На протяжении книги мы неоднократно вводили различные термины, могущие
показаться непривычными читателю, только вступающему в мир
стиховедческой науки. Вероятно, будет не лишним сказать о том, на каких
страницах он может найти объяснение того или иного понятия, если ему
таковое объяснение понадобится.
АКРОСТИХ
В стихе этого рода первые буквы всех строчек
складываются в какой-то текст. Чаще всего это бывает посвящение. Его
можно поставить над стихотворением, но гораздо эффектнее, если оно будет
введено в сами строчки, и читатель получит возможность не просто
прочитать стихотворение, но и выяснить, кому оно посвящено. Часто это
посвящение открыто любому, что подчеркивается заглавием или
подзаголовком: «Акростих». Поскольку стихи такого рода существуют в
русской поэзии по крайней мере с XVII века, приведем лишь один маленький
пример из четырех строчек:
Сходня... Старая дорога...
А в душе как будто ново.
Фон осенний.
Как немного Остается от былого!
(Вл.Соловьев)
Имя древнегреческой поэтессы Сафо становится
своеобразным шифром Софии Михайловны Мартыновой, которой Соловьев был
одно время увлечен.
Значительно интереснее, однако, не простые и явные акростихи, которых в
русской поэзии множество, а акростихи скрытые на долгое время или же
как-то необычно построенные. К первому роду относятся два случая, сейчас
уже прославленных, но долгое время никем не замечавшихся. Один из них
представляет стихотворение А.Ахма-товой «Песенка»:
Бывало, я с утра молчу
О том, что сон мне пел.
Румяной розе и лучу
И мне — один удел.
С покатых гор ползут снега,
А я белей, чем снег,
Но сладко снятся берега
Разливных мутных рек.
Еловой рощи свежий шум
Покойнее рассветных дум.
Кажется, до пояснения самого автора собеседнице
того, что это — акростих, обращенный к поэту и художнику Б.В. Анрепу,
подобное предположение никому не приходило в голову.
Второй случай более спорен и может относиться к категории чистых
случайностей. Известное предсмертное стихотворение Державина, написанное
слабеющей рукой на грифельной доске, дает при чтении сверху вниз по
первым буквам слова «руина чти», где второе может восприниматься как
«написанное под титлом», сокращенное слово «чести»:
Река времен в своем стремленья
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы.
Из случаев сложных приведем тоже два. Первый из них
— шуточное стихотворение И. Анненского «Из участковых монологов»,
обращенное к молодому тогда поэту, только что выпустившему первую книгу,
Петру Петровичу Потемкину:
НАчало есть... Ура!.. Курнуть бы... Чирк — и пых! «ПАрнас. Шато»?
Зайдем! Пет... кельнер! Отбивных МЯсистей, и флакон!.. Вальдшлесхен? В
честь соб-брата!
ТЬфу... Вот не ожидал, как я... чертовски — ввысь К НИзинам невзначай
отсюда разлетись ГАз елью легкою... И где ты, прах поэта!!.
Эге... Уж в ялике... Крестовский? О це бис...
ТАбань, табань, не спи! О «Поплавке» сонета
Последней строчкой, конечно, должна быть здесь
собранная из выделенных начальных букв стихов: «Петру Потемкину на
память книга эта». Обратите внимание, что перед вами — сонет, который
очень часто использовался для акростихов, как бы многократно затрудняя и
без того сложную форму.
Второй из примеров сложного акростиха (даже более сложной формы:
акро-димесостих) обнаружил и опубликовал М.Л. Гаспаров, извлекши его из
переписки двух мастеров перевода — М.Л. Лозинского (который и написал
печатаемый нами сонет) и К.А. (или Констабра, Константина Абрамовича)
Липскерова. В этом сонете читается фраза не
только из первых букв, но и из третьих, и из пятых каждой строки (потому
он еще и димесостих: две буквы из середины стиха тоже важны):
МнОгОлюбезный друг, волшебник и поэт!
Ах, ТоТ велик в веках, чья лира грянет храбро
ГиМн, Воспевающий акростихи Констабра,
УзЛы Его «К.Л.» и мудрый кабинет!
ЛаЛ и Топаз камей. Пуссен — автопортрет.
ИзОгНутая «пси» тройного канделябра.
По ЗвОнкому клинку — резьба: «Абракадабра».
С тИбЕтским Буддою бок о бок Тинторет.
КаНоПской лирницы уста, как ночь, спокойны.
Ей СнИтся древний плеск, ей снится берег знойный
РеКи, Струящейся, как вечность, где-то там.
ОгОнЬ чуть теплится на самом дне печурки.
В еГо Мерцании загадочным цветам
УпОдОбляются картофельные шкурки.
Искусность автора — вне сомнения, но чем дальше,
тем больше у читателя появляются сомнения: стоят ли грандиозные усилия,
затраченные на сочинение подобных фокусов, того, чтобы быть
потраченными? И потому не часто подобные трюки выходят за пределы
мастерской для оттачивания ремесленных (конечно, в самом высоком смысле
слова) навыков поэта.