За плечами шахтеров лежат долгие и трудные годы приручения и познания
суровых сил Земли, годы, когда ’’разведка боем” была чуть ли не
единственной возможностью выведать ее тайны и когда порой за каждую
крупицу опыта приходилось дорого платить.
Общая посадка была тем отчаянным вызовом, который
может быть больше, чем любая другая работа, обогащал шахтерское
искусство управления этими грозными, слепыми силами.
Общая посадка! Прежде чем рассказать о ней, нужно хотя бы мысленно
спуститься в лаву, в которой вот-вот застучат топоры посадчиков.
Пласт угля мощностью в 1,5 м и длиной более 100 м постепенно ’’уходит”
на поверхность. За каждые сутки лава подвигается на глубину почти 2 м.
Вместо пласта остается пустое, завальное пространство. Все это
пространство немногим более, чем через 0,5 м, прошито ровными рядами
стоек, на которых держится кровля. Когда в завальном пространстве станет
тридцать, а то и сорок рядов стоек - все зависит от поведения кровли -
подходит время общей посадки - время ее искусственного обрушения. Если
вовремя не обрушить кровлю, то она сама, когда люди этого не ждут, под
накопившимся давлением многосотметровой толщи пород сломает тысячи
толстых стоек и неожиданно рухнет. Мгновенно, со страшным грохотом все
пространство лавы до самого забоя заполнится породой. Породой завалится
и дорожка у забоя, где работают люди. Но даже, если люди успеют спастись
за секунду до обрушения, то все равно это - огромная беда! После такой
естественной посадки лавы как не бывало. Нужно все начинать заново, а
это - месяцы труда.
Вот потому-то, опираясь на годами выработанную интуицию, производили
принудительное обрушение кровли, но так, чтобы рабочие дорожки у забоя
не перевалило породой, и тогда, когда никого, кроме посадчиков, в лаве
нет. Для этого есть много технических ухищрений, но рассказ не о них, а
о посадчиках и общей посадке.
На участке было семь посадчиков, а чтобы посадить лаву, нужно было
человек двадцать. Пришлось, как всегда в этом случае, просить посадчиков
с других участков, самых опытных и немолодых. Чтобы играть с Горой ”кто
- кого”, нужны не только ловкость и удальство, но самое главное -
жизненная мудрость, строжайшая внутренняя дисциплина и профессиональное
мастерство, многократно помноженное на опыт и навык.
Посадку решили начать с двух часов дня. К двенадцати часам все> кому
предстояло ’’садить” лаву, - посадчики, районный инженер, начальник
участка, горный мастер - собрались на совет.
Нужно было о многом договориться: как распределиться посадчикам, чтобы
занять сразу всю лаву, по сколько стоек рубить каждому и как рубить.
Нужно было четко решить, кому бежать вниз, а кому - вверх лавы за
секунду перед тем, как обрушится кровля.
Споров не возникало. Пояснять подробно тоже не приходилось - многое
понималось буквально с полуслова.
Пока все оговаривалось, я сидел, слушал и смотрел на посадчиков.
Спокойные, внимательные, без тени напряжения на лицах, xoТЯ речь идет об
одной из самых опасных работ, которую не кому-то, а им через пару часов
нужно будет делать. Что это? Люди без нервов? Без страха? Или люди,
абсолютно уверенные в своем мастерстве?
Конечно, уверенные, но одновременно сумевшие так глубоко запрятать свой
страх, что не только окружающим - себе не видно. Есть и нервы, но сейчас
они затянуты в тугой узел.
Вера в успех не случайна. Как правило, несчастных случаев при ведении
общей посадки бывает крайне мало. Во всяком случае относительно меньше,
чем на других работах, как-то сравнимых по степени риска. Везение? Нет!
Четкий расчет, ясное знание опасности и полная психологическая,
физическая, моральная и чисто профессиональная подготовка к встрече с
ней.
Но хотя запрятан страх, память, стоит ее только чуть поворошить, оживит
разные по удачливости посадки. Бывало, вырубишь лаву, а кровля и не
шелохнется, а то только начнешь рубить - и уже бежать надо; а бывало
убежишь, она чуть присыплет, и опять нужно идти рубить, и так по
нескольку раз. Всякое бывало!
Может, вспомнится и совсем печальное. Ведь только с полчаса назад многие
из них шли к шахте по улице, названной в честь одного из лучших
начальников участков страны, который погиб на общей посадке, - по улице
имени Чекмарева.
Как и намечали, к двум часам были у цели. Посадчики сели передохнуть, а
руководители посадки и бригадир пошли ’’послушать” лаву. Зашли на
середину завального пространства. Замолкли. Прислушались. Пока шли, лаву
слышали плохо, а сейчас чуткое ухо ловило идущий со всех сторон треск
сжимаемых стоек, перестук осыпающейся в разных местах породы и говор
Горы: то сильный, резкий, совсем рядом, то глухой, далекий, словно
идущий с поверхности.
Даже им, не раз сажавшим лавы, кому привычен ее тревожный многоголосый
говор, стало жутковато стоять и слушать, как давит Гора. Вдруг совсем
рядом сломалась стойка и с шумом обрушилась огромная глыба. Районного
пробрала дрожь испуга, но мгновение - и он спокойно произнес:’’Похоже,
мы не ошиблись. Сажать самая пора. Ну что же, благословясь начнем”, -и,
обращаясь к бригадиру, заключил: - Зови ребят!” Посадчики налегке, без
телогреек и курток быстро рассредоточились по лаве. На каждого пришлось
по пяти стоек в дорожке. Районный инженер занял позицию рядом с ними в
центре, начальник участка - вверху, а горный мастер - внизу лавы.
’’Начинай, ребята!” - подал команду бригадир после кивка районного. И
застучали топоры.
Наступило время полного переключения всего себя на слух и зрение да на
свой острейший топор с длинным топорищем.
Слышать и видеть нужно все: как ведет себя кровля, как ломаются стойки
под ударами твоего топора, где те, кто рубит справа и слева от тебя. Все
время нужно быть готовым услышать команду: ’’Бежать!”
Конечно, когда рубишь, всего не усмотришь и не услышишь, здесь нужны
внимание и опыт тех, кто в центре, внизу и вверху лавы и все время шаг
за шагом движется рядом с тобой.
На первых дорожках пришлось полностью рубить каждую стойку. Гора
помогала плохо.
Разогревшиеся посадчики дружно и часто, точно по команде, наносили
сильные и точные удары по центру стоек. Глядя со стороны на это буйство
труда, казалось, что в полумраке лавы совершается какой-то таинственный,
отработанный до мельчайших подробностей ритуальный танец.
Вот все присели, резко взмахнули топорами и стремительно бросили их на
стойку, и в тот же момент тела посадчиков качнулись вперед, прибавляя
силу удару, а затем резко откинулись назад для очередного взмаха... Раз,
два, три ... стойки нет. Все слегка выпрямились, быстро посмотрели по
сторонам, прыгнули в сторону и очередь ударов обрушилась на новые
стойки.
Отступили к следующей дорожке одновременно. Каждый убеждался, что соседи
рядом, и все повторялось снова под грозный аккомпанемент осыпающейся
породы, хруст ломающихся стоек, стук падающих верхняков и дробь ударов о
сухое дерево.
После седьмой дорожки рубить стало легче. Увеличилось давление, и теперь
два-три хороших вруба - и стойка ломается пополам. В некоторых местах
лопнули контрольные стойки, которые оставляли нетронутыми. Это уже
первое угрожающее предупреждение. Рубится легче, но работается труднее,
все время в полусогнутом состоянии, все больше нужно остерегаться, все
чаще нужно уклоняться от падающей породы и верхняков, да и не всегда
успеваешь увернуться.
После десятой дорожки районный дал команду каждому рубить три из пяти
стоек, а две только помечать неглубокими зарубками. Работа пошла споро,
но все же медленнее, чем хотелось. Сказывалась усталость и растущее
напряжение.
После двадцатой дорожки районный приказал больше стоек ле рубить, а
только делать по две противоположных насечки. Все больше и все чаще
осыпается кровля, уже ломаются даже слегка помеченные стойки. С минуты
на минуту должна сесть лава.
Когда строй посадчиков перешел к двадцать третьей дорожке, лава
заходила. Порода осыпалась беспрерывно, сверху нарастал глухой рокот,
стойки ломались от одного прикосновения топора, в завале не стало видно
многих контрольных стоек. ’’Бежим! Бежим!” - прокричал районный,
’’Бежим!” -понеслось вдоль ряда вверх и вниз. Районный на секунду
задержался, желая убедиться, что все поняли команду, и бросился вслед за
несущимися по лаве огоньками. Он побежал в низ лавы и, подгоняемый
страхом, с легкостью опытнейшего
слаломиста пролетел мимо стоек, перескакивал через
породные груды и пробивался через замысловатые завалы.
В тот миг, когда он достиг штрека, способного его уберечь, раздался все
заполнивший звук - как залп тысячи орудий, и тут же воздух, выдавленный
из лавы одновременно обрушившейся кровли, сильно ударил его в спину,
опрокинул и покатил по почве.
Стало темно от плотного слоя пыли, поднятой ударной волной. Некоторое
время он лежал. Ему было ясно, что опасность миновала, но все тело после
перенесенного напряжения отказывалось ему повиноваться. Затем он
приподнялся, но никого не увидел. ’’Где все? Неужели? ... Нет, я бежал
последним, значит просто успели убежать дальше. А как те, что бежали
вверх?”
Тяжелая породная пыль оседала быстро, и районный скоро заметил дальше по
штреку огоньки. Он встал и сделал шаг в их сторону и только теперь
почувствовал боль в левой ноге. ’’Вот черт, наверное, стукнулся, когда
бежал” - решил он. Боль была несильная, и он, чуть прихрамывая, пошел на
свет.
Посадчики, только что выигравшие рискованную ’’игру” с природой, еще не
остывшие, возбужденные, осыпанные угольной и породной пылью, приводили
себя в порядок, улыбались и острили.
- Ты видел, как Матвей бежал?
- Да разве при таком беге усмотришь.
- Вот, вот, Матвей всех обставил, хотя рубил в центре. Я думал, что ему
теперь не остановиться.
- Точно, если бы на штреке не зацепился, быть бы ему уже в мойке.
- Чего там в мойке, в столовой, поди, место уже выбрал
бы.
- Что вы к человеку пристали? - шутя вмешался бригадир, -
у него беда, весь спец в клочьях, а вы: ’’бежал”, ’’заце-
пился”.
Матвей, пожилой посадчик, часто служил мишенью для острословов. Он не
обижался и даже как-то внутренне гордился, что снятие напряжения в
бригаде шло через него и он всегда был центром внимания, тем более, что
шутить над ним было позволено только друзьям. Они любого другого, чужого
обидчика быстро делали объектом насмешек.
- Ничего, Матвей, не тужи. Я, смотрю, здесь все бегуны хорошие, хоть
сейчас на стадион, - вмешался в разговор посадчик с другого участка.
- Сейчас не надо, что-то спину ломит, да и в коленках дрожь не
унимается, - попытался перевести разговор Матвей.
- А вообще ты, Матвей, прав. Первые дорожки пришлось здорово подчистить.
- Точно, я вот только после седьмой дорожки почувствовал, что, наконец,
Он там. наверху, стал топтаться и давить.
Матвей был забыт, и у всех до боли рук и напряжения
ног ожила непомерная по внутреннему накалу схватка с Горой, тяжесть
которой хотелось скрыть за шуткой и бесшабашностью. Нет! От любой общей
посадки, будь она хорошая, как эта, или плохая, как некоторые, не
отрешишься ни сейчас, ни после. Она остается с каждым посадчиком
навсегда,и с годами все связанное с ней превращается в неторопливую
жизненную мудрость и мужество, которые, как мне думается, передаются по
наследству.
Подошел районный:
- Никто не ушибся?
- Да нет, только вот Матвей поспешил штаны раньше времени снять, -
опять, возвращаясь к шутливому тону, ответил один из посадчиков.
Районный посмотрел на рваные клочья Матвеевого спеца и удивился:
’’Здорово его где-то крутануло”, - и опять повторил свой вопрос:
- Если только штаны, то невелика беда, а у остальных все на месте?
- Да так, всякая мелочь, царапины - заживет. Вот только Андрей почему-то
решил, что ему топор больше не пригодится, - за всех ответил бригадир.
- Ну что ж, - районный поддержал шутливый тон, - пошли посмотрим, где он
топор свой положил, а заодно и как лава села.
Пошли к лаве втроем: районный, горный мастер и бригадир.
А здесь, внизу, усиленное крепление выдержало натиск Горы и дорожку у
забоя только слегка присыпало.
Двинулись вверх. Гора еще пыталась возмущаться, но это уже были
неопасные судороги поверженного гиганта, трещало сжимаемое крепление, с
шумом ломались в глубине завала породные глыбы, с резкими хлопками
рушились под ногами отжимаемые от угольного массива хрупкие зубчатые
плиты. Местами же так поджало крепление, что приходилось не согнувшись,
а ползком пробираться.
Еще не дойдя до середины забоя, заметили, что сверху движутся огни. На
душе повеселело - тревога за тех, кто бежал вверх, уменьшилась. А когда
начальник участка прокричал: ”У нас все нормально! А как у вас?” - стало
ясно - можно радоваться успеху.
Забывается на шахтах общая посадка, где острый топор, сильные руки и
быстрые ноги решали ’’кто - кого”.Там, где механизированное комплексы,
вообще лаву не обрушают - стальные плечи секций выдерживают любое
давление Горы. В тех немногих лавах, где еще из-за сложных условий не
научились водить комплексы, стараются делать посадку, используя патроны.
Их прикрепляют к стойкам и издалека, подав запальный импульс, мгновенно
ломают все крепление.
Но чтобы заселить лавы комплексами, шахтеры должны были
издавна без продыха добывать уголь и при этом
разведывать, какие силы скрыты в тайниках земли.
Вот потому нужны были грязный пот и натруженные руки многих поколений
горняков, нужны были риск и смелость посадчиков.