнеримского государства.
Ни в одной стране в XVIII в. просветители не клеймили столь решительно феодальные социальные порядки и феодально-религиозную идеологию, как во Франции. Нигде просветительская историография не относилась столь отрицательно к «противоестественному и неразумному» средневековью. И не удивительно: ведь именно во Франции в эту пору наиболее обострились противоречия феодальной системы общественных отношений, именно Франция ближе других стран подошла к своей буржуазной революции.
В Англии в XVIII в. социальные противоречия не были столь заострены, а существующие порядки не представлялись просветителям столь неразумными и противоестественными. Поэтому идея отрицания в Англии и в применении к английской истории не выступала так резко, как во Франции.
В этом мы легко убедимся, обратившись к «Истории Англии от вторжения Юлия Цезаря до революции 1688 г.» Давида Юма. Юм (1711—1776 гг.) больше знаменит своими философскими сочинениями. Однако в историографии, и в частности в русской, он оставил свой след. Удовлетворенный политическими свободами и конституционным строем Англии своего времени и отрицательно относившийся к английской революции, Юм решительно выступал против радикализма в политике и в истории. Основным законом, управляющим человеческой жизнью, являлась, по Юму, привычка. Только привычки образуют наши нравы, а нравы образуют общественную жизнь и общественное устройство. Чтобы изменить это устройство, нужно изменить нравы и привычки. Но привычки устанавливаются постепенно и только постепенно они могут быть изменены. Кто не понимает природы привычки, кто не принимает в расчет этой силы, тот не способен понимать историю. Каждое «внезапное просвещение», каждая внезапная перемена в государстве — есть нечто противоестественное.
Вследствие того, что критицизм у Юма и других английских историков-просветителей не проявлялся столь отчетливо, как у Вольтера, противоречие между идеей отрицания многовекового прошлого и идеей закономерности истории не выступало у них так резко, как у французов.
Базируя свои исторические представления на тезисе о постепенности, Юм отрицал возможность внезапного и единовременного перехода от безгосударственного к государственному состоянию и пересмотрел тезис об общественном договоре. Власть верховного главы сначала могла проявляться только по отдельным частным поводам. Люди стали замечать полезность этих проявлений. Так, постепенно родилось основанное на привычке сочувствие народа власти.36 В вопросе о происхождении государства Юм высказывал здравые мысли, отказываясь от тезиса об одноактном и внезапно заключаемом общественном договоре.
В соответствии с идеями французских просветителей Юм усматривал причины исторических событий в мнениях, нравах, обычаях. Но убежденный, что эти факторы изменяются постепенно и медленно, Юм дал в восьмитомной «Истории Англии» лишь четыре экскурса о нравах, государственном строе и законах в различные времена. Влиянию торговли и географическому положению страны он вовсе не придавал значения. В поисках причин исторических событий Юм вернулся к психологическим характеристикам и индивидуальным целям правителей. Для него история индивидуалистична. Она распадается на единичные действия единичных героев. Причины происходивших событий Юм ищет в личной психологии, характере, талантах и ошибках правителей, в целях, которые они перед собой ставят и осуществляют. Таким образом, в метологическом отношении Юм-историк делает шаг назад от Вольтера и просветителей к гуманистам.
Нельзя забывать, что в соответствии с духом эпохи Просвещения Юм выступал против суеверий и религиозного фанатизма и разоблачал басни о чудесах. Вольтер высоко ценил за это труды английского философа и историка. Но борьбу с религиозным фанатизмом Юм порой направлял и против революции. По его мнению, смута, называемая английской революцией, была вызвана «богословской ненавистью», религиозным фанатизмом, лицемерием и глупостью.
Характеризуя успехи исторической мысли XVIII в., мы не должны проходить мимо выдвинутых тогда идей экономического прогресса. О том, что одним из крупнейших теоретиков, доказывавших прогрессивность общественного развития был Тюрго, мы уже знаем. Сейчас обратимся к мысли этого выдающегося экономиста-физиократа об экономическом прогрессе и его значении в жизни общества. Развивая тезисы, выдвинутые еще в античную эпоху, Тюрго говорил о следующих ступенях хозяйственной деятельности человека: сначала собирание произвольно произрастающих плодов и охота; затем приручение быков, баранов, лошадей, лам и установление скотоводства; и наконец, переход к земледелию. На пастушеско-скотоводческой стадии люди стали более богатыми, чем на охотничьей, стали проникаться «духом собственности». На этой стадии побежденные в войнах «подвергались участи животных и становились рабами». На земледельческой стадии излишний сверх необходимого для пропитания самих земледельцев продукт позволил выделиться горожанам, торговцам, ученым. Развилось разделение профессий и неравенство между людьми. «Зарождается более глубокое изучение идеи государства».
В вышедшем первым изданием в 1776 г. «Исследовании о природе и причинах богатства народов» Адам Смит писал:
«Величайший прогресс в развитии производительной силы труда и значительная доля искусства, умения и сообразительности, с какими он направляется и прилагается, явились, по-видимому, следствием разделения труда». Если Тюрго усматривал прогресс лишь в смене занятий людей и лишь на ранних ступенях истории человечества, то Смит пошел значительно дальше и обнаружил такие черты экономического прогресса, которые характерны для развития человеческого общества и в новейшее время. В понимании экономического прогресса это было крупнейшим достижением XVIII в.
Нашествия варваров привели Римское государство к распаду и нанесли тяжелый ущерб античной цивилизации. Церковь заняла монопольное положение в области интеллектуальной жизни, и в том числе в области написания исторических произведений. Известный принцип «философия — служанка богословия» может быть распространен на историографию, которая также была подчинена церкви и служила богословию.
Существенной особенностью насаждаемых церковью представлений об истории являлось противопоставление земной жизни, в которой царствует мирская суета, низменные людские страсти и пороки, ужасы и опасности, плач и рыдания, царству божию, в котором для праведных наступает вечное блаженство, установится полная гармония, и человек станет бессмертным. Недаром важнейший труд теоретика христианства отца церкви Аврелия Августина (354—430 гг.) назывался «О граде бо-жием», недаром блаженный Августин убеждал в этом труде, что жизнь есть царство смерти, а смерть ведет к вечной жизни. Идея эта настолько прочно утвердилась в богословии, что в 1198 г., почти через восемь веков после Августина, будущий папа Иннокентий III написал специальное сочинение «О презрении к миру».
Согласно уверениям средневековых церковных теоретиков, не только деньги и имущество, но и науки и искусства, отечество и государство и даже брак и семья являются лишь дьявольскими призраками. Это аскетическое учение становилось особенно необходимым в условиях превращения христианства в религию не только угнетенных, но и угнетателей, в официальную религию,эксплуататорского государства. Вера в загробную жизнь и аскетическое презрение к земным благам были призваны примирить угнетенных с тяготами эксплуатации и удерживать их от борьбы. Аскетические взгляды и отрицательное отношение к мирской .жизни отражались на подборе исторических событий, их трактовке, характеристиках и оценках исторических деятелей. История подразделялась на священную и светскую, причем первая занимала более почетное место в средневековой идеологии, культуре и пропаганде, чем вторая. Библейская священная история и жития святых излагаются возвышенным, а события светской жизни — будничным стилем. Преимущественный интерес к божественному сказывается в том, что при описаниях людей терялись их индивидуальные особенности и живые черты и сами описания подгонялись под назидательные штампы. При этом особо выделялись такие качества, как усердное почитание божественной службы, защита сирых, приверженность евангельскому учению, борьба с еретиками и «погаными» или справедливость, основанная на христианских нормах. При таких обстоятельствах портреты исторических деятелей, которые ярко были представлены в античной литературе, превращаются в подобие икон. Ветхозаветные мифы о сотворении мира в шесть дней, о потопе, о вавилонском столпотворении и новозаветные — о непорочном зачатии, воскресении распятого Христа корнями своими уходили в древнюю языческую мифологию. Средневековые историки повторяли и дополняли их новыми рассказами о чудесах и предзнаменованиях. Особенно в этом отношении характерны жития святых, получившие широкое распространение в православной и католической литературе.
Важнейшей особенностью средневековой историографии является провиденционализм, оттеснявший прагматизм античной исторической мысли. Через всю книгу Августина «О граде бо-жием» проходят уверения, что история развивается по божественному предначертанию, льоди же являются слепыми исполнителями божественного замысла, а их разум и воля не способны изменить ход истории. Исторический процесс Августин предР ставлял как планомерную эволюцию божественного единства. «Как в семени невидимо заключается все, что должно с течением времени вырасти в дерево, так должно думать и относительно самого мира». Все его позднейшие превращения предвосхищены божественным замыслом, заложенном в мире уже во время его сотворения. Августин признает, что в мире совершается много зла. Как же это зло согласуется с божественным предопределением? Отвечая на этот трудный для всякого поборника провиденциализма вопрос, Августин утверждает, что зло допускается богом, чтобы добро «в большей степени нравилось и представлялось более достойным похвалы». От людей бывает скрыто, каким образом зло служит совершенству творения, но самому богу это «весьма известно».
Впрочем, иногда Августин раскрывает высший божественный смысл исторических событий, которые при первом взгляде кажутся злыми и греховными. Так, он объясняет скрытый смысл возвышения Рима и утверждения мирового господства, далекого от христианских идеалов Римского государства. Главной чертой древних римлян, говорит Августин, было честолюбие, жажда славы. Для своего прославления, во славу родины они совершали героические поступки и терпели страдания. Эти поступки и страдания весьма поучительны: если их можно было осуществлять во имя земных целей и земной родины, то никакие подвиги и жертвы ради небесной родины не должны казаться невозможными. Так, доблести римлян, служившие ложным целям, становились назиданием для христиан и помогали им продвигаться к полному торжеству царства божия. Так как люди не в состоянии сразу вместить все божие откровение, бог внушает его постепенно, порциями, подобно тому как ребенка учат читать по слогам. Именно в постепенном продвижении человечества к царству вечной жизни Августин вместе с другими средневековыми богословами видел содержание исторического процесса и исторический прогресс.
Мы уже говорили, что поборникам провиденциалистской~ концепции трудно было объяснить, как всеблагой и всемогущий бог допускает зло. Августин уверял, что если бы не было зла, люди не умели бы ценить добро, но этот тезис не представлялся достаточно убедительным даже ему самому. И он дополнял эти объяснения рассуждениями о человеческой природе и о свободе воли, которые были подавлены силой зла, с одной стороны, и о божественной благодати, которая являлась источником добрых поступков,— с другой. Однако и эти рассуждения были неубедительными, поскольку возбуждали вопрос: почему созданный по образцу и подобию бога человек от природы подавлен силой зла? Что же касается свободы воли, то, допуская ее, Августин фактически не оставлял на ее долю никакого простора, заявляя, что и она «была предвидена богом в числе необходимых причин». Оказывалось, что и причины зла на земле тоже были предопределены, запланированы самим создателем.
Противоречие между учением о божественном предопределении и свободе воли таило немалые опасности для церкви. В самом деле, если человек не способен изменить предначертанное богом и бог ведет его от колыбели до могилы, то становятся лишними и церковные проповеди, и религиозные запреты, и молитвы. Ведь они не меняют божественного замысла и божьей благодати. Да и в грехе человек становится неповинным, так как его поступки предопределены заранее. Церковь, конечно, не могла согласиться с такой трактовкой предопределения, свободы воли и зла.
Наиболее доходчивым и конкретным для масс объяснением зла было признание существования дьявола — носителя и возбудителя зла. И в средневековой идеологии дьявол действительно занимал заметное место. Он фигурировал в библейских мифах и перешел из них в средневековую литературу и догматику. Правда, мистические представления о добром начале, воплощаемом богом отцом и Христом, и о злом начале, воплощаемом дьяволом, сатаной, антихристом, проявлялись в сознании средневековых течений по-разному. Манихеи, например, видели в сатане как бы сотворца; дуализм по существу превращался у них в двоебожие, поэтому Августин боролся с ними, как с еретиками. Но, в той или иной мере дуалистическое представление о борьбе бога и дьявола за каждого человека и вообще о борьбе божественного и сатанинского начал было типичным для средневекового сознания и отчетливо проявлялось в средневековой историографии.
Боги и рок выступали в качестве действующих сил истории и у античных авторов; чудеса и предзнаменования также нередко попадали на страницы их произведений. Но для античной историографии было характерно критическое отношение к мифам и легендам. Она не была в такой степени начинена мистической колдовской чепухой как средневековая историография. Прови-декциалистская философско-историческая концепция знаменовала собой шаг назад от античного прагматизма и была ближе к мифологическим представлениям о решающей роли сверхъестественных сил в человеческой жизни, чем идеи древнегреческих и древнеримских историков, выдвигавших на авансцену человека с его земными стремлениями и целями, с присущим ему от природы естеством.
Отмечая, таким образом, что средневековый провиденциализм означал шаг или несколько шагов назад от античного прагматизма, мы в то же время должны учитывать, что движение историографии не может быть сведено только к этому отходу назад. Подобно развитию всей многовековой феодальной идеологии развитие средневековой историографии было сложным и противоречивым. Наряду с присущими ему реакционными чертами мы увидим, что сохранились некоторые завоевания античных историков и даже вырабатывались новые более прогрессивные трактовки исторического прошлого.
Далеко неоднозначным было отношение средневековых историков к античному наследству. Августин и другие отцы церкви *»—V вв. еще часто пользовались творениями античных философов, поэтов и историков. Но затем христианская церковь часто выступала против обращения к античным мудрецам-язычникам. Можно даже отметить случаи, когда «эллинская мудрость» Платона или Аристотеля почиталась греховной. Так в Xil в. киевский митрополит Климент был обвинен смоленским священником Фомой в том, что он пишет «философией» языческих хитрецов Омира (Гомера), Аристотеля и Платона. И митрополит счел необходимым оправдываться, уверять, что он отнюдь не отклоняется от священного писания и не философствует в духе Платона и Аристотеля.5 Подобные обвинения и оправдания были заурядным явлением в истории православной и католической церкви средневековья. Лица, приемлющие «эллинские учения», сплошь да рядом предавались анафеме.
Но как на Западе, так и на Востоке периоды отрицания античного литературного наследия и его решительного осуждения чередовались с обращением к античным авторам и с их моралистическим истолкованием в духе христианства. При этом главная заслуга сохранения античного наследия принадлежала Византии.
Одним из выдающихся византийских историков, высоко ценившим античные историографические образцы, был ДТрокопий Кесаряйский- (между 490 и 507 — после 562 гг.). Он описал историю войн, которые император Юстиниан «вел как с восточными, так и с западными варварами». Следуя примеру Геродота, Прокопий не углублялся в легенды и мифы далекого прошлого, а описывал политические и военные события, хорошо ему известные. Следуя античным примерам, Прокопий обещает излагать события так, как они происходили, памятуя, что «риторике свойственно красноречие, поэзии — вымысел, а историку — истина». Для нас особенно важны реалистические описания Прокопием общественной жизни славян VI в., их отношения к рабам, их способов ведения войны.
Слабее повлияли античные образцы на византийские хроники, которыми пользовались древние русские летописцы. Среди них следует упомянуть монаха IX в. Георгия Амартола, который вел повествование от сотворения мира и начинил его множеством легенд. Но русские летописцы находили у «мниха Георгия» и его продолжателя отражавшие действительность известия об этнической карте мира, достоверные сведения о борьбе византийских императоров с соседними народами и факты, относящиеся к походам Руси на Царьград.
В XI — начале XII вв., когда византийская культура переживала пору своего расцвета, обращение к светской тематике и к человеческим стремлениям как причине исторических событий становится более заметным. Крупнейший историк Византии XI в. Михаил Пселл, признавая, что события истории он привык возводить к воле божественного провидения, в то же время признавал необходимым исследовать их земные причины и результаты. Подобно наиболее глубоким античным исследователям, он не ограничивал объяснение внешнеполитических поражений своей страны иноземными нашествиями и старался обнаружить признаки разложения Византии в периоды ее расцвета. «Дом рушится уже тогда,— писал он по этому поводу,— когда гниют крепящие его балки».
Подобную светскую трактовку исторических событий не следует приписывать простому влиянию античной историографии, хотя труды древних ученых сравнительно лучше сохранились и больше изучались в Византии, чем в других регионах средневекового мира. Вопрос прежде всего заключается в том, почему античная историографическая традиция не была целиком задушена средневековым провиденциализмом и аскетизмом.
Дело заключается в том, что в средние века, как и в античный период, жизнь была исполнена мирских страстей, земных нужд и желаний. У самой церкви были земные интересы, проявлявшиеся в погоне за вотчинами и деньгами, в эксплуатации своих крестьян и прихожан, в притязании на светскую власть. Для осуществления своих целей господствующая верхушка требовала подчинения народа земным властям. В целях укрепления авторитета королей и князей объявлялось, что их прерогативы имеют божественное происхождение, а царства земные рассматривались как несовершенная имитация царства небесного. Понятно, что аскетизм и презрение к земным благам не могли приобрести всеобщего распространения. Самое умерщвление плоти рассматривалось прежде всего как удел монашества. Что же касается чрезмерной аскезы мирян и их стремления к подвигу на путях умерщвления плоти, то они расценивались официальной церковью как гордыня или даже как ересь.
Оставляя в теории нерешенным противоречие между божественным предопределением и свободой воли, средневековые богословы, философы и историки на практике требовали, чтобы, уповая на бога, люди в то же время не оставались в бездействии. В духе русской пословицы — «на бога надейся, а сам не плошай», они говорили, что богобоязненный воин должен сам заботиться о защите своего тела панцирем, а богобоязненный мореплаватель — о направлении своего судна кормилом. Ограничение аскезы и провиденциалистского подхода к событиям мирской жизни имело существенное значение для средневековой историографии и позволяло ей сохранять в известных пределах земную тематику и земные объяснения прошедших событий.
В летописях и анналах, выходивших из-под пера самых благочестивых монахов, мы постоянно встречаем описания политических событий и борьбы правителей за светские интересы.
Некоторые хронисты считали при этом необходимым искать оправдания тому, что они обращались к светским сюжетам и ссылались на наличие подобных сюжетов в Ветхом завете. Самые ярые приверженцы аскезы обвиняли хронистов, повествовавших о царях и полководцах, в суетности и греховности и называли их повествования «вздорной бабьей болтовней». Но именно благодаря «суетным и греховным» интересам средневековых историков их произведения представляют столь большое значение как исторический источник. Благодаря тому, что изгоняемая из исторической литературы земная жизнь все же проникла в нее, мы встречаем в средневековых хрониках и летописях не только многочисленные сведения о светских правителях и их внешнеполитической, а временами и внутриполитической деятельности, но и упоминания о положении народных масс, о народных бедствиях и народных волнениях. Характерное для всей средневековой историографии служение теологии не сделало исторические произведения совершенно монотонными и единообразными. Взгляды средневековых историков различались в зависимости от социальной среды, которую они отражали, и от изменений, которые претерпевала эта среда. Можно заметить отражение в летописях взглядов дружинников, а затем феодальных землевладельцев, в которых дружинники превращались, воздействие на хронистов тех или иных князей, церкви, иногда бюргерства.
Значительным достижением христианской историографии средневековья было ее понимание исторического времени не как циклического вечно возвращающегося на свои исходные позиции развития, а как развития поступательного, .линейного, необратимого. Для средневековой христианской идеологии «священная история» шла от сотворения мира к закону Моисея (Ветхому завету), а от закона Моисея к Новому завету. Книги Нового завета обещают «новое небо и новую землю». Раннее христианство объявляло войну циклическим концепциям древности. Оно говорило, что по кругу блуждают нечестивцы. История же движется вперед к намеченной богом цели — к вечному блаженству.9 Так на место идеи циклического развития приходила идея прогресса. Но идея эта была облечена в мистическую _форму движения к цели, определенной богом. j Периодизацию истории средневековые историки заимствовали / из священного писания. Августин делил историю человечества на шесть периодов, подобно тому как на шесть дней было разделено сотворение мира: 1) от Адама до потопа, 2) от потопа до Авраама, 3) от Авраама до царя Давида, 4) от царя Давида до вавилонского пленения, 5) от вавилонского пленения до Христа и 6) от рождения Христа до его грядущего второго пришествия и полного торжества града божия.
Наряду с августиновым делением всемирной истории на шесть периодов в средние века была распространена уже упоминавшаяся периодизация по четырем монархиям, заимствованная из библейской книги пророчеств Даниила, а затем подвергшаяся толкованию современника Августина блаженного Иеронима._Эта_ периодизация прочно вошла в исторические произведения западного и византийского среднезековья. У Иеронима за Вавилонским мировым царством следовало Персидское, за ним царство Александра Македонского, и наконец Римское. Германские и итальянские хронисты обращались в XI в. к теории четырех монархий, когда обосновывали вселенские притязания германских королей, с одной стороны, и римских пап — с другой. И те и другие объявляли себя наследниками Римской мировой державы. В конце XV — начале XVI вв. теория преемственности мировых монархий была взята на вооружение русской великокняжеской публицистикой и историографией.
Христианство, ставшее официальной религией эксплуататорского общества, далеко отошло от нравственных идеалов ранних христиан. Уже Августин, признавая, что перед богом нет господ и нет рабов, добавлял: «В наш злой век равенство людей перед богом не исключает ра-зличий в общественном положении, и брат во Христе может быть рабом во плоти». И все же христианская мораль не только призывала угнетенных к покорности и непротивлению, но и угнетателей к милости и благотворительности. Конечно, пропаганда христианской любви и добра использовалась средневековой церковью для прикрытия религиозных войн, пыток инквизиции и сожжения еретикэв. Но было бы наивно сводить роль христианской морали к такому прикрытию. Ее гуманные принципы во многом объясняют широкое распространение христианства и его устойчивость.
Религия единого бога способствовала расширению кругозора средневековых историков, побуждала их писать не только о своем народе, но и о «христианском народе» в целом. Развивались взаимосвязи и взаимопонимание исторических литератур христианского мира. Нельзя также забывать, что средневековье было эпохой зарождения современных европейских национальностей, национальных языков и национальных государств. А это обстоятельство имело значение для развития национальных историографии. Средневековые историки проявляли большой интерес к происхождению народов и государств.
Томас Гоббс: философия и исторические взгляды
Томас Гоббс (англ. Thomas Hobbes) (5 апреля 1588, Малмсбери — 4 декабря 1679, Хардуик) — английский философ-материалист, автор теории общественного договора.
Биография
Родился в графстве Глостершир в семье не отличавшегося глубокой образованностью вспыльчивого приходского священника, из-за ссоры с соседним викарием у дверей храма потерявшего работу[1]. Воспитывался состоятельным дядей. Хорошо знал античную литературу и классические языки. В пятнадцать лет он поступил в Оксфордский университет, который окончил в 1608 году.
В 1610 году стал наставником лорда Гардвика из аристократической семьи Уильяма Кавендиша (впоследствии графа Девонширского). До конца жизни оставался связанным со своим учеником, который стал его покровителем. Благодаря ему познакомился с Беном Джонсоном, Фрэнсисом Бэконом, Гербертом Чарберси и другими выдающимися людьми. После смерти графа Девонширского был наставником его сына, путешествовал с ним по Италии (где в 1636 году посетил Галилео Галилея) и в 1637 году вернулся в Англию.
На формирование воззрений Гоббса значительное влияние оказали Ф. Бэкон, Г. Галилей, П. Гассенди, Р. Декарт и И. Кеплер.
Воззрения
Гоббс создал первую законченную систему механистического материализма, соответствовавшего характеру и требованиям естествознания того времени. В полемике с Декартом отверг существование особой мыслящей субстанции, доказывая, что мыслящая вещь есть нечто материальное. Геометрия и механика для Гоббса — идеальные образцы научного мышления вообще. Природа представляется Гоббсу совокупностью протяжённых тел, различающихся между собой величиной, фигурой, положением и движением. Движение понимается как механистическое — как перемещение. Чувственные качества рассматриваются Гоббсом не как свойства самих вещей, а как формы их восприятия. Гоббс разграничивал протяжённость, реально присущую телам, и пространство как образ, создаваемый разумом («фантазма»); объективно-реальное движение тел и время как субъективный образ движения. Гоббс различал два метода познания: логическую дедукцию рационалистической «механики» и индукцию эмпирической «физики».
Государство Гоббс рассматривает как результат договора между людьми, положившего конец естественному догосударственному состоянию «войны всех против всех». Он придерживался принципа изначального равенства людей. Отдельные граждане добровольно ограничили свои права и свободу в пользу государства, задача которого — обеспечение мира и безопасности. Гоббс придерживается принципа правового позитивизма и превозносит роль государства, которое он признаёт абсолютным сувереном. В вопросе о формах государства симпатии Гоббса — на стороне монархии. Отстаивая необходимость подчинения церкви государству, он считал необходимым сохранение религии как орудия государственной власти для обуздания народа.
Был представителем социальных физиков (направление в истории).
Этика Гоббса исходит из неизменной чувственной «природы человека». Основой нравственности Гоббс считал «естественный закон» — стремление к самосохранению и удовлетворению потребностей. Добродетели обусловлены разумным пониманием того, что способствует и что препятствует достижению блага. Моральный долг по своему содержанию совпадает с гражданскими обязанностями, вытекающими из общественного договора. Учение Гоббса оказало большое влияние на последующее развитие философской и социальной мысли.
Основные сочинения
Философская трилогия «Основы философии» :
«О теле» (1655) ;
«О человеке» (1658);
«О гражданине» (1642);
«Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского» (1651, русский перевод — 1936).
Джон Локк: философия и историческая концепция
Джон Локк (англ. John Locke; 29 августа 1632, Рингтон, Сомерсет, Англия — 28 октября 1704, Эссекс, Англия) — британский педагог и философ, представитель эмпиризма и либерализма. Способствовал распространению сенсуализма. Его идеи оказали огромное влияние на развитие эпистемологии и политической философии. Он широко признан как один из самых влиятельных мыслителей Просвещения и теоретиков либерализма. Письма Локка произвели воздействие на Вольтера и Руссо, многих шотландских мыслителей Просвещения и американских революционеров. Его влияние также отражено в американской Декларации независимости.
Теоретические построения Локка отметили и более поздние философы, такие как Давид Юм и Иммануил Кант. Локк был первым философом, который выражал личность через непрерывность сознания. Он также постулировал, что ум является «чистой доской», то есть вопреки декартовской философии Локк утверждал, что люди рождаются без врожденных идей, и что знание вместо этого определено только опытом, полученным чувственным восприятием.
Биография
Родился 29 августа 1632 года в небольшом городке Рингтон на западе Англии, близ Бристоля, в семье провинциального адвоката.
В 1646 году — по рекомендации командира его отца (который во время гражданской войны был капитаном в парламентской армии Кромвеля) зачислен в Вестминстерскую школу.
В 1652 году — один из лучших учеников школы, Локк поступает в Оксфордский университет. В 1656 г. получает степень бакалавра, а в 1658 г. — магистра этого университета.
1667 — Локк принимает предложение лорда Эшли (впоследствии графа Шефтсбери) занять место домашнего врача и воспитателя его сына и затем активно приобщается к политической деятельности. Приступает к созданию «Посланий о веротерпимости» (опубликованы: 1-е — в 1689 г., 2-е и 3-е — в 1692 г. (эти три — анонимно), 4-е — в 1706 г., уже после смерти Локка).
1668 — Локка избирают членом Королевского общества, а в 1669 г. — членом его Совета. Главными областями интересов Локка были естествознание, медицина, политика, экономика, педагогика, отношение государства к церкви, проблема веротерпимости и свобода совести.
1671 — решает осуществить тщательное исследование познавательных способностей человеческого разума. Это был замысел главного труда ученого — «Опыта о человеческом разумении», над которым он работал 16 лет.
1672 и 1679 — Локк получает различные видные должности в высших правительственных учреждениях Англии. Но карьера Локка напрямую зависела от взлетов и падений Шефтсбери. С конца 1675 г. до середины 1679 г. из-за ухудшения здоровья Локк находился во Франции.
1683 — Локк вслед за Шефтсбери эмигрирует в Голландию.
1688—1689 — наступила развязка, положившая конец скитаниям Локка. Совершилась Славная революция, Вильгельм III Оранский был провозглашен королем Англии. Локк участвовал в подготовке переворота 1688 г., находился в тесном контакте с Вильгельмом Оранским и оказывал на него большое идейное влияние; в начале 1689 г. он возвращается на родину.
1690-е — вновь наряду с правительственной службой он ведет широкую научную и литературную деятельность. В 1690 г. издаются «Опыт о человеческом разумении», «Два трактата о правлении», в 1693 г. — «Мысли о воспитании», в 1695 г. — «Разумность христианства».
1704, 28 октября — в загородном доме своего друга леди Дэмерис Мэшем, Локк, силы которого были подточены астмой, умер.
Философия
Основой нашего познания является опыт, который состоит из единичных восприятий. Восприятия делятся на ощущения (действия предмета на наши органы чувств) и рефлексии. Идеи возникают в уме в результате абстрагирования восприятий. Принцип построения разума как «tabula rasa», на которой постепенно отражается информация от органов чувств. Принцип эмпирии: первичность ощущения перед разумом.
Политика
Естественное состояние — состояние полной свободы и равенства при распоряжении своим имуществом и своей жизнью. Это состояние мира и доброжелательности. Закон природы предписывает мир и безопасность.
Естественное право — право на частную собственность; право на действия, на свой труд и на его результаты.
Сторонник конституционной монархии и теории общественного договора.
Локк — теоретик гражданского общества и правового демократического государства (за подотчетность короля и лордов закону).
Первым предложил принцип разделения властей: на законодательную, исполнительную и судебную.
Государство создано для гарантии естественных прав (свобода, равенство, собственность) и законов (мир и безопасность), оно не должно посягать на эти права, должно быть организовано так, чтобы естественные права были надежно гарантированы.
Разрабатывал идеи демократической революции. Локк считал правомерным и необходимым восстание народа против тиранической власти, посягающей на естественные права и свободу народа.
Наиболее известен разработкой принципов демократической революции. «Право народа на восстание против тирании» наиболее последовательно развито Локком в работе «Размышления о славной революции 1688 года».
Библиография
Мысли о воспитании. 1691…что изучать джентельмену.1703.
Те же «Мысли о воспитании» с испр. замеченных опечаток и работающими сносками
Исследование мнения отца Мальбранша…1694.Замечания к книгам Норриса…1693.
Письма.1697-1699.
Предсмертная речь цензора. 1664.
Опыты о законе природы. 1664.
Опыт веротерпимости. 1667.
Послание о веротерпимости. 1686.
Два трактата о правлении. 1689.
Опыт о человеческом разумении (1689)(перевод: А. Н. Савина)
Элементы натуральной философии.1698.
Рассуждение о чудесах.1701.
Государство
Важнейшие сочинения
Письма о веротерпимости (A Letter Concerning Toleration) (1689).
Опыт о человеческом разумении (Essay Concerning Human Understanding) (1690)
Второй трактат о гражданском правлении (The Second Treatise of Civil Government) (1690).
Некоторые мысли о воспитании (Some Thoughts Concerning Education) (1693).
Общая характеристика французской просветительской историографии XVIII в.
См: просветительская историография
Концепция Ш.Монтескье и теория географического детерминизма
Шарль-Луи де Секонда, барон Ла Брэд и де Монтескьё (фр. Charles-Louis de Seconda, Baron de La Brède et de Montesquieu; 18 января 1689 — 10 февраля 1755) — французский писатель, правовед и философ, автор романа «Персидские письма», статей из «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремёсел». Собеседник французского исследователя спорных вопросов международного права Габриэля Мабли.
Биография
Монтескьё вёл простую уединённую жизнь и с полной душевной силой и глубокой серьёзностью концентрировался на задаче наблюдателя, думающего и ищущего нормы. Пост президента парламента Бордо, доставшийся Монтескьё в 1716 г., вскоре стал его тяготить. В 1726 г. он оставил эту должность, но, как владелец замка Ла Бред, верно сохранял корпоративные убеждения парламентской аристократии. Он представлял собой уже редко встречавшийся в то время тип французского аристократа, не дававшего уловить себя соблазнам двора, и стал ученым в духе дворянской независимости. Большие путешествия по Европе, предпринятые Монтескьё в 1728—1731 гг., имели характер серьёзных исследовательских поездок.
Значение
Наряду с Генри Боклем, немецким географом Фридрих Ратцелем и российским социологом Львом Мечниковым был приверженцем географической школы, сторонники которой приоритет в развитии цивилизации отдавали условиям географической среды. Предтеча количественной теории денег, которую развивали Дэвид Юм, Джон Кейнс, Ирвинг Фишер, Милтон Фридмен и т. п.
В трудах и воззрениях Монтескьё усматриваются истоки либерализма как государственной идеологии, ранее успешно разработанной в публикациях английского философа Джона Локка и далее утвердившейся в учении шотландского экономиста Адам Смита.
Монтескьё, а также Жан Жак Руссо (1712—1778) и Джон Локк (1632—1704) считаются основоположниками современных форм представительной демократии (см. Представительная демократия).
Незадолго перед смертью в 1753 году Монтескьё написал самое последнее произведение «Опыт о вкусе», посмертно опубликованное в 7 томе «Энциклопедии» (1757).
Политическое учение
Свобода, считал Монтескье, может быть обеспечена лишь законами: «Свобода есть право делать все, что дозволено законами».
Монтескье считал необходимым, чтобы в любом современном государстве была власть законодательная, власть исполнительная и власть судебная.
Монтескье установил связь законов с климатом: «От различия в потребностях, порождаемого различием климатов, происходит различие в образе жизни, а от различия в образе жизни — различие законов».
Монтескье устанавливает соответствия между законами и принципами правления. Под принципом правления он понимает основополагающую идею, которая приводит в движение ту или иную форму правления. Для демократической республики такой идеей выступает честь и добродетель, для аристократической — умеренность, для монархии — честь, а для деспотии — страх.
Политические и правовые идеи Монтескье оказали непосредственное влияние на составителей Конституции США, конституционное законодательство периода Великой французской революции, на Гражданский кодекс Франции 1804 г. Ещё при жизни Монтескье обрел европейскую известность благодаря работе «О духе законов».
Краткий обзор произведения «О духе законов»
О законах
Законам, созданным людьми, должна была предшествовать возможность справедливых отношений, отношения справедливости предшествуют установившему их положительному закону. Люди имеют законы, определяющие отношения между правителями и управляемыми: это право политическое. Есть у них ещё законы, коими определяются отношения всех граждан между собою: это право гражданское.
Как существо физическое, человек, подобно всем другим природным телам, управляется неизменными естественными законами, но как существо разумное и действующее по своим собственным побуждениям человек беспрестанно нарушает как эти вечные законы природы, так и изменчивые человеческие законы. Потребность людей, живущих в обществе, в общих законах, обуславливает необходимость образования государства. Для образования государства (политического состояния) и установления общих законов необходимо гражданское состояние (единство воли)
О войне
Как только люди соединяются в обществе, они утрачивают сознание своей слабости. Существовавшее равенство исчезает и начинается война. Каждое общество начинает сознавать свою силу — отсюда состояние войны между народами. Отдельные лица начинают ощущать свою силу — отсюда война между отдельными лицами. Цель войны — победа; цель победы — завоевание; цель завоевания — сохранение. Из этого и предшествующего принципов должны проистекать все законы, образующие международное право.
О духе народа
Миром управляет не божественный промысел или фортуна, а действующие в любом обществе объективные общие причины морального и физического порядка, определяющие «дух народа» и соответствующие формы и нормы его государственной и правовой жизни.
Многие вещи управляют людьми: климат, религия, законы, принципы правления, примеры прошлого, нравы, обычаи; как результат всего этого образуется общий дух народа. Важно избегать всего, что может изменить общий дух нации; законодатель должен сообразоваться с народным духом, поскольку этот дух не противен принципам правления, так как лучше всего мы делаем то, что делаем свободно и в согласии с нашим природным гением; Главная тема всей политико-правовой теории Монтескьё и основная ценность, отстаиваемая в ней — политическая свобода. К числу необходимых условий обеспечения этой свободы относятся справедливые законы и надлежащая организация государственности.
О четырех различных образах правления
Основная цель разделения властей — избежать злоупотребления властью. Разделение и взаимное сдерживание властей являются, согласно Монтескьё, главным условием для обеспечения политической свободы в её отношениях к государственному устройству.
Есть четыре образа правления: республиканский, аристократический, монархический и деспотический. Чтобы обнаружить их природу, достаточно и тех представлений, которые имеют о них даже наименее осведомленные люди. Четыре определения или четыре факта: «республиканское правление — это то, при котором верховная власть находится в руках или всего народа или части его; аристократическое, — при котором правит меньшинство, монархическое, — при котором управляет один человек, но посредством установленных неизменных законов; между тем как в деспотическом все вне всяких законов и правил движется волей и произволом одного лица».
Принципы форм правления:
Республика — добродетель,
Аристократия — умеренность,
Монархия — честь,
Деспотия — страх.
Одним из основных законов демократии является закон, в силу которого законодательная власть принадлежит только народу. Но кроме постоянных законов необходимы и постановления сената, которые относятся к актам временного действия.
К основным законам аристократии он относит те, которые определяют право части народа издавать законы и следить за их исполнением. В общем виде Монтескьё отмечает, что естественно, и должно определять, по его мнению, главное направление аристократического законодательства в целом.
В монархии основные законы определяют «существование посредствующих каналов, по которым движется власть» Главной из них является власть дворянства, так что без дворянства монарх становится деспотом.
Об индивидуальной свободе и свободе политической
Основополагающие принципы политического либерализма, как приоритет индивидуальной свободы, базирующийся на принципах естественного права, — отделение государства от гражданского общества и разделение властей.
«Все люди равны в республиканских государствах, они равны и в деспотических государствах. В первом случае они равны, потому что они — все, во втором — потому, что они ничто. Свобода есть право делать все, что дозволено законами. Если бы гражданин мог делать то, что этими законами запрещается, то у него не было бы свободы, так как то же самое могли бы делать и прочие; главное — это безопасность гражданина.»
Политический либерализм — убеждение, что отдельные личности являются основой закона и общества, и что общественные институты существуют для того, чтобы способствовать наделению индивидуумов реальной властью, без заискивания перед элитами.
Либерализм — общественное движение: — провозглашающие свободу индивида во всех областях жизни как условие развития общества; — поддерживающее (в экономике) свободу частного предпринимательства и конкуренции; — поддерживающее (в политике) правовое государство, парламентскую демократию, расширение политических и гражданских прав и свобод. лат. Liberalis — касающийся свободы.
Работы
Персидские письма, 1721. Текст романа на русском и французском языках
Монтескьё. «Размышления о причинах величия и падения римлян», 1734
Монтескьё. «О духе законов», 1748
Монтескьё. «Опыт о вкусе», 1753
Монтескьё. О Духе законов Текст Избранных сочинений Ш.Монтескье О Духе законов
Вольтер как историк
Вольте́р (фр. Voltaire; 21 ноября 1694, Париж — 30 мая 1778, там же; урождённый Франсуа-Мари Аруэ, фр. François Marie Arouet; Voltaire — анаграмма «Arouet le j(eune)» — «Аруэ младший» (латинское написание - AROVETLI) — один из крупнейших французских философов-просветителей XVIII века, поэт, прозаик, сатирик, историк, публицист, правозащитник; основоположник вольтерьянства.
Биография
Сын судейского чиновника Франсуа Аруэ, Вольтер учился в иезуитском колледже «латыни и всяким глупостям», был отцом предназначен к профессии юриста, однако предпочёл праву литературу; начал свою литературную деятельность во дворцах аристократов в качестве поэта-нахлебника; за сатирические стишки в адрес регента и его дочери попал в Бастилию (куда потом был отправлен вторично, на этот раз за чужие стихи); был избит дворянином, которого осмеял, хотел вызвать его на дуэль, но вследствие интриги обидчика снова очутился в тюрьме, был освобождён с условием выезда за границу; уехал в Англию, где прожил три года (1726—1729), изучая её политический строй, науку, философию и литературу.
Вернувшись во Францию, Вольтер издал свои английские впечатления под заглавием «Философские письма»; книга была конфискована (1734), издатель поплатился Бастилией, а Вольтер бежал в Лотарингию, где нашёл приют у маркизы дю Шатлэ (с которой прожил 15 лет). Будучи обвинён в издевательстве над религией (в поэме «Светский человек»), Вольтер снова бежал, на этот раз в Голландию.
В 1746 Вольтер был назначен придворным поэтом и историографом, но, возбудив недовольство г-жи Помпадур, порвал с двором. Вечно подозреваемый в политической неблагонадёжности, чувствуя себя во Франции не в безопасности, Вольтер последовал (1751) приглашению прусского короля Фридриха II, с которым давно (с 1736) находился в переписке, и поселился в Берлине (Потсдаме), но, вызвав недовольство короля неблаговидными денежными спекуляциями, а также ссорой с президентом Академии Мопертюи (карикатурно изображённым Вольтером в «Диатрибе доктора Акакия»), был вынужден покинуть Пруссию и поселился в Швейцарии (1753). Здесь он купил имение около Женевы, переименовав его в «Отрадное» (Délices), приобрёл затем ещё два имения: Турнэ и — на границе с Францией — Ферней (1758), где жил почти до самой смерти. Человек теперь богатый и вполне независимый, капиталист, ссужавший деньгами аристократов, землевладелец и в то же время владелец ткацкой и часовой мастерских, Вольтер — «фернейский патриарх» — мог теперь свободно и безбоязненно представлять в своём лице «общественное мнение», всемогущее мнение, против старого, доживавшего свой век социально-политического порядка.
Ферней стал местом паломничества для новой интеллигенции; дружбой с Вольтером гордились такие «просвещённые» монархи, как Екатерина II, как Фридрих II, возобновивший с ним переписку, как Густав шведский. В 1778, когда Людовика XV успел сменить Людовик XVI, Вольтер — восьмидесятичетырёхлетний старик — вернулся в Париж, где ему устроена была — при враждебном безучастии короля — восторженная встреча. Он приобрёл себе особняк на улице Ришелье, активно работал над новой трагедией «Агафокл». Постановка его последней пьесы «Irène» превратилась в его апофеоз. Назначенный директором Академии, Вольтер приступил, несмотря на преклонный возраст, к переработке академического словаря.
Сильные боли, происхождение которых поначалу было неясно, вынуждали Вольтера принимать большие дозы опия. В начале мая, после обострения болезни, доктор медицины Троншен поставил неутешительный диагноз: рак предстательной железы. Вольтер ещё крепился, порою даже шутил, но зачастую шутку прерывала гримаса боли.
Очередной врачебный консилиум, состоявшийся 25 мая, предрёк скорый летальный исход. Каждый день приносил больному всё бо́льшие мучения. Порой не помогал даже опий.
Племянник Вольтера аббат Миньо, пытаясь примирить дядюшку с католической церковью, пригласил к нему аббата Готье и приходского кюре церкви св. Сульпиция Терсака. Визит состоялся днём 30 мая. По легенде, на предложение священнослужителей «отречься от Сатаны и прийти к Господу» Вольтер ответил: «Зачем перед смертью приобретать новых врагов?». Его последними словами было «Ради бога, дайте мне умереть спокойно».
В 1791 Конвент постановил перенести останки Вольтера в Пантеон и переименовать «Набережную Театинцев» в «Набережную имени Вольтера». Перенос останков Вольтера в Пантеон превратился в грандиозную революционную демонстрацию. В 1814 году во время Реставрации ходил слух, что останки Вольтера были якобы выкрадены из Пантеона, что не соответствовало действительности. В настоящее время прах Вольтера всё ещё находится в Пантеоне
Философия
Являясь сторонником сенсуализма английского философа Локка, учение которого он пропагандировал в своих «философских письмах», Вольтер был вместе с тем противником французской материалистической философии, в частности барона Гольбаха, против которого направлено его «Письмо Меммия к Цицерону»; в вопросе о духе Вольтер колебался между отрицанием и утверждением бессмертия души, в вопросе о свободе воли — в нерешительности переходил от индетерминизма к детерминизму. Важнейшие философские статьи Вольтер печатал в «Энциклопедии» и затем издал отдельной книгой, сначала под заглавием «Карманный философский словарь» (фр. Dictionnaire philosophique portatif, 1764), потом под заглавием «Проблемы Энциклопедии» (фр. Questions sur l’Encyclopédie, 1771—1772).
Вольтер как представитель школы естественного права признает за каждым индивидом существование неотчуждаемых естественных прав: свободу, собственность, безопасность, равенство.
Наряду с естественными законами философ выделяет позитивные законы, необходимость которых объясняет тем, что «люди злы». Позитивные законы призваны гарантировать естественные права человека. Многие позитивные законы представлялись философу несправедливыми, воплощающими лишь человеческое невежество.
Критика религии
Неутомимый и беспощадный враг церкви и клерикалов, которых он преследовал аргументами логики и стрелами сарказма, писатель, чей лозунг гласил «écrasez l’infâme» («уничтожьте подлую», часто переводят как «раздавите гадину»), Вольтер обрушивался и на иудаизм, и на христианство (например в «Обеде у гражданина Булэнвилье»), изъявляя впрочем своё уважение к личности Христа (как в указанном сочинении, так и в трактате «Бог и люди»); с целью антицерковной пропаганды Вольтер издал «Завещание Жана Мелье», священника-социалиста XVII века, не щадившего слов для развенчания клерикализма.
Борясь словом и делом (заступничество за жертв религиозного фанатизма — Каласа и Сервета) против господства и гнёта религиозных суеверий и предрассудков, против клерикального изуверства, Вольтер неустанно проповедовал идеи религиозной терпимости как в своих публицистических памфлетах (Трактат о веротерпимости, 1763), так и в своих художественных произведениях (образ Генриха IV, покончившего с вероисповедной распрей католиков и протестантов; образ императора в трагедии «Гебры»).
В 1722 году Вольтер пишет антиклерикальную поэму «За и против». В этой поэме он доказывает, что христианская религия, предписывающая любить милосердного Бога, на самом деле рисует Его жестоким тираном, «Которого мы должны ненавидеть». Тем самым Вольтер провозглашает решительный разрыв с христианскими верованиями:
В этом недостойном образе я не признаю Бога, Которого я должен чтить… Я не христианин…
Критика атеизма. Деизм Вольтера
Борясь против церкви, духовенства и религий «откровения», Вольтер был вместе с тем врагом атеизма; походу на атеизм Вольтер посвятил специальный памфлет («Homélie sur l’athéisme»). Деист в духе английских буржуазных вольнодумцев XVIII века, Вольтер всевозможными аргументами старался доказать существование Божества, сотворившего вселенную, в дела которой однако не вмешивается, оперируя доказательствами: «космологическими» («Против атеизма»), «телеологическими» («Le philosophe ignorant») и «моральными» (статья «Бог» в «Энциклопедии»). Из всех подобных аргументов наиболее близким Вольтер был однако не приводимый им, но за всеми приведёнными стыдливо скрываемый — «полицейский», ибо без понятия божества «не может существовать ни одно общество», эксплуатируемый низ восстанет против «образованного» верха — необходимо поэтому сохранить религию как «узду» для народа, и «если бы Бога не было, его следовало бы изобрести».
Отрицая средневековый церковно-монашеский аскетизм во имя права человека на счастье, которое коренится в разумном эгоизме («Discours sur l’homme»), долгое время разделяя оптимизм английской буржуазии XVIII века, преобразовавшей мир по своему образу и подобию и утверждавшей устами поэта Поупа: «Whatever is, is right» («наш мир есть лучший из возможных миров»), Вольтер после землетрясения в Лиссабоне, разрушившего третью часть города, несколько снизил свой оптимизм, заявляя в поэме о лиссабонской катастрофе: «сейчас не всё хорошо, но всё будет хорошо».
Социально-философские взгляды
По социальным воззрениям Вольтер — сторонник неравенства. Общество должно делиться на «образованных и богатых» и на тех, кто, «ничего не имея», «обязан на них работать» или их «забавлять». Трудящимся поэтому незачем давать образование: «если народ начнёт рассуждать, всё погибло» (из писем Вольтера). Печатая «Завещание» Мелье, Вольтер выкинул всю его острую критику частной собственности, считая её «возмутительной». Этим объясняется и отрицательное отношение Вольтера к Руссо, хотя в их взаимоотношениях и имелся налицо личный элемент.
Убеждённый и страстный противник абсолютизма, он остался до конца жизни монархистом, сторонником идеи просвещённого абсолютизма, монархии, опирающейся на «образованную часть» общества, на интеллигенцию, на «философов». Просвещённый монарх — его политический идеал, который Вольтер воплотил в ряде образов: в лице Генриха IV (в поэме «Генриада»), «чувствительного» царя-философа Тевкра (в трагедии «Законы Миноса»), ставящего своей задачей «просветить людей, смягчить нравы своих подданных, цивилизовать дикую страну», и короля дон Педро (в одноимённой трагедии), трагически погибающего в борьбе с анархическими феодалами во имя принципа, выраженного Тевкром в словах: «Королевство — великая семья с отцом во главе. Кто имеет другое представление о монархе, тот виновен перед человечеством».
Вольтер, как и Руссо, иногда склонялся к защите идеи «первобытного состояния» в таких пьесах, как «Скифы» или «Законы Миноса», но его «первобытное общество» (скифов и сидонцев) не имеет ничего общего с нарисованным Руссо раем мелких собственников-хуторян, а воплощает собою общество врагов политического деспотизма и религиозной нетерпимости.
В своей сатирической поэме «Орлеанская девственница» он высмеивает рыцарей и придворных, но в поэме «Битва при Фонтенуа» (1745) Вольтер славит старое французское дворянство, в таких пьесах, как «Право сеньора» и особенно «Нанина», — рисует с увлечением помещиков либерального уклона, даже готовых жениться на крестьянке. Вольтер долго не мог примириться с вторжением на сцену лиц недворянского положения, «обыкновенных людей» (фр. hommes du commun), ибо это значило «обесценить трагедию» (avilir le cothurne).
Связанный своими политическими, религиозно-философскими и социальными воззрениями ещё довольно крепко с «старым порядком», Вольтер в особенности своими литературными симпатиями крепко врос в аристократический XVII век Людовика XIV, которому он посвятил своё лучшее историческое сочинение — «Siècle de Louis XIV».
Незадолго до смерти, 7 апреля 1778 года, Вольтер вступил в парижскую масонскую ложу «Девять сестёр». При этом в ложу его сопровождал Бенджамин Франклин (в то время — американский посол во Франции).
Литературное творчество
Драматургия
Продолжая культивировать аристократические жанры поэзии — послания, галантную лирику, оду и т. д., Вольтер в области драматической поэзии был последним крупным представителем классической трагедии — написал 28; среди них главнейшие: «Эдип» (1718), «Брут» (1730), «Заира» (1732), «Цезарь» (1735), «Альзира» (1736), «Магомет» (1741), «Меропа» (1743), «Семирамида» (1748), «Спасённый Рим» (1752), «Китайская сирота» (1755), «Танкред» (1760).
Однако в обстановке угасания аристократической культуры трансформировалась неизбежно и классическая трагедия. В её прежнюю рационалистическую холодность врывались всё в большем изобилии нотки чувствительности («Заира»), её прежняя скульптурная чёткость сменялась романтической живописностью («Танкред»). В репертуар античных фигур вторгались всё решительнее экзотические персонажи — средневековые рыцари, китайцы, скифы, гебры и тому подобное.
Долгое время не желая мириться с восшествием новой драмы — как формы «гибридной», Вольтер кончил тем, что и сам стал защищать приём смешения трагического и комического (в предисловии к «Расточителю» и «Сократу»), считая это смешение, впрочем, законной чертой лишь «высокой комедии» и отвергая как «нехудожественный жанр» «слезливую драму», где только «слёзы». Долгое время противодействуя вторжению на сцену плебеев-героев, Вольтер, под напором буржуазной драмы, сдал и эту свою позицию, широко открывая двери драмы «для всех сословий и всех званий» (предисловие к «Шотландке», со ссылками на английские примеры) и формулируя (в «Рассуждении о гебрах») по существу программу демократического театра; «чтобы легче внушить людям доблесть, необходимую обществу, автор выбрал героев из низшего класса. Он не побоялся вывести на сцену садовника, молодую девушку, помогающую отцу в сельских работах, простого солдата. Такие герои, стоящие ближе других к природе, говорящие простым языком, произведут более сильное впечатление и скорее достигнут цели, чем влюблённые принцы и мучимые страстью принцессы. Достаточно театры гремели трагическими приключениями, возможными только среди монархов и совершенно бесполезными для остальных людей». К типу таких буржуазных пьес можно отнести «Право сеньора», «Нанина», «Расточитель» и др.
Философская проза
Отсюда наметился естественный переход к прозе, к философскому роману («Видение Бабука», «Задиг или судьба», «Микромегас», «Кандид», «Сказка о вавилонской принцессе», «Scarmentado» и другие, 1740—60-х гг.), где на стержне приключений, путешествий, экзотики Вольтер развивает главным образом идею о «слепой судьбе», о случайности, господствующей в жизни, о нелепости оптимизма (фигура доктора Панглосса в «Кандиде») и о единственной мудрости, заключающейся в убеждении познавшего все превратности Кандида, что человек призван «возделывать свой огород» или, как эту мысль выражает другое лицо повести, что «необходимо работать не размышляя».
Как для всех «просветителей» XVIII века, художественная литература была для Вольтера не самоцелью, а лишь средством пропаганды своих идей, средством протеста против самодержавия, против церковников, возможностью проповедовать веротерпимость, гражданскую свободу, и т. д. Соответственно этой установке, его творчество в высокой степени рассудочно и публицистично. Все силы «старого порядка» яростно поднялись против этого, как его окрестил один из его врагов, — «Прометея», низвергающего власть земных и небесных богов; в особенности усердствовал Фрерон, которого Вольтер заклеймил своим смехом в ряде памфлетов и вывел в пьесе «Шотландка» под прозрачным именем доносчика Фрелона.
Жан Жак Руссо: исторические взгляды
Жан-Жак Руссо́ (фр. Jean-Jacques Rousseau; 28 июня 1712, Женева — 2 июля 1778, Эрменонвиль, близ Парижа) — французский писатель, мыслитель, композитор. Разработал прямую форму правления народа государством (прямую демократию), которая используется и по сей день, например в Швейцарии.
На смену барочному рационализму XVIII века пришёл сентиментализм, главной особенностью которого была новая культурная струя, источником которой было чувство. Оно преобразило культурного человека, его отношение к самому себе, к людям, к природе и к культуре. Самым оригинальным и влиятельным представителем и проводником этого направления был Руссо. Оно поставило его в антагонизм к представителям рационализма — философам XVIII в. Но, так как Руссо в политике усвоил себе рационализм и внёс в него чувство и страсть, то он стал главным предтечей того коренного переворота, которым закончился XVIII век. К этой роли он был приспособлен своим воспитанием, условиями жизни, темпераментом, вкусами, свойствами и дарованиями.
Руссо был также музыковедом, композитором и ботаником.
Детство
Француз по происхождению, Руссо был уроженцем протестантской Женевы, сохранившей до XVIII в. свой строго кальвинистский и муниципальный дух. Мать умерла при родах. Отец — Исаак Руссо (1672—1747), часовщик и учитель танцев, остро переживал потерю жены. Жан-Жак был любимым ребёнком в семье, уже с семи лет зачитывался вместе с отцом до утренней зари «Астреей» и жизнеописаниями Плутарха; воображая себя античным героем, он обжёг себе руку над жаровней.
Из-за вооружённого нападения на согражданина Исаак был вынужден бежать в соседний кантон и там вступил во второй брак. Жан-Жак, оставленный в Женеве, был отдан в учение к нотариусу, потом к гравёру. Он продолжал зачитываться книгами во время работы, подвергался суровому обращению; как он указывает в своей книге «Исповеди», привык лгать, притворяться, красть. Уходя по воскресеньям за город, он не раз возвращался, когда ворота уже были заперты, и ему приходилось ночевать под открытым небом. В 16 лет, 14 марта 1728 г., он решился покинуть город.
Зрелость
За воротами Женевы начиналась католическая Савойя — священник соседней деревни предложил ему принять католицизм и дал ему письмо в Веве, к г-же де Варан (Warens). Это была молодая женщина из богатой семьи кантона Во, расстроившая своё состояние промышленными предприятиями, бросившая мужа и переселившаяся в Савойю. За принятие католицизма она получала пособие от короля.
Г-жа де Варан направила Руссо в Турин в монастырь, где обучали прозелитов. По истечении четырёх месяцев обращение совершилось и Руссо выпустили на улицу.
Он поступил лакеем в аристократический дом, где к нему отнеслись с участием: сын графа, аббат, стал учить его итальянскому языку и читать с ним Вергилия. Встретившись с проходимцем из Женевы, Руссо вместе с ним ушёл из Турина, не поблагодарив своего благодетеля.
Он снова появился в Аннеси у госпожи де Варан, оставившей его у себя и сделавшейся его «мамашей». Она научила его правильно писать, говорить языком образованных людей и, насколько он к этому был восприимчив, держаться по-светски. Но «мамаше» было только 30 лет; она была совершенно лишена нравственных принципов и в этом отношении имела самое вредное влияние на Руссо. Заботясь о его будущем, она поместила Руссо в семинарию, а потом отдала в учение к органисту, которого он скоро бросил и вернулся в Аннеси, откуда госпожа де Варан уехала, между тем, в Париж.
Более 2 лет Руссо скитался по Швейцарии, претерпевая всякую нужду. Однажды был даже в Париже, который ему не понравился. Он совершал свои переходы пешком, ночуя под открытым небом, но не тяготился этим, наслаждаясь природой. Весной 1732 г. Руссо стал снова гостем госпожи де Варан; его место было занято молодым швейцарцем Ане, что не помешало Руссо оставаться членом дружеского трио.
В своих «Признаниях» он описал самыми страстными красками свою тогдашнюю влюблённость. По смерти Ане он оставался вдвоём с госпожой де Варан до 1737 г., когда она отправила его лечиться в Монпелье. По возвращении он нашёл свою благодетельницу близ города Шамбери, где она взяла в аренду ферму в местечке «Les Charmettes»; её новым «фактотумом» был молодой швейцарец Винцинрид. Руссо называл его братом и снова приютился у «мамаши».
Но его счастье уже не было так безмятежно: он тосковал, уединялся и в нём стали проявляться первые признаки мизантропии. Он искал утешение в природе: вставал с зарёй, работал в саду, собирал плоды, ходил за голубями и пчёлами. Так прошло два года: Руссо оказался в новом трио лишним и должен был позаботиться о заработке. Он поступил в 1740 г. домашним наставником в семью Мабли (брата писателя), жившую в Лионе. Но он был весьма мало пригоден для этой роли; он не умел вести себя ни с учениками, ни с взрослыми, тайком уносил к себе в комнату вино, строил «глазки» хозяйке дома. В итоге, Руссо пришлось уйти.
После неудачной попытки вернуться в Шарметты, Руссо отправился в Париж, чтобы представить академии изобретённую им систему обозначать ноты цифрами; она не была принята, несмотря на «Рассуждение о современной музыке», написанное Руссо в её защиту.
Руссо получает место домашнего секретаря у графа Монтегю, французского посланника в Венеции. Посланник смотрел на него как на слугу, Руссо же воображал себя дипломатом и стал важничать. Впоследствии писал, что спас в это время Неаполитанское королевство. Однако, посланник выгнал его из дома, не уплатив жалованья.
Руссо вернулся в Париж и подал жалобу на Монтегю, увенчавшуюся успехом.
Ему удалось поставить написанную им оперу «Les Muses Galantes» в домашнем театре, но она не попала на королевскую сцену.
Не имея средств к существованию, Руссо вступил в связь со служанкой гостиницы, в которой жил, Терезой Левассер, молодой крестьянкой, некрасивой, неграмотной, ограниченной — она не могла научиться узнавать, который час — и весьма вульгарной. Он признавался, что никогда не питал к ней ни малейшей любви, но обвенчался с ней спустя двадцать лет.
Вместе с ней он должен был держать у себя её родителей и их родню. У него было 5 детей, которые все были отданы в воспитательный дом. Руссо оправдывался тем, что не имел средств их вскормить, что они не давали бы ему спокойно заниматься и что он предпочитает сделать из них крестьян, чем искателей приключений, каким был он сам.
Получив место секретаря у откупщика Франкёля и его тёщи, Руссо стал домашним человеком в кружке, к которому принадлежали известная мадам д'Эпине, её друг Гримм и Дидро. Руссо часто гостил у них, ставил комедии, очаровывал их своими наивными, хотя и разукрашенными фантазией рассказами из своей жизни. Ему прощали его бестактности (он, например, начал с того, что написал тёще Франкёля письмо с объяснением в любви). Летом 1749 г. Руссо шёл навестить Дидро, заключённого в Венсенском замке. По дороге, раскрыв газету, прочёл объявление от дижонской академии о премии на тему «Содействовало ли возрождение наук и художеств очищению нравов». Внезапная мысль осенила Руссо; впечатление было так сильно, что, по его описанию, он в каком-то опьянении пролежал полчаса под деревом; когда он пришёл в себя, его жилет был мокр от слёз. Мысль, осенившая Руссо, заключает в себе всю суть его мировоззрения: «просвещение вредно и сама культура — ложь и преступление».
Ответ Руссо был удостоен премии; всё просвещённое и утончённое общество рукоплескало своему обличителю. Для него наступило десятилетие самой плодотворной деятельности и непрерывного торжества. Два года спустя его оперетта «Le Devin du village» была поставлена на придворной сцене. Людовик XV напевал его арии; его хотели представить королю, но Руссо уклонился от чести, которая могла создать ему обеспеченное положение.
Он сам поверил в свой парадокс или, во всяком случае, увлёкся им и занял соответствующую позу. Он объявил, что хочет жить сообразно со своим принципом, отказался от выгодного места у Франкёля и стал переписчиком нот, чтобы жить трудом своих рук. Руссо оставил щегольской костюм тогдашних салонов, оделся в грубое сукно, благословляя вора, укравшего его тонкие сорочки; отказался от вежливой речи, отвечая оскорбительными выходками на любезности своих аристократических друзей. Во всём этом было много театрального.
Ему не давали покоя; со всех сторон ему приносили для переписки ноты, чтобы иметь повод поглядеть на него; светские дамы посещали его и осыпали приглашениями на обеды и ужины. Тереза и её жадная мать пользовались случаем, чтобы принимать от посетителей всевозможные подарки. Но эта комедия представляла и серьёзную сторону. Руссо нашёл своё призвание: он стал, как удачно было сказано, «Иеремией» современного ему культурного общества.
Дижонская академия снова пришла к нему на помощь, объявив конкурс на тему «О происхождении неравенства между людьми и о том, согласно ли оно с естественным законом». В 1755 г. появилось в печати ответное «Рассуждение» Руссо, посвящённое женевской республике.
Обдумывая свой ответ, Руссо блуждал по Сен-Жерменскому лесу и населял его созданиями своей фантазии. Если в первом рассуждении он обличал науки и художества за их развращающее влияние, то в новом фантастическом сказании о том, как люди утратили своё первобытное блаженство, Руссо предал анафеме всю культуру, всё что создано историей, все основы гражданского быта — разделение труда, собственность, государство, законы.
Правители женевской республики с холодной вежливостью поблагодарили Руссо за оказанную им честь, а светское общество опять с ликованием приветствовало своё осуждение.
Г-жа д’Эпине, идя навстречу вкусам Руссо, построила для него в саду своего загородного имения близ Сен-Дени дачу — на опушке великолепного монморансийского леса. Весной 1756 г. Руссо переехал в свой «Эрмитаж»: соловьи распевали под его окнами, лес стал его «рабочим кабинетом», в то же время давая ему возможность целые дни блуждать в одиноком раздумье.
Руссо был как в раю, но Тереза и её мать скучали на даче и пришли в ужас, узнав, что Руссо хочет остаться в Эрмитаже на зиму. Это дело было улажено друзьями, но Руссо страстно влюбился в графиню д’Удето, «подругу» Сен-Ламбера, дружески расположенного к Жан-Жаку. Сен-Ламбер был в походе; графиня жила одна в соседнем поместье. Руссо часто её навещал и, наконец, поселился у неё; он плакал у её ног, в то же время укоряя себя за измену «другу». Графиня жалела его, слушала его красноречивые признания: уверенная в своей любви к другому, она допускала интимность, доведшую страсть Руссо до безумия.
Г-жа д’Эпине насмешливо относилась к любви уже немолодого Руссо к тридцатилетней графине д’Удето и не верила в чистоту их отношений. Сен-Ламбер был извещён анонимным письмом и вернулся из армии. Руссо заподозрил в разглашении г-жу д’Эпине и написал ей неблагородно-оскорбительное письмо. Она его простила, но её друзья были не так снисходительны, особенно Гримм, который видел в Руссо маньяка и находил опасным всякое потворство таким людям.
За этим первым столкновением скоро последовал полный разрыв с «философами» и с кружком «Энциклопедии». Г-жа д’Эпине, отправляясь в Женеву на совещание со знаменитым врачом Троншеном, пригласила Руссо проводить её. Руссо ответил, что странно было бы больному сопровождать больную; когда Дидро стал настаивать на поездке, упрекая его в неблагодарности, Руссо заподозрил, что против него образовался «заговор», с целью осрамить его появлением в Женеве в роли лакея откупщицы и т. п.
О разрыве с Дидро Руссо известил публику, заявив в предисловии к «Письму о театральных зрелищах» (1758), что он более знать не хочет своего Аристарха (Дидро).
Оставив «Эрмитаж», он нашёл новый приют у герцога Люксембургского, владельца замка Монморанси, предоставившего ему павильон в своём парке. Здесь Руссо провёл 4 года и написал «Новую Элоизу» и «Эмиля», читая их своим любезным хозяевам, которых он в то же время оскорблял подозрениями, что они не искренно к нему расположены, и заявлениями, что он ненавидит их титул и высокое общественное положение.
В 1761 г. появилась в печати «Новая Элоиза», весной следующего года — «Эмиль», а несколько недель спустя — «Общественный договор» («Contrat social»). Во время печатания «Эмиля» Руссо был в большом страхе: он имел сильных покровителей, но подозревал, что книгопродавец продаст рукопись иезуитам и что его враги исказят её текст. «Эмиль», однако, вышел в свет; гроза разразилась несколько позже.
Парижский парламент, готовясь произнести приговор над иезуитами, счёл нужным осудить и философов, и приговорил «Эмиля», за религиозное вольнодумство и неприличия, к сожжению рукой палача, а автора его — к заключению. Принц Конти дал об этом знать в Монморанси; герцогиня Люксембургская велела разбудить Руссо и уговаривала его немедленно уехать. Руссо, однако, промешкал целый день и едва не стал жертвой своей медленности; на дороге он встретил посланных за ним судебных приставов, которые с ним вежливо раскланялись.
Его нигде не задержали: ни в Париже, ни по пути. Руссо, однако, чудились пытка и костёр; везде он чуял за собой погоню. Когда он переехал через швейцарскую границу, он бросился лобызать землю страны справедливости и свободы. Женевское правительство, однако, последовало примеру парижского парламента, сожгло не только «Эмиля», но и «Общественный договор», и издало приказ арестовать автора; бернское правительство, на территории которого (ему был тогда подвластен теперешний кантон Во) Руссо искал приюта, приказало ему выехать из своих владений.
Руссо нашёл убежище в княжестве Невшательском, принадлежавшем прусскому королю, и поселился в местечке Мотье. Он нашёл здесь новых друзей, блуждал по горам, болтал с сельчанами, пел романсы деревенским девушкам. Он приспособил себе костюм, который называл кавказским[источник не указан 367 дней] — просторный, подпоясанный архалук, широкие шаровары и меховую шапку, оправдывая этот выбор гигиеническими соображениями. Но его душевное спокойствие не было прочно. Ему показалось, что местные мужики слишком важничают, что у них злые языки; он стал называть Мотье «самым подлым местопребыванием». Три с небольшим года прожил он так; затем настали для него новые бедствия и скитания.
Ещё в 1754 г., прибыв в Женеву и принятый там с большим торжеством, он пожелал вновь приобрести право женевского гражданства, утраченное с переходом в католицизм, и снова присоединился к кальвинизму.
В Мотье он просил местного пастора допустить его к причастию, но в полемике со своими противниками в «Письмах с горы» он глумился над авторитетом Кальвина и обвинял кальвинистское духовенство в отступлении от духа реформации.
К этому присоединилась ссора с Вольтером и с правительственной партией в Женеве. Когда-то Руссо называл Вольтера «трогательным», но на самом деле не могло быть бо́льшего контраста, как между этими двумя писателями. Антагонизм между ними проявился в 1755 г., когда Вольтер, по случаю страшного лиссабонского землетрясения, отрёкся от оптимизма, а Руссо вступился за Провидение. Пресыщенный славой и живя в роскоши, Вольтер, по словам Руссо, видит на земле только горе; он же, безвестный и бедный, находит, что всё хорошо.
Отношения обострились, когда Руссо, в «Письме о зрелищах», сильно восстал против введения в Женеве театра. Вольтер, живший близ Женевы и развивавший посредством своего домашнего театра в Фернее вкус к драматическим представлениям среди женевцев, понял, что письмо направлено против него и против его влияния на Женеву. Не знавший меры в своём гневе, Вольтер возненавидел Руссо: то глумился над его идеями и сочинениями, то выставлял его сумасшедшим.
Полемика между ними особенно разгорелась, когда Руссо был запрещён въезд в Женеву, что он приписывал влиянию Вольтера. Наконец, Вольтер издал анонимный памфлет, обвиняя Руссо в намерении ниспровергнуть женевскую конституцию и христианство и утверждая, будто он уморил мать Терезы.
Мирные сельчане Мотье взволновались. Руссо стал подвергаться оскорблениям и угрозам, а местный пастор произнёс против него проповедь. В одну осеннюю ночь целый град камней обрушился на его домик.
Руссо бежал на островок на Бильском озере; бернское правительство приказало ему оттуда выехать. Тогда он принял приглашение Юма и поехал к нему в Англию. Делать наблюдения и чему-нибудь научиться Руссо не был в состоянии; единственный интерес представляли для него английские мхи и папоротники.
Его нервная система была сильно потрясена, и на этом фоне его недоверчивость, щепетильное самолюбие, мнительность и пугливое воображение разрослись до пределов мании. Гостеприимный, но уравновешенный хозяин не сумел успокоить рыдавшего и бросавшегося к нему в объятия Руссо; несколько дней спустя Юм уже был в глазах Руссо обманщиком и изменником, коварно привлёкшим его в Англию, чтобы сделать его посмешищем газет.
Юм счёл нужным обратиться к суду общественного мнения; оправдывая себя, он выставил напоказ перед Европой слабости Руссо. Вольтер потирал руки и заявлял, что англичанам следовало бы заключить Руссо в Бедлам (сумасшедший дом).
Руссо отказался от пенсии, которую ему выхлопотал Юм у английского правительства. Для него наступило новое четырёхлетнее скитание, отмеченное только выходками психически больного человека. Руссо ещё с год пробыл в Англии, но его Тереза, не имея возможности с кем-либо говорить, скучала и раздражала Руссо, который вообразил, что англичане хотят насильно удержать его в своей стране.
Он уехал в Париж, где, несмотря на тяготевший над ним приговор, его никто не трогал. Прожил около года в замке герцога Конти и в разных местностях южной Франции. Отовсюду он бежал, терзаемый своим больным воображением: в замке Три, например, он вообразил, что прислуга заподозрила в нём отравителя одного из умерших слуг герцога и потребовал вскрытия покойника.
С 1770 г. он поселился в Париже, и для него наступила более мирная жизнь; но душевного покоя он всё-таки не знал, подозревая заговоры против него или против его сочинений. Главой заговора он считал герцога де Шуазеля, который приказал завоевать Корсику будто бы для того, чтобы Руссо не стал законодателем этого острова.
В Париже он окончил свои «Признания» (Confessions). Встревоженный вышедшим в 1765 г. памфлетом («Le sentiment des citoyens»), безжалостно раскрывавшим его прошлое, Руссо пожелал оправдаться путём искреннего, всенародного покаяния и тяжёлого унижения самолюбия. Но себялюбие взяло верх: исповедь превратилась в страстную самозащиту.
Раздражённый ссорой с Юмом, Руссо изменил тон и содержание своих записок, вычеркнул невыгодные для себя места и стал писать вместе с исповедью обвинительный акт против своих неприятелей. К тому же воображение взяло верх над памятью; исповедь превратилась в роман, в неразрывную ткань Wahrheit und Dichtung.
Роман представляет две разнородные части: первая — поэтическая идиллия, излияния поэта, влюблённого в природу, идеализация его любви к г-же де Варан; вторая часть проникнута злобой и подозрительностью, не пощадившей лучших и искреннейших друзей Руссо. Другое написанное в Париже произведение Руссо также имело целью самозащиту, это диалог, озаглавленный «Руссо — судья над Жан-Жаком», где Руссо защищает себя против своего собеседника, «Француза».
Смерть
Летом 1777 г. состояние здоровья Руссо стало внушать его друзьям опасения. Весною 1778 г. один из них, маркиз де Жирарден, увёз его к себе на дачу в Эрменонвиль. В конце июня для него был устроен концерт на острове среди парка; Руссо просил похоронить его в этом месте. 2 июля Руссо внезапно скончался на руках Терезы.
Его желание было исполнено; его могила на острове «Ив» стала привлекать сотни поклонников, видевших в нём жертву общественной тирании и мученика гуманности — представление, выраженное юношей Шиллером в известных стихах, сопоставляющих с Сократом, погибшем от софистов, Руссо, пострадавшего от христиан, которых он пытался сделать людьми. Во время Конвента тело Руссо, одновременно с останками Вольтера, было перенесено в Пантеон, но 20 лет спустя, во время реставрации, два фанатика тайно ночью похитили прах Руссо и бросили его в яму с известью.
Философия истории согласно Жану-Жаку Руссо
Философия истории, то есть осмысленный синтез исторических фактов, стала возможной только с помощью людей прогресса и прогрессивного развития. Руссо видит это прогрессивное развитие и даже считает его неизбежным; он указывает его причину, заключающуюся в прирождённой человеку способности к усовершенствованию (perfectibilité); но, так как Руссо оплакивает результат этого усовершенствования, то он оплакивает и самую причину его. И он её не только оплакивает, но сильнейшим образом осуждает, в пресловутом выражении, что «размышление — противоестественное состояние, размышляющий человек — развращённое животное» (animal dépravé).
Сообразно с этим история человечества представляет у Руссо ряд ступеней последовательного уклонения от естественного блаженного и непорочного состояния. Руссо совершенно забывает, что, возражая Вольтеру, он нападал на пессимизм и отстаивал Провидение и его проявление в мире; в судьбах человечества для него нет Провидения, и его философия истории сводится к безотраднейшему пессимизму. Первоначальное счастливое состояние людей только сильнее оттеняет скорбную историю, пережитую человечеством. В этом состоянии люди жили независимо друг от друга; всякий трудился только для себя и делал сам все, что ему было нужно; если они соединялись, то временно, подобно стае воронов, привлекаемой каким-нибудь общим интересом, например свежевспаханным полем.
Первая беда наступила тогда, когда люди уклонились от мудрого правила жить и трудиться особливо, когда они вступили в общежитие и началось разделение труда. Общежитие ведёт за собой неравенство и служит последнему оправданием; а, так как Руссо голосует за равенство, то он осуждает общежитие.
Другой роковой шаг человека заключался в установлении земельной собственности. «Первый, кто огородил участок земли, сказав, что эта земля моя», в глазах Руссо — обманщик, навлёкший бесчисленные беды на человечество; благодетелем людей был бы тот, кто в ту роковую минуту вырвал бы колья и воскликнул: «вы погибли, если забудете, что плоды принадлежат всем, а земля — никому». Возникновение поземельной собственности привело, по Руссо, к неравенству между богатыми и бедными (как будто такого неравенства нет между кочевниками); богатые, заинтересованные в сохранении своего имущества, стали уговаривать бедных установить общественный порядок и законы.
Законы, созданные коварством, превратили случайное насилие в неприкосновенное право, стали оковами для бедных, средством нового обогащения для богатых и, в интересах нескольких эгоистов, обрекли род человеческий на вечный труд, холопство и бедствия. Так как нужно было кому-нибудь наблюдать за исполнением законов, то люди поставили над собой правительство; появилось новое неравенство — сильных и слабых. Правительство было предназначено к тому, чтобы служить обеспечением свободы; но на самом деле правители стали руководиться произволом и присвоили себе наследственную власть. Тогда появилась последняя степень неравенства — различие между господами и рабами. «Открыв и проследив забытые дороги, приведшие человека из естественного состояния к общественному», Руссо, по его мнению, показал, «каким образом среди всякого рода философии, гуманности, вежливости и возвышенности правил у нас есть только обманчивая и суетная внешность, честь без добродетели, разум без мудрости и удовольствия без счастья». Таково риторическое allegro второго «Рассуждения»; andante на этот раз последовало не непосредственно за ним, а в статье о «Политической экономии» и других сочинениях.
В статье о «Политической экономии» мы читаем, что «право собственности есть самое священное из всех прав гражданина», что «собственность — истинное основание гражданского общества», а в письме к Бонне Руссо говорит, что хотел только указать людям на опасность, которую представляет слишком быстрое движение к прогрессу и на бедственные стороны того состоянии, которое отожествляется с усовершенствованием человечества.
Особенности немецкого просвещения. Философия истории
Общая характеристика немецкой историософской традиции
Немецкая школа философии истории дала миру блестящую плеяду исследователей, среди которых И. Гердер, В. Гумбольдт, Г. Гегель, И. Кант, А. Шопенгауэр, Г. Риккерт, Ф. Шлейермахер, В. Дильтей, В. Виндельбанд, Э. Трельч. Во многом немецкая школа выросла и сформировалась на противопоставлении идеям французского и английского Просвещения, усматривая в них угрозу культурного униформизма мира.
Как отмечает Э. Трельч, различие между немецкой и англофранцузской философией истории бросается в глаза. Немецкая школа отличается религиозно-мистическим характером, благодаря которому "на передний план выводится мистерия индивидуальности (культуры. - И.В.)"1. В свою очередь англо-французская школа видела вершины истории в идеалах Просвещения, в идеалах универсальной рациональности и разумности, основанных на математически-естественно-научном мировоззрении. Здесь осознание исторической особенности и высоты собственной эпохи является одновременно и началом философии истории.
Для немецкой философии истории такое математически-естественно-научное мировоззрение представлялось "рефлективно-поверхностным"2. Немецкие философы в своих историософских исследованиях были ориентированы на установку холизма, которую считали более глубокой и зрелой. В отличие от идеологов французского Просвещения, общество представлялось им не рациональной совокупностью индивидов-атомов, а живой органической целостностью, скрепленной культурой, и само движение истории казалось им движением к усилению этой целостности, к наращиванию смысла.
Еще одной особенностью немецкой школы, о которой пишет в частности К. Поппер, стал эссенциализм, т.е. учение о единой скрытой сущности множества явлений. Немецкая историософия ориентирована на тот особый тип проницательности, который противопоставляет эмпирическим явлениям глубинную сущность и в выявлении этой сущности видит задачу философии. Как заметил К. Поппер, "школа методологического эссенциалтма была основана Аристотелем, который учил, что научное исследование должно проникать в сущность вещей"3.
Эссенциалистская методология роднит немецкую школу с древнегреческой. На сходство обеих школ указывал в своих исследованиях и В.Виндельбандт1. По его мнению, немецкая философия - завершенное сознание того, что в виде непроизвольного влечения мысли раскрывалось в греческой философии. Первая обладает в рефлексии, в совершенно новой форме тем, что вторая совершала бессознательно.
Греческая философия художественна в гармонии линий, рисующих картину мира, в полноте и законченности ее жизнепонимания, прекрасной завершенности всей ее системы представлении Непроизвольно она вплетает в ткань своих концепций частицы эллинских этнических и эстетических идеалов. И к завершению своего познания мира, которое представляется ей картиной мира в голове человека, она приходит благодаря тому, что оплодотворяет понимание науки устремлениями нравственности и искусства.
Но если немецкие философы (и прежде всего И. Кант и Г. Гегель), отказываясь от картины мира, которую искали греки, считали стремление к идеалам в равной мере присущим теоретическому, этическому и эстетическому сознанию, искали нормативность не только в научном мышлении, но в нравственности и в искусстве, не значит ли это, что они лишь на более высоком уровне, сознательно, требовали того, к чему бессознательно стремились греки?
В.Виндельбанд приходит к выводу, что греческая и немецкая философия относятся друг к другу так же, как культурные системы, Б которых они возникли: "Немецкая философия противостоит греческой как зрелый муж юноше. Взор юноши прикован к цветку в упоении его красотой; заботы мужа направлены на зреющий плод"2. Нам же дано не производить выбор, а постигать.
Говоря об особенностях немецкой школы, следует отметить и ее культуре/центризм. Он связан с интуицией относительно существования множества самобытных миров-культур. Здесь нет культурно-нейтрального пространства французского Просвещения, немецкое пространство обладает культурной значимостью. Поэтому в немецкой историософской школе проблема единства исторического процесса выступает значительно более трудной, решаемой лишь в перспективе исторического развития, движущегося к определенному финалу. Во французском же Просвещении человеческое единство изначально задано хотя бы тем, что так называемый "естественный человек" - разумный эгоист - всюду один и тот же.
Драматургию немецкой историософской мысли задает антиномия между интуицией исторического универсализма и идеей плюрализма культур. В XIX в. это нашло свое отражение в двух основных направлениях немецкой философии истории: первое представлено школой Г. Гегеля и его последователей, второе - органологией так называемой "немецкой исторической школы".
И.Г. Гердер: историческая концепция
Иога́нн Го́тфрид Ге́рдер (нем. Johann Gottfried Herder, 25 августа 1744, Морунген, Восточная Пруссия — 18 декабря 1803, Веймар) — выдающийся немецкий историк культуры, создатель исторического понимания искусства, считавший своей задачей «все рассматривать с точки зрения духа своего времени», критик, поэт второй половины XVIII века.
Биография
Родился в семье ремесленника, окончил богословский факультет Кёнигсбергского университета. В родной Пруссии ему угрожала рекрутчина, поэтому в 1764 году Гердер уехал в Ригу, где занял место преподавателя в соборной школе, позже — пасторского адъюнкта. В Риге начал литературную деятельность. В 1776 благодаря стараниям Гёте, переселился в Веймар, где получил должность придворного проповедника. В 1788 совершил путешествие по Италии.
Философия и критика
Сочинения Гердера «Фрагменты по немецкой лит-ре» (Fragmente zur deutschen Literatur, Riga, 1766—1768), «Критические рощи» (Kritische Wälder, 1769) сыграли большую роль в развитии немецкой литературы периода «бури и натиска» (см. «Sturm und Drang»). Здесь мы встречаемся с новой, восторженной оценкой Шекспира, с мыслью (ставшей центральным положением всей буржуазной теории культуры Гердера), что каждый народ, каждый прогрессивный период мировой истории имеет и должен иметь литературу, проникнутую национальным духом. Гердер обосновывает положение о зависимости литературы от естественной и социальной среды: климата, языка, нравов, образа мыслей народа, выразителем настроений и взглядов которого является писатель, совершенно определённых специфических условий данного исторического периода. «Могли ли бы Гомер, Эсхил, Софокл написать свои произведения на нашем языке и при наших нравах? — задаёт вопрос Гердер и отвечает: — Никогда!»
Развитию этих мыслей посвящены произведения: «О возникновении языка» (Berlin, 1772), статьи: «Об Оссиане и песнях древних народов» (Briefwechsel über Ossian und die Lieder alter Völker, 1773) и «О Шекспире», напечатанные в «Von deutscher Art und Kunst» (Hamb., 1770). Сочинение «Тоже философия истории» (Riga, 1774) посвящено критике рационалистической философии истории просветителей. К эпохе Веймара относятся его «Пластика» [1778], «О влиянии поэзии на нравы народов в старые и новые времена» [1778], «О духе древнееврейской поэзии» (Dessau, 1782—1783). С 1785 начал выходить монументальный труд «Идеи к философии истории человечества» (Ideen zur Philosophie der Geschichte der Menschheit, Riga, 1784—1791). Это первый опыт всеобщей истории культуры, где получают своё наиболее полное выражение мысли Гердера о культурном развитии человечества, о религии, поэзии, искусстве, науке. Восток, античность, средние века, Возрождение, новое время — изображены Гердером с поражавшей современников эрудицией. Одновременно он издал сборник статей и переводов «Рассеянные листки» (1785—1797) и философский этюд «Бог» (1787).
Последними его большими трудами (если не считать богословских произведений) являются «Письма для споспешествования гуманности» (Briefe zur Beförderung der Humanität, Riga, 1793—1797) и «Адрастея» (1801—1803), заострённая главным образом против классицизма Гёте и Шиллера.
Художественные произведения и переводы
Из числа оригинальных произведений лучшими можно считать «Легенды» и «Парамифии». Менее удачны его драмы «Дом Адмета», «Освобождённый Прометей», «Ариадна-Либера», «Эон и Эония», «Филоктет», «Брут».
Весьма значительна поэтическая и особенно переводческая деятельность Гердера. Он знакомит читающую Германию с рядом интереснейших, бывших до того неизвестными или малоизвестными, памятников мировой литературы. С огромным художественным вкусом сделана его знаменитая антология «Народные песни» (Völkslieder, 1778—1779), известная под заглавием «Голоса народов в песнях» (Stimmen der Völker in Liedern), открывшая путь новейшим собирателям и исследователям народной поэзии, так как только со времён Гердера понятие о народной песне получило ясное определение и сделалось подлинным историческим понятием; в мир восточной и греческой поэзии вводит он своей антологией «Из восточных стихотворений» (Blumenlese aus morgenländischer Dichtung), переводом «Сакунталы» [1791] и «Греческой антологией» (Griechische Anthologie). Свою переводческую деятельность Гердер завершил обработкой романсов о Сиде (1801), сделав достоянием немецкой культуры ярчайший памятник староиспанской поэзии.
Значение
Борьба с идеями Просвещения
Гердер — один из значительнейших деятелей эпохи «Бури и натиска». Он борется с теорией литературы и философией эпохи Просвещения. Просветители верили в человека культуры. Они утверждали, что только такой человек должен быть субъектом и объектом поэзии, считали достойными внимания и сочувствия в мировой истории только периоды высокой культуры, были убеждены в существовании абсолютных образцов искусства, созданных художниками, в максимальной степени развившими свои способности (такими совершенными творцами были для просветителей античные художники). Просветители считали задачей современного им художника приближение через подражание к этим совершенным образцам. В противоположность всем этим утверждениям Гердер полагал, что носителем подлинного искусства является как раз не культивированный, но «естественный», близкий к природе человек, человек больших, не сдерживаемых рассудком страстей, пламенного и прирождённого, а не культивированного гения, и именно такой человек должен быть объектом художественного изображения. Вместе с другими иррационалистами 70-х гг. Гердер необычайно восторженно относился к народной поэзии, Гомеру, Библии, Оссиану и, наконец, Шекспиру. По ним рекомендовал он изучать подлинную поэзию, ибо здесь, как нигде, изображён и истолкован «естественный» человек.
Идея развития человечества
По Гердеру, человечество в своём развитии подобно отдельному индивиду: оно переживает периоды молодости и дряхлости, — с гибелью античного мира оно узнало свою первую старость, с веком Просвещения стрелка истории вновь совершила свой круг. То, что просветители принимают за подлинные произведения искусства, не что иное, как лишённые поэтической жизни подделки под художественные формы, возникшие в своё время на почве национального самосознания и ставшие неповторимыми с гибелью породившей их среды. Подражая образцам, поэты теряют возможность проявить единственно важное: свою индивидуальную самобытность, а так как Гердер всегда рассматривает человека как частицу социального целого (нации), то и свою национальную самобытность.
Поэтому Гердер призывает современных ему немецких писателей начать новый омоложенный круг культурного развития Европы, творить, подчиняясь вольному вдохновению, под знаком национальной самобытности. Для этой цели Гердер рекомендует им обратиться к более ранним (молодым) периодам отечественной истории, ибо там они могут приобщиться к духу своей нации в его наиболее мощном и чистом выражении и почерпнуть силы, необходимые для обновления искусства и жизни.
Однако с теорией циклического развития мировой культуры Гердер совмещает теорию прогрессивного развития, сходясь в этом с просветителями, полагавшими, что «золотой век» следует искать не в прошлом, но в будущем. И это не единичный случай соприкосновения Гердера с воззрениями представителей эпохи Просвещения. Опираясь на Гаманна, Гердер в то же время солидаризуется по ряду вопросов с Лессингом.
Идея национального государства
Гердер был одним из тех, кто первым выдвинул идею современного национального государства, но она возникла в его учении из витализированного естественного права и носила вполне пацифистский характер. Каждое государство, возникшее в результате захватов, вызывало у него ужас. Ведь такое государство, как считал Гердер, и в этом проявлялись его народная идея, разрушало сложившиеся национальные культуры. Чисто природным созданием ему, собственно, представлялись только семья и соответствовавшая ей форма государства. Её можно назвать гердеровской формой национального государства.
«Природа воспитывает семьи и, следовательно, самое естественное государство — то, где живёт один народ с единым национальным характером». «Государство одного народа — это семья, благоустроенный дом. Оно покоится на собственном фундаменте; основанное природой, оно стоит и погибает только с течением времени».
Гердер называл такое государственное устройство первой степенью естественных правлений, которая останется высшей и последней. Это означает, что нарисованная им идеальная картина политического состояния ранней и чистой народности оставалась его идеалом государства вообще.
Учение о народном духе
«Вообще - то, что называется генетическим духом и характером народа, удивительно. Он необъясним и неугасим; он стар как народ, стар, как страна, которую этот народ населял».
В этих словах заключена и квинтэссенция учения Гердера о духе народа. Учение это в первую очередь было направлено, как уже на предварительных стадиях его развития у просветителей, на сохраняющуюся сущность народов, устойчивое в изменении. Оно покоилось на более универсальном сочувствии многообразию индивидуальностей народов, чем несколько позднее учение исторической школы права, вытекавшее из страстного погружения в своеобразие и творческую силу немецкого народного духа. Но оно предвосхищало, хотя и с меньшей мистикой, романтическое чувство иррационального и таинственного в народном духе. Оно, подобно романтике, видело в национальном духе незримую печать, выраженную в конкретных чертах народа и его творениях, разве только это видение было более свободным, не столь доктринёрским. Менее жёстко, чем впоследствии романтизм, оно рассматривало и вопрос о неизгладимости народного духа.
Любовь к сохранившейся в чистоте и нетронутости народности не препятствовала ему признавать и благотворность «прививок, своевременно сделанных народам» (как это сделали норманны с английским народом). Идея национального духа получила у Гердера особый смысл благодаря приложению к её формулировке его любимого слова «генетический». Это означает не только живое становление вместо застывшего бытия, при этом ощущается не только своеобразное, неповторимое в историческом росте, но и та творческая почва, из которой проистекает всё живое.
Гораздо критичнее относился Гердер к появившемуся тогда понятию расы, рассмотренному незадолго до этого Кантом (1775). Его идеал гуманности противодействовал этому понятию, которое, по мнению Гердера, грозило вновь довести человечество до животного уровня, даже говорить о человеческих расах казалось Гердеру неблагородным. Их цвета, считал он, теряются друг в друге, и всё это в конце концов только оттенки одной и той же великой картины. Подлинным носителем великих коллективных генетических процессов был и оставался, по мнению Гердера, народ, а ещё выше — человечество.
Буря и натиск
Таким образом Гердер может рассматриваться как мыслитель, стоящий на периферии «бури и натиска». Всё же в среде штюрмеров Гердер пользовался большой популярностью; последние дополнили теорию Гердера своей художественной практикой. Не без его содействия в немецкой буржуазной литературе возникли произведения с национальными сюжетами («Гёц фон Берлихинген» — Гёте, «Отто» — Клингера и другие), произведения, проникнутые духом индивидуализма, развился культ прирождённой гениальности.
Германо-романская проблема в историографии периода Реставрации и концепция классовой борьбы
В 20-х годах 18в. во французской историографии, в непосредственной связи с идеологической борьбой, предшествовавшей буржуазной революции, возникла германо-романская проблема. Стали формироваться два течения в тогдашней медиевистике, по-разному решающие вопрос о роли германского и романского начал в формировании социально-политического строя средневековой Европы. Романисты выводили феодальные учреждения средневековья из порядков поздней Римской империи, а германисты видели в них развитие исключительно (или преимущественно) германских начал. В 1727г. вышла работа графа Анри де Буленвилье (1658 - 1722) "История древнего правительства Франции".. В ней и в ряде других работ, опубликованных, правда, лишь после его смерти, этот аристократ, дилетант, любитель истории ради фамильных древностей, представитель феодальной оппозиции времени Людовика XIV, недовольной "уравнительными" тенденциями французской монархии, пытаясь исторически обосновать привилегии дворянства, связывал их происхождение с германским завоеванием Галлии. Дворяне, по теории Буленвилье, являются потомками франков - народа-завоевателя, и по праву завоевания владеют землей и господствуют над потомками побежденных галло-римлян - третьим сословием. Все франки, по его мнению, равны и король не выше знати. Это еще не германистическая теория, а скорее теория двух рас, до известной степени дуалистическая, но уже есть элементы будущей германистической теории. С позиций феодальной аристократии он выступал против абсолютизма, пытаясь исторически обосновать правомерность ограничения королевской власти в пользу дворянства, однако главное острие его концепции было направлено против буржуазии.
Исторические взгляды Огюстена Тьерри
Историческая концепция Франсуа Гизо
Главным вкладом либеральных историков периода Реставрации в развитие исторической мысли была разработка буржуазной концепции общественных классов и роли классовой борьбы в истории. Эту их заслугу высоко ценили К. Маркс и Ф. Энгельс. «Историки периода Реставрации, — писал Ф. Энгельс, — от Тьерри до Гизо, Минье и Тьера» принадлежат к числу тех, кто постоянно указывает на факт классовой борьбы «как на ключ к пониманию французской истории, начиная со средних веков».
Центральной проблемой, которая волновала историков этой школы, была Французская революция конца XVIII в., и шире — буржуазная революция как таковая. Осмысливая ее, одни из них (Тьерри, Гизо) занялись средними веками, желая отыскать далекие исторические корни революции, другие (Минье, Тьер) обратились к изучению Французской революции. Живой интерес их вызывала история Англии, прочно вступившей на путь буржуазного развития и конституционно-монархического правления. Понятно и внимание этих историков к Английской революции XVII в., которой они посвятили ряд трудов и документальных публикаций.
Одним из основателей школы историков периода Реставрации был Опостен Тьерри (1795—1856). В 1817—1820 гг. он выступил с серией статей, объединенных позднее в сборнике «Десять лет исторических исследований»; в 1825 г. вышел его главный труд 20-х годов «История завоевания Англии норманнами»; в 1827 г. — его «Письма об истории Франции».
Среди выдающихся историков этой школы Тьерри в наибольшей мере присущи черты, характерные для романтического направления в историографии. Поднимая в своих статьях 20-х годов «знамя исторической реформы»5, он ополчался на метод «абстрактного изложения истории» в духе просветительского рационализма XVIII в. Важной задачей историка он считал воссоздание прошлого в его неповторимом своеобразии, проникновение в «дух времени» с помощью художественного воображения, «сопереживания».
Вместе с тем Тьерри отнюдь не отвергал методов рационального познания и необходимости установления на их основе определенных исторических закономерностей. В юности (1814—1817) он был учеником и секретарем великого социалиста-утописта Сен-Симона. Несмотря на их разрыв, с влиянием Сен-Симона связаны самые сильные стороны исторических воззрений Тьерри — его концепция разделения общества на классы и их борьбы, его понимание исторической науки как социальной истории, т. е. истории общества, народа. «История Франции, которую мы находим у современных писателей, — заявлял Тьерри, повторяя мысли Сен-Симона, — не является ни подлинной историей страны, ни напиональной, ни народной историей... Нам недостает истории граждан, истории подданных, истории народа» .
В историю исторической мысли О. Тьерри вошел как «... отец «классовой борьбы» во французской историографии...». Идею борьбы классов он положил в основу своей концепции истории Франции, а возникновение борьбы связывал с германским завоеванием Галлии. В итоге завоевания, утверждал он, на территории Франции оказались две непримиримо враждебные «расы», два народа — завоеватели-франки, предки дворянства, и порабощенные галло-римляне, предки третьего сословия. Их борьба пронизывает дальнейшую историю страны. Ее великими вехами были «коммунальные революции» XII в., Французская революция XVIII в. Борьба возобновилась со времени Реставрации, ее законным завершением должно быть окончательное торжество третьего сословия.
Излюбленной темой Тьерри была история борьбы городских коммун против феодалов в XI—XII вв. Он считал ее «настоящей социальной революцией», исторической прелюдией Французской революции XVIII в. С большим сочувствием Тьерри относился в это время и к антифеодальным выступлениям крестьянства, к Жакерии; он с гордостью заявлял: «Мы — сыны тех крестьян, которых перерезали рыцари близ города Мо ... сыны повстанцев Жакерии»8.
История классовой борьбы носит у Тьерри своеобразную «расовую» форму, выступает как возникшая в результате завоевания борьба различных национальностей. С этих позиций он подходил и к истории Англии. Но концепция Тьерри ничего общего не имеет с теорией Гобино и других реакционных теоретиков расизма. По существу у Тьерри речь идет о борьбе социальных классов, дворянства и третьего сословия. При помощи тезиса о завоевании он пытался решить непосильную для него и других буржуазных историков проблему происхождения общественных классов.
Однако борьба классов, которая занимает такое большое место в исторической концепции Тьерри, сводилась им исключительно к борьбе между привилегированными и третьим сословием. Идея единства третьего сословия — краеугольный камень его концепции истории Франции. Вопреки фактам, никаких оснований для классовой борьбы внутри третьего сословия Тьерри не видел.
Во время Реставрации были созданы лучшие труды и другого представителя либеральной школы — Франсуа Гизо (1787—1874). Крупный историк, Гизо был и активным политическим деятелем. В 20-е годы он находился в оппозиции к монархии Бурбонов и играл большую роль в умеренно-либеральной партии «доктринеров».
Подобно Тьерри, Гизо изучал преимущественно средневековую историю Франции, но в сфере его внимания было и новое время. Его главные труды 20-х годов, посвященные истории Франции, — «Опыты по истории Франции» (1823), особенно же знаменитые книги (курсы лекций, читанные в Сорбонне) «История цивилизации в Европе» (1828, доведена до Французской революции) и «История цивилизации во Франции» (1829—1830, доведена до времени Гуго Капета).
Гизо не разделял романтических увлечений Тьерри методами «сопереживания» и художественного постижения прошлого. Историк, обладавший незаурядным аналитическим умом, он стремился к выделению главных линий в развитии общества, к созданию «философской», т. е. обобщающей, генерализирующей истории. В этом отношении Гизо продолжал вольтеровскую традицию в историографии. Развивая ее, он отстаивал и идею прогресса в истории. Свойственная и другим либеральным историкам, у Гизо она была выражена особенно последовательно и рельефно. Поступательное развитие в сторону совершенствования общества и человека он считал главной чертой цивилизации, в особенности европейской, которая «существует уже пятнадцать столетий и находится постоянно в состоянии прогресса» 9.
Наряду с Тьерри Гизо был одним из создателей буржуазной теории борьбы классов; на этой основе он строил свою концепцию истории Франции и Европы: «...борьба между сословиями» (т. е. классами. — А. А.) наполняет всю новую историю, «из нее, можно сказать, родилась новейшая Европа» 10. Гизо, как и Тьерри, считал эту борьбу результатом германского завоевания. Но в своих главных работах он давал ей более глубокое объяснение, связывая ее не с завоеванием, а с последующим развитием имущественных отношений, прежде всего отношений земельной собственности. «Изучение земельных отношений должно предшествовать изучению положения людей. Чтобы понять политические учреждения, надо знать различные общественные слои, существующие в обществе, и их отношения. Чтобы понять эти различные общественные слои, надо знать природу отношений собственности»11. Однако Гизо не мог сколько-нибудь последовательно применить свой принцип приоритета социальной истории и отношений собственности к конкретному анализу истории. Его идеалистические взгляды вели к тому, что в конкретно-исторических построениях ведущим началом у него выступала борьба между отвлеченными политическими принципами (так, политическая борьба во Франции XVII—XVIII вв. объяснялась борьбой между «принципом абсолютной монархии» и «принципом свободного исследования»).
Очень высоко оценивая коммунальное движение, Гизо считал, что уже тогда в неимущих низах существовала враждебность к богатым, «необузданный и дикий» демократический дух. Только имущие слои были истинными носителями духа третьего сословия, из них вышел новый социальный класс — буржуазия. Возвышение ее — главное содержание последующей истории Франции. В конечном торжестве буржуазии, в установлении конституционной монархии, соединяющей «традицию» со свободой, он видел неизбежное завершение истории, как бы предначертанную провидением цель прогресса европейской цивилизации.
Ф. Гизо много занимался историей Английской буржуазной революции XVII в. В 1826—1827 гг. вышли первые два тома его «Истории Английской революции», доведенные до казни Карла I. В отличие от английских буржуазных историков, которые отказывались (а некоторые отказываются и в наши дни) рассматривать Английскую революцию как борьбу классов, Гизо считал, что она, несмотря на особенности, однотипна Французской. Религиозная и политическая борьба «скрывала и социальный вопрос, борьбу различных классов за влияние и власть» 12. Гизо сделал ряд метких наблюдений относительно расстановки социальных сил, определивших возникновение революции. В то время как английская монархия стремилась к абсолютизму, а пришедшая в упадок высшая аристократия сблизилась с двором, «в глубине общества совершался переворот противоположный»: в городах быстро развивались торговля и промышленность, земельная собственность перемещалась в руки простого дворянства, фригольдеров, горожан, которые богатели и «овладевали всеми общественными силами, истинным источником власти» 13.
Либеральные историки периода Реставрации создали и важные труды, посвященные конкретной истории Французской революции конца XVIII в.
Широкий отклик вызвали «Рассуждения о главных событиях Французской революции» (1838), написанные на склоне лет Жерменой де Сталь, дочерью известного министра Людовика XVI, Неккера. Книга, носившая публицистический характер, содержала историческое оправдание Французской революции с позиций весьма умеренного либерализма. Большой успех имела «История Французской революции» (8 тт., 1823—1827) Адольфа Тьера. Будущий палач Коммуны принадлежал в годы Реставрации к либеральной оппозиции и в этом духе написал свою книгу. В 1825 г. появилась «История Французской революции» Франсуа Минье (1796—1884). Среди других работ о революции либеральных историков первой трети XIX в. она в наибольшей мере выдержала проверку временем, ее переиздавали вплоть до начала XX в.
Не будучи историком такого масштаба, как О. Тьерри или ф. Гизо, Минье, однако, смог создать стройную концепцию Французской революции, выдержанную в духе общих принципов либеральной исторической школы. Революцию он считал явлением закономерным и благотворным. Во Франции до революции «еще существовали средневековые формы общества». Этот старый порядок «революция заменила новым, более справедливым и более соответствующим требованиям времени»; она «изменила не только политическую власть, но произвела переворот во всем внутреннем состоянии нации» 14. Историю революции Минье рассматривал как борьбу различных классов; все годы ее «прошли в стараниях утвердить господство одного из классов, составлявших французскую нацию» 15. Он различал в революции три главные борющиеся силы: привилегированные классы, которые хотели установить свой порядок против двора и буржуазии; «средний класс» (буржуазия), принципом которого была свобода и который боролся против привилегированных и народной массы — его интерес воплотился в конституции 1791 г.; наконец, народ (la multitude, масса), его принципом являлось равенство, попыткой «толпы», «массы» захватить власть были конституция 1793 г. и якобинская диктатура.
Разумеется, все симпатии либерала Минье были на стороне «среднего класса», конституции 1791 г. и Директории. Однако он считал необходимыми и неизбежными все этапы Французской революции. «Крайности» якобинства были вызваны контрреволюцией и необходимы для ее подавления. Как можно было «победить иностранных врагов без фанатизма, обуздать партии, не наводя ужаса, прокормить толпу без максимума и содержать армию без реквизиций?» «три года диктатуры были потеряны для свободы, но не для революции». Эти знаменитые слова Минье вызвали негодование некоторых вождей либералов; «оправдывать 1793 год, — заявил один из них, Бенжамен Констан, — значит вредить священному делу (либерализма. — А. А.)».
Особенно глубокое и многогранное воздействие на развитие общественной, в том числе исторической, мысли оказали идеи Клода Анри де Сен-Симона (1760—1825), великого социалиста-утописта и одного из крупнейших мыслителей нового времени. Подвергнув глубокой критике буржуазное общество, Сен-Симон противопоставил ему грядущее новое общественное устройство, свободное от нищеты и эксплуатации. Это идеальное общество он считал необходимым и естественным продолжением всей прошлой истории. Критику настоящего, размышления о будущем Сен-Симон органически связывал с изучением и истолкованием прошлого. Он утверждал, что, подобно наукам естественным, история должна стать положительной («позитивной») наукой, основанной на наблюдениях и фактах.
Главный вклад Сен-Симона в развитие исторический мысли — его выдающаяся для своего времени философско-историческая система. Разрабатывая ее, он опирался на достижения просветительской философии, преодолевая при этом многие ее слабые стороны, и прежде всего антиисторизм, абстрактно-рационалистический подход к истории.
Идеи закономерности и прогресса — стержень историко-социо-логической концепции Сен-Симона. Впервые в истории общественной мысли он последовательно разработал эти идеи в духе историзма. Он выдвинул понимание истории как поступательного процесса закономерной смены исторически обусловленных общественных систем. Каждая общественная система, по мысли Сен-Симона, до конца развивает составляющие ее элементы — присущие ей идеи, формы собственности и покоящиеся на них классы, после чего наступает период ее кризиса и упадка. В недрах отживающей системы рождаются новые элементы, вступающие в борьбу со старыми. Победив, они образуют более высокую общественную систему. Таким образом, взгляд. Сен-Симона на историю содержал зримый элемент диалектического подхода; он делал шаг в сторону понимания общества как целостного, закономерно развивающегося организма.
Общее представление Сен-Симона о движущих силах истории оставалось идеалистическим. Последовательную смену эпох в истории он объяснял изменением господствующих в обществе религиозно-философских и научных идей. Так, основой средневековой «феодально-богословской» системы он считал христианство, а начавшую, по его мнению, утверждаться с XV в. новую «метафизическую систему» (т. е. буржуазное общество) связывал с прогрессом светского знания, в результате которого на смену церковникам и феодалам пришли ученые, носители светского знания, и «промышленники» '(«индустриалы»), под которыми он разумел все слои, занятые в процессе производства (земледельцев, ремесленников, рабочих, буржуазию). Последняя, «позитивная» эпоха наступит с установлением «новой промышленной системы», устроенной в соответствии с утопическим идеалом Сен-Симона.
В воззрениях Сен-Симона есть яркие проблески материалистического подхода к истории. Большую роль в развитии и смене общественных систем он отводил изменениям в процессе производства («индустрии») и отношениях собственности. Разложение средневековой «феодально-богословской системы» он объяснял не только интеллектуальными, но и экономическими и социальными сдвигами. Происходивший интенсивно с XV в. экономический подъем класса «промышленников» вел, утверждал он, к перемещению собственности и реального могущества в его руки и упадку утратившего полезные социальные функции праздного класса феодалов.
Важной научной заслугой Сен-Симона является развитое им представление о роли борьбы классов в истории (хотя он и не мог материалистически объяснить происхождение социальных классов). В его теории «классовая борьба есть общий признак всякого исторического человеческого общества»19; кризис и крушение изжившей себя общественной системы осуществляются в острой борьбе классов. С этой точки зрения он рассматривал вопрос о происхождении Французской революции XVIII в. — она явилась результатом борьбы феодальной и промышленной систем и соответственно двух классов: феодалов и «промышленников». Сен-Симон указывал также, что в революции был и другой классовый конфликт — между собственниками и неимущими, которые во время якобинской диктатуры даже захватили на короткий момент власть. «...Понять, — отмечал Ф. Энгельс, — что французская революция была классовой борьбой, и не только между дворянством и буржуазией, но также между дворянством, буржуазией и неимущими, — это в 1802 г. было в высшей степени гениальным открытием».
В соответствии с относительной неразвитостью в то время основного классового антагонизма буржуазного общества Сен-Симон не понимал противоположности интересов пролетариата и буржуазии, был противником революционных методов борьбы. Будущее общество он мыслил как «научную и промышленную систему» с планируемой экономикой, которая обеспечивает полное благосостояние и гармоничное развитие всех членов общества и управляется учеными и техниками, промышленниками и банкирами. На этом основании современные буржуазные историки объявляют Сен-Симона зачинателем «деидеологизированной социологии» и теории «индустриального общества»21. Этот ложный вывод, искажающий облик великого мыслителя, основан на игнорировании сердцевины его учения — поиска путей уничтожения классовой эксплуатации пролетариата, стремления открыть историческую альтернативу капитализму.
Самая сильная сторона воззрений другого крупнейшего теоретика критико-утопического социализма Шарля Фурье (1772—.' 1837) — глубокая и разносторонняя критика буржуазной цивили-, зации. Фурье, отмечал Ф. Энгельс, «...ловит на слове... вдохновен! пых пророков дореволюционного времени и ее подкупленных льсте-1 цов, выступивших после революции. Он беспощадно вскрывает все материальное и моральное убожество буржуазного мира...»22.' Гениальные прозрения и догадки о коммунистическом строе содержатся в разработанном Фурье утопическом идеале гармонического общества будущего.
В системе исторических воззрений Фурье причудливо перепле-? таются унаследованные от просветителей естественноправовые идеи и провиденциалистские, теологические представления; есть I них и совершенно фантастические элементы. В то же время филеи софии истории Фурье присущи некоторые черты материализма и стихийной диалектики.
Подобно Сен-Симону, Фурье рассматривал исторический процесс как закономерное движение от низших форм к высшим. Законы этого движения созданы богом, который управляет миром, сообразуясь с не зависящими от него законами математики. Конечная цель исторического развития — предусмотренный божественным кодексом строй гармонии. Поэтому вся история человечества— этапы на пути постижения божественного социального кодекса, честь открытия которого случайно выпала на долю Фурье.
В отличие от просветителей и Сен-Симона главным фактором прогресса Фурье считал не разум, а присущие природе человека «страсти», под которыми он понимал стремление к здоровью, к любви, соревнованию, творчеству и т. д.; закон социального движения, по Фурье,— влечение страстей. Все эти «страсти» полезны и необходимы, но их действие чудовищно извращено существующим, т. е. буржуазным, строем.
Вся человеческая история, согласно Фурье, должна длиться 80 тысяч лет. Следуя распространенному еще в XVIII в. взгляду, он делит ее на четыре фазы, соответствующие возрастам индивида: детство, юность, зрелость и старость. Три последние фазы (75 тысяч лет) людям еще предстоит пройти, затем земное существование человеческого рода окончится. Первая фаза (5 тысяч лет) —детство—составляет уже прошедшую историю.
Рассматривая первую фазу, Фурье сделал целый ряд реалистических наблюдений и выводов. В своем развитии, полагал он, человечество прошло самый ранний, «эденический» (т. е. «райский», счастливый) период, периоды дикости, патриархата, варварства и цивилизации. Движущим началом смены периодов является противоречие между потребностями растущего населения и наличными ресурсами их удовлетворения. Противоречие преодолевается ростом производства, каждому периоду соответствуют определенная стадия «индустрии» (мелкая, средняя, крупная) и форма общественной организации. Перестав удовлетворять потребности общества, социальный строй данного периода распадается, ему на смену приходит новый. Абсолютно необходимой предпосылкой идеального гармонического строя будущего Фурье, как и Сен-Симон, считал высокий уровень материального производства, создаваемый крупной промышленностью.
У Фурье не было ясного представления о классах. Подобно утопистам XVIII в., он разделял общество на богатых и бедных. Нет в его системе и того понимания классовой борьбы, которым так ярко отмечена историческая концепция Сен-Симона. Отвергая основанное Французской революцией буржуазное общество, он отрицательно относился и к революции в целом, не видя в ней никакого позитивного начала.
От борьбы с дворянской аристократией она перешла к поискам союза с ней; само дворянство постепенно обуржуазивалось. Широкое развитие получило республикан-ско-демократическое движение, опиравшееся на передовые элементы мелкой и средней буржуазии, интеллигенции, ремесленников и рабочих. Рабочий класс выходил на арену самостоятельной борьбы. Социалистические и коммунистические идеи, хотя и в утопической форме, начали проникать в его среду.
В новых условиях политические позиции и исторические идеи либеральных историков, выдвинувшихся во время Реставрации, существенно изменились. С самого начала они безоговорочно поддержали буржуазную Июльскую монархию, стали ее официальными историками, а Тьерри и в особенности Гизо, — ее виднейшими государственными деятелями. Либеральные историки полагали, что с утверждением буржуазной конституционной монархии борьба классов в истории исчерпала себя.
О. Тьерри в 40-е годы создал одно из главных своих произведений — «Опыт истории происхождения и успехов третьего сословия» (издана в 1853 г.). Сохранив в нем идею о роли борьбы классов в истории Франции, он существенно притупил ее прежнюю остроту. Тьерри считал нужным теперь указать на исторические заслуги дворянства (к ним он относил, в частности, военную доблесть, патриотизм). Но особенно настойчиво он проводил мысль о великом значении союза королевской власти и третьего сословия, «благодаря которому возникла современная Франция». Этим Тьерри хотел исторически обосновать Июльскую монархию. Оставил он и былые демократические порывы. Историк, некогда называвший себя потомком участников Жакерии, теперь писал о ней, как о «диком и странном зрелище варваров-крестьян», «кровавый мятеж которых оставил о себе лишь ненавистное имя и печальное воспоминание».
С общественно-политическими и идейными сдвигами во Франции во время Июльской монархии связано и появление буржуазно-дворянского направления в историографии. Его наиболее ярким представителем был политический писатель и историк Алексис де Токвиль (1805—1859). Широкую известность приобрела его книга «О демократии в Америке» (1835—1840), написанная после' поездки в США (до 1850 г. выдержала 13 изданий). Токвиль оказал большое и длительное влияние на буржуазную историографию и политическую мысль.
Нормандский помещик, граф, Токвиль неизменно сохранял, :ак отмечал русский историк В. И. Герье, «элегическое сожаление погибшем (феодально-абсолютистском.— А. А.) строе». Ари-тократию с ее традициями и культурой он считал лучшей частью нации. Но Токвиль хорошо понимал, что возврат к старому порядку невозможен, и выступал за компромисс между дворянством и буржуазией в рамках буржуазного общества.
Главная проблема, занимавшая Токвиля, политического мыслителя,— как в условиях демократии (в понимании Токвиля, формального равенства) обеспечить «свободу», т. е. особые права имущего меньшинства, защитить его от «тирании большинства». Этому и посвящена его книга «О демократии в Америке».
Вдумчивый наблюдатель, Токвиль считал неизбежным повсеместное утверждение демократии и боялся его последствий. Опасность он усматривал в том, что гражданское и политическое равенство, уничтожение сословных и местных привилегий могут привести, по его мнению, к утрате свободы и цезаристскому режиму. Токвиль, в частности, заявлял, что причиной установления бонапартистского режима в стране после Французской революции были якобы не контрреволюционные устремления буржуазии, а введенная революцией демократия.
Но опасения, которые внушало Токвилю неизбежное торжество демократии, имели и более глубокие корни, связанные с усилением тревоги всех имущих классов за прочность своего социа
Общая характеристика и тенденции развития позитивистской историографии
Позитивизм (франц. positivisme, от лат. positivus — положительный), философское направление, исходящее из тезиса о том, что всё подлинное, «положительное» (позитивное) знание может быть получено лишь как результат отдельных специальных наук или их синтетического объединения и что философия как особая наука, претендующая на самостоятельное исследование реальности, не имеет права на существование.
Позитивизм оформился в особое течение в 30-х гг. 19 в. и за свою более чем вековую историю эволюционировал в направлении всё более чёткого выявления и доведения до логического конца присущей ему с самого начала тенденции к субъективному идеализму.
Создатель Позитивизм, введший самый этот термин, французский мыслитель О. Конт провозгласил решительный разрыв с философской («метафизической») традицией, считая, что наука не нуждается в какой-либо стоящей над ней философии; это, по мнению позитивистов, не исключает существования синтеза научного знания, за которым можно сохранить старое название «философии»; последняя сводится, т. о., к общим выводам из естественных и общественных наук. Поскольку Позитивизм не имеет дела с «метафизическими» проблемами, он отвергает как идеализм, так и материализм. Пережитки «метафизики», к которым относятся, по мнению Конта, претензии на раскрытие причин и сущностей, должны быть удалены из науки. Наука не объясняет, а лишь описывает явления и отвечает не на вопрос «почему», а на вопрос «как». Последовательное развитие этого тезиса Конта ведёт к точке зрения феноменализма. Однако наряду с субъективно-идеалистической тенденцией контовский Позитивизм сохраняет некоторые элементы естественнонаучного материализма, идущего от традиций французского Просвещения 18 в. Следуя просветителям, Конт высказывает убеждение в способности науки к бесконечному развитию.
Представителями первой, «классической» формы Позитивизм 19 в., кроме Конта, были Э. Литтре, Г. Н. Вырубов, Позитивизм Лаффит, И. Тэн, Э. Ж. Ренан — во Франции; Дж. С. Милль, Г. Спенсер — в Великобритании. Развитие Позитивизм шло по линии всё более чёткого выявления его феноменалистических, субъективно-идеалистических тенденций (Дж. С. Милль, Г. Спенсер, в России — В. В. Лесевич, М. М. Троицкий, В. Н. Ивановский, Позитивизм Л. Лавров, Н. К. Михайловский): Спенсер, используя в своих «синтетических» обобщениях новые открытия естествознания 2-й половины 19 в. и исследуя проблемы классификации наук, развивает агностическое учение о непознаваемости объективной реальности, о том, что в сущность реальности можно проникнуть посредством религии, а не с помощью науки.
Позитивизм оказал значительное влияние на методологию естественных и общественных наук (особенно 2-й половины 19 в.) — в том числе социологии, права, политической экономии, историографии, литературоведения и др.
В конце 19 в. Позитивизм переживает кризис, вызванный прогрессом естественнонаучного знания (обесценившим многие из тех «синтетических» обобщений, которые рассматривались самим Позитивизм как вечное и неоспоримое приобретение науки), коренной ломкой понятий в физике на рубеже 19 и 20 вв. Этому способствовало интенсивное развитие психологических исследований, заставлявших предпринимать анализ тех самых «предельных» философских вопросов знания, которых всячески избегал Позитивизм, а также неудача всех попыток Позитивизм доказать объективную обоснованность предлагаемой им системы ценностей в рамках механистической и метафизической социологии (ибо, сохранив позитивистский критерий научности, оказалось невозможным включить область ценностей в сферу научного исследования, вывести «должное» из «сущего»). Всё это заставило снова поставить вопрос о месте философии в системе наук. Преобразованный Позитивизм вступает в новый, второй этап своей эволюции — появляется махизм (эмпириокритицизм). Тенденции махизма получают своё дальнейшее развитие в неопозитивизме, появление которого относится к 20-м гг. 20 в. и который является современным, третьим этапом в эволюции Позитивизм (см. также Венский кружок, Логический позитивизм, Аналитическая философия). Неопозитивизм, уходя от решения коренных философских проблем, сосредоточивается на конкретных логико-методологических исследованиях непосредственного опыта или языка.
Развитие буржуазной Историография 2-й половины 19 в. в ведущих европейских странах и в США проходило под сильным воздействием позитивизма (О. Конт, Г. Спенсер и др.). Общими, наиболее характерными чертами позитивистской Историография являлись: критика традиционной Историография (сводившей задачу историка к описанию отдельных событий и деятельности «великих людей»), усиление внимания к экономической и социальной истории, отказ от умозрительных, спекулятивных построений в пользу накопления, тщательной критической проверки и описания «позитивных» исторических фактов. В этом отношении позитивистский этап в Историография означал известный шаг вперёд в развитии буржуазной исторической науки. В то же время позитивистскую Историография характеризовали механическое толкование идеи исторической закономерности, отрицание революционных скачков в истории и проповедь эволюционизма, агностицизм в объяснении сущности и причин исторических явлений. Развивавшаяся в период завершения в основных капиталистических странах промышленного переворота, в условиях роста рабочего движения и классовой борьбы пролетариата, позитивистская Историография своим остриём была обращена против марксистского мировоззрения и молодой марксистской Историография
В Великобритании историки либерально-позитивистского направления создают первые крупные труды по экономической истории (Т. Роджерс, У. Кеннингем), обобщающие синтетические работы («История цивилизации в Англии» Г. Бокля, «История английского народа» Дж. Грина). Интенсивно развивалась позитивистская Историография в США, особенно после Гражданской войны 1861—65; большое значение имели труды историка и социолога Дж. Дрейпера. В русской Историография новым явлением были работы В. О. Ключевского, концентрировавшего своё внимание в исследовании русского исторического процесса на анализе социальных и экономических факторов (особенно в работах 80-х гг.) и противопоставлявшего во многом свои взгляды историческим концепциям господствовавшей ранее в русской Историография государственной школы (Б. Н. Чичерин, К. Д. Кавелин и др.). Под сильным влиянием позитивизма сложилось мировоззрение Н. П. Павлова-Сильванского, отстаивавшего идею единства русского и западноевропейского исторического процесса и доказывавшего наличие феодализма в средневековой Руси (что отрицалось тогда русскими буржуазными и дворянскими историками). С 70—80-х гг. вырастает влиятельное либерально-позитивистское направление русских историков, изучающих западноевропейскую историю (Н. Историография Кареев, М. М. Ковалевский, П. Г. Виноградов, Историография В. Лучицкий, позднее Д. М. Петрушевский, А. Н. Савин); особенно крупный вклад они внесли в разработку аграрной истории Франции и Англии. В Германии влияние позитивизма было незначительным (крупнейший германский историк-позитивист — К. Лампрехт). Здесь после объединения страны «сверху» отчётливо проявилось сближение либерального и консервативного (идущего от Л. Ранке) направлений в Историография Историки «мало-германской» школы (Г. Зибель, Г. Трейчке, Историография Дройзен и др.) в своих исторических сочинениях создали легенду об «исторической миссии» прусской династии Гогенцоллернов как «собирателей и объединителей» Германии.
С конца 19 — начала 20 вв. в буржуазной Историография появляются признаки кризиса, распространившегося в первую очередь на область методологии истории. Социальные причины кризиса были связаны с наступлением эпохи империализма и обострением противоречий капиталистической системы, гносеологические — с крахом позитивистского подхода к историческому процессу, отчётливо проявившимся в эти годы. В буржуазной Историография ведущих капиталистических стран намечается тенденция к пересмотру теоретико-методологических основ истории как науки (отказ от признания закономерного и прогрессивного характера общественного развития, единства мирового исторического процесса, объективного характера самого исторического знания); усилились тенденции к сближению истории с литературой, искусством (а не с точными науками, что было характерно для позитивизма). Особенно отчётливо эти симптомы обозначились в Германии [распространение взглядов «идиографической» баденской школы неокантианства (В. Виндельбанд, Г. Риккерт), М. Вебера, выступление против идеи исторической закономерности историков Г. фон Белова, Ф. Мейнеке, Г. Онкена и др.]. «Антипозитивистская реакция» отчётливо проявилась и в итальянской Историография, где на смену переживавшим кризис традиционным, отчасти связанным с позитивизмом школам («критико-филологической», «экономико-юридической») пришла в качестве господствующей неогегельянская «этико-политическая» концепция истории Б. Кроче (сохранившая влияние в итальянской Историография и в 20 в.).
Особенности английского позитивизма
У английского позитивизма есть своя предыстория. Она связана с именами И. Бентама и отца Дж.Ст. Милля, Джеймса Милля. Их концепции получили название утилитаризма. Иеремия Бентам (1748-1832), юрист по профессии, занимает видное место в истории духовной культуры Англии. Говоря о его вкладе в историю мысли, обычно подчеркивают главное: он разработал концепцию утилитаризма, которая одновременно имеет социально-философский и этический характер; он обосновал — с позиций радикального либерализма — проект реформы законодательства, не утративший значения и до сего времени. Главные работы Бентама — "Деонтология, или наука о морали" (два тома, опубликованы в 1834 г.), "Принципы морали и религии. Введение". В социальной философии Бентам выступил с критикой теории естественного права и общественного договора. В основание своей теории общества он положил два понятия — полезность (utility) и удовольствие (pleasure). В работе "Принципы законодательства", в главе I "О принципе полезности" Бентам рассуждает следующим образом. Природа поставила человека под господство удовольствия и боли. Им мы обязаны всеми нашими идеями; к ним относятся все наши суждения, все определения нашей жизни. Полезность — абстрактное выражение. Выражает оно свойство или тенденцию какой-либо вещи в чем-то уберегаться от зла и в чем-то обеспечивать добро. Зло — отсутствие удовольствия, боль и причина боли; добро — удовольствие или причина удовольствия. Все это соразмерно полезности или интересу индивидуума, интересу, направленному на то, чтобы увеличить общую сумму его благополучия; все это соразмерно также полезности и интересу сообщества, интересу, направленному на то, чтобы увеличить общую сумму благополучия составляющих его индивидов. Принцип полезности Бентам считает "высшей идеей" научного исследования, который подобен математическим аксиомам и должен быть выражен в подобном же строгом и точном виде. Для сторонника принципа полезности, согласно Бентаму, добродетель становится добром только из-за удовольствия, которое из нее следует; порок является злом только из-за отвращения, которое он вызывает. Моральное добро есть добро только благодаря своей тенденции порождать физические блага; моральное зло есть зло только благодаря своей тенденции порождать физические несчастья. Под физическими благами и несчастьями Бентам, однако, понимает и духовное, и чувственное удовольствие и отвращение. В главе 8 той же работы, озаглавленной "Об оценке ощущений удовольствия и отвращения", Бентам утверждает, что величина удовольствия (испытываемого благодаря соответствующим ощущениям) зависит от четырех обстоятельств — от силы, длительности, определенности, близости (источника) удовольствия. Теми же обстоятельствами определяется величина не-удовольствия, отвращения. Но есть еще три дополнительных фактора, которые влияют на эту величину: плодотворность, чистота, широта "распространения" (в смысле причастности к удовольствию максимального количества людей). Бентам претендовал на то, чтобы на основании этих "математико-этических" выкладок построить точную, позитивную "теорию морального вычисления". Он считал, что успех или неуспех управления индивидами, успех или неуспех законодательства, реформы, других социально-политических мер зависит от того, насколько точно "вычислены" добро и зло, т.е. удовольствия и несчастья, ими вызываемые. Расширить удовольствие, отдалить не-удовольствие — это единственная цель законодателя; он, следовательно, нуждается в точном знании их величины, полагал Бентам. Философию Бентама часто упрекали в превращении принципов морали и законов общественного поведения в простой придаток сугубо индивидуальных ощущений. Упреки эти во многом справедливы. Но необходимо понять, чтб беспокоило Бентама и какие недостатки социальных теорий он хотел преодолеть с помощью утилитаризма. Эти недостатки — их отдаление, отчуждение от индивида, от поля его действий, от его мотивов и выбора. Слово "справедливость", считал Бентам, лишено смысла, пока с ним не связывают реальное поведение конкретных индивидов. Он считал также, что многие общие понятия — такие, как "родина", "собственность", "брак", "принцип" — служат всего лишь для маскировки определенных интересов, совокупности ощущений удовольствия или отвращения. Бентам был противником абстрактных моральных принципов. Критики утилитаризма обращали внимание на то, что принцип полезности, или удовольствия, или наибольшего счастья тоже был абстрактным, а не конкретным, на что претендовал Бентам. И это было не единственное противоречие, в которое впал мыслитель. С одной стороны, он был сторонником индивидуализма (ведь только отдельные индивиды способны испытывать ощущения, испытывать удовольствие или отвращение). С другой стороны, полезность в истолковании Бентама не тождественна индивидуальному удовольствию и связана с широким полем общественного действия. Более того, индивидуализм Бентама находит продолжение в разделяемой им концепции политического либерализма. Бентам и его сторонники активно участвовали в подготовке парламентской реформы в Англии конца XVIII и первых десятилетий XIX в. Основополагающей для этой деятельности стала книга Бентама "Принципы морали и законодательства" (1789). Как отмечают исследователи, она породила целый поток книг и памфлетов, показывающих, как эти радикальные рациональные понятия должны были воплощаться в законодательную систему, экономические процессы и политическую жизнь. В 1817 г. Бентам составил свой "План парламентской реформы" и распространил его среди членов парламента. Он также предлагал русскому царю и президенту США свою помощь в усовершенствовании законодательства и системы образования в их странах. Практических следствий обращения Бентама не имели. Но в Англии его идеи оказывали существенное влияние на дискуссии вокруг законодательства и парламентских реформ, приведшие, в конце концов, к принятию парламентом в 1831 г. либерального билля о реформе (его критическая оценка дана в последней работе Гегеля — "Английский билль о реформе", 1831 г.). Сторонником и другом Бентама был Джеймс Милль (1773-1836). И его проект парламентской реформы основывался на философских, психологических и этических идеях. Милль-старший был известен как сторонник утилитаристской доктрины, предложивший психологическую (ассоцианистскую) трактовку принципа полезности ("наибольшее счастье для наибольшего числа людей"), а также как пропагандист экономического учения Давида Рикардо. Он дал своему сыну Джону превосходное домашнее образование, предполагавшее раннее знакомство с древними языками (так, древнегреческому языку Джон обучился в три года) и классической литературой. При этом образование сына не носило религиозного характера. Дж. С. Милль впоследствии ярко описал ранний и другие периоды своей жизни в "Автобиографии".
Исторические условия возникновения Марксизма. Сильные и слабые стороны теории К.Маркса.
Возникновение марксизма было подготовлено всем ходом исторического развития. В 30-40-х годах XIX в. промышленный переворот охватил практически все страны Западной Европы и России. Это означало быстрое, но противоречивое развитие производительных сил, но одновременно проявлялась противоречивость этого процесса. Переход на машинное производство сопровождался удлинением рабочего дня, повышением интенсивности труда и превращением рабочего в придаток машины.
Все больший размах приобретали периодические экономические кризисы, вызывающие массовую безработицу и падение заработной платы трудящихся. Это сопровождалось нарастанием конфликта между пролетариатом и буржуазией, обострением классовой борьбы, возникновением и развитием рабочего движения в Англии, Франции, Германии. Новые процессы в экономике и общественной жизни капиталистических стран стали объектом всестороннего анализа К.Маркса и Ф.Энгельса.
В ходе промышленного переворота рабочий класс впервые выступил на историческую сцену как самостоятельная общественная сила. Это ярко проявилось в период восстания лионских ткачей во Франции в 1831 и 1834 г., чартистского движения
30-40-х годов в Англии, восстании силезских ткачей в 1844 г. в Германии.
Наряду с промышленным переворотом, революционными выступлениями рабочего класса важную роль в подготовке возникновения марксизма сыграли выказанные ранее идеи представителей немецкой классической философии (Гегель, Фейербах), классической английской политической экономии (Смит, Рикардо) и французского утопического социализма (Оуэн, Фурье, Сен-Симон).
Марксизм – это целостная система представлений о сущности и судьбах капиталистического способа производства и будущем развитии общества на базе общественной собственности на средства производства. Как теоретическая система он состоит из трех взаимосвязанных частей:
- диалектико-материалистической философии, исследующей универсальные законы развития природы, общества и человеческого мышления и разрабатывающей соответствующий метод исследования общественных процессов;
- политической экономии, базирующейся на применении диалектического материализма к исследованию производственных отношений капитализма;
- теории социализма, основанной на политической экономии марксизма и описывающей будущее развитии общества.
Учение «марксизм», получившее свое название по имени его основоположника, было создано вынужденным эмигрировать из Германии революционным политическим деятелем Карлом Генрихом Марксом (1818 – 1883 г.) при непосредственном участии его друга и соратника Фридриха Энгельса (1820 – 1895 г.).
К.Маркс родился 5 мая 1818 г. в семье адвоката в г. Трире. Ф.Энгельс также был уроженцем Рейнской области. Он родился в семье фабриканта в г. Бремене 28 ноября 1820г.
В 1835 г. Маркс поступил в Боннский университет, откуда вскоре перевелся в Берлинский университет, который окончил в 1841 г. Наряду с юриспруденцией большое внимание в университете К.Маркс уделял философии. Докторская диссертация, написанная им в период окончания университета, была посвящена философской теме. С экономической проблематикой К.Маркс столкнулся в 1842-1843 г.г., когда как редактор «Рейнской газеты» вынужден был разбираться с вопросами, касающимися частной собственности на землю. В 1842 г. К.Маркс познакомился с Ф.Энгельсом, который в отличие от Маркса не получил систематического образования. По настоянию отца, еще не закончив гимназию, он был вынужден заняться коммерцией. Будучи хорошо осведомленным в практических вопросах хозяйственной деятельности, Ф.Энгельс много занимался самообразованием и со временем стал прекрасным экономистом-теоретиком.
Основные положения нового учения с наибольшей полнотой изложены в знаменитой работе К.Маркса «Капитал». Первый том «Капитала» опубликован в 1867 г., второй и третий были подготовлены к изданию Ф. Энгельсом уже после смерти К.Маркса (1885 и 1894г.), четвертый, оставшийся в набросках, был выпущен в свет под названием «Теории прибавочной стоимости» учеником Ф.Энгельса Карлом Каутским в начале ХХ в.
Идеи К.Маркса оказали мощное воздействие на многие области обществознания - историю, социологию, политологию, политическую экономию. На основе этих идей формировались влиятельные политические партии и общественные движения, оказавшие заметное влияние на историю ХХ в.
В Советском Союзе упрощенная версия марксизма использовалась в качестве основы государственной идеологии. Интерес к марксизму сохранялся и на Западе. Он не утрачен и в наше время, достаточно сказать, что сегодня в мире существует несколько школ экономической мысли марксистской ориентации.
Критика теории К.Маркса
Основные положения общей теории Маркса
По признанию самого К. Маркса, как ученый он исходил одновременно из трех научных источников: английской классической политической экономии Смита и Рикардо, немецкой классической философии Гегеля и уто-пического социализма. У Смита и Рикардо им заимствованы трудовая теория стоимости, положения за-кона тенденции нормы прибыли к понижению, производительного труда. У вторых -- идеи диалектики и материализма, у тре-тьих -- понятие классовой борьбы, элементы социологического ус-тройства общества. Автор “Капитала” является не един-ственным в числе исследователей начала и середины XIX в., рассма-тривавших политику и государство как вторичные явления по от-ношению к социально-экономическим, предпочитавших, следуя причинно- следственному подходу, классифицировать экономические категории как первичные и вторичные, считавших экономические законы, капи-тализм и соответственно рыночный механизм хозяйствования временными.
Однако центральное место в методологии исследования К. Маркса занимает его концепция базиса и надстройки, о которой он заявил еще в 1859 г. в работе “К критике политической эконо-мии”. Основная идея в этом произведении была сформулирована так: “В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения -- производственные отношения, которые соответствуют определен-ной ступени развития их материальных производительных сил. Со-вокупность этих производственных отношений составляет эконо-мическую структуру общества, реальный базис, на котором возвы-шается юридическая и политическая надстройка и которому соот-ветствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, по-литический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей
определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определя-ет их сознание”. Между тем, по большому счету, в концепции базиса и надстрой-ки предпринята попытка дать экономическую интерпретацию ис-тории с учетом развития производительных сил и производст-венных отношений, которая подсказывает, по замыслу К. Маркса, процесс перехода от капитализма к социализму, ибо “буржуазной общественной формацией, -- пишет он, -- завершается предысто-рия человеческого общества”. По Марксу, недиалектический под-ход и необоснованное признание законов капиталистической экономи-ки универсальными, не позволили понять представителям классичес-кой политической экономии, которые собственно открыли эти за-коны, что они имеют специфический и преходящий характер.
Обращаясь к сути рассматриваемой концепции К. Маркса, сле-дует заметить, что идея анализа общественного развития как чередо-вания базиса и надстройки не проста в применении. Например, “про-изводительные силы зависят одновременно от технической осна-щенности и от организации совместного труда, которая в свою оче-редь зависит от законов собственности. Последние принадлежат к юридической сфере. Но “право -- это часть государства, а послед-нее относится к надстройке. Мы снова сталкиваемся с трудностью отделения базиса и надстройки”. Но, несмотря на это, с тех пор, да и сейчас, “для марксиста экономический подход означает, что ор-ганизация производства играет решающую роль, предопределяя со-циальную и политическую структуру, и основной упор он делает на материальных благах, целях и процессах, конфликте между рабочи-ми и капиталистами и всеобщем подчинении одного класса друго-му”.
По убеждению К. Маркса, капитализм, эра которого “берет свое начало в XVI веке”, исключает гуманизацию общества и демократию из-за частной собственности на средства производства и анархии рынка. В этой системе трудятся ради прибыли, имеет место эксплу-атация одного класса другим, а человек (и предприниматель и рабочий) становится чуждым самому себе, так как не может само-реализоваться в труде, деградировавшем лишь в средство существо-вания в условиях непредсказуемого рынка и жесткой конкурентной борьбы. А что касается подлинной свободы вне труда, т.е. свобод-ного времени, то оно, по Марксу, “мерилом богатства” станет не при капитализме, а при коммунизме. Однако у автора “Капитала” дей-ствительно “нет никаких убедительных данных ни о том моменте, когда капитализм перестанет функционировать, ни даже о том, что в данный конкретный момент он должен перестать функциониро-вать". Маркс представил определенное число доводов, позволяю-щих считать, что капиталистический строй будет все хуже и хуже функционировать, однако он не доказал экономически, что внут-ренние противоречия капитализма разрушат его.
Следует подчеркнуть, что в доводах К. Маркса о неизбежном крахе капитализма главным является не нарушение рыночных прин-ципов распределения доходов между классами общества, а то, что эта система не обеспечивает полной занятости, тяготеет к колони-альной эксплуатации и к войнам. Общественным идеалом он счи-тает социализм и коммунизм, называя их фазами неантагонистичес-кого коммунистического общества, при котором средства произ-водства не будут более объектом индивидуального присвоения и каж-дый человек обретет свободу.
Впрочем, убежденность К. Маркса в торжестве идеалов бесклас-сового общества зиждется прежде всего на теории классов, ставшей достоянием классической политической экономии еще со времен физиократов и А. Смита. Считая себя последователем “классиков”, он действительно занимался “в основном проблемой экономичес-кого роста, а именно роста благосостояния и дохода, а также про-блемой распределения этого растущего дохода между трудом, капи-талом и землевладельцами”, т.е. между классами. Но центральной идеей его теории классов является классовая борьба с тенденцией к упрощению и поляризации общественных групп вокруг главных классов общества.
Еще в “Манифесте Коммунистической партии” К. Маркс писал: “История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов. Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер и подмастерье, короче, угнетающий и угнетае-мый находились в вечном антагонизме друг к другу, вели непрерыв-ную то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революцион-ным переустройством всего общественного здания или общей гибелью борющихся классов”.
Трудовая теория происхождения стоимости
Одним из краеугольных камней экономической теории марксизма является трудовая теория происхождения стоимости (ценности). Трудовую теорию стоимости Маркс взял у Рикардо, однако, это не совсем так: Рикардо утверждал, что товары обмениваются в количестве, пропорциональном труду, затраченному на их производство. N(a):N(b)=L(a):L(b)
В то время как Маркс утверждал в письме к Энгельсу -"Ценность - начисто сводится к количеству труда, время как мера труда" и объяснял - вот пропорция обмена : А=хВ. Т.е. если, например 1 г. золота равен 1 тонне дров, то значит, что на производство 1г. золота затратили столько же времени, сколько и на рубку 1т. дровишек.
Двоиственный характер труда и объяснение рыночных цен.
Столь различные виды труда приравнивались на основе введенной Марксом категории двойственности труда - труда простого и сложного, а также конкретного и абстрактного. Например изготовление стула - труд в своем конкретном аспекте, и в то же время является трудом абстрактным - связанным с общими затратами нервов и мускул. В дальнейшем речь идет именно об абстрактном труде. Труд сложный равен помноженному простому труду. Меньшее количество сложного труда может быть равно большему количеству простого. Что является сложным и простым трудом решает "общественный процесс", который и устанавливает обменные пропорции на рынке. Т.е фактически Маркс уходит от ответа и от доказательства своих предположений, ведь то, что рынок устанавливает цены не доказывает трудовую теорию стоимости (ценности) Маркса. Однако несмотря на бездоказательность указанного деления труда, примем его как гипотезу и двинемся дальше, к вопросу том, почему ценность самого труда (зарплата) всегда меньше продукта труда. Ведь по Марксу ценность продукта труда равна затратам абстрактного простого труда.
Что продает рабочий капиталисту?
Ход рассуждения Маркса таков: если бы рабочий продавал капиталисту свой труд, то предприниматель не получал бы прибыли. И действительно - если рабочий производит, например 10 лопат за день, то справедливым по Марксу было бы получение рабочим денежного эквивалента за 10 лопат - так как ценность создается только трудом. Но этого не происходит а, следовательно, рабочий продает капиталисту, внимание, - не труд . а рабочую силу. Где различие : рабочая сила - это человек, потенциальный работник, это способность, возможность выполнять работу. Рабовладелец, покупая раба, покупал эту способность - раб был рабочей силой. Труд же - реализованная способность выполнять работу. Вопрос - что же требуется капиталисту - способность выполнять работу? Но как замечают критики Маркса, способного лентяя капиталист тотчас же выгонит, так как ему не нужен сам работник, ему все равно - способен ли он или в меньшей степени приспособлен для работы, лишь бы его возможность была воплощена в продуктах труда рабочего, а значит он заинтересован в труде. Маркс и приводил поэтому множество примеров "порабощения труда капиталом" , очевидно пытаясь указать на практическое отсутствие разницы между пролетарием, зависимым от своего хозяина, привязанным к нему невидимыми цепями, сравнивая пролетариат с рабами античных государств. Однако в дальнейшем Маркс вступает в противоречие с самим собой: "Капиталист оплачивает, например дневную ценность рабочей силы. Следовательно потребление ее как и всякого товара- например лошади в продолжение дня принадлежит ему." Но потребление лошади - это потребление труда лошади, не ест же он ее в течение дня. Иными словами, рабочая сила хоть и сдается внаем, но покупается и продается все же труд или использование рабочей силы.
Теории капитала Маркса
Следующим фактором производства является капитал, и соответственно теория капитала также была переосмыслена Марксом. Обычно под капиталом понимается отношение человека к своему имуществу - деньгам, зданиям, орудиям труда и т.д. Выражается это отношение в том, что например деньги не потребляются, а использутся с целью получения прибыли, иными словами, квартира сама по себе капиталом не является, она только тогда капитал, когда например сдается внаем. Маркс же понимал капитал как отношение между владельцем имущества и рабочим, нанятым для работы с имуществом, деньгами и т.д. Отношение это, по мнению Маркса, не что иное, как эксплуатация труда. Интересно, водитель - частник со своей собственной машиной (основным капиталом) и с бензином в бензобаке (оборотным) - он кого эксплуатирует, и где здесь наемный труд? Можно конечно возразить , что раз нет наемного труда, то нет и капитала. Однако, у Маркса существует еще одно понятие капитала - самовозрастающая ценность (стоимость), возможно оно окажется способным лучше прояснить суть . Вообще, подмена общепринятых, интуитивно угадываемых понятий собственными, для Маркса обычное дело и в принципе допускается для ученого при условии оправданности и невозможности воспользоваться уже устоявшимися, но Маркс этим безусловно злоупотребляет,
Затем Маркс выделяет примененный и потребленный капитал - примененный капитал равен основному + оборотный, а потребленный - отчисления на амортизацию (износ основного капитала), зарплата, расход материалов - или то, что экономисты называют себестоимостью товара, прямыми затратами на производство. С одной стороны, мы имеем одноразовые, единовременные затраты (капитал в обычном смысле) с другой - прямые затраты на производство за производственный цикл. Именно этим понятием и оперирует Маркс в 1ом томе "Капитала". Как мы видим, у Маркса эти два понятия часто смешиваются: примененный, потребленный, и там и там - капитал, хотя в одном случае - единовременные, а в другом - текущие затраты. Маркс также вводит концепцию органического строения капитала. По Марксу, капитал делится на постоянный и переменный. Переменным капиталом Маркс называл ту часть, которая предназначена для оплаты труда (фонд заработной платы). Постоянный капитал, следовательно, - все остальное. Здесь Маркса не смущало даже то, что под постоянным капиталом понималась также часть оборотного (например расход материалов за один цикл), Маркс утверждал, что постоянный капитал в процессе производства не изменяет своей ценности, т.е просто переносят свою ценность на продукт, причем сколько уменьшается у них, столько прибавляется в ценности продукта. Поскольку в данном случае мы не можем предположить потребительскую ценность, то делаем вывод о том, что по Марксу, затраты на амортизацию включаются в меновую ценность, в цену продукта. Переменный же капитал "воспроизводит свои собственный эквивалент, и сверх того избыток, прибавочную ценность". Прибавочная стоимость может быть смело приравнена к прибыли и что же мы получаем? Изменился ли капитал оттого, что какая-то часть его принесла прибыль? Очевидно, что прибыль сама в капитал не добавится. Маркс же считает, изменилась та часть капитала, которая идет на оплату труда, "та, что превращена в рабочую силу" но рабочая сила же не увеличилась от прибыли, да и фонд зарабтной платы не увеличился на величину прибыли, иначе рабочие получили бы полный продукт своего труда. Маркс рассуждает так: сперва был капитал, затем когда продукт был изготовлен, появилась прибавочная ценность, т.е. K==c+v затем W(стоимость по-немецки)=с+у+т(прибавочная ценность) Очевидно Маркс не только с затратами на производство смешивает капитал, но и с ценностью или ценой, затраты на производство+прибыль = цена. Из этого рассуждения у Маркса выходит, что капитал есть величина самовозрастающая! Как я уже упоминал, капитал был написан с целью доказать главный тезис Манифеста - тезис о том, что эксплуатация труда капиталом лежит в природе каптализма, т.е. изменение status quo эволюционным путем невозможно. Для этого необходимо доказать, что вся прибыль порождается живым трудом, а капитал при этом играет пассивную роль и не порождает прибавочного продукта. Поэтому им и выделяется фонд заработной платы, (переменный капитал) и путем нехитрого жонглирования понятиями доказывается возрастание переменного капитала в процессе производства.
Формы эксплуатации труда капиталом.
Следующим шагом было введение нового важного понятия марксовой теории, а именно, нормы эксплуатации труда капиталом, которая равна отношению прибавочной стоимости к переменному капиталу. Затем Маркс переходит к анализу рабочего дня, когда время работы делится на время необходимое для пр-ва необходимого продукта и дополнительного продукта. Время, затраченное на пр-во необходимого продукта капиталистом, оплачивается , то время, которое рабочий изготавливает прибавочный продукт, он работает на капиталиста бесплатно. Следовательно, если капиталист увеличит рабочий день , возрастет дополнительный продукт, и следовательно норма эксплуатации. Вот почему, как объясняет Маркс, капиталисты всегда старались увеличить рабочий день. Но увеличивать рабочий день бесконечно невозможно, поэтому капиталисты увеличивают норму эксплуатации другим способом.
Если невозможно увеличить прибавочное рабочее время, то почему бы не попробовать уменьшить необходимое рабочее время, которое есть не что иное, как время, в течение которого рабочий выполняет эквивалент своей заработной платы. Тогда возрастет добавочное время и соответственно продукт - прибыль капиталиста. Вот почему зарплата всегда приближается к прожиточному минимуму. Однако меньше минимума рабочему платить нельзя , и капиталист вынужден идти на повышение производительности труда рабочего. При повышении производительности труда, рабочий тратит меньше времени на пр-во необходимого продукта, норма эксплуатации повышается.
Теории прибавочной стоимости.
Ту прибавочную стоимость, которую капиталист получает от удлинения рабочего дня, Маркс называл АПС , ту, что в результате сокращения необходимого рабочего времени - ОПС. Здесь мы видим очередное противоречие у Маркса. Допустим 12 часовой рабочий день, из них 6 часов - необходимое рабочее время. Механизация труда сокращает его до 3 часов, норма эксплуатации становится равна (9:3) - 300%, вместо 100%. ценность продукта по теории Маркса равна времени затраченному на его производство. Те 6 часов были тем самым простым абстрактным трудом, которым только и может быть измерена ценность - т.е. З часа механизированного труда остались равны 6 часам простого. Иными словами, величина необходимого времени осталась равна б часам. Откуда же взялась ОПС, если рабочий день так и остался 12 часов. Однако 12 часов сложного труда равны 24 часам простого. А если предположить увеличение производительности в 4 раза, тогда 12 часов сложного труда будут равны 48 ч простого, из них необходимое рабочее время == 6ч, т.е. норма эксплуатации == 48:6=800%. 48 часовой день является, конечно, нереальным, зато рост ОПС доказывает, что в прибавочном продукте осуществляется экономия труда, а не дополнительная затрата труда. К чему эти все хитроумные расчеты? Для того, чтобы доказать отсутствие эксплуатации труда капиталом. Что Маркс подразумевал под эксплуатацией? Это присвоение капиталистом части продукта труда без оплаты, т.к. весь продукт создается только трудом! Теперь мы видим, что капитал обладает своей собственной производительностью, превращая труд простой в труд сложный , более продуктивной, очевидно, что в приведенном нами примере в значительном росте ОПС "повинен" не рабочий а капитал. Следовательно, чем выше ОПС, чем более высокотехнологично производство, тем на большую долю прибыли имеет капитал с одной стороны, с другой - сложный труд оплачивается на порядок выше простого, иными словами, при повышении производительности труда выигрывают как капитал, так и труд, создаются условия "социального партнерства" капитала и труда.
Теория превращения форм
Маркс безусловно видел и другие слабые места своей теории. В частности , очевидным было несоответствие закона трудовой стоимости тому, что наблюдалось в реальности. В третьем томе, оставшимся в черновых набросках, где по замыслу Маркса должна была быть макроэкономическая модель марксизма, он вынужден отступить от закона трудовой стоимости и ввести понятие цены пр-ва, по которой товары и обмениваются на рынке, правда утверждалось, что цена пр-ва есть превращенная форма трудовой ценности, теперь у Маркса товары продаются c+V+P, где р - прибыль по средней норме (а не по норме эксплуатации) как в 1ом томе. Маркс уже не утверждал, что закон трудовой ценности действует прямо, но искажается различными факторами. “ В своем превращенном виде, в форме прибыли,прибавочная ценность фактически скрывает свое происхождение, утрачивает свой характер, становится неузнаваемой”, Маркс указывает, что норма прибавочной ценности одинакова для всех отраслей, “исходя из предпосылки конкурентной борьбы между рабочими и уравновешивания путем их постоянной миграции из одной отрасли в другую” (3ий том, глава10), однако становится очевидным Марксово заблуждение - мобильность рабочей силы выравнивает оплату труда, но не производительность или общую выработку. Маркс анализировал превращение ценности готовой продукции. Задача обоснования превращения ценностей производственного сырья не была рассмотрена Марксом вообще.
Тенденция нормы прибыли к понижению
Как и Рикардо, Маркс доказывал тенденцию нормы прибыли к понижению, образованию средней нормы прибыли. Имеющееся различие в их суждениях состоит не только в той на первый взгляд формальности, что К. Маркс рассматривает распре-деление между секторами экономики общей массы прибавочной стоимости, аД. Рикардо -- прибыли, но прежде всего в толковании сути закона тенденции нормы прибыли к понижению.
Это расхождение таково: Д. Рикардо трактует указанную тенден-цию как следствие конкурентной борьбы, вынуждающей капита-листов направлять свой капитал в более прибыльные “ниши” эко-номики, что обусловливает мультипликационный эффект постепен-ного снижения нормы прибыли, усиливаемый требованием затрат “все большего и большего труда”, но всякий раз прерываемый “благодаря усовершенствованиям в машинах... а также открытиям в агрономической науке”. По Марксу же (главы 13--15 тома 3), “дело” обстоит принципиально иначе, ибо в его трактовке тенден-ция нормы прибыли к понижению -- это “исторический феномен меха-низма саморазрушения капитализма через неизбежное в погоне за ус-тойчивой “нормой прибыли” изменение органического строения капи-тала в пользу увеличения в его общем объеме доли постоянного и соот-ветственно уменьшения доли переменного капитала, являющегося вож-деленным источником прибавочной стоимости”, а последняя -- “руко-водящим мотивом, пределом и конечной целью капиталистическо-го производства” (глава 11, том 1).
Теория ренты у Маркса.
Суть теории ренты в “Капитале” почти аналогична теории ренты Д. Рикардо. Разница в дополнении К. Маркса о существовании наряду с “дифференциальной” рентой ренты “абсолютной”. Воз-никновение последней автор “Капитала” связывает со специфичес-ки низкой в сельском хозяйстве органической структурой капитала и с частной собственностью на землю. В связи с первым фактором, полагает он, ценность сельскохозяйственной продукции всегда выше ее “цены производства”, а в силу второго фактора в сельском хозяй-стве не может срабатывать механизм “перелива капитала”, который бы довел норму прибыли здесь до среднего показателя. В результате собственник земли получает возможность требовать с фермера-арен-датора арендную плату, превышающую естественный уровень ренты, т.е. получать сверхприбыль аналогично той, что приносит при про-чих равных условиях лучшее качество (плодородие) земли или разноудаленность земельных участков от рынков сбыта.
Марксисткая теория кризисов.
На основании многообразных проявлений закона тенденции нормы прибыли к понижению К. Маркс выдвигает теорию цикличности экономического развития при капитализме, т.е. явлений, характеризуемых им как “экономические кризисы”. Центральная идея этой теории, направленной на выявление особенностей воспроиз-водственного процесса в условиях экономики свободной конкурен-ции, состоит в том, что достижению макроэкономического равно-весия и последовательному экономическому росту препятствуют внутренне присущие антагонистическому капиталистическому об-ществу противоречия - увеличение производства безотносительно к наличию эффективного спроса. Как пишет В. Леонтьев, “выступая против рассуждений Жана Батиста Сэя о сведе-нии в конечном счете валового продукта общества к доходам, Маркс... создал основополагающую схему, описывающую взаимо-связь между отраслями, выпускающими средства производства и предметы потребления”. Однако значение его схемы, в которой экономика делится на два подразделения, сводится далеко не толь-ко к отображению различий между простым и расширенным типа-ми воспроизводства, но и к попытке окончательно убедить чита-теля в фатальном характере “основного противоречия капита-лизма” -- производить не для потребления, а ради прибыли.
Применение К.Марксом и Ф.Энгельсом диалектико-материалистического метода анализа в конкретно-исторических работах
Диалектико-материалистическая философия Карла Маркса и Фридриха Энгельса
Диалектико-материалистическая философия, основы которой заложили Карл Маркс (1818-1883) и Фридрих Энгельс (1820-1895), вобрала в себя существенные достижения предшествующей философской мысли, начиная с идейного наследия философов Древней Греции и кончая трудами мыслителей 18 - начала 19 веков.
Исследователи биографии К. Маркса и Ф. Энгельса отмечают, что большое влияние на формирование их философских взглядов оказали Гегель и Фейербах. Однако созданная Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом философская теория существенно отличается от всех предшествующих учений прежде всего тем, что в ней очень тесно связаны между собой философские идеи с политико-экономической и научно-социальной сторонами мировоззрения. Эта целостность, взаимообоснованность составных частей мировоззрения (философии, политэкономии, теории социализма) во многом объясняет то влияние, которое оказало учение Карла Маркса и Фридриха Энгельса на развитие общественных процессов в мире.
Диалектико-материалистическая философия возникла в середине 40-х годов 19 века, когда в ряде стран Западной Европы уже утверждался капитализм. Завоевание политической власти буржуазией проложило дорогу его ускоренному развитию. Следствием этого явилось, с одной стороны, бурное развитие капитала, крупной машинной индустрии, а с другой - формирование промышленного пролетариата. Однако громадный рост производительности труда и общественного богатства отнюдь не сопровождался улучшением положения трудящихся масс. Усиление эксплуатации, обнищание, ухудшение экономического положения вызвали недовольство рабочих. Выступления рабочих против своего угнетенного положения все чаще принимали форму забастовок, стихийно вспыхивающих вооруженных выступлений. Таковы были восстания лионских ткачей во Франции (1831 и 1834 годы), силезское восстание ткачей в Германии (1844 г.), в Англии в 30-40 годах 19 века развернулось первое массовое пролетарское движение - чартизм. На фоне этих событий и возникает диалектико-материалистическая философия, созданная Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом.
Большое влияние на формирование новой философии оказали важные научные открытия в области естествознания, сделанные в 19 веке (открытие закона сохранения и превращения энергии, открытие клеточной структуры живых организмов, создание Чарльзом Дарвином эволюционного учения и т.д.), которые позволили обосновать диалектико-материалистический подход к объяснению развития природы. Все эти и многие другие открытия в естествознании имели большое значение для формирования диалектического материализма.
В начале своей научной и общественно-политической деятельности Карл Маркс и Фридрих Энгельс стояли на позициях гегелевской диалектики, примыкали к так называемым младогегельянцам. Но уже в этот период, т.е. до 1842 г., они отрицательно относятся к метафизической системе идеализма Гегеля, к его консервативным политическим взглядам.
Эволюция взглядов Карла Маркса и Фридриха Энгельса в новом направлении особенно ярко обнаруживается после их встречи в Париже в 1844 г. С этого времени начинается их совместный труд по созданию нового мировоззрения. которое принципиально отличается от всех предшествовавших философских учений как по своей социальной сущности, так и по идейному содержанию и своей роли в развитии общества.Что же собственно нового было в этом учении? Эту теорию отличает от всех иных философских учений прежде всего то, что в ней впервые в истории философской мысли органически сочетается диалектика с научным материализмом.
В предшествующей философии материализм и диалектика были оторваны друг от друга и даже использовались для борьбы друг с другом. Так, например, Гегель использовал для борьбы с материализмом, а Фейербах вместе с идеализмом Гегеля отвергал и диалектику. Диалектический материализм рассматривает мир, все существующее в нем как материю в ее многообразных проявлениях. Материя существует независимо от сознания и находится в постоянном движении, изменении и развитии. Будучи свойством высокоорганизованной материи, сознание способно давать правильное отражение действительности, познать мир, дать объективную истину.
В новой философии материалистическая диалектика применена не только к развитию природы и общества, на и к познанию, к развитию науки. Познание - это процесс, который носит сложный, диалектический характер, процесс, в ходе которого происходит переход от незнания к знанию, от знания частичного, неполного к знанию более полному и глубокому.Впервые в истории философии в основу теории познания была положена практика. Предшествующая философия стремилась дать всеобъемлющую систему знаний, подчинить себе и заменить собою другие науки. Философские системы в прошлом часто игнорировали положительные знания о природе и обществе, заменяя научные сведения вымыслом. Новая концепция доказывала, что философия не является "наукой наук" или "наукой над науками".
Диалектический материализм - это наука, которая изучает коренные вопросы соотношения материи и сознания и самые общие законы развития природы, общества и мышления. Исследуя наиболее общие законы развития мира, диалектико-материалистическая философия выступает научной методологией частных наук. Маркс и Энгельс с материалистических позиций подошли к объяснению не только природы, но и истории общества.
Предшествующий материализм не был последовательным, завершенным. Его представители исходили из материалистических принципов в объяснении явлений природы и идеалистических - общественной жизни. В новой философской теории последовательно распространяется материализм на познание общества, его истории. Доказывается, что в развитии общества определяющими факторами являются не духовная деятельность, не сознание людей, а материальные условия их жизни, производство материальных благ и складывающиеся на этой основе экономические отношения. По-новому в диалектико-материалистической философии решен вопрос о роли общественно-исторической практики.
Главная, фундаментальная идея заключается в том, что практика первична по отношению ко всему духовному миру, культуре. Практика носит общественный характер, ее нет вне общения и связей между людьми. Практика носит исторический характер, она состоит в непрерывном преобразовании людьми окружающих условий. И именно в исторической практике в конечном счете решаются все те теоретические проблемы, которые мыслителям кажутся исключительно делом философского разума. С возникновением новой философии коренным образом изменился взгляд на задачи философии. Если раньше философы считали главной своей задачей объяснение мира, но и его изменение, преобразование. Она выступает в качестве метода познания действительности, ее преобразования.
Многие философы прошлого считали, что их системы выражают абсолютную истину. Такую точку зрения развивал, например, Гегель, объявивший свою философскую систему абсолютной истиной. В отличие от подобных воззрений создатели диалектико-материалистической концепции считали, что их философское учение не является истиной в последней инстанции, что она неизбежно будет изменяться, уточняться обогащаться в ходе развития науки и общественной практики.
В конце 19 - начале 20 века в развитие марксизма признанными авторитетами были лидеры Интернационала - А. Бабель, К. Каутский, П. Лафарг, Э. Бернштейн, Г. Плеханов и др. Они очень много сделали для распространения, популяризации и пропаганды новой философии.Существенный вклад в дальнейшее развитие диалектико-материалистической философии уже в новых исторических условиях внес В.И. Ленин. Он решительно выступал против догматического подхода к философии. смело отбрасывал положения, верные для своего времени, но потерявшие значимость в изменившихся условиях.
Диалектико-материалистическая концепция оказала большое влияние на дальнейшее развитие философской мысли как в нашей стране, так и за рубежом. Однако историческая судьба этого наследия оказалось сложной, а подчас и драматичной. В период культа личности И. Сталина и в дальнейшем идеологическое оправдание порочной экономической , политической, социальной практики постоянно осуществлялось на основе декларируемого предельного уважения к диалектико-материалистическому учению. Однако в действительности многие идеи искажались, более того, на практике порой действовали даже вопреки теории.
Исторические взгляды Ф.Меринга
Франц Меринг (нем. Franz Mehring, 27 февраля 1846, Шлаве, Померания — 29 января 1919, Берлин) — немецкий публицист и политик. Он считается одним из ведущих марксистских историков.
Биография
Франц Меринг родился в семье отставного военного и высокопоставленного налогового чиновника. Франц посещал гимназию в Грайфенберге и с 1866 по 1870 гг. изучал классическую филологию в Лейпциге и Берлине.
Вначале Меринг придерживался буржуазных демократических взглядов. С 1870 г. он работал на различные ежедневные и еженедельные газеты и многие годы писал передовицы для еженедельника «Новое время» (нем. Die Neue Zeit). В 1868 г. для продолжения обучения Меринг переехал в Берлин и там работал в редакции буржуазно-демократической газеты «Будущее» (нем. Die Zukunft). В 1882 г. в Лейпциге Мерингу была присвоена степень доктора филологических наук.
Впервые Меринг познакомился с Августом Бебелем и Вильгельмом Либкнехтом ещё в 1867 г., и это знакомство поначалу не оказало особого влияния на его политические взгляды. Под впечатлением от войны с Францией Меринг всё более удалялся от демократов и сближался с национал-либеральным лагерем. Однако позднее он вновь вернулся на демократические позиции. В 1871—1874 г. Меринг был парламентским корреспондентом при «Ольденбургском корреспондентском бюро» (нем. Oldenberg’sche Korrespondenzbüro) и освещал деятельность рейхстага и ландтага.
Периодически Меринг выступал в поддержку рабочего движения, его взгляды первоначально были близки к Фердинанду Лассалю. В 1880 г. Меринг вплотную занялся изучением трудов Карла Маркса, которые произвели на него сильное впечатление. Критика антисоциалистических законов и убеждённость в том, что социальное законодательство, принятое при Бисмарке, не может коренным образом разрешить социальные проблемы, привели к новому сближению Меринга с социал-демократами. Так в 1884 г. Меринг становится сотрудником, а с 1889 г. — главным редактором либеральной берлинской газеты «Фолькс-Цайтунг» (нем. Volks-Zeitung), рупора самых решительных противников антисоциалистических законов в буржуазной среде. В это время у Меринга складываются дружеские отношения с Бебелем и Либкнехтом. Разрыв с буржуазной прессой происходит в 1890 г. по личным причинам.
В 1891 г. Меринг вступил в СДПГ. В дальнейшем он работал на несколько социал-демократических периодических изданий. В 1891-11913 гг. Меринг писал статьи для «Нового времени», которое на тот момент являлось наиболее крупным изданием немецких социал-демократов по теоретическим вопросам. В 1902—1907 г. Меринг работал главным редактором социал-демократической «Лейпцигской народной газеты» (нем. Leipziger Volkszeitung). Помимо публицистической деятельности Меринг преподавал в центральной партийной школе СДПГ.
На внутрипартийных дебатах, проходивших до начала Первой мировой войны, где Эдуард Бернштейн и новый председатель партии Фридрих Эберт выступили на ревизионистских позициях, ориентированных на путь реформирования, в то время как Франц Меринг, как и Карл Либкнехт, отстаивал традиционные представления о классовой борьбе. Несмотря на своё буржуазное происхождение и позднее обращение к идеям рабочего движения, Меринг находился в рядах самых решительных защитников революционных идей марксизма.
Во время Первой мировой войны Меринг дистанцировался от социал-демократов, придерживаясь политики отказа от классовой борьбы на время ведения военных действий. Это привело к расколу в партии. Вместе с Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург Франц Меринг стал одним из лидеров основанного в 1916 г. «Союза Спартака». В 1915 г. Меринг стал соиздателем газеты «Интернационал» (нем. Die Internationale). В 1917 г. «Союз Спартака» вошёл в качестве фракции в Независимую социал-демократическую партию Германии, выступавшую за немедленное прекращение войны. После Ноябрьской революции политическая обстановка в Германии вновь изменилась, и НСДПГ распалась. Меринг остался в рядах «Союза Спартака» и активно участвовал в конце 1918 г. в подготовке учредительного съезда Коммунистической партии Германии.
Могила Франца Меринга находится на берлинском центральном кладбище Фридрихсфельде.
Труды
Труды Франца Меринга сыграли большую роль в развитии рабочего движения и социал-демократии. Особое значение имеет его двухтомник «История немецкой социал-демократии» (1898). Его «История Германии с конца средних веков», вышедшая в 1910—1911 гг., использует основанный Марксом и Энгельсом метод исторического материализма. Меринг был одним из первых историков, последовательно применявших марксизм в исторической науке. Незадолго до своей смерти Меринг опубликовал первую и до настоящего времени самую значимую биографию Карла Маркса.
|